***
Уилл выходит на улицу, и холод хватает его за горло. Ганнибал стоит, опершись на байк. Дождь заливает его лицо сплошным потоком, волосы налипли на лоб, кожаная куртка влажно блестит в полутьме. — Садись, поехали, — он окидывает Уилла долгим, насмешливым взглядом. — Если боишься испортить пальто, возьми что-то из моих вещей. Грэм отрицательно кивает. Запах сигарет, старой кожи и дешёвого одеколона он готов прощать только Ганнибалу, не себе. Внутри все дрожит от вопросов. Куда мы едем среди ночи? Почему ты выглядишь настолько сексуально в этом старье? Каково это — убивать бок о бок с другим человеком? Уилл разрешает себе только слабую улыбку, когда обхватывает Ганнибала за талию. Ему кажется, что ливень — всего лишь подвижная, дрожащая стена, которая наползает на него со всех сторон. Влага забивается под кожу, течет по венам и гонит прочь вязкую, гнилостную черноту. Дышать почти невозможно, но в то же время легче. Ганнибал водит плавно и быстро. Руки в перчатках уверенно обхватывают руль, ливень обтекает шлем, скатывается вдоль куртки Уиллу на ладони. Они едут около часа и останавливаются вместе с дождем. Лес вокруг — бесшумный и темный, едва различимо колышутся ветви, под ногами мягко пружинит влажная почва. Ганнибал снимает шлем, закуривает. Улыбается. Запах дыма, озона и сосен окутывают пространство. — Я несколько месяцев жил в лесу. Прятался от всего человечества. Затем — искал это человечество, чтобы его уничтожить. Тогда я начал охотиться, — он выдыхает дым в чёрное небо. — Стал более зверем, чем человеком. Молчание затягивается, Уилл говорит: — Животные убивают только из необходимости. — Это был вопрос выживания. Вначале. Затем я снова стал человеком. — И начал убивать ради удовольствия? — Если это было необходимо. Уилл фыркает и подходит ближе. Его пальто окончательно испортилось, грязь наползает на ботинки; ему хочется быть здесь и где-то далеко одновременно. Пить вино в уютном кресле — стоять на пепелище древнего храма посреди леса, подбрасывать дрова в камин — вздымать ритуальный нож алтарем, чесать Хуана за ухом — пронизывать чужое сердце обоюдоострым клинком. — Ты убил тех троих не только ради меня. Ганнибал тушит бычок о землю и прячет его в карман. — Они были напыщенными ублюдками. Высокомерными. Думали, что могут позволить себе грубость. Уилл хрипло смеется. Он рассматривает вековечную тьму леса как огромного, хищного зверя, тянется к нему всем телом. Так же от чувствует и зверя за спиной — осторожного, уязвимого, невероятно сильного. — Почему тогда я еще жив, доктор Лектер? — А, это… — холод лезвия почти неощутим. Уилл встречает его, словно давно потерянного ребенка — ласково, трепетно. Ганнибал дышит ему в затылок, влажная кожа куртки тихо поскрипывает. Уилл подается вперед, холод лезвия сменяется жаром. Этого движения достаточно, чтобы вытащить пистолет и прижать его к чужому бедру. — Я вытащил патроны, пока ты был в отключке, — шепчет на ухо Ганнибал. Уилл ощущает этот шепот намного острее крови, что стекает за ворот рубашки. — А я их вставил обратно, пока ты ждал меня на улице. А еще оставил некоторые подсказки в твоем доме, на случай, если я вдруг бесследно исчезну или попаду… в аварию, возможно? Поверь, они будут знать, где искать, в отличии от тебя. Ганнибал хохочет. Его тело так плотно прижимается к телу Уилла, что смех сотрясает их обоих тяжелыми волнами. — Я восхищен и горд вами, Уильям, — доктор Лектер ведет тыльной стороной ножа по влажной шее, очерчивает скулу, оставляет на щеке широкий кровавый след. — Почему не стреляете? Уилл выгибается, вжимается щекой в горячее лезвие, спиной — в грудь Ганнибала. — По той же причине, по какой вы не убили меня. А теперь… пожалуйста… позаботьтесь о моей ране, пока кровь не испачкала брюки. Они мне очень дороги. Ганнибал отстраняется всего на мгновение — этого достаточно, чтобы обойти Грэма. Он не прячет нож, Уилл — пистолет. Словно попавшие в западню, они стоят лицом к лицу, громкое дыхание медленно разрушает лесное безмолвие. Доктор Лектер склоняется к щеке Уилла и слизывает несколько капель крови. В ледяной тьме лицо Ганнибала похоже на маску — белый овал, тонкие щели глаз, черная клякса губ. Круглая луна выныривает из покрывала туч — гнилой желтый цвет падает на деревья. Грязь под ногами сверкает драгоценностями. Уилл касается губ Ганнибала окровавленными пальцами, говорит: — Я хочу, чтобы ты вылизал ее дочиста, — он распахивает пальто, принимается расстёгивать рубашку. Ледяной ветер царапает ребра, но все тело Уилла — сосуд огня и палящего солнца. Он не чувствует ничего, кроме жажды. — Мы должны поработать над вашими отсутствием страха и желанием смерти, мистер Грэм, — Ганнибал скалит зубы, цепляет ногтем пряжку ремня на брюках Уилла. — Хорошо, я сделаю это. Если ты мне отсосешь.***
Уилл сидит на байке, обнаженный по пояс. Температура воздуха близка к нулю, под деревьями кое-где сереют латки снега. Тонкое лезвие чертит путь от ключицы к плечу — и обратно. Горячие губы прокладывают тот же путь. Уиллу кажется: его тело за границами боли и радости, за пределами этой вселенной, со всеми ее звездами и галактиками, жестокими людьми, прекрасными людьми. Он чувствует удовольствие Ганнибала — покалывание крови на кончике языка, мускусный запах пота, грязи и хвои, бархатистость кожи под жесткими перчатками, влажные, завитые в кольца волосы на шее. Грэм не любит заниматься сексом часто — это всегда слишком сильно, почти невыносимо. Он переживает свои эмоции и эмоции партнера, теряется в них, словно в бесконечном лабиринте. Наутро голова всегда ватная, мысли скомканные. Если назвать эти ощущения Солнцем, то с Ганнибалом — это Канопус, не меньше. Может, даже Сириус. Взглянуть раз — и ослепнуть. Никто и не назвал бы это сексом: «Обратитесь к психотерапевту, мистер Грэм, если вас возбуждает такое». Но вот он, Уилл: руки на холодной стали руля, бедра плотно обхватывают сидение, член натягивает брюки, капли крови стекают по белой коже вниз, прямо в алчущий рот. Ему хочется оказаться на месте Ганнибала почти так же сильно, как остаться на своём. Доктор Лектер обходит Уилла, касается лезвием сонной артерии, ведет нож ниже — вдоль ключицы, едва задевая сосок, очерчивает ребра. Почти невесомо, невыносимо. — Вы не курите, Уильям, почти не пьете, правильно питаетесь, — нож останавливается под ребрами, надавливает чуть сильнее — несколько темных капель скатываются вниз. — Уверен, ваша печень восхитительная на вкус. Уилл задерживает дыхание. Стряхивает капли пота со лба — осторожное, короткое движение. — Я бы вырезал ее, пока ты в сознании. Вот так, — аккуратная линия от ребер почти до пупка. Лезвие не вспарывает кожу, оно касается почти ласково. Пальцы Ганнибала касаются воображаемой раны, затем ползут ниже, задевают жёсткие волоски ниже пупка. — Ты съел бы мою печень сырой или приготовил? Звякает пряжка ремня, беззвучно расстёгивается пуговица, взвизгивает тонкий замок. Горячая, холодная рука касается резинки трусов. — Я же не дикарь — есть сырое мясо, — смешок касается уха. — Но для тебя могу сделать исключение, Уильям. Что-то хтоническое, жуткое внутри Уилла отзывается на эти слова. В мире полуночных чудовищ, монстров из-под кровати подобные признания значили бы много, но мир, в котором каждое утро рождается солнце, выбрасывает их за ненадобностью. Но Уилл все же чувствует что-то сродни благодарности — он подается вперед и вцепляется зубами в плечо Ганнибала. Жесткая кожа куртки скрипит во рту, чужое дыхание обжигает затылок. Дальше все происходит быстрее выдоха. Ганнибал сжимает челюсть Уилла, заставляя разжать зубы, а затем целует — жестко и коротко. Уилл довольно фыркает, приподнимается на сидении, а Ганнибал быстрым движением спускает его брюки вместе с трусами на бедра. Удовольствие Грэма состоит из контрастов: холод стали и кожи байка против жара стали и кожи доктора Лектера. Ганнибал касается его члена большим пальцем, больно сжимает в кулак одной рукой, второй — прижимает нож к артерии на бедре. — Ты бы хотел, чтобы я вспорол тебя, хотел бы знать, что внутри есть хоть что-то, достойное жизни. Уилл выгибается, когда палец задевает головку, когда нож надавливает сильнее. — Не меня, — он дергает бедрами навстречу касанию. — Но я бы хотел наблюдать, как ты убиваешь человека. — Только наблюдать? — Ганнибал касается ножом губ Уилла, и Грэм послушно облизывает лезвие, кислое от его крови и пота. — Мне казалось, твои намерения были ясны в прошлую нашу встречу. Уилл выпускает лезвие изо рта — тонкая нитка слюны, смешанной с кровью, тянется от кончика ножа к подбородку. Он касается члена Ганнибала через джинсы, но доктор Лектер не возбужден. Точнее возбужден, но не так. Древняя, неутолимая жажда плещется в его глазах, распирает изнутри тело — это как невыносимо яркая тьма, почти осязаемое насыщение. Уиллу кажется, что секс только опорочит жажду — это подстегивает его быть смелее, развязней. Он расстегивает молнию, спускает джинсы и трусы на бедра. Курчавые волоски с проседью, толстый, необрезанный член, мышцы бедер, которые сокращаются в такт прерывистому дыханию — это не то, о чем мечтал Уилл, но то, что ему почти необходимо. Рука, сжимающая нож, рука, сжимающая его член, губы, зубы, язык, терзающие кожу. Ганнибал ласкает его грубо, почти жестоко, Уилл же облизывает пальцы и начинает с осторожных касаний. — Да, я бы хотел убить человека. Но только одного. — Часто аппетит приходит во время еды. — У меня нет проблем с аппетитом, — вверх, прокрутить кулак, вниз. Уиллу кажется, что от слов у Ганнибала встает быстрее, чем от действий. — Мейсон Верджер. Я бы скормил его свиньям. Но прежде вырезал бы для тебя самый лучший кусок. — Очень хорошо, — Ганнибал вторит его движениям, только быстрее, сильнее, резче. Боль мешается с удовольствием и течет по венам полноводной рекой. — Я хочу его сердце. Я потушу его в пиве, под имбирным соусом. — Я… не люблю имбирь. Выбери другой рецепт. Ганнибал шипит и скалится, его член дергается в руке Уилла — темный, пульсирующий, невыносимо горячий. Капля смазки выступает на головке и скатывается Уиллу на пальцы. — Хорошо. А теперь опустись на колени. Уилл неуклюже соскальзывает с байка и подтягивает брюки. Он все еще возбужден, все еще заинтригован, но холод леса понемногу берет его тело в тиски. Пот и кровь стягивают кожу липкой пленкой, порезы начинают саднить. Когда он берет член Ганнибала в рот, дискомфорт только усиливается. Но стоит поднять взгляд — черная фигура на фоне глубокой синевы ночного неба, на фоне скрюченных пальцев ветвей и сверкающих созвездий; у фигуры нет ничего, кроме черноты и пронзительных провалов глаз. Словно землетрясение, которое разделило мир надвое и открыло врата в преисподнюю. Ганнибал моргает — под ресницами прячутся все дьяволы. И тогда Уилл тоже закрывает глаза. Он чувствует мерную пульсацию чужой плоти на языке, сплетение вен, гладкость горячей кожи, горький привкус — Ганнибал много курит — мускусный запах тела, грохот дыхания над головой. Слишком много. Слишком ярко. Ощущения хватают его за горло вместе с рукой доктора Лектера, сжимают волосы на затылке и шепчут: «Уильям, я знаю, ты можешь глубже». Когда хватка на шее ослабевает, Уилл отстраняется. Он смотрит на Ганнибала ошалевшим взглядом и пытается вспомнить, как это — дышать. Доктор Лектер касается его щеки, вытирает слюну с припухших губ и — Уилл может поклясться, что ему не показалось — улыбается самой жестокой из возможных улыбок. Самой восхитительной. Уилл дразнится. Он заглатывает только головку, обводит ее языком по кругу, щекочет уретру. Ганнибал дергает бедрами навстречу ласке, но Уилл только смеется, рождая горлом вибрацию. Он добавляет руки, когда взгляд доктора Лектера становится совершенно диким; прокручивает кисти в разные стороны — синхронно, медленно наращивая темп. Уилл то сжимает, то ослабляет хватку губ, облизывает уздечку, отрывается на секунду, чтобы провести влажными губами по головке, чтобы взглянуть на Ганнибала — растрепанные волосы, несколько слезинок в уголках глаз, облачко пара, скрывающее губы и заалевшие щеки. Он убирает руку за мгновение до того, как Ганнибал кончит, второй пережимает член у основания. Иллюзия контроля заставляет опавший член Уилла вновь дернуться. Он прикасается к себе — резко и быстро, как это делал Ганнибал, а затем впивается ногтями в чужое бедро — боль льется осязаемым потоком, оседает на кончиках пальцев. Доктор Лектер цедит сквозь зубы ругательства, Уиллу хочется, чтобы так шептали его имя — с яростью, вожделением. Он давит ногтями сильнее, пока с губ не срывается тихое, предупреждающее: «Уильям». Грэм разжимает хватку лишь для того, чтобы сильнее впечатать пальцы в кожу; он заглатывает член насколько хватает дыхания — пары движений достаточно, чтобы вязкая горькая жидкость выстрелила в его горло. Уиллу нужно на несколько движений больше, чтобы кончить: Ганнибал тянет его за плечи, заставляя подняться, хватает за горло и целует — глубоко, вылизывает языком остатки семени с губ и языка. Он перехватывает ладонь Уилла на члене и сжимает до боли. Оргазм накрывает Уилла, когда воздух заканчивается, когда боль становится невыносимой, когда лицо Ганнибала сменяется черной, окровавленной маской. Оскал превращается в гримасу, улыбку, скорбный лик с невыносимой скоростью. Гудит пространство. Воздух дрожит и пылает. Чей-то хохот сотрясает землю. Рога — стальные, звенящие — закрывают деревья, небо и весь мир. Они пронизывают тело и рассыпаются на мельчайшие зеркальные осколки. В каждом Уилл видит не свое лицо.***
Уилл чувствует боль. Она сидит огромным зверем на веках, давит на кости. Он едва разлепляет глаза — вокруг филигранное кружево ветвей, выше — серое полотно небес. Бледный шар солнца дрожит на горизонте, почти скрытый от мира за исполинами деревьев. После боли приходит отвращение. Гнилые прошлогодние листья липнут к пальто и брюкам, ботинки покрыла серая корка грязи. Уилл едва поднимается на ноги — тело будто из глины вылепили. Он чувствует холод каждым дюймом плоти, а ещё — жар. Внутри словно разожгли огромный костёр, который не греет, но жжёт. Уилл достает из кармана пальто телефон, включает GPS. Лес оказывается старым парком в нескольких милях от дома. Вокруг ни следа машины или мотоцикла. Деревья не помнят Ганнибала Лектора, мёрзлая земля — тоже, но тело Уилла — вполне. Грэм запускает руку под рубашку — порезы чистые; тонкие розовые линии на белом полотне не образуют рисунок, лишь хаос. Нож валяется рядом — блестящий, безликий. Если проверить, на нем окажутся только отпечатки пальцев Уилла. Грэм прячет нож в карман и уходит, не оглядываясь. Когда лес остается позади, сознание Уилла едва теплится. Огонь превращается из огромного костра в пожар, способный уничтожить леса Амазонии. На мгновение Уиллу становится страшно: если он упадет в эту серость асфальта, то больше никогда не поднимется. Жар испепелит его, холод превратит одежду в смертельный доспех. Он закрывает глаза и не помнит ничего. Прошлое, будущее — все расплывается, мельтешит под веками гипнотическим узором. Белое становится черным; Уилл дышит — поверхностно, медленно, пока тьма не поглощает все, даже воздух.