Но в один день это случилось, и солнце не взошло… Фидель Кастро
Неизвестное место.
Давным-давно существовало могучее королевство. Оно раскинулось по огромному материку, и над ним никогда не заходило солнце. В том королевстве жили могучие люди, и правил ими справедливый грозный Монарх. Королевство процветало, но однажды сын Монарха, прекрасный Принц, заболел. Ни один врачеватель или целитель не мог ему помочь. Монарх искал лекарство по всему свету. Он поднимался высоко в небо, опускался на морское дно. Побывал на всех планетах и был даже на Солнце, но ничего не нашёл, слишком горячо. А теперь, после всех странствий он пребывал на прохладной Луне. Тогда в отчаянии Монарх обратился в Бездну, и голос ответил. Он поведал Монарху о чудесном заклятии, способном спасти его сына. «Сотвори его, и тогда над твоим сыном никогда не нависнет тень Жнеца». Монарх сделал всё в точности, как и говорил голос. В день небывало жаркого заката он произнёс заклинание, и королевство погрузилось в молчание. Чтобы спасти одну жизнь, Монарх загубил миллионы. Все жители были принесены в жертву. Их предсмертный вопль сотряс землю и сумел дойти даже до Бездны. И чёрное солнце взошло на небосводе. Юноша и правда исцелился от болезни, ведь болезням подвержена лишь плоть. Отныне тело юноши представляло собой кристальное изваяние, а на месте сердца сиял красный, как огонь, рубин. Коварный голос сказал правду, но в то же время так жестоко солгал. Монарх потерял рассудок и с помощью своих оставшихся сил воздвиг гробницу. В самом центре которой покоился мраморный саркофаг, а в нём — последняя, роковая ошибка Монарха. Королевство перестало существовать, и лишь гробница, сокрытая от глаз, является последним, тусклым напоминанием о былом величии и о грядущих поражениях.Из книги «Грани Истины», написанной Афалье де Бофремоном в 1350 году.
***
Поместье в окрестностях Фудзиямы.
Мудзан находился в сердце поместья. Огромный зал, в центре которого расположилась машина невероятной сложности. Несколько гигантских электрогенераторов располагалось по обе её стороны. От каждого из них к разным частям машины тянулись длинные серебряные нити, похожие на паутину. К подвижной платформе на возвышении пристыковывались четыре герметичные капсулы. Ниже находились две совмещённые пластины с человеческий рост. Над всей конструкцией располагалась система зеркал и небольшой постамент с крепёжными замками. О, сколько воспоминаний могла навеять эта машина, если бы не разрывающая голову демона головная боль. Нет, не подумайте, что прародитель начал стареть, и вот начались головные боли, потом колени заболят, спина и всё, в гроб. Нет, дело в другом, совсем другом. Сзади послышались шаги. Под украшенной золотыми узорами аркой прошёл Рендольф, держа в руках два бокала с неизвестным напитком. Дойдя до Мудзана, он протянул ему один из бокалов. — Прошло так много лет. Мудзан отпил из бокала. — Да, много лет. Но в этот раз всё будет иначе. Рендольф пожал плечами. — Надеюсь, хотя нам нечего терять. Уже нечего. Мудзан перевёл взгляд с Мецгера обратно на машину. О, он добьётся своего. И страшно отомстит тем, кто лишил его возможности достичь совершенства триста лет назад.***
Неизвестное место. Предположительно Пруссия 1654 года.
Танджиро очнулся. Но не на дороге, не в Поместье Бабочки и не в больнице. Он очнулся в поистине странном месте. Старом месте, дивном слиянии старины и ненаступившего будущего. Весь зал, в котором оказался Танджиро, был пропитан дивными энергиями мира зазеркалья, того мира, откуда на нас смотрит наше отражение. Высокие колонны тянулись к потолку, выполненному в форме купола, на стенах висели портреты с человеческий рост. С полотен на охотника смотрели семеро человек. Четверо мужчин,один из портретов пострадал от огня, и было решительно невозможно разобрать кто на нём изображён, среди которых Танджиро узнал братьев Уайтхаусов и Рендольфа, пятого Танджиро не знал, и две девушки. Одной оказалась та, которую Мецгер назвал сестрой, а вторая так же была юному охотнику не знакома, впрочем, по окружавшим её писательским принадлежностям, бумаге, чернилам и перу, можно было судить о её роде деятельности. На коленях у этой барышни сидела большая кошка. Сестра Мецгера была изображена на картине с золотой сферой в руках. Это напомнило Танджиро старую легенду о золотом шаре, способном исполнить самое сокровенное, самое чистое, самое заветное желание. Под портретом на позолоченной табличке было выведено аккуратными буквами: «Сестре, воспевшей веру в человечество, в величие небесное и земное». Братья Уайтхаусы были изображены разделёнными эфемерной, почти невидимой преградой, как свет и тьма, подражая известному символу. Кристофер был облачён в старинное одеяние, вид которого навевал воспоминания о временах Карла I, а Генри, в свою очередь, был одет в современные, по меркам семнадцатого века, одежды. Под портретом на серебряной табличке была выведена надпись: «Верным друзьям, воплотившим минувший век и грядущее мгновение». Неизвестный Танджиро молодой человек был изображён в окружении приборов научного назначения, планет и дивных дисков (пояснение автора: галактический диск), вращающихся в бездне космоса. Надетая на нём студенческая ряса явно указывала, как и всё перечисленное мной до этого, на научный характер деятельности молодого человека. Под портретом на платиновой табличке аккуратным почерком была выведена надпись: «Доброму исследователю, идущему по вечному пути». Рендольф был изображён с некоторым стеснением, будто с неохотой был нарисован этот портрет. Слишком несмело, слишком тускло были нанесены краски. Изображён молодой человек был в окружении шести фигур, пять из которых были сотканы из света, а шестая воплощала тень. На табличке из красного дерева аккуратным почерком были выведены слова: «Последнему дураку семнадцатого века». Под портретом художницы табличка, сделанная из благородной стали, гласила: «Подруге, вдохновившей на порыв, воспевшей эру славных дел». Таинственный портрет был повреждён пламенем, и теперь решительно невозможно было понять кто на нём изображён. Родители, друг или какой почтенный родственник, дремлющий ныне в фамильном склепе под неважной эпитафией? Неизвестно. Под портретом на обожжённой табличке из осмия была выведена фраза: «Вечному баловню судьбы». Зал был воистину прекрасен. Только сейчас Танджиро осознал, что не один. В зале уже некоторое время находились двое. Первого юный охотник узнал сразу, это был Мецгер, а вот лица второго, как бы старательно истребитель ни вглядывался, разобрать было невозможно. Они о чём-то переговаривались, обмениваясь иногда странными жестами. Давайте, друзья, прислушаемся. — Увы, друг мой, увы, — с нескрываемой печалью произнёс Мецгер. Его собеседник лишь горделиво вскинул подбородок. — Это легко исправить. Стоит тебе лишь отказаться от этого дурацкого обещания, — с некоторым лукавством проговорил собеседник. Рендольф резким движением вскинул руку перед ним, но тут же опустил её. Выждав секунду, он ответил: — Мы говорили на эту тему, довольно. Они прошли мимо Танджиро, не обратив на него никакого внимания. Будто и не было его. Молодой человек решил последовать за ними. Двое продолжили свой диалог, но слов Танджиро почему-то не слышал. Он слышал всё остальное: скрип деревянных балок, шелест гобеленов и знамён, но слова не слышал. Когда до входа в очередной коридор оставались считаные метры, тёмная фигура резко развернулась и схватила охотника за горло, подняв над землёй. Слова, сказанные после, Танджиро расслышал хорошо. — Подслушивать нехорошо, — фигура приблизилась к юноше. Лицо неизвестного было в нескольких сантиметрах от лица охотника. — Кто ты? Что тебе нужно? Что было после, Танджиро уже не помнил. Он будто бы провалился в какую-то яму, бездонную и пустую, а сознание покинуло его.***
Давние дни.
Город горел и истекал кровью. Именно этой кровью будут написаны жуткие, жестокие, но грандиозные и героические страницы истории. Именно этот город и его доблестные защитники прославятся в веках, как те, кто бросили вызов Им всем, господам и хозяевам, всей несправедливости, всей гнили и лукави. И неудивительно то, с какой ненавистью, с какой первобытной яростью Они набросились на них, с каким упоением палили шрапнелью, кололи штыками и обстреливали из винтовок. Неудивительным казалось и то единство, то трогательное единение этих зверей, ещё совсем недавно грызшихся между собой. И вдруг, внезапно, значение перестали иметь знамёна, будь то французские или прусские, языки или почва. Значение имело лишь одно: уничтожение врага, врага, покусившегося на святое. Город пал, пали и его доблестные защитники. Один поэт в эти дни пишет слова песни, песни, что будут петь все будущие первопроходцы дебрей истории. И никто тогда не заметил одинокого молодого человека, лениво покуривавшего трубку. Он видел всё, но ничего не мог изменить. — Может, что-то из этого и получится. Может быть, у них ещё есть шанс, — человек вздохнул. — По крайней мере, у них ещё есть время…***
Поместье Убуяшики.
Танджиро открыл глаза. Вокруг него не было ни портретов, ни жуткой фигуры. Только деревянный пол и стены. Это было одно из крыльев поместья Убуяшики. Что-то вроде медсанчасти. Почему Танджиро отправили сюда? Сейчас узнаем. Через пару минут в комнату вошёл человек, представившийся врачом, и осмотрел молодого охотника. После всех надлежащих проверок и осмотров доктор заключил, что жить охотник будет, и отпустил шутку, что, мол, жить будет, но недолго. После столь «утешительной» новости Танджиро сказали, чтобы он отправлялся в главное крыло поместья, что истребитель поспешил сделать. В главном крыле Поместья, в том самом саду, где проходило когда-то испытание Незуко, собрались столпы, Глава, Иноске, Зеницу и Филина. Там же была и Незуко, которая тут же поспешила к брату, смотря на него взволнованным взглядом. Перед площадкой, где сидел Убуяшики, находилось устройство, похожее на масляную лампу, которой пользовались арабы давным-давно. Она была проста, без изысков и украшений. Только странная вереница символов, знаков и иероглифов покрывала её поверхность. — О, Гомпачиро! Ты что-нибудь нашёл?! Мы вон перо курицы нашли! Затрещина от Филины. — Заткнись, придурок. Это гусиное перо. Танджиро пожал плечами. — Нет, Иноске, нам не удалось заполучить артефакт. А что это такое? — Молодой человек указал на лампу. Гёмей тяжело вздохнул. — Это принёс раненый охотник, единственный выживший из всего отряда, посланного на тот корабль, на котором вы с Томиокой и Кёджуро находились. Взгляд Танджиро погрустнел. Вина с новой силой начала штурм его сердца. Он не смог спасти учителя. И по его вине теперь погибли эти дети. — Не вини себя, Танджиро, — начал спокойным, умиротворяющим голосом Кагая. — Ты не мог… Внезапно жуткий гул, похожий на рык, и вой ветра огласили все окрестности. Из лампы с неудержимой силой повалил чёрный как сажа дым, а за ним последовал огонь. Они закружились в вечной пляске, продолжающейся со времён рождения мира. Будто кровожадные хищники, потоки дыма и огня стали окружать то место, где стояли все столпы и Глава. Затем, уже внутри круга, стали появляться очертания тел. Груд тел охотников без голов. Посреди же этого стоял молодой человек, держа в руках палаш, на боковой поверхности которого были написаны слова на английском. Рядом на коленях стоял охотник без обеих рук. «Это он», — подумал Танджиро, когда увидел человека с палашом. Это тот, кого вызвал к жизни Кристофер. Молодой человек заговорил: — О, видимо, все в сборе! Нет, не отвечайте, думайте о происходящем, как о прочтении письма, — хохот. — Это только начало. Я собираюсь хорошенько повеселиться. Всё равно Рендольф скоро найдёт последний кусочек Чуда, и тогда всё будет кончено, — впервые за весь разговор в голосе юноши просквозила теплота. — Но знаете, мне плевать. Плевать на людей, демонов и прочих недомерков. Я живу лишь затем, чтобы видеть, как вы дохните! И это чувство не смогут мне заменить хоть ласки тысячи шлюх! — Генри начал наворачивать круги вокруг своей жертвы. — Вы спросите, почему я не пришёл тогда сюда, к вам, а отпустил того славного мальчугана? Ахаах, нет, это было бы слишком легко. Вы бы не поняли, не успели бы осознать, что ваши мечты и надежды обратились в прах! Я клянусь перед всеми мрачными Богами, что увижу, как ты, Убуяшики, будешь болтаться на ближайшем фонаре! После Генри обезглавил охотника одним молниеносным ударом, и видение рассыпалось, оставив после себя лишь лёгкий запах гари, а последний нечестивый порыв ветра унёс фразу: «Восточная столица». Все сидели, как громом поражённые. Санеми еле сдерживал себя, чтобы не начать открыто крыть бранью. — Бедное дитя, — сказал Гёмей, складывая руки в молитвенном жесте. Танджиро вопросительно взглянул на остальных. — Что он имел в виду под «последним кусочком чуда»? — недоумевая, проговорил Танджиро. Ожидаемо никто не ответил. — Это чудовище необходимо остановить, — решительно заявил Глава. Слово взял Томиока: — Но мы не знаем, где его искать. — Разве? — возразил Гёмей. Шинобу задумалась и выразила сомнения: — Это может быть ловушкой. Повисла тишина. Тишина, полная гнева и с трудом сдерживаемой ярости. Но сейчас не было времени на бессмысленные в данной ситуации эмоции. Надо было принимать решения. — Я не думаю, что это ловушка, — сказала Филина. — Он явно не из тех, кому нужна хитрость, чтобы убивать. Он нас «приглашает», если данная формулировка уместна. Убуяшики перевёл на неё взгляд. — У тебя есть предложение? Филина кивнула. — Да, господин. Я предполагаю, что есть возможность сыграть на самоуверенности этого существа. Помимо всего, в любом случае надо узнать, что ищет тот странный человек. Что бы это ни было, его нахождение не принесёт нам ничего хорошего. Далее шли долгие споры на эту тему, тезисы, впрочем, не сильно отличались от тех, которые ты, дорогой читатель, узнал только что. В конце концов, Глава принял решение отправить на эту миссию уже известную нам команду, но усилив её Столпом Насекомого и Столпом Тумана. Выдвигаться было велено немедленно. Оставалась, однако, ещё одна видная проблема — исчезновение Столпа Звука, посланного влиться в одно общество богатых дам и господ, в котором, по подозрениям и косвенным уликам, скрывался демон. Такие случаи происходили с завидной регулярностью. Демоны не стеснены путами неумолимого времени. У них в запасе целая вечность на то, чтобы богатеть и развлекаться. Очень примитивный способ траты дара вечной жизни. С другой стороны, не питаю я надежд и на ваш счёт, дорогие читатели, как и на свой. Подобно тому как человеку сносят голову, надо надеяться лишь в переносном смысле, внезапно свалившиеся деньги, так же влияет и свалившееся бессмертие. Мы все куда-нибудь спешим. В вечной пляске кружатся города и страны. Люди торгуются будущим, пытаются его предугадать, не понимая, что будущего у них нет. Оно миф, рождённый, как все прочие мифы, из наших страхов. Мы придумали небеса и ад, чтобы застраховаться от небытия, от пустоты за гробовой доской. В такой перспективе оба пути желанны. Мы придумали вечную жизнь в страхе перед неумолимым временем. Глядя, как перед ним склоняются могучие горы и вековые деревья, мы придумали, что можно обойти этот фундаментальный механизм. Для приличия добавив, что бессмертие достаётся дорогой ценой, но сделали мы это скорее для того, чтобы не потерять остатки совести и лица в глазах грядущих поколений. И самым большим мифом стало будущее. Это можно сравнить с кредитом. Кредит — это не что иное, как перенос покупательной способности индивида из будущего в настоящее. Ты мог купить это завтра, а купишь сейчас. Так же и с будущим. Мы все спекулянты, продающие товар, которого уже нет в наличии. Мы рисуем будущее, бессмысленное и глупое, как печатный станок рисует деньги в момент кризиса. Бумага, которой суждено сгореть в печке нашей короткой жизни. Вот, дорогой читатель, тебе урок, как из ничего выдуть умную, правда, только на первый взгляд, тираду. Всё ради того, чтобы показаться не таким уж и дураком. Ох уж это глупое мужское тщеславие. Тем временем наши дорогие спутники уже мчатся в вагоне поезда в «Восточную столицу». Что их там ждёт? Триумф или гибель? Великие открытия или бесславная, горькая участь? Так начиналась новая история…