Лилия долин

Сознание возвращалось медленно. Кстати, пообщаться с Майтели не удалось, а это значило, что для этого годится только самый обычный сон, а не беспамятство, в которое меня вогнали с помощью какой-то местной отравы. А жаль, может быть, хоть что-то он мне бы смог посоветовать. Увы, но в чувство пришлось приходить самостоятельно. Сначала я услышал какие-то звуки. Потом эти звуки превратились в голоса двух человек. Один из них был мне знаком — это был голос Тиля. Второй голос был женским и звучал как-то… надтреснуто, из чего я заключил, что это немолодая женщина. Открывать глаза я не спешил, просто прислушался. Понимание языка никуда не делось, так что я решил сделать кое-какие самостоятельные выводы, прежде чем мне вновь начнут лгать. При мысли о том, что меня пленил оборотень, который сначала показался мне недалёким, но честным парнем, ладони непроизвольно сжались в кулаки. Но я сдержал себя, решив, что какая-никакая информация важнее, и весь превратился в слух. — …придурок, Тиль, сын Огги. Зачем ты приволок этого парня? — Он. Мне. Отказал. Дважды, — проворчал Тиль. — И что? — ехидно заметила старуха. — Не он первый, не он последний. Не складывается у тебя с людьми, ой, не складывается. И даже если ты его силой возьмёшь — ничего не получится. Пробовал ведь уже. Скажи спасибо Предвечной Прародительнице, что успела я того парнишку из петли вынуть да травками отпоить. Зато Нир, сын Хага, парню приглянулся, да… Живут теперь да радуются… — Бабушка, ты нарочно? — грустно спросил Тиль. — Что ж ты раны бередишь? Мне ведь Лойко сразу понравился, думал уже, что смогу себе дом построить, детей завести… А он вдруг на попятный пошёл… Ну, я и разозлился… И… — Предвечная Прародительница такого не прощает, — мрачно изрекла старуха. — Пять лет у тебя после этого Гона не было. Пять! И вот смилостивилась над тобой Небесная Волчица — а ты опять за старое. Дурак ты, Тиль, как есть дурак. А парня этого не замай. Не твой он. Беглый. — А раз не мой, — зло прошипел Тиль, — так знатная будет жертва! Отец меня похвалит — ведь этого парня никто не хватится. Деревня его запустела — кочевники, слышь, всех перерезали. Один он остался. Ай! Ты чего дерёшься? — Ах ты ошпырок! — рыкнула старуха. — Ты совсем спятил — сироту в жертву приносить? Не примет Небесная Волчица такую жертву — у всего племени удачу отнимет, голод и мор пошлёт, неужели не понимаешь? — Брехня всё это! — отозвался Тиль. — За что ж Небесной Волчице от нас отворачиваться? Гляди, бабушка, день сегодня самый подходящий — две луны посередь небесного свода встанут, глядясь друг в друга, старики Священный Огонь зажгут — а какой Священный Огонь без жертвы? Он меня что, блядь, на костре жечь собирается? Офигеть, как круто! Можно сказать, всю жизнь мечтал сдохнуть в какой-то жопе мира на костре посреди леса во имя непонятно чего! Ну, Тиль, ну, сука! Прямо так и хочется шею пожать. От души так… Но разговор продолжался, и я продолжал слушать. — И ты лучшей жертвы не нашёл, чем парнишка-сирота, который в помощи нуждается? — Я ему предлагал… — Знаю я тебя, ты сначала мудями посветил, потом надавить попробовал, — отрезала старуха. — Он нам сам хлеба предложил… — заявил Тиль. Но старуха явно знала своего непутёвого внучка, как облупленного. — Вот так взял и предложил? Сам показал, что с вами пойти хочет? А ну, не ври мне! Последняя фраза была сказана таким голосом, что я чуть не вскочил по стойке смирно и не начал каяться во всех грехах, начиная с лишнего пряника, съеденного на полдник в детском садике, но вовремя сообразил, что старуха обращается не ко мне. Зато на Тиля эта фраза подействовала, как хорошая доза сыворотки правды, потому как он замялся, но выдал: — Нууу… он не помнил, вообще-то, что это значит. Он вообще много чего забыл — говорит, что головой ударился. Я так думаю, что это кочевники его и отоварили, а потом за мёртвого приняли. Так он и уцелел… наверное… — Ой-ёй! — взвыла старуха. — Да всё ещё хуже, чем я думала! Передай отцу — никакого жертвоприношения! За такое Предвечная Прародительница на семь колен вперёд удачи лишит! — Да брось, бабушка! — вновь обрёл свою незамутнённую наглость Тиль. — Что ему сделается? Ну… поиграется молодняк с ним малость — так всё равно он девственником надолго не останется с такой-то мордашкой. А он маг — если дитя выносит, то представляешь, какая удача для всего племени? И вообще — всё по правилам. Он первый нам хлеб предложил, а от моего предложения отказался. А потом ещё раз хлеба дал… и снова отказался. К тому же он маг, сирота и в нужном возрасте. Лучшего жертвоприношения и не придумать. Ну, поболеет немного… после. Ты ж его травками и выходишь… Выходишь ведь? Если понесёт, так хорошо. Появится на свет ребёночек — и пусть отправляется, куда ему надо. А если не понесёт — так пусть сразу уходит, как оклемается. Что ж тут такого? Всё равно на такого красавчика желающие найдутся, так почему и не попользовать… на благо племени? — Предвечная Прародительница, Небесная Волчица, дай мне сил не прибить этого дурака на месте! Пшёл вон, недоносок! Да передай отцу, что не будет на обряд моего благословения! — Ой, напугала! — браво ответил Тиль. — Может, когда-то ты что-то и могла, только сейчас вся твоя могутка вышла. Старая ты, бабушка. А жить надо по-новому. Как мир с нами — так и мы с миром. — Арргххх! — ответом ему был грозный звериный рык. Похоже, далеко не вся могутка у бабушки вышла, судя по тому, что я услышал торопливый топот и хлопок входной двери. А я продолжал обдумывать новую информацию. Жечь на костре меня, похоже, не будут. В качестве жертвоприношения все здешние молодые оборотни поимеют мою бедную задницу — слова Тиля про молодняк трудно было истолковать как-то по-другому. И если у меня наступит, как выражаются учебники по акушерству, «состояние беременности», то я буду куковать среди страстных мохнатых кавалеров до самых родов. Интересно, через какое место я ребёнка рожать буду? Придурки мохнозадые! Это ж надо до такого додуматься? Ага, а если сей фокус не удастся, то меня благополучно выпнут на ту же дорогу, да ещё и ускорение придадут. Пинком под зад, ага… Этот исход меня устраивает, меня не устраивает то, что оборотни собираются сделать до этого. Как-то я ни разу не мечтал о сексе с десятком… или сколько их там будет… мужчин в принимающей позиции. А то, что расклад будет именно таким, я не сомневался — кто ж мне позволит сверху быть? Не для этого поганец Тиль меня сюда приволок. — Хватит лежать, как снулая рыба — очнулся ведь, — раздался голос старухи. Я вздохнул и открыл глаза, осматриваясь. В принципе — нормальный такой бревенчатый домик, по стенам пучки трав развешаны, с потолка скелетики мелкие свисают, что-то вроде местных змеек и лягушек, на столе ехидно скалится человеческий череп, на стене пристроен ещё один — куда больше человеческого, с гребнем посередине и здоровенными клыками, на полках в углу разнообразные горшки, стеклянные бутылки и пузырьки с непонятным содержимым, а на столе… на столе пристроилась какая-то конструкция, очень здорово напоминающая самогонный аппарат. Усиливали это сходство густые зеленоватые капли, мерно капавшие с кончика изогнутой трубки в подставленный глиняный горшок. Пахло, впрочем, довольно приятно — травами, чем-то горьковатым, а ещё — копчёным мясом. Милота и прелесть. Хозяйка этого милого домика была облачена в длинное серое платье, сплошь расшитое какими-то непонятными знаками чёрного, красного и коричневого цвета. Волосы её были совершенно седыми, белоснежными, и заплетены в три косы. Две короткие, с вплетёнными в них каменными бусинами, падали на плечи. Третья — длинная, ниже пояса, конец её был упрятан в специальный мешочек, а по всей длине косы приплетены птичьи перья — чёрные и малиновые. Морщинистую шею хозяйки украшало сразу несколько ожерелий. Одно — из белоснежных мелких косточек, украшенных точками и чёрточками. Второе — из клыков и когтей. Третье, самое короткое — из мелкого жемчуга, в центре этого ожерелья, как раз под горлом, сиял начищенный золотой самородок почти правильной округлой формы. А вот описать лицо этой дамы я бы затруднился. Дело в том, что оно было раскрашено не хуже маски из театра Кабуки — белая основа, ярко намалёванные чёрные брови, синие и жёлтые полоски на щеках, чёрные губы… И очень тщательно нанесённый на лоб красно-коричневый круг с двойной спиралью внутри. — Здравствуйте, уважаемая, — вежливо сказал я. — И тебе не хворать, беглый, — отозвалась старуха, но не сердито, а скорее как-то сожалеюще. — Я не беглый, — сердито сказал я. — Беглый, беглый, — махнула рукой старуха. — Оттуда тебя забрало, сюда перенесло, рядом с тобой ещё одна душа, да такая, что просьбу её выполнить стоит поскорее… Вот ты и торопишься. А торопишься — значит, беглый. Это логика меня добила, и я пробормотал: — Значит, уважаемая, вы здешняя шаманка, так? Можете, ничего не скажешь… — Она самая, — отозвалась старуха, ловко впихивая мне в руки (я к тому времени уже успел сесть на низком, устланном шкурами ложе) миску с какой-то едой и резную деревянную ложку. Еда оказалась кашей подозрительно чёрного цвета, но пахла вполне нормально, да и нарезанные в неё хозяйкой небольшие кусочки вкусно пахнущего копчёного мяса только улучшали её вкус. Так что я смолотил всю миску в хорошем темпе, за что получил добавки и полную глиняную кружку ароматного отвара из трав. — Ну вот, — заявила хозяйка, — теперь ты сытый, теперь и будем говорить. — Спасибо, — поблагодарил я, — очень было вкусно. Старуха кивнула и спросила: — Слышал, небось, для чего тебя этот непутный приволок? Ох, идиот, и ведь не скажешь, что не моих кровей… В отцову породу пошёл — тот тоже сначала делает, а потом думает. — Слышал, — сглотнул я. — Я так понимаю, что будет некий… ритуал… — Удачи и Плодородия у Небесной Волчицы просить будут, — кивнула старуха. — А я в этом ритуале буду главным действующим лицом… в нижней позиции, — проворчал я. — Много раз. — Деликатно высказался, — кивнула старуха. — Но всё правильно. Весь молодняк тебя трахать будет. С полуночи до рассвета. Я припомнил размеры мужского достоинства Тиля и пробормотал: — Да я так сдохну… И вообще… Противно. Старуха кивнула и ответила: — Сдохнуть — не сдохнешь, у меня травки есть подходящие. Глядишь, ещё и понравится. А если понесёшь, то тебя весь следующий год на руках носить будут. А когда ребёночек появится — к тебе парни в очередь выстроятся. Замуж звать. Плохо ли? — Да зашибись всё! — разозлился я. — Не хочу! Слушайте, бабушка добрая, отпустили бы вы меня, а? Я уж как-нибудь сам… — Не могу, — спокойно ответила старуха. — Тиль тебя уже в жертву обещал. Только он тебя отпустить может. Если я тебе помогу, Тиля убьёт его собственное обещание. А он мне — какой-никакой, а праправнук. Моя кровь. Так что извини — не отпущу. И сам ты сбежать не сможешь — любой оборотень тебя учует. — Но как вы не понимаете! — возмутился я. — Не хочу я, чтобы меня насиловали! И детей никаких не хочу сейчас! Дело у меня! Важное! — Понимаю, — кивнула старуха. — И Тиля я от задуманного отговорить пыталась — сам слышал. Но этому паразиту если уж попала вожжа под хвост, то проще убить, чем отговорить. Так что, извини. Придётся тебе подчиниться. Молись Небесной Волчице, чтобы никто из молодых тебе ребёночка не заделал — отлежишься тогда, и пойдёшь по своим делам. Вождь тебе ещё и земляного масла отсыплет. А уж если Небесная Волчица решит тебе ребёночка даровать — тогда извини. Год тебе здесь точно придётся пробыть. — Но вы же шаманка, неужели ничего нельзя сделать? — спросил я. Старуха прищурилась. С её «макияжем» это выглядело просто жутко, но голос её звучал грустно: — Да, я шаманка, и магия моя — женская. И оспорить решение мужчин я не могу, несмотря на всю свою силу. Но вот ты — маг… — Маг… — горько усмехнулся я. — Конечно… маг… Ничего я не умею. Я этой самой магии в себе не ощущаю даже… — А ты постарайся, — твёрдо сказала старуха. — Может, именно это тебя и спасёт. А больше тебе надеяться не на что. Я зло зыркнул на старуху, но она только плечами пожала: — Не даю ложных надежд. Спасти себя можешь только ты сам. А сейчас — отдыхай. Скоро за тобой придут. Я молча вытянулся на ложе, надеясь, что старуха уйдёт и я смогу попросту удрать. Уж очень меня не вдохновляла перспектива группового изнасилования. Но старая шаманка внимательно посмотрела на меня и заявила: — Не пытайся бежать. Впрочем… можешь попытаться. Сам убедишься, что это бесполезно. С этими словами старуха вышла из домика и закрыла за собой дверь. Естественно, я попробовал. Раз попробовал, два попробовал… И злобно плюхнулся обратно на ложе. Чёртова старуха наложила какие-то чары, и вокруг ложа возникла словно бы упругая невидимая стена. То есть на пол я встать мог, и даже пару шагов сделать — тоже, а дальше натыкался на пружинящую невидимую преграду, преодолеть которую не было никакой возможности. Так что я закрыл глаза… думал просто отдохнуть и обдумать сложившееся нерадостное положение… и неожиданно заснул. И оказался нос к носу со встревоженным Майтели. — Что случилось? — спросил он. — Мне показалось, что тебя не было целую вечность. — Оборотни случились, — мрачно ответил я, и коротко рассказал о слишком гостеприимном мохнатом народе, предстоящем жертвоприношении и моём непосредственном участии в нём. Майтели нахмурился и задумался. — Что делать-то? — спросил я. — Я могу сделать так, что никакого ребёнка не будет, — заявил этот паразит. — Так что вскоре оборотни отпустят тебя. — Ты не понял? — разозлился я. — Я вообще не хочу стать сексуальной игрушкой для кучи озабоченных придурков. Задница у меня, знаешь ли, одна, и она дорога мне, как память. — Мне тоже, — проворчал Майтели. — Если ты забыл, это раньше была МОЯ задница. Но я не представляю, что можно сделать в этой ситуации. Ты даже с одним оборотнем справиться не сможешь — и это не в укор тебе, оборотни гораздо сильнее абсолютного большинства людей… Сбежать тоже не получится — чары старухи тебе не взломать… Так что остаётся только расслабиться и получить удовольствие. Как только оборотни убедятся, что их богиня не даровала тебе ребёнка, они отпустят тебя. — Ну, спасибо, — прошипел я. — Помощничек… Толку от тебя… — Я не виноват, что ты не чувствуешь собственную магию! — огрызнулся Майтели. — Если бы ты её чувствовал, я смог бы помочь… — Ясно, — скрипнул зубами я. — А что нужно сделать, чтобы её почувствовать? — Не знаю точно, — задумчиво сказал Майтели. — У всех это по-разному. Я свою почувствовал, когда матушка подарила одну вещь, о которой я давно мечтал. Знаешь, это было приятно — словно солнышко в груди зажглось. А бывали случаи, когда человек чувствовал в себе магию, испытав горе, сильную душевную боль… или оказавшись в смертельной опасности. У всех по-разному, Кири… — Как ты меня назвал? — удивился я. — Кирилл — это как-то не по-здешнему звучит, — пояснил Майтели. — А вот Кири — в самый раз. Так обычно в больших семьях младших детей называют. «Последышек» или «остаточек». Никто не удивится. — Ладно, — проворчал я. — Имя ты мне, считай, придумал. Засчитано. А вот как быть с жертвоприношением? — Я не знаю, Кири, честно… — вздохнул Майтели. — Если бы твоя магия пробудилась… Но, похоже, твой рассудок не воспринимает ситуацию, как смертельную опасность. Тебе обидно, ты чувствуешь себя униженным… но такое можно пережить. — Понятно, — фыркнул я. — Ты говорил про душевную боль… А физическая не поможет? — Не знаю… — ответил Майтели, и тут же вскинулся: — Ты что удумал? Не смей, слышишь! Ох… Пришли за тобой… — Поздно пить боржоми, когда почки отвалились, — успел съехидничать я, прежде чем проснулся. Пробуждение приятным не было. Рядом с ложем стоял Тиль и ещё двое незнакомых мне оборотней — судя по лицам — чуть ли не подростков, но уже обладавших мощными мужскими фигурами. — Бабушка велела привести тебя, — сказал Тиль, избегая встречаться со мной глазами. Что, стыдно стало, гадина? Ждёшь, что я буду орать и истерить? Перебьёшься! Я презрительно фыркнул и молча встал с ложа. Разговаривать ни с кем из них я был не намерен, а если они будут развлекаться, оскорбляя меня… Флаг в руки. Вряд ли любые слова способны оскорбить сильнее, чем групповое изнасилование. К тому же… Я уже приметил, что у всех троих к поясу были прикреплены ножны с ножами, как и у старой шаманки. А нож — это хорошо… особенно, ежели он у тебя в руках. Двое незнакомых мне парней попробовали отпустить по шуточке по поводу моих ног и задницы, но я остался невозмутим. Зато Тиль угрожающе засопел, и я подумал, что этот мохнатый недоумок только сейчас начал понимать, на что он меня обрекает. И что ему такое зрелище тоже удовольствия не доставит. Но мне переживания оборотня были до одного места, потому как мои конвоиры вывели меня из избушки ведьмы и повели по неширокой улице посёлка. Вполне себе, кстати, милая деревенька. Дома деревянные, крыты дранкой, ставни цветочками разрисованы, во дворах — чистота и порядок, бельё сушится, детишки играют, горшки глиняные на заборах висят, цветочки красненькие в палисадниках цветут. Лепота. Прохожие, встречавшиеся нам на улице — высокие и крепкие мужчины и женщины в вышитых рубашках и платьях, некоторые — с малышами на руках, провожали нас взглядами, но без фанатизма. И в разговор не вступали. Похоже, они и так знали, куда меня ведут и для чего. И воспринимали всё происходящее, как самую что ни на есть житейскую обыденность. Ни спрашивать у пленника, чего он хочет, ни помогать ему, естественно, не рвался никто. И я почувствовал, как внутри тугим комом начинает ворочаться злость.