Свет мой Булат

...Скоро сказка сказывается, да не скоро дела делаются. Семь дней в лесу финистовом не быстро пролетали, а союзники не скоро море бурное переплывали. А меж тем то и царевич недоброе чуял – будто бы могло зло с ними всеми на чужой земле приключиться. Кажду ночь тёмную с крыльца терема на дубе крепком вдаль далёкую всматривался, на горизонте увидать корабли под парусами белыми. Вот и эту ночку тёмную не спалось ему – сидел на терема крыльце да думы печальны думал. — Отчего не спится тебе, царевич мой, какие думы в час такой тревожат тебя? — тихо молвил Булат, на крыле ко выходя. Присел рядом и глазом своим зорким глядит, а самому тоска на плечи точно снег первый ложится. — Открой мне, что тревожит тебя? — Гляжу я в даль далёкую, Булат, да не вижу я, что далее будет. Судьба моя мне не ведома. Не так меня смерть в бою страшит, как неизвестность сия. — Полно тебе думать о делах далёких, царевич мой! Не пристало печалится о том, чего ты угадать наперёд не можешь. Но идём, покажу я тебе красоты земные, — улыбается Чондэ тепло и ласково, за руку Чунмёна берёт и за собою ведёт. Среди дуба ветвей находит Булат их ковёр-самолёт, что истрепался знатно от падения. В свете луны его расправляет и нитями шелковыми сшивает, что прежнего лучше становиться. Царевича к себе подзывает и вместе на ковре в сине небо взлетают. Летят они над лесом, над лугами, над полями и деревня и, кругом сине море облетают, с высоты птиц всё как на ладони видят. А в луны серебряном свете всё то иное, загадками и тайнами покрыто, сверкает и манит. Море сине спокойною гладью под ними лежит и серебром сверкает под луной. Ковёр к самой воде спускается, что можно рукой зачерпнуть. Ведёт Чондэ их ковёр над водою – по воде рукою след малый оставляет да улыбается. А после снова к небу взлетают. Ложится на ковёр Булат и взор свой поднимает. Олег Всеславович рядом ложится и сам в небо глядит, а отсель звёзды – что монеты рассыпаны по бархат. Близко и ярко сверкают – руку протяни да возьми одну себе. — Разные мы с тобою, Олег Всеславович, в местах разных выросли, веру разную знаем и в жизнь свою разными путями идём. Не знать мне печали твоей по дому и семье, коли сам того не имел я. Не пускаю я в сердце тоску, не тревожу я завтра без надобности. Не страшно мне было, когда за проступок мой неосторожный мог головы я лишиться, а что-то во мне переменилось, когда жизнь ты мою отстоял, когда в очи твои я взглянул и песню твою чудную услыхал. И нет мне назад пути, когда сердце моё с тобою вместе печалится. Свет мой царевич, не печалься зря и в силу нашу верь, что отстоим мы перед Кащеем, сестёр твоих из неволи вызволим. — Спасибо тебе, Булат, за слова твои честные и теплоту сердечную, — повеселел царевич и улыбнулся. Достаёт он кольцо серебряно и на перст малый другу надевает. — Сказывал мне отец, что как пару себе сыщу, чтоб отдал я кольцо это. Да не ищу я пока любви, но отдаю тебе кольцо это. Коли станет я со мной беда или пропаду я, почернеет серебро. Помянешь меня, где бы ни был ты, коль путям нашим станется после победы разойтись. — Коли станется так, что смерть тебя настигнет, мой царевич, дела все я брошу и за край свету пойду, чтоб с вами проститься. Коли падёте вы от руки чужой, разыщу я того человека и отплачу ему цену его. Что угодно, хоть под землю я спущусь, а жизнь вам верну и не оставлю тогда ни на миг, — твёрдо пообещал Чондэ, а сам с шеи цепь серебряную снимает, что блестит на ней полумесяц резной из серебра, и взамен отдаёт. — Коли сам я прежде вас мир сей оставлю, знать вы первым будете, помяните меня словом добрым, а боле мне не надобно. Принял Чунмён из рук его дар этот дорогой и под рубашку цепь спрятал, к сердцу ближе. Улыбка на устах его расцветала и душа птицой певчею впереди них рвалась. Летели они по небу на ковре своём диваном, в рассветное небо глядючи. На востоке уж светлело и лучи первые небо в золотой окрашивали. Затянул Олег Всеславович песню, что дома все на рассвете запевали, да так чисто и нежно как никогда не пел доселе. Пронеслась эта песня чистая от одного краю моря синего до другого, от леса верхушек птичей вольной пронеслась да в горах далёких отозвалась. Лишь песню сию эхом заслышав, вышла из терема в сад серебряный Ольга Всеславна и тихо подхватила напев знакомый. В очах её слёзы блестели, а на устах улыбка расцвела. — Знать брат наш любимый на встречу к нам спешит. Пускай же с ним будет удача. Свидимся мы скоро.