Хроники Эдмории. Дары аймасов (книга вторая)

      Айяра вынырнула на поверхность, задыхаясь от бившего грудь частого дыхания. Голова Лиашшенаассаас на длинной шее покачалась над её лицом. — Задай свой второй вопрос, — велела Мать Снов, не дав вампирессе взорваться злостью. Как она посмела вырвать из неё именно это столь тревожащее душу воспоминание?! Айяра была готова вцепиться ей в горло. Вертикальный зрачок мантикоры расширился, внутри черноты заплескался холод. Лиашшенаассаас не сопереживала её страданиям. Сердце оракула не может чувствовать ничего, кроме боли знания всего и невозможности что-либо изменить. — Что такое Посох Создателя? — прохрипела вампиресса. Горло саднило так, словно она долго кричала, пребывая в гулкой пустоте. Темнота в глазах Матери Снов подёрнулась дымкой. — Кто рассказал тебе о Посохе? — Разве вопросы здесь задаю не я? Оракул закусила губу, Саведжа смотрела неотрывно, и отступать от своего права получить ответ не собиралась. — Посох Создателя подчиняется только своему хозяину, — пророкотал голос Матери Снов, — он то, что способно создавать и губить миры. Только ему по силам разорвать нить, что держит Ожерелье. Хочешь задать ещё один вопрос? По лицу Айяры пробежала рябь. — Не заставляй меня вспоминать… — прошептала она. Мантикора не стала отвечать. Мягкий толчок лапы Матери Снов отправил вампирессу ко дну бассейна. *** Пламя толстой свечи, стоявшей в венчике огарков на каменном уступе, колыхнулось, пуская блики света по стенам старого грота, спрятанного в густой поросли кустов. Два тела сплелись в его глубине на ложе из сухой травы, укрытой плащом. Любовники, увлечённые страстью, не слышали грохота приближавшейся грозы. Молния сверкнула вдали и ушла в землю у стен древнего замка, стоявшего на уступе. Деревья сгибали могучие кроны под гнётом подступавшей стихии. Саведжа, оторвавшись от губ Даноэ, гортанно вскрикнула под толчком крепкой плоти. Колени сжали бёдра любовника, тонкие кисти рук оплели шею. Вампиресса обняла его так крепко, словно пыталась вобрать в себя — всего, без остатка. Пальцы Даноэ прошлись по округлому бедру, приподняли её под спину, и он вошёл глубже, зная, как доставить ей большее удовольствие. Разорвав поцелуй, Саведжа ахнула, оставляя глубокие лунки от ногтей на его рёбрах. Не было большего счастья, чем растворяться в объятиях любимого, принимать в себя его семя, глядя затуманенным взглядом на то, как свод их любовного гнёздышка расцвечивают золотые звезды — магия выплескивалась из них, сплетая причудливые узоры на камне и коже. Любя друг друга, они не замечали ничего вокруг себя. Вся вселенная могла рухнуть в бездну, и гибель мироздания прошла бы мимо их осознания. Отрываться друг от друга им становилось всё тяжелее, и всё чаще Саведжа сбегала к гроту, где её неизменно находил Даноэ. Она никогда не задавалась вопросом, как ему удается узнать о её присутствии в их убежище, но всякий раз он появлялся сразу вслед за ней. Их бросало друг к другу в объятия, и жажда обладания отпускала влюбленных только с её утолением. Так минули весна, лето и наступила осень. Юная княгиня Паладдин-Руа парила в своей любви, не касаясь земли и не замечала происходивших рядом с ней событий. А стоило лишь пошире распахнуть глаза, чтобы увидеть появлявшихся и исчезавших в доме отца незнакомцев. Их принимали по ночам: с чужаками прибывали подводы, гружённые доверху оружием и военной амуницией, в конюшни князя скупали жеребцов, обученных нести на себе закованных в броню воинов, а в кузнях с утра до глубокой ночи стоял звон молотов. Через портал во дворе замка к отцу Саведжи зачастили делегации поместных лордов — степенных патриархов с сыновьями, племянниками, взрослыми внуками — все с суровыми лицами, полными угрюмой решимости. Недовольство вечным владычеством дроу вызревало в восстание, и князь Паладдин-Руа стал одним из лидеров бунтовщиков. Ослеплённая своим чувством, Саведжа не замечала ничего вокруг себя. Зато всё более хмурым и встревоженным становился Даноэ, посланный императором наблюдать за беспокойной знатью северного побережья. В Ночь Чёрных Гроз, как стали её звать годы спустя, он без устали целовал любимую, вновь сбежавшую к нему в грот, и прислушивался к грохоту молний, что вдруг стали ложиться слишком близко и часто. Саведжа очнулась лишь тогда, когда её привязанный у входа ауккарика принялся встревоженно ржать и бить копытом в землю. Когда ржание переросло в жалобный визг, вампиресса оторвалась от возлюбленного и потянулась за платьем. — Не уходи, — попросил он, вцепившись в её руку. — Надо посмотреть, может, волки. — Волков бы я почувствовал, — он не отпускал её, не позволяя одеться, — побудь со мной ещё немного. Даноэ жадно прижал её к себе, причиняя боль. — Уже поздно, — она настойчиво освободилась и оглянулась на выход. Грот осветил очередной удар молнии. — Меня наверняка уже ищут. — Скажешь, что снова загостилась у старика лесника. Он всегда нас прикроет. Саведжа улыбнулась, вновь потянувшись к платью. — Ещё бы не прикрыл. Ты каждых две седмицы приносишь ему то тушу кабана, то оленя. Он не улыбнулся в ответ, глядя на неё со странным смятением во взгляде. На мгновенье ей показалось, что она видит в его глазах страх. Мысль показалась нелепой. Её Даноэ не боялся никого и ничего на свете. Поднявшись, она быстро оделась и перекинула волосы на грудь, сплетая косу. Беспокойство поселилось внутри, пока не ясное, но всё более растущее. Ей следует как можно скорее добраться домой, увидеть мать и отца. — Мне надо идти, Даноэ. Он поднялся, натянул штаны, камзол и притянул её к себе. Отведя рыжую прядь волос от ключицы, Даноэ, нагнувшись, прижался губами к прохладной коже на её шее. В отличие от вампирессы он всегда был горячим, словно носил в себе живой огонь. Но сердце Саведжы впервые не затрепетало в ответ на его прикосновение. Даноэ отошёл, не попытавшись обнять её. Она смотрела на то, как он, стоя спиной к ней, устраивает меч в ножнах. Показалось ей или нет, что его плечи подрагивают? Снаружи грота вновь громыхнуло, да так сильно, что земля под их ногами затряслась. Саведжа, испугавшись, вскрикнула. Даноэ, резко подняв голову, развернулся, и она, шагнув к нему, вжалась лицом в его грудь. Почему так гулко стучит его сердце? Сдваивая бой, будто в груди билось сразу два сердца вместо одного?.. Снаружи прогрохотало в последний раз, земля застонала и гроза внезапно стихла. Лишь ветер продолжал трепать жалобно скрипевшие кроны лесных исполинов. — Всё кончено… — обречённо прошептал Даноэ, его ладони соскользнули с её плеч. — Теперь всё… — Гроза так быстро не проходит,  — она оторвалась от его груди. — Только не в наших краях. Она направилась к выходу, он последовал за ней. Сев в сёдла, они поскакали к замку вместе. Даноэ сказал, что проводит её, Саведжа нахмурилась. Не стоило, чтобы их видели вдвоём в ночи, но отказывать она не стала. На выезде из леса оба почувствовали запах гари. Решив, что у кого-то из поселян молния подожгла сарай, Саведжа пришпорила своего ауккарика. Её жеребец заржал, неохотно слушаясь хозяйскую руку. Умный конь всё норовил повернуть обратно в глушь и грыз удила. Они выбрались в поля и Саведжа горестно закричала, увидев представшую ей картину. Её родной дом — замок князей Паладдинов пылал в зареве пожара, взметнувшего в небо языки пламени и клубы искр. Башни обрушились, а над руинами, пожираемыми огнём, носились гигантские чёрные тени. Два громадных имперских дракона исправно поливали останки гнезда Паладдинов струями алого пламени. Соскочив со своего коня, Даноэ сгрёб её с ауккарика и отправил лошадей обратно в лес. Удерживая бившуюся вампирессу в руках он затянул их за валун. — Отпусти меня! — она тщетно выворачивалась из его хватки. — Там моя семья! — Там нет никого, все мертвы! Никто не может выжить под огнём дракона! Появишься возле замка и тебя сожгут, как и остальных бунтовщиков! — Бунтовщиков… — она обомлела, осознавая его слова. Он продолжал говорить, перекрикивая треск огня: — Твой отец хотел поднять бунт, император велел уничтожить твою семью! Нас прислали подтвердить донесения шпионов и, если восстание готовят, сжечь всех дотла. Но я не мог… Он запнулся, получив удар в грудь, Даноэ забыл, что держал в руках чистокровную вампирессу, обладающую магией, пусть и не раскрывшейся во всей своей силе. Освободившись от предателя, Саведжа отпрыгнула в сторону, выставив перед собой раскрытые ладони. С кончиков пальцев синими дымчатыми струями полилась родовая магия. Даноэ поглядел на свою грудь, на место, где дымилась рубашка. Магический ожог затягивался на глазах. — Кто ты? — прошептала она, оторвавшись от раны. Столь быстро не залечивались даже дети ночи. — Из властелинов? Он горько хмыкнул: — Я раб, а не господин. Один из последних трёх, оставленных по воле императора в Эдмории. Она повернула голову в сторону носившихся над развалинами ящеров. — Один из трёх… — догадка заставила её пошатнуться. — Ты — дракон, принявший обличье человека! Аэллах нагрим! — Иначе я бы не выжил. Выслушай меня, — он шагнул к ней, но Саведжа остановила его злым шипением. — Не смей подходить ко мне! — Её глаза пылали ненавистью, зелень сменил багрянец. — Ты один из них, огненная смерть, принесённая на крыльях! — Я отказался участвовать в расправе, — отчаянно прокричал он, пытаясь достучаться до её разума. — Уговаривал их отстрочить казнь, позволить поговорить с твоим отцом, вернуть его к верности императору. Они обещали мне, что лишь припугнут твою семью! — Похоже на то, что их припугнули? — голос Саведжи был мёртв, как и её семья. Он оглянулся назад на пылавший горизонт. — Мне солгали, — сказал потерянно. — Мне тоже. Ты. Даноэ замолчал — слова без эмоции, пустота во взгляде. Его жизнь распалась на две части — с ней и без неё. — Ты должна мне верить! — он всё ещё не сдавался. Она не слушала его. Призвав к источнику силы, Саведжа тщетно звала отца и мать. Ей не отвечали. У неё больше никого не осталось. Ледяной узел связал нутро, разливая смертельный холод по венам. Рыжие космы волос взвились ореолом вокруг головы на фоне горящего дома Паладдинов. Даноэ отсёк своим предательством её прежнюю жизнь, спалив их счастье в огне своих собратьев. — Почему? — горько прошептала она. Он знал, что ложь Саведжа не примет и отмолчаться не получится. — Моё гнездо… — выронил с тяжестью. — Император отправил всех за Завесу. Лишил меня семьи. Ты не знаешь, что значит для такого как я, лишиться своих… — Теперь узнаю, — сорвалось с её губ, — благодаря таким, как ты. — Я лишь хотел вернуть свою семью. Эти двое — последние, — он кивнул подбородком в сторону драконов, — но они не из моего клана. Саведжа, поверь мне. — Его голос умолял. Вампиресса стояла, вытянувшись в струну, покачиваясь, пытаясь вобрать в себя осознание свалившегося на неё горя. — У меня не было выбора! Никто из нас не смеет ослушаться воли императора! С губ вампирессы сорвался смех — скрипучий, жуткий. — Раб… Я полюбила раба. Того, кто уничтожил мою семью в надежде вернуть свою. — Саведжа… Она ударила, не предупреждая. Синие молнии сорвались с пальцев, впились в его тело, в один вдох испепеляя на нём рубашку, волосы вспыхнули, обнажая череп. Он выставил щит с опозданием, окружил себя изумрудным сиянием и, взревев от боли сжигаемой плоти, обратился. Волной чужеродной магии Савежду откинуло на землю, вампиресса ударилась спиной о камни, но, шатаясь, тут же поднялась. Хлынувшая в мозг ярость лишила её восприятия физической боли. Зелёная мгла опала, открыв громаду дракона. Длинное тело с гребнем, узкая морда с чудовищными клыками, рогатая голова, багровая чешуя. Узнаваемым были лишь глаза: янтарное золото взгляда Даноэ не изменилось. Крылья — чёрные, как ночь, распластало по земле, дракон, вытянув шею, зашипел и тут же перешёл на жалобное гудение. Он не хотел такого конца. — Айяррээя, — горло дракона не было создано для речи двуногих, однако его плач сложился в нежное прозвище, которое он подарил ей сам. Рука Саведжи, выброшенная в его сторону дрогнула, но не опала. Сила послушно сформировала сгусток в форме шара, и она послала его в того, кого любила всем своим естеством, в той — прошлой жизни. Не отпугнуть желала, а убить, и навсегда выдрать из груди вместе с ошмётками сердца. Он не закрылся, развернулся боком, приняв удар на бронированную шкуру, и взмахнул крыльями, рывком поднимая себя в воздух. — Вернись! — закричала она, в неистовстве истощая себя в крике. Даноэ не обернулся, растворился во тьме. Саведжа осела на землю, уставившись в чёрные небеса. Капли дождя, смешанного с пеплом, заливали лицо, смешиваясь с кровавыми слезами. — Я не прощу, Даноэ… На невообразимой высоте, скрытой облаками пепла, громко протрубил свой зов багровый дракон, вызывая на бой двух угольно-чёрных стариков-великанов. Те ответили рёвом и ринулись к молодому наглецу. Если он ищет смерти, они ему её подарят. Саведжа поднялась. Больше ей здесь делать было нечего. Княжну ждала дорога ненависти. Для мести ей нужна была сила, и она знает, где её найти. *** Она вынырнула на поверхность, выгибаясь дугой, грозя разорвать позвонки. Из губ вампирессы выплеснулся долгий мучительный вопль, выражая всю степень её страданий. К ней потянулись четыре пары рук, ухватили подмышки, вытянули из бассейна и уложили на холод камня. Потеряв связь с реальностью, Саведжа продолжала кричать, не в силах вырваться из горьких воспоминаний. По лицу, покрытому тонкой сеткой проступивших синих капилляров, текли слезы. Она звала Даноэ, не понимая, чьё имя выталкивают её побелевшие губы. Оракул милосердно даровала ей успокоение, заклинанием возвратив из прошлого, и вампиресса без сил откинулась на руки старух. Жрицы бережно оттерли мокрое тело, укутали её в тёплый мех и отнесли в соседнюю комнату, где страдалицу ждала горячая лохань с чистой водой. Придя в себя, она отказалась от их помощи, вымылась сама и потребовала вернуть одежду. Мать Снов ожидала её возвращения у купели. Оракул задумчиво смотрела в воду, кончик хвоста нервно дёргался над головой Лиашшенаассаас. Саведжа-Руа, проковыляв к оракулу, встала рядом. — Это не мои воспоминания, — твёрдо сказала она. — Почему ты так решила? — не поворачиваясь, спросила оракул. — Потому что в них есть то, чего я не знала. — Ты о том, что Даноэ бросил вызов убийцам твоей семьи? — Лиашшенаассаас развернулась к жрице. — Если тебе интересно, чем закончился бой, скажу, что он убил их обоих. Из боя он вышел победителем, но долгие годы не мог стать на крыло. Даноэ не должен был победить, он был слишком юн, ему противостояли ветераны, однако его вело отчаяние и гнев. А ещё он хотел умереть, но его смерть не пожелали принять. — Он никогда не говорил мне об этом. — Ты не спрашивала. Она поджала губы. Лиашшенаассаас была права. Саведжа была слишком ослеплена своей ненавистью. Впрочем, его поступок ничего не менял. Они продолжали оставаться врагами. — Тогда откуда в моей голове эти воспоминания? — Они не совсем твои. Саведжа проследила за её взглядом к купели. Вода в ней жила свой жизнью, мягко «дышала», переливаясь сотнями искр. Вампиресса чувствовала исходившую от неё магию, природу которой не узнавала. Той же магией была полна и сама Лиашшенаассаас. — У тебя остался третий вопрос, — напомнила Мать Снов. Айяра встрепенулась. — Аймасы, — выронила она, — что их ждёт? Оракул усмехнулась, поворачивая к ней своё удивительное лицо — полуптичье-получеловеческое. — Значит, ты всё-таки нашла их. — Я знала, где искать. — Их судьба была предопределена ещё до их появления на свет. Всех четверых. Айяра застыла, решив, что ослышалась. — Четверых? — «Хозяин ушёл, покинув свой дом, — нараспев произнесла оракул, — ключ к тайнам и боль оставив в нём. Кто дом тот в глуши леса найдёт, древнее зло в мир приведёт. Чтоб зло и ненависть во тьму загнать, придётся взамен сердце с ядом отдать. Вторую жизнь светлый зверь спасёт, что плетение нити прервёт. Третьему убийцей предстоит стать, раскаянием вечным потом страдать. Четвертого увенчает ледяной венец, чтоб древней ссоре положить конец». Монотонный голос оракула затих. Айяра застыла в оцепенении. — Я не позволю … — выронила она, стряхивая липкий страх вместе с тишиной. Мантикора смотрела на вампирессу с печалью. — Кто ты, чтобы противостоять воле богов? — спросила она едва слышно. Жрица подняла голову. — Боги властны над нами лишь отчасти, Лиашшенаассаас, — её голос зазвенел сталью. — Тебе ли не знать об этом? Мать Снов не ответила. Саведжа-Руа, повернувшись, вышла из зала. Её миссия в Геллиот-наар была закончена.