***
— Мы нашли его, — голос Джека в телефоне звучит набатом. Уилл отодвигает смартфон и кривится — семь сорок утра. Иногда ему кажется, что Джек живет на работе, рыщет пустыми коридорами, создавая среди ночи гулкое эхо. Личное привидение ФБР. Сторожевой пост у врат ада. — Мне подъехать прямо к месту? — Нет, мы еще ждем сурдопереводчика и психолога. Жду в кабинете через час. Джек никогда не прощается. Уилл думает, что ни разу за десять лет не опоздал на работу — и ради чего, чтобы босс звонил и напоминал, что нужно приехать вовремя? Нелепость. Он оставляет завтрак нетронутым, берет ноутбук и выходит в холодное серое утро. Кабинет Джека встречает его громкими спорами. Конечно, они не имеют права заваливаться домой к подозреваемому без ордера. Конечно, Кроуфорду всегда было плевать на подобные формальности. — Пока мы дождемся ордера, он ещё одного убьет и оставит свое кровавое послание! Вы видели статьи? «Маньяк расчленяет очередную жертву, а что делает ФБР?» — ревёт Джек. Его большие кулаки сжимаются сильнее с каждым новым словом, пока все помещение не заполняет отчаянная ярость. Уиллу нравится наблюдать. Во время чужих перепалок он становится островом, черепахой, на спине которой держится мир. Когда ему удается взять контроль над собой, чужие эмоции перестают быть мухами, которые бесконечно кусают его мозг. Кто-то назвал бы это энергетическим вампиризмом — пускай. Уиллу нравится, как перекатываются звуки в слове «вампир»; клыки, длинные волосы, капли крови на губах — ему бы подошло. Особенно кровь. Профайлер стряхивает свои мысли, словно пепел. Джек злится, Беверли чувствует усталость, Зеллер — негодование. Уилл же не чувствует ничего. На короткое мгновение чужие эмоции заполняют каждую брешь его сознания, заделывают пустоты, лепят новый доспех поверх старого, слабого тела. Не быть собой так легко и так спокойно, но Джек оборачивается, Джек говорит: «Ты там заснул, Уилл? Выпей чертов кофе и поехали!»***
— Когда-то у меня был прекрасный нюх, но я угробил его сигаретами. Ни о чем не жалею, — Ганнибал выдыхает дым в сторону, но ветер подхватывает часть и бросает Уиллу в лицо. — Иначе сейчас бы я чувствовал, как ваша рубашка пахнет потом и чужим отчаянием. Проходите в дом, я скоро присоединюсь. Уилл остается. На месте пересечения света фар автомобиля и света из окон стоит доктор Лектер — взъерошенный, с белым угольком сигареты в зубах. На нем черная футболка и потертые на коленях джинсы, из приоткрытой двери доносятся нескладные звуки музыки. Сегодня не день сеанса. Они не договаривались о встрече заранее, но на часах пять часов дня, среда — мистер Грэм уезжает сразу после задержания, контролирует каждый вдох и выдох, пока не сворачивает на знакомую грунтовую дорогу. Ганнибал, кажется, не удивлен. Морозы медленно отступили, зимняя тьма убавила насыщенность — сумеречная чернота уступила место серости. Так и в сердце Уилла: острая жажда сменилась тупой, ноющей нежностью. Ему хочется подойти ближе и выдрать из чужого рта сигарету, сказать: «Отвратительная привычка» и втоптать окурок в снег. А вместе с ним — и свое облегчение при виде этого человека. — Угостите меня ужином, доктор Лектер, — говорит Уилл, когда Ганнибал докуривает и возвращается в дом. — Хорошо. После сеанса. Но вынужден напомнить, что это неэтично, — клубы пара вырываются изо рта Ганнибала вместе с улыбкой. Кожа на его голых руках покрыта мурашками, на футболке белеет пятнышко от дезодоранта. «Зимняя свежесть», — кривится Уилл, следуя за этим запахом в прихожую, а затем в приемную. Уилл пересказывает историю вкратце, затем возвращается назад и дополняет ее деталями. Слова вылетают из его рта, словно стрелы. Вот он едет с Джеком и Беверли в машине — джип подпрыгивает на неровной дороге. Вот они останавливаются возле старого дома — известь на стенах изъедена дождями и ветром, дорожку замело — и медленно выходят из машины. Тела натянуты, оружие жжет пальцы. Вот Майкл выходит из дома — двери скрипят в поразительной тишине утра — и улыбка на его лице вянет. Он не любит гостей. Не хочет внимания. Мужчина спотыкается и пятится; зигзагообразный шрам яркой молнией сияет на его щеке, затекает под высокий воротник кофты. Он ничего не отрицает. Губы дергаются, словно у рыбы, выброшенной океаном, но ни один звук не покидает рта. Мотоцикл стоит в сарае, скрытый серым брезентом; на колесах невооруженным глазом видны кровавые ошметки. Уилл натягивает латексные перчатки и опускается на колени. Он касается холодной стали корпуса, и мир оглашается криком. «Р-руки п-прочь!» — кричит Майкл и бросается в сторону Уилла. Грэм отшатывается, теряет равновесие и валится лицом в пыль, снег и кровавые пятна. Дальше все происходит быстрее, чем он делает вдох. На Майкла надевают наручники и уводят, медэксперты обступают гараж, словно мотыльки лампу, Уилл отряхивает брюки от пыли, а свое достоинство — от унижения, но получается плохо. Только Джек выглядит — почти — довольным. Кабинет допроса звенит белизной, словно колокол. Голос сурдопереводчицы громкий и бесцветный — он делает ситуацию жутко нереальной: «Это случайность, я не хотел убивать его, не хотел. Он выпрыгнул под колеса, так много крови было, а если кровь, то человек не жилец поди уже. Я же объяснил всем, что не хотел. Мне жаль, мне так жаль». — «Вы убили четырех человек». — «Нет! Это неправда! Я объяснял. Это не убийство. Нет…» — Мне его даже жаль, — говорит Уилл, когда рассказ закончен. — Он искренне не понимал, за что его схватили. — Нет, — Ганнибал цокает языком. — Вам жаль, что ситуация сложилась так нелепо. Жаль, что он попадет в клинику для душевнобольных преступников. Жаль, что во время задержания кровь попала на вашу рубашку. — Сегодня вы меня не щадите, доктор Лектер, — Уилл трогает место, где несколько капель изранили светлую ткань, а затем вода с отбеливателем ее заштопали грубыми стежками. У мистера Грэма в машине всегда лежит запасная рубашка — отглаженная, в защитном чехле. Он надеется надеть ее утром, если останется на ночь. Он совершенно не понимает, зачем ему оставаться. — Хотите попросить пощады? — Нет. Конечно, нет, — мурашки кусают за пальцы, ползут по запястьям и выше — Уилл едва сдерживается, чтобы не содрогнуться. Он определенно просил бы пощады, но при других обстоятельствах. Сексуальная тяга к этому растрепанному, растоптанному человеку больше не удивляет профайлера, но он — пока что — совершенно не знает, что с ней делать. Ганнибал не похож на мужчину, способного связать руки Уилла за спиной его собственным галстуком, поставить его в коленно-локтевую и растягивать пальцами, пока Уилл не начнет скулить от удовольствия. Или — наоборот — похож слишком сильно. Уиллу хочется немного смелости, чтобы это проверить, поэтому после сеанса он сидит на кухне Ганнибала и смотрит, как тот режет овощи на салат и следит за мясом. Сковорода шипит, нож мерно цокает по деревянной доске, Ганнибал отвлекается на банку пива — волосы падают на лоб, язык слизывает с губ капли пены.***
Готовая еда пахнет дешёвым фастфудом, но на вкус восхитительная. Ганнибал неловко шутит, что Уилл привык к более изысканным блюдам, и это правда, но профайлер съедает все и просит добавки. Может, причина в говядине, жареной в кисло-сладком соусе и салате с мягким сыром, а может — в руках Ганнибала, обтянутых черной футболкой, в том, как эти руки нанизывают мясо на вилку и плавно отправляют в широкий, влажный от соуса рот. Уилл вторит чужим движениям, пока вилка не царапает тарелку — тихо и пронзительно, словно монстр за окном в зимнюю стужу. Уилл отказывается от пива и наливает себе виски. Едва теплое — у Ганнибала не оказывается льда — оно поджигает пищевод и оседает крошечным костром в желудке. Сеанс закончился — настало время для откровений. Уилл вытирает посуду и на последней тарелке говорит: — Сегодня мне снилось, как я убиваю человека. — Вы проснулись удовлетворённым? — Нет, боюсь, мне нужно немного больше для удовлетворения. — Правда? — Ганнибал хмыкает и обводит Уилла взглядом, от которого волна пронзительной боли катится от живота к паху и растекается по всему телу. — По вам и не скажешь, Уильям. Уилл знает, как сейчас выглядит. Румянец от выпивки поверх румянца от смущения, растрёпанная прическа, блестящие глаза. Ему не нужно смотреть в зеркало — человек напротив выглядит точно так же. Между ними четыре шага — на каждый приходится один удар сердца, и когда Уилл подходит вплотную, его сердце срывается на бег. Профайлер убирает со лба Ганнибала тонкую прядь, но она падает снова; тогда он встаёт на цыпочки и прилизывает ее языком. Кожа под его губами соленая и жёсткая, она пахнет мясом, сигаретами и пеплом. Ганнибал не шевелится. Кажется, он даже не дышит, когда Уилл обводит языком его губы, едва касается колючего подбородка и спускается к шее. Профайлер разрешает себе немного больше, чем планировал. И намного меньше, чем хотелось бы. Он цепляет зубами кожу вокруг артерии и сдавливает: кровь пульсирует внутри его рта и внутри его тела, словно гигантский прибой. Его руки сминают хлопок чужой футболки, будто цепляются за спасательный круг посреди океана — ни единого шанса на спасение. Когда Уилл отстраняется, на шее доктора Лектера остаётся красный след от укуса. — Нет, — говорит Ганнибал. Его волосы торчат вразнобой, дыхание сбито, а во взгляде и вовсе бушует тьма, но голос спокойный. Он поправляет футболку и отступает на несколько шагов — твердыми, экономными движениями. — Я не сплю с женатыми мужчинами. Уиллу хочется сказать: «Я не буду разводится с женой ради секса с вами, доктор Лектер», но он отчего-то принимается объяснять: — Мы с Аланой давно идем разными дорогами. Между нами нет близости, я же не Марго, да и она — не… — Уилл осекается на полуслове и кивает. — Хорошо. Если для тебя это важно. Ганнибал смотрит на него немного ошарашенно и сглатывает слюну — кадык нервно дёргается, в уголках губ залегают морщины. — Тебе лучше поехать домой, — наконец говорит он; в его голосе ни капли жизни. — Нет, не лучше, — Уилл разглаживает складку на брюках, касается щеки Ганнибала в короткой, нелепой ласке и отворачивается. — Но я поеду.