Под куполом

Драко

Блейз жестом приглашает их следовать за собой. Держа Гермиону за руку — крепко, чтобы чувствовать ее рядом, — Драко торопливо идет по мощеной улице, разглядывая встречающихся прохожих. Он словно воспользовался маховиком времени и попал в другую маггловскую и магическую эпоху: мимо проезжают то автомобили, какие ездили в начале двадцатого века, иногда проезжает экипаж, женщины проходят в платьях, почти закрывающих щиколотки, как в конце так называемой «Прекрасной эпохи», полной достижений во всех областях. Они с Гермионой только переглядываются, не решаясь ничего обсуждать при Забини. Стоит сперва выяснить, на чьей он стороне, чтобы не попасться в ловушку, и тогда уже выбирать стратегии игры. Блейз распахивает им дверцы машины темно-синего цвета, с огромными колесами и круглыми яркими фарами. Драко видел такие машины на выставке в Британском музее, когда они с матерью ходили смотреть на колдографии и фотографии. Подумать только — как изменилась маггловская техника! А у магов все осталось неизменным, причем практически все. И сейчас, глядя, как Блейз ловко управляется с автомобилем, Драко размышляет: а правильно ли, оправдано ли это отставание и зависание в средневековье? Многие законы не обновлялись уже сотни лет. Борьба за права разумных магических существ продолжается каждый год. Маги читают «Пророк», выписывают какие-то газеты по интересам, самые не отягощенные интеллектом увлекаются «Придирой» и статейками Скитер. Ему интересно, что думает об этом Гермиона, но когда он поворачивается к ней, то оказывается, что она спит, прислонившись головой к его плечу. — Быстро научился водить? — Драко старается, чтобы голос звучал негромко. — Пару недель как, — Блейз сворачивает на шоссе. — Несколько раз снес столб, один раз чуть не задавил даму с собачкой. Но в целом — удобно. Трансгрессия по-прежнему запрещена, даже под Куполом. А трястись на поездах — не для меня. Драко с досадой вздыхает. Драккл раздери! Как же хочется тоже научиться водить. Во-первых, полезный навык, а во-вторых, быть такого не может, чтобы Забини умел то, что не умеет он сам. В школе Драко всегда старался учиться так, чтобы Забини отставал на полшага. Но чертовы гоблины и это умудрились испортить. — Как вас сюда занесло? — Блейз смотрит в зеркало заднего вида. — И какого дьявола вы с Грейнджер держитесь за руки? — Она меня спасла и вытащила из-под Купола, когда я попал в передрягу, — Драко решает соврать, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. — Мы оба едва не попались в руки гоблинов, с тех пор путешествуем, и за все это время — с ноября — так уж вышло, что мы сблизились. Блейз тихо смеется. — Малфой, я отлично вижу и слышу твое вранье, как гоблинская ищейка врагов. Ты еще в школе врать не умел. Допустим, ты дал мне официальную версию, неофициальную я выужу из тебя позже. И какова Грейнджер в постели? Драко бледнеет, бросив взгляд на Гермиону, но та не просыпается, только чуть приоткрывает губы. Устала. Конечно, устала — последние три дня были невероятно насыщенными. Они шли и шли, стаптывая ноги — без конца. — Мы пока что не перешли этот рубеж, — усмехается он в ответ. — Когда это случится, пришлю тебе письмо. — Буду ждать, — Блейз нажимает на педаль газа. — Всегда было интересно узнать, что между ног у Грейнджер, — подозреваю, что книга о здоровом и безопасном сексе. Впрочем, ты в этом ни черта не разбираешься. Драко поджимает губы. — Иди к дьяволу. — Узнаю старину Малфоя, — Блейз широко улыбается. — Ладно, Рим сейчас прямо располагает к всевозможному разврату. Здесь все предлагают себя, чтобы хотя бы развлечься. Богемная жизнь иногда утомляет, знаешь ли. Гоблины делают все за нас — своего рода эксперимент — а мы лишь живем и наслаждаемся. Гедонизм как он есть, чистый и потрясающий. — Есть наши? — Полно, почти весь Слизерин. В Лондоне война, а мы здесь прохлаждаемся. Вы отлично впишетесь, только сильно на улицах не светитесь. Я вас введу в курс дела. Вы в розыске? — Я не знаю, — произносит Драко с сомнением. — Возможно. — Тогда на улицах лучше не появляться, а вот в самом эпицентре богемы — пожалуйста, — Блейз снова нажимает на газ, и тосканский пейзаж за окном мелькает быстрее. — Там все считаются своими, вроде как под присмотром. Кстати, а ты почему с Грейнджер? Где мать и отец? — Отец умер, — Драко отворачивается. — Еще в январе. Мать в Хогвартсе, со Снейпом. Блейз присвистывает. — Эк жизнь по тебе прошлась, Малфой. Погоди, Снейп же помер… — Не до конца, — Драко хмыкает, вспоминая сердитое лицо Северуса. — Он парализован, в инвалидной коляске, но жив и варит зелье за зельем. — Наверняка, чтобы отравить всех вокруг, — Блейз качает головой. — Он и до смерти-то был отвратительно злым, а сейчас, наверное, уровень его ненависти к миру зашкаливает. Мне даже его жаль. Но я смотрю, он помог вам в ваших странствиях? Драко не отвечает на вопрос, потому что придется рассказывать про обучение в школе, а пока что он не знает, что можно, а что нельзя доверять Блейзу. Им с Гермионой нужно время и доступ к архивам, и внешнее прикрытие. — Будет, — выдает Блейз после некоторых раздумий. — Богема наша живет во дворцах и шикарных отелях, рядом со мной как раз есть огромный номер, пустует уже неделю: прежний хозяин спился, ну, гоблины его и ликвидировали. Они вообще, похоже, за здоровый образ жизни. И он смеется так громко, что, к неудовольствию Драко, Гермиона приподнимает голову и трет глаза. — Мы где? — Едем, милочка, — Блейз указывает рукой на раскинувшийся впереди Рим. — Вон там, арку видите? А за ней — Колизей. Скоро будем на месте, не переживайте. Доступ в архивы обещаю организовать, но не сегодня — завтра или послезавтра. А вам зачем? Коллекционируете самые скучные места планеты? Гермиона закатывает глаза, откидываясь на спинку сидения, и Драко улыбается краешком губ. Отель, в который их привозит Блейз, расположен в здании бывшего дворянского особняка. Им достается просторная комната, выходящая окнами на некогда оживленную улицу, с большой кроватью под балдахином и кремовыми обоями. На голубых шторах вышиты золотые пчелы — символ семьи Барберини и Папства. — Свою одежду сохраните, — Блейз появляется спустя пятнадцать минут с ворохом платьев и смокингов. — Выбирайте что-нибудь из этого, лучше сменять наряд каждый день, здесь это модно. Для особых вечеров можно заказывать платье у портного. — У нас не особенно много денег, — невозмутимо замечает Гермиона, взяв платья и придирчиво рассматривая. — Ты откуда знаешь мой размер? — О, тут все такие, как ты — худые и без форм, кроме пары аппетитных дам, — Блейз машет на нее рукой. — Так что размер практически универсален. Насчет денег не беспокойтесь: все бесплатно. Да, абсолютно все. Мы же живем в богемном эксперименте, не забывайте. Будут вопросы — стучитесь в соседнюю дверь. Драко хмурится, разглядывая принесенные Блейзом рубашки, брюки и смокинги. И это нужно носить каждый день? Когда-то он сам любил такой стиль, но после жизни за Куполом, после побега, он чувствует себя в неуютно в строгой одежде. Зато Гермионе невероятно идет стиль прекрасной эпохи: нежно-голубое платье, доходящее до щиколоток, облегает ее фигуру, утончая ее, а широкие рукава придают воздушность. Она долгое время крутится перед зеркалом, изучая свое отражение. — Ты невероятна, — замечает Драко тихо. — И плевать, что мы в самом сердце зла. Гермиона улыбается, думая о чем-то своем. Драко хочется спросить ее, но потом решает отложить разговор на потом. — Блейз обещал нам доступ в архив, — замечает он негромко, и Гермиона сразу оборачивается. — Я так и не понял, на чьей он стороне. — Прежде всего — на своей собственной, — Гермиона берет сумочку и вынимает список информации, которую нужно проверить. — Я буду торчать в архиве, а ты будешь делать вид, что мы обожаем богемную жизнь. Здесь, если верить рассказам о прекрасной эпохе, жизнь начинается ближе к вечеру, значит, утром и днем нас особенно не будут беспокоить. Драко отрицательно качает головой. В это мгновение, когда она стоит перед ним, такая красивая и хрупкая, с копной каштановых волос, рассыпанных на голубой ткани платья, ему еще страшнее ее потерять. — Я не отпущу тебя одну. — Ты должен выучить план Ватиканских музеев, до самой последней комнаты, — Гермиона убедительно кладет ладони ему на плечи — Иначе, если мы запутаемся — попадемся. Ты отлично справился в Праге, запомнив улицы, я очень рассчитываю на твою память и в этот раз. Драко устало вздыхает и садится на кровать. — Там было всего несколько улиц, не больше десяти. Я, разумеется, попробую выучить триста с лишним залов, но не уверен, что соображу, как нам выбираться, когда мы там окажемся. Карты, планы и реальность — очень различаются. И мне нужен точный план; такой, как у нас — не подойдет. Гермиона понимающе кивает. Ему нравится, что она всегда слушает внимательно, а не начинает спорить после первого же слова несогласия, как это делал отец. — Я посмотрю в архиве, если получится. Если нет — будешь запоминать то, что есть. Гермиона снова держится за его руку, когда они спускаются вниз, в столовую, по широкой лестнице с позолоченными перилами, покрытой изумрудного цвета ковром. Драко лишь чуть сжимает ее пальцы, показывая, что нет необходимости волноваться. — В мэноре раньше были подобные приемы, — произносит он шепотом. — Мне было тогда пять или семь. Я смотрел на всех с восторгом и даже разбил бабушкину вазу. Гермиона смеется, но не выпускает его руку. Они садятся с краю длинного стола на несколько десятков персон, рядом с Блейзом, и Драко сразу же узнает бывших однокурсников. Разодетые и важные, они поглощают еду и с высокомерием королей ведут беседы о всякой ерунде. — Драко, как же давно мы не виделись, — Дафна Гринграсс, утонченная, в вишневом бархатном платье, улыбается ему приветливо и словно не замечает Гермиону. — Ты немного похудел, я нахожу. Помнишь мою сестру Асторию? Драко переводит взгляд на девушку, сидящую по правую руку от нее: овальное лицо, тонкие губы и брови, русые волосы — да, он помнит ее еще со школьных времен. Дафна брала ее с собой на встречи и вечеринки. И если Дафна всегда любила быть в центре внимания, то Астория на всех встречах тихонько сидела в уголке. Драко как-то сам спросил ее, не скучно ли ей с ними, но она только подняла на него свои серо-зеленые глаза и улыбнулась. — Ей уже почти семнадцать, — Дафна взмахивает бокалом. — Хорошенькая стала. Ты с кем? Не припомню ее имени. — Разумеется, ведь ты обращалась ко мне только по фамилии, — Гермиона сердито сверкает глазами. — Грейнджер, помнишь? Блейз громко хмыкает, Дафна хмурится, опуская бокал, и остальные тридцать человек за столом замолкают, переводя взгляды с одной на другую. — А, что-то припоминаю, — Дафна выдавливает из себя улыбку. — Что же, с этой минуты наш стол перестает быть чистокровным. Но это и к лучшему. Нужно хоть иногда какое-то разнообразие. Как вы здесь оказались? — Я их нашел, — Блейз протыкает вилкой кусок индейки. — Болтались во Флоренции, одетые в страшные маггловские тряпки. — Говорят, что путешествуют. Где успели побывать? Драко искоса смотрит на раскрасневшуюся от негодования Гермиону и спокойно отвечает: — В Париже, в Праге, потом наткнулись на парочку сбежавших весьма редких животных, которых продавали нелегально. Однажды нас самих чуть не продали на рудники… Что за рудники? Булстроуд, сидящая за три человека до него, произносит низким голосом, с трудом двигая тяжелой челюстью: — В Германии сейчас процветает работорговля на рудниках, которые вырабатывают магические ресурсы. Гоблинам одним не справится с удержанием целого мира в строгом порядке, им нужны дополнительные силы. — Вам повезло, — кивает Флинт, бывший капитан команды по квиддичу. — Оттуда не возвращаются — или возвращаются овощами. Из людей выкачивают все, что могут. На поиск новых рабов направляют отряды опытных охотников. Как вам удалось улизнуть? — Везение, — Драко нарочито невозмутимо улыбается, но тут же ловит на себе пристальный и недоверчивый взгляд Блейза. — А в квиддич здесь не играют? Флинт качает головой. Он также разодет, как и остальные, и это почему-то придает ему самому весомости в чужих глазах. Драко все кажется фарсом: стол, уставленный изысканной едой, девушки в дорогих платьях и парни в смокингах, ведущие себя так, словно они все разом прошли ускоренный курс по манерам поведения в высочайших кругах. Да, приемы в мэноре тоже были пышными, но в них не было чопорности и искусственной игры в серьезность. Драко чувствует, что Гермиона кипит от ярости. Удивительно, как быстро к нему пришло умение ощущать ее настроения по одному жесту, одному взгляду и взмаху руки. — И чем вы здесь занимаетесь? — едко спрашивает она, расправившись с крабовым салатом. — Помимо еды? — О, мы танцуем, гуляем в саду, музицируем, катаемся по городу в экипаже и автомобиле, обсуждаем прочитанные книги… На словах «книги» Гермиона издает громкий, почти неприличный звук фырканья, похожий на насмешку, и тут же пытается его скрыть, со стуком поставив бокал на стол. — Страшно спросить, что же вы читаете, — произносит она громко, так что все сидящие смотрят на нее, и Драко со вздохом думает, что она не готова к таким приемам, где нужно лгать и притворяться, вежливо разговаривая с тем, кого ненавидишь. Дафна растерянно улыбается, поворачиваясь к сестре, и Астория тонким голосом произносит, глядя перед собой: — На прошлой неделе был «Любовник Леди Чаттерлей», а на этой неделе мы читаем «Великого Гэтсби». Гермиона закатывает глаза, но ничего не спрашивает, только замечает: — И вы не тренируетесь, чтобы сражаться? — О, нам и так великолепно живется, — Трейси Дэвис поправляет прическу. — Без всяких тренировок и сражений. Гермиона со звоном кладет нож на тарелку и обводит сидящих презрительным взглядом. — Приспособленцы, значит, вот кто вы все. Если не знаете, что это такое — поищите в словаре. Боюсь, его нет в вашем перечне книг для чтения. И она, отодвинув стул, поднимается и уходит, оставив Драко сидеть за столом в неловком молчании под многочисленными недоуменными взглядами. Блейз молча толкает его локтем, но Драко спокойно возвращается к недоеденному лимонному пирогу. Гермиона, конечно, права, но ей нужно остыть и подумать о том, чтобы вести себя соответствующе их легенде о путешествии. Среди сидящих за столом наверняка есть шпионы гоблинов, и шпионом может оказаться кто угодно — хоть Блейз, хоть Флинт, хоть Хиггс. Десерт проходит в относительной тишине, и спустя минут пятнадцать одни расходятся по своим комнатам, другие неспешно переходят в гостиную. Драко поднимается вверх по лестнице, когда его догоняет Уоррингтон. — Малфой, один нескромный вопрос: ты сказал, что вы встречались с редкими животными, предназначенными для продажи. А у вас, случайно, нет никаких ценных ингредиентов? Драко поворачивается к нему и внимательно окидывает взглядом. — Есть. Что можешь предложить взамен? — Практически все, что доступно и недоступно в этом городе, — Уоррингтон нетерпеливо облизывает губы. — При желании даже доступ в Ватикан, оборотное зелье — что захочешь. Мне нужны зуб скрытня или когти вампуса. — Зуб есть, — Драко кивает, и Уоррингтон сияет от предвкушения. — И мне действительно нужен доступ в Ватиканские музеи. Не завтра — а как будем готовы. Может, неделя, может — больше. Пойдет? Уоррингтон оглядывается по сторонам, убеждаясь, что за ними никто не следит, потом протягивает руку для пожатия и скрепляет его магической лентой. — Пойдет, — произносит он глухо.

Гермиона

Она просыпается на рассвете и, тихонечко подойдя к окну, некоторое время смотрит на улицу. Тихо и — никого. Ни экипажей, ни автомобилей, только гоблин-патрульный и несколько торопливых прохожих, идущих по своим делам. Богемный, вечный город. Гермиона оглядывается на Драко: он спит безмятежно, подложив руку под голову. Сползшее одеяло обнажает его голые плечи, и от этого в ее душе проступает нежность. Потом она переводит взгляд на голубое платье, в котором вчера была на ужине, и смущается. Драко остался в гостиной, когда она ушла, и сглаживал неловкость, оставшуюся после ее сердитых слов. Он умеет быть дипломатичным и обходить резкие углы, когда в ее груди все наоборот бушует и требует справедливости. Еще одна его черта, которая так ее привлекает. Рон наверняка возмутился бы не меньшее ее самой, так что ситуация стала бы еще неприятнее. С другой стороны: какая удача, что им встретился Забини! Без его помощи они бы не выбрались из Флоренции и не смогли бы сами проникнуть в архив, потому что гоблины охраняют все значимые объекты. Гермиона достает из сумочки список художников и скульпторов. Больше тридцати имен! И все — важные и известные. — Не спишь? — сонный голос Драко застает ее врасплох, когда она садится на подоконник. — Нервничаю, — отзывается она, болтая ногой. — Как нам все это удастся… Тут полно ушей и глаз, и они заметят. — Придешь? — произносит он неуверенно, и Гермиона, чуть помедлив, проходит по мягкому ковру к кровати и забирается под одеяло, прижимаясь к Драко. — Так гораздо лучше. Я вчера, возможно, обеспечил нам доступ в музеи. Только придется обменять его на зуб скрытня. Гермиона хмурится и трется щекой о его теплое плечо. — Кто предложил? — Уоррингтон. — Темная лошадка, — замечает Гермиона тихо. Ей становится уютно, и мысли разом вылетают из головы. И ощущение, что Драко близко — так близко — кружит ей голову. — Думаешь, можно ему доверять? Драко сонно касается губами ее щеки, и от его прикосновения по коже бегут мурашки. — Мы никому не можем доверять до конца, кроме как друг другу, но у нас нет выбора. Мы не в той ситуации, чтобы слишком осторожничать, а искать пути проникновения в музей все равно пришлось бы. Гермиона устраивается удобнее в его объятиях и прикрывает глаза. Постельное белье пахнет то ли мятой, то ли ромашкой — успокаивающе, и ее снова клонит ко сну. — У меня есть кусочек гоблинской кожи, — произносит она шепотом. — Я срезала его с трупа в Нюрнберге и хранила как ингредиент. Пока ты не сказал про Уоррингтона, я всерьез думала, что придется варить оборотное зелье, но никак не могла придумать, что мы будем отвечать, если нас спросят, почему мы выглядим одинаково? Драко смеется, накрывая их одеялом. — Ни капли не сомневался, что ты таскаешь с собой кусок гоблинского трупа. Предлагаю доспать — на часах еще пять, а здесь не принято вставать очень рано. У Гермионы захватывает дух, когда дверь перед ней распахивается, обнажая все внутренности римских архивов: огромное, кажущееся бесконечным помещение, уставленное стеллажами со светящимися над ними указателями. Она блуждает мимо книг, пожирая глазами корешки с редкими названиями, пока не находит нужный раздел. Работать разрешают только в перчатках, и Гермиона натягивает их так поспешно, что чуть не рвет. Первым делом она берется за биографию Фра Анжелико и потом идет в соседний раздел, чтобы подробно прочитать историю доминиканского Ордена — и ставит напротив имени жирную красную галочку. По ее мнению, версия с Фра Анжелико пока что выглядит одной из самых убедительных. Драко прав в том, что доминиканцы хранили самые разные церковные тайны и точно были связаны с многими участниками Крестовых походов. Следом в ее списке идет Джотто, но, потратив на его биографию целый час, Гермиона вычеркивает его из списка и принимается за Пинтуриккьо, который интересует ее потому, что долгое время работал при Папе Борджиа, а тот, как известно, любил заниматься всякой мистикой. Но самые главные фрески Пинтуриккьо расположены в Апартаментах Папы, а к ним еще нужно добраться. Доработав до обеда и рассмотрев еще несколько раннехристианских вещей, Гермиона нажимает специальную кнопку, чтобы ее выпустили из архива. Блейз забирает ее на личном автомобиле, прикрыв от гоблина-проверяющего. — Как успехи? — Блейз хитро улыбается, садясь за руль. — Посредственно, — без Драко она чувствует себя не так уверенно. — Думаю, провожусь еще с неделю. Мы ищем информацию о самых интересных местах, а она содержится только в архивах. Блейз ухмыляется. — Грейнджер, ты можешь рассказывать эти сказки кому угодно, но я в конце концов узнаю, какого черта и каким образом ты влюбила в себя Малфоя. Не то чтобы я питал к тебе недоверие или ненависть — как раз наоборот. Ум стоит выше чистой крови. Вот только Малфоя и так хорошенько встряхнула жизнь, чтобы еще разочароваться в чувствах. Я ему разных девушек предлагал — ни в какую, а на тебя он смотрит как на статую в музее. Гермиона провожает глазами прохожих и их беззаботные лица. — А как же Паркинсон? — Да плевать на нее всем, — отзывается Блейз весело. — Вот Гринграссы — другая история. Родители-то его вроде на это семейство как на потенциальных родственников смотрели, и оно понятно, у Гринграссов почти у единственных остался здравый смысл, много денег и парочка хороших особняков. Дафна свое не упустит. — Упустит, — мрачно заявляет Гермиона, подпрыгивая на ухабе. — У Драко ничего нет, кроме нескольких сиклей. Я не шучу, Забини, не делай такие глаза. — Тогда — разумеется. А я как раз хотел предложить ему поиграть в бильярд на галеон — так интереснее. Спасибо, что предупредила. Нет ничего более неловкого для мужчины, чем рассказывать о своих финансовых неудачах. Так ты его, получается, любишь в горе — пока что не в радости? Гермиона вспыхивает, прижимаясь носом к стеклу. Она не позволяет, не разрешает себе эти мысли про любовь — ведь еще не было разговора с Роном. Но они просачиваются в ее сердце, проползают гибкой змейкой, и осознание, что чувство между ней и Драко — не просто увлечение и влюбленность, но сильнее и глубже — иногда захватывает ее. — Понятно, — Блейз уверенно поворачивает на их улицу. — Не буду лезть. Гермиона застает Драко стоящим у окна и задумчиво смотрящим на улицу из-за кружевной шторы. Его лицо грустное, но он старается улыбнуться, когда она заходит в комнату. — Что случилось? — Ничего особенного, — Драко обнимает ее за плечи. — Поучил план Ватикана, потом немного пообщался с бывшими однокурсниками. Я совсем не вписываюсь в их общество. Гермиона недоуменно приподнимает брови: — А ты бы хотел вписываться? — Нет. Просто жаль, что я нигде не был своим. Возможно, еще на первом и втором курсе всех забавляло мое поведение, а потом — я стал старостой, а старост не любят, в квиддич я играл не так и хорошо; потом я стал Пожирателем, так что все меня сторонились. А среди Пожирателей я был никем, мелкой незаметной пешкой. Тебе не противно видеть Метку? Гермиона отрицательно качает головой, проводя рукой по его волосам. — Нет. И она уже бледная, так что со временем совсем выцветет и исчезнет. И знаешь, иногда человеку нужно время, чтобы себя найти, найти тот круг друзей, который ему нужен. Если мы вернемся в Лондон и будем сражаться бок о бок с Гарри и остальными членами Ордена, уверен, ты сможешь отлично вписаться в их компанию. Драко с сомнением хмурится. — И Поттер вот так просто меня примет? Учитывая наши с тобой отношения. — Гарри потрясающе умеет понимать и принимать, — Гермиона вытаскивает из сумочки записи из архивов. — Только ему, как и всем, понадобится время. А еще у тебя есть Забини. Он не подает вида, но переживает за тебя. Поговори с ним, ладно? Я притащила тебе подробный план всех музеев, даже с кладовками. Тебе хватит недели, чтобы это выучить? Я сегодня прилично продвинулась и считаю, что ты был прав насчет Фра Анжелико, он отлично подходит. Вот только как сильно охраняется его картина… Драко берет план из ее рук и тяжело выдыхает, разглядывая многочисленные залы, изображенные на плане. — Кого-то вычеркнула? — Джотто и нескольких скульпторов. И еще я начинаю переживать за домовиков: мы до сих пор не встретили их нигде. Что с ними сделали? Спрятали? Заставили работать? Когда мы соберем руны, нам нужно понимать, как использовалась магия домовиков. А потом уже начнем думать о последнем ингредиенте. Драко пожимает плечами, садясь за широкой письменный стол и водя пальцем по плану. — Мы войдем здесь, — он отмечает точку зеленым карандашом. — Самый безопасный вход, подальше от глаз. Уоррингтон сегодня еще раз подтвердил, что сможет нас провести. — Не нравится мне эта история, — Гермиона неодобрительно поджимает губы. — Уоррингтон легко способен нас подставить, причем дважды: как шпионов и как торговцев нелегальными ингредиентами. И тогда мы окажемся в ужасной ситуации. Торговля нелегальными и редкими ингредиентами без уведомления Министерства карается пятью годами лишения свободы и огромным штрафом. Надо было выждать время и присмотреться к Уоррингтону и остальным. Драко смотрит на нее сердито. — Извини, что не обладаю твоей проницательностью. И что, если бы я ему соврал? Как ты себе это представляешь: подходить ко всем и тихо предлагать ингредиенты в обмен на Ватикан? Тут все играют, Гермиона, и нам нужно влиться в игру. Так что я бы на твоем месте лучше бы вел себя на ужинах и предстоящих вечерах так, словно ты рождена для интриг и сплетен. Она отворачивается, сдерживая досаду. — Слизерин, играющий в дам и кавалеров прекрасной эпохи, — посмешище, у них для этого нет ни образования, ни интеллекта. Хорошо, может быть, у некоторых есть, но я отказываюсь участвовать на полном серьезе в этом цирке. Драко поднимается из-за стола и идет к дверям, накинув пиджак. Часы над камином как раз показывают шесть вечера — время начала ужина и всеобщего общения. Сегодня по плану — танцы, а Хиггс будет аккомпанировать на фортепьяно, чему его неплохо научил местный музыкант. — Тогда мы провалим руну в Риме, — Драко громко закрывает за собой дверь, и Гермиона остается одна в пустой комнате, понимая, что он прав. Ей сложно притворяться среди тех, кого она знала, пусть только на занятиях. В других городах, где им приходилось подстраиваться под общественный строй, играть было гораздо проще, потому что от этого зависела жизнь — и возможность выбраться. Но улыбаться Булстроуд! Этой тупой корове, которая вечно не упускала случая посмеяться над ней! Черта с два! Гермиона сердито расхаживает по комнате, пока из-за двери не начинают доноситься звуки музыки. Ей ужасно хочется есть, и пустая комната только давит на плечи. Чертов Рим! Как хорошо им было вдвоем с Драко последнюю неделю, уютно и спокойно. И стоило им попасть в дьявольскую богему, как все разом изменилось. Заставив себя успокоиться и вспомнив слова Блейза о Дафне, Гермиона выбирает из шкафа одно из платьев: темно-красное, расшитое золотом и жемчугом, и к нему — тонкие и мягкие перчатки. — Отвратительно, — произносит она холодно, невольно любуясь собой в зеркале и понимая, что все это создано руками тех, кто уже несколько раз пытался их убить. — Но я попробую. Гермиона-отражение не отвечает, глядя на нее сосредоточенно и немного неуверенно. Тяжело, когда твоя стихия — знания и библиотеки. Она спускается вниз, едва касаясь перил рукой, и взглядом ищет Драко в толпе разодетых слизеринцев, среди которых она внезапно замечает и бывших когтевранцев — видимо, вчера они ужинали отдельно. Драко стоит недалеко от рояля и беседует с Хиггсом и Дафной, неподалеку от них порхает в танце Трейси Дэвис. Гермиона делает шумный глубокий вдох и быстро преодолевает ступени, не сводя взгляда с Гринграсс. Она так льстиво улыбается Драко, иногда ненароком касаясь его руки, что щеки Гермионы вспыхивают. Дафна знает, что он не один, — и все равно позволяет себе подобные жесты, потому что ни во что ее не ставит. А потом Гермиона вдруг ощущает этот крошечный укол в глубине сердца и понимает: это — ревность. Она ревнует, Мерлиновы кальсоны! Она и забыла, что это такое. — Мы говорили о фруктах, — Драко одобрительным взглядом изучает ее платье и берет за руку. — В Лондоне они невкусные зимой, а здесь, говорят, круглый год потрясающие вкус и сочность. — О, неужели, — Гермиона выдавливает из себя искреннее удивление. — Надо же, как здорово здесь жить. — Да, — Дафна кривит губы, поворачиваясь к ней. — Нам повезло осесть в Риме. В Лондоне война идет полным ходом, в газете пишут о раненых и о пленных. Булстроуд, кто там попал в плен в прошлый четверг? Булстроуд заглатывает целиком пирожное с персиком и шумно сглатывает. — Ксенофилус Лавгуд. Его дочь отчаянно пытается его вернуть. Докси летают по городу, сбрасывая на противника специальные обезвреживающие бомбы, начали понемногу применять магические пули и сетки, весь город распределен на сектора с усиленным патрулем. А Поттера так никто и не поймал! Гермиона чувствует, как по спине пробегает холодок ужаса. Отец Полумны опять в беде! — А мы, возможно, и приспособленцы, зато живые, — Дафна зевает, прикрывая рот ладонью. — Известная политика Слизерина, — замечает Гермиона едко, и Драко тут же сжимает ее пальцы. — А что вы будете делать после войны? — То же, что и сейчас, — Дафна издевательски морщит нос. — Мы не зависим от войн, Грейнджер. Даже если у нас отнимут все, что окружает нас сейчас, мы справимся своими средствами. Гринготтс хорошо хранит наши деньги, а их там — не сосчитать. Правда, Драко? Он усмехается, и Гермиона в первое мгновение думает, что Драко хочет солгать, но тот невозмутимо замечает: — Мне не нужно много считать. Денег у меня — три сикля. Мэнор отнят, и все конфисковано. Дафна бледнеет и отступает на шаг, отчаянным жестом подзывая к себе Уркхарта. — Какая жалость, сожалею! — произносит она без капли сочувствия и поворачивается к ним спиной. — Потанцуем? Драко предлагает ей то же самое, и Гермиона кладет руки на его плечи, глядя в серые глаза. В них нет ни сердитости, ни раздражения — и тогда она тихо замечает: — Я стараюсь, но выходит ужасно. — Гораздо лучше, чем было вчера, — край его губ ползет вверх. — И выглядишь ты потрясающе. Единственное, что я буду вспоминать, когда мы выберемся из этого душного и приторного рая — эти платья на тебе и то, что угадывается под ними. Ты переживаешь насчет этого придурка из «Придиры»? Спасут его, Поттер своих не бросает, я это понял еще тогда, в мэноре, когда они сделали все, чтобы вытащить тебя. — Я волнуюсь о нашей неосведомленности, — Гермиона понижает голос до шепота, стараясь не думать о Ксенофилиусе. — Мы полностью отрезаны от Лондона информационно, и уйдет уйма времени, чтобы вникнуть, а нам при поисках руны это только помешает. Ладно, придется действовать по обстоятельствам. Возможно, в Ватикане мы узнаем, куда исчезли все эльфы… Блейз, проходящий мимо с бокалом шампанского в руках, удивленно произносит: — Вы оба не знаете? Эльфы — это Купола. Драко чувствует, как вздрагивает Гермиона. — У ушастых слишком много дел, чтобы еще поддерживать магию Купола, а Купол им необходим, как отдельное независимое и безопасное государство, и их сейчас три: Лондон, Рим и Нью Йорк. Внутри Куполов все так или иначе подчиняется гоблинам; магия домовиков, превращенная в энергию, подпитывает их. — И как вернуть их к нормальному состоянию? — Драко недоуменно приподнимает брови. — Домовики — часть этого мира, но их магия не такая уж сильная, чтобы постоянно функционировать. Блейз равнодушно пожимает плечами. — Кого это интересует? Главное, что это в некоторой степени развязывает гоблинами лапы и дает возможность управлять всеми отдельными городками. Проникнуть под Купол невероятно трудно без зелья, а готовить его нужно постоянно. Жизнь внутри города осложняется существами и сотрудниками Министерства, которые стоят на стороне гоблинов. Скоро, как только они поймут, какая модель общества имеет самые большие преимущества, они внедрят ее, а вместе с ним будут использовать ищеек и блокирующие пули. Драко вспоминает, что утром видел патрули с ищейками: огромными механическими собаками с жалом вместе хвоста. — Ищеек можно победить магически? — К сожалению, нет. Только если парализовать на время, но для этого нужна сноровка. Мы так потеряли Блетчли. Ему вздумалось погулять в комендантский час, в общем — не откачали. С десяток укусов. Но вы не переживайте, голубки, — Блейз залпом выпивает шампанское и похлопывает Драко по плечу. — Пока вы не нарушаете закон, вам ничего не грозит. Вы же простые путешественники, верно? Гермиона сухо кивает, сглатывая, и переводит вопрошающий взгляд на Драко. Как они решат проблему с домовиками? Придется ломать голову над этим вопросом после того, как они соберут все руны, но теперь ее не оставляет мысль о том, что Винки — единственный эльф, который остался в своей изначальной форме. И музыка смолкает, а присутствующие вяло аплодируют Хиггсу.

Драко

Следующие два дня они буквально заставляют себя не говорить и не думать о том, что будет с эльфами и как они будут искать артефакты посреди войны. Вместо этого Драко зубрит план Ватикана каждый день, едва позавтракав; Гермиона по шесть часов проводит в архивах, каждый день возвращаясь с новой информацией. После ужина на четвертый их день пребывания в Риме Драко решается поговорить с Блейзом. Ему не хочется ворошить прошлые раны, но Гермиона считает, что разговор необходим — и чтобы понять, какую позицию занимает Блейз, и чтобы хоть немного растопить некоторое напряжение между ними. То чувство, похожее на дружбу, что связывало их до конца пятого курса, потом вдруг исчезло и оборвалось, как обрывается нить, если потянуть за нее чересчур резко. — Занят? — Драко застает его в опустевшей гостиной за обеденным столом, когда все переходят в другой зал. — Как видишь, — Блейз стряхивает пепел с сигареты. — Ни черта не делаю, как и последние полгода. Драко садится напротив и молча наливает вина в чистый бокал. Вино приторно-сладкое и сразу кружит голову, но сразу заговорить ему не хватает сил. Блейз смотрит на него пристально и с некоторым любопытством. — Что тебе нужно, Малфой? — Выяснить, как мы относимся друг к другу. Блейз кривится и откидывается на спинку стула, теперь разглядывая Драко в упор. В его темных блестящих глазах мелькает досада. Он выглядит сейчас еще лучше, чем когда-то в школе, и имеет успех у женщин благодаря своей дерзости. — Даже не знаю, с чего начать, Малфой, — произносит он сухо. — В школе я пытался тебе помочь и был отвергнут, два года ты смотрел сквозь меня, словно я был не просто призраком, а пустым местом. Ты плакался в туалете Миртл, но тебе даже в голову не пришло попросить у меня помощи. И это после пяти лет дружбы. Драко делает еще глоток вина. — Мне было страшно, Блейз. — Страшно? Тебе спесь в мозг ударила. Пожиратель Смерти, самый умный староста… Нет, меня всегда забавляло твое умение подать себя так, словно ты — наследный принц всея королевства, но на шестом курсе это перешло всякие границы, на седьмом ты был еще худшей копией себя. А теперь ты заливаешь мне про страх. Ты просто ныл, что все шло не по плану. Драко отрицательно качает головой, глядя в его суровое лицо. Блейз редко говорил жестко, но если говорил — значит, искренне верил своим словам. — Нет. Я боялся так, что трясся как лист на ветру. Боялся за себя, за родителей, боялся всего. Просыпался в холодном липком поту. Плохо концентрировался на занятиях. Паркинсон меня в тот год ненавидела: я почти не уделял внимание делам старост. Но так и не смог отказаться от проклятого значка. Блейз усмехается при упоминании Паркинсон. — Почему ты не сказал мне? — Потому, что был трусом. На седьмом курсе меня дома заставляли пытать людей, — Драко отрывает ветку винограда. — Но с тех пор утекло много воды и много дней. Я оказался рядом с Гермионой, и с ее помощью наконец начинаю понимать, чего на самом деле хочу. Блейз тихо смеется. — Она проводит тебе курс психотерапии? — Нет, мы просто начали разговаривать — лучшее, что может сделать человек, который пережил много и закрыл это внутри себя. А потом обстоятельства наших путешествий показали мне, что на самом деле я многое могу. Блейз некоторое время молчит, потом подается вперед и хлопает его по руке. — Я отчасти тебя понимаю. У меня мать померла в прошлом месяце. Говорят, драконья оспа — а я не верю. Ушастые к этому руку приложили наверняка, она плевала на их запреты и законы, а мужа ее последнего еще раньше убрали. Драко смотрит на него сочувствующе. Он помнит миссис Забини — высокую стройную женщину с длинными темными волосами, загорелую и улыбающуюся. Она всегда дарила им шоколадных лягушек на первое сентября, и каждое первое сентября у нее был новый муж. Но позицию Блейза в войне Драко выяснить не успевает, заметив приближающегося к ним Уоррингтона. Поднявшись, он кивает Блейзу, а тот небрежно взмахивает рукой, словно говоря: «прощаю, так и быть», и отходит с Уоррингтоном к дальней стене, где стоит изящное бюро семнадцатого века. — Есть возможность ознакомиться с нутром Ватикана на светском приеме наподобие маскарада, — Уоррингтон заговорщицки оглядывается и протягивает Драко белый лист пергамента, свернутый в несколько раз. — Если продашь еще один зуб скрытня, твое имя и имя Грейнджер появятся на этом листке. Интересно? — Я подумаю, завтра дам ответ. Скорее всего, соглашусь. — Тогда завтра вечером здесь в это же самое время, — Уоррингтон довольно сверкает глазами. — Поверь мне, Малфой, не пожалеешь. Не ты первый пытаешься проникнуть в архивы, и без понимания ситуации такая авантюра будет гораздо опаснее. В Ватикане хранятся разные тайны, которые всеми силами пытаются сохранить. Когда Драко возвращается в комнату, Гермиона задумчиво лежит на кровати, болтая ногами в воздухе и сосредоточенно перечитывая свои записи. За последние дни она не сильно продвинулась в изучении биографий, потому что на каждую тратит много времени. Под вопросом остается Пьета — до нее невероятно сложно добраться, да и сама фигура Микеланджело вызывает сомнения к его причастности к рунам, но ведь другая рука могла начертать руну на этой выдающейся работе. Гермиона так же предлагает отмести музей этрусков, и Драко соглашается. У него зарождается странная тревожная мысль о том, что гоблины не собирали руны. Иначе как бы они вернули их на место? — Что ты имеешь в виду? — Гермиона хмурится и гасит свечи специальным прибором с колпачком на конце, потому что магией пользоваться нежелательно. — Как тогда они изменили мир? — Понятия не имею, — Драко выдыхает в темноту. — Но ты подумай сама: они словно следят за нами, хотя несколько раз могли бы убить. Вряд ли это проявление интереса или милосердия. Даже там, в Эдинбурге, в этом Министерстве любви они тянули с тем, чтобы привести тебя в комнату пыток. Возможно, я ошибаюсь, и им просто было гораздо легче найти все руны, ведь они занимались этим долгие века. Гермиона шуршит одеялом, некоторое время не отвечая, но потом произносит: — Но без рун гоблины вряд ли бы использовали домовиков и изменили мир настолько сильно. Или за этим кто-то стоит? Тот, кому выгодно подавать все так, словно он или она не имеют к этому отношения? Драко перебирает в голове всех сильных волшебников. — Представить себе не могу, кто бы это мог быть. — И я тоже. Дамблдор мертв, Снейп прикован к креслу и замку, Миранда занята своими маленькими экспериментами, школьные профессора сразу не идут в счет — кто еще? Может быть, кто-то из Штатов? Мне кажется, все это маловероятно. Гоблины заправляют всем, а руны просто навечно впечатаны в свое местоположение, произносишь ее — она гаснет и становится твоей до тех пор, пока ты не прочел заклинание. А дальше идет новый цикл. Драко устало поворачивается к ней. — Наверное, ты права. Действительно, про цикл рун я не подумал, а ведь это логичное объяснение. Слушай, Уоррингтон сегодня предложил посетить в Ватикане какое-то мероприятие, что-то вроде бала-маскарада. Пойдем? Гермиона чуть приподнимается, глядя на него сверху. Драко невпопад думает о том, что она в длинной ночной рубашке с пчелкой на груди, и от мысли о том, что под этой рубашкой ничего нет, его бросает в жар. Черт! С каждым днем его притягивает к ней все сильнее — хочется касаться ее, целовать ее и… Но он помнит, что она говорила об Уизли. Ничего, он умеет ждать. — Мне страшно, — признается она шепотом. — Но нужно идти. Заодно посмотрим, как там все устроено изнутри. Ты поговорил с Блейзом? — Да. — Я хочу как можно скорее уехать отсюда, — признается Гермиона, закрывая глаза. — Хочу оказаться за тысячу миль отсюда, от этого искусственного счастья, насквозь пропитанного ложью и иллюзиями. Никогда бы не подумала, что буду так рада выбраться из Рима. И домовики никак не выходят у меня из головы. Драко не отвечает, любуясь в темноте ее нежным лицом. Сколько они прошли, чтобы оказаться здесь, рядом друг с другом, и сколько еще остается пройти? Уоррингтон радостно вписывает их имена в список приглашенных и показывает примерный костюм: вечерний наряд с обязательной маской в виде животного или мифического существа. Прощаясь с Уоррингтоном, Драко чувствует на себе чей-то пристальный взгляд, но стоит обернуться, как ощущение исчезает. Ему второй день кажется, что за ними следят. — Я уверена, что среди нас есть доносчики, — Гермиона придирчиво разглядывает платья в шкафу. — Как думаешь, какой цвет мне подойдет? — Нужно что-то строгое, но с претензией, — Драко пробегает взглядом по разноцветному ряду. — Выбери черное с золотым шитьем. Ты будешь потрясающей в нем. И еще нам нужна маскарадная маска — завтра спрошу Уоррингтона, где их можно достать; если нигде — трансфигурируем что-нибудь. За неделю я соскучился по магии и устал от зубрежки залов, они уже снятся мне в кошмарах. Я брожу в них, как в огромном пустом лабиринте. Гермиона поворачивается к нему, держа платье в руках. Ее лицо бледно и обеспокоено предстоящим балом. — Только бы все получилось! У меня дурное предчувствие.