Лилия долин

— Может, ты подскажешь мне, почтенный, того купца, чей путь совпадает с моим? — спросил я. — Отчего же нет? — отозвался мужчина. — Подскажу. Так я и попал в караван купца по имени Сиджай Апонити. А уж последующие приключения нашли меня сами… Но обо всём по порядку. Почтенный купец, первым заговоривший со мной и назвавшийся Виру Канто, оказался настолько любезен, что ловко провёл меня через лабиринт палаток, фургонов, тюков с товарами и людскую толчею чуть ли не на противоположную сторону Торговой площади. Я предпочёл спешиться и вести Юлия в поводу, поскольку видел, что так делали все встреченные нами люди. Шум-гам на площади стоял неимоверный — сердито взвизгивали здоровенные грузовые гмыхи, которых запрягали в фургоны гмыхари, громко переговаривались между собой грузчики, рекламировали свой товар продавцы сладких лепёшек, фруктов и воды — подростки-разносчики, громко торговались купцы, заключая сделки на пару десятков тюков и мешков с неведомыми мне товарами, издавали резкие громкие звуки непонятные мохнатые твари с обрезанными ушами и хвостами — видимо, это был местный аналог сторожевых собак, гнусаво просили подаяния нищие в лохмотьях, потрясая деревянными чашками, сильно накрашенные женщины не первой свежести проталкивались сквозь толпу туда и сюда, предлагая всем желающим оценить их прелести и найти им достойное применение. Поскольку юбки у них были куда короче, чем у ранее виденных мной женщин (ничего неприличного с моей точки зрения, они даже колени чуть-чуть прикрывали), а верх у блузок отсутствовал в принципе (и непонятно каким образом эти блузки вообще на них держались), то оценить эти самые прелести не составило бы труда и полуслепому столетнему старцу. Под мышкой каждая из дам держала свёрнутый коврик, а когда находился желающий для более близкого знакомства, парочка удалялась к задней стене здания, отчего-то выходящего на площадь отнюдь не фасадом. К этой глухой стене были пристроены будочки, вот в этих-то будочках парочки уединялись, предварительно заплатив старухе, присматривавшей за этими гнёздами разврата, мелкую монету. Никто на площади на эти житейские мелочи и внимания не обращал. А вот глазастый купец заметил, как я почти незаметно поморщился, взглянув на эти будочки, и сказал: — Уж сколько раз их ломали — и при прошлом Князе-Правителе, и при нынешнем, но природа людская такова, что мы не можем не грешить. Неужели тебя это удивляет, юный Тайче? — О нет, почтенный Виру, мне просто жаль женщин, которые вынуждены зарабатывать себе на жизнь таким способом, — ответил чистую правду я. — Слыхал я, — ответил купец, — что некоторые из этих женщин занимаются таким ремеслом добровольно и сознательно, но таких мало, тут ты прав. Большинство на это толкает нужда и прочие сложные жизненные обстоятельства. Так что да, их стоит пожалеть. Попавшая в такое место девушка быстро теряет красоту и свежесть юности, и век её недолог. Увы, но так устроен этот мир, юный Тайче, совершенства в нём нет. Впрочем, теперь я жалею ещё больше о том, что наши пути не совпадают. Я бы с удовольствием не только послушал твои рассказы, но и поговорил бы с тобой. Впрочем, мы уже пришли. Это караван почтенного Сиджая Апонити, думаю, он с радостью наймёт тебя, ибо, несмотря на возраст, белую бороду, троих сыновей и полдесятка внуков, всё ещё любит красивые сказки с хорошим концом. — Благодарю тебя, почтенный Виру, и надеюсь, что наши пути пересекутся в будущем, — вежливо ответил я, а купец склонил голову, но тут же повернулся к спешащему к нам человеку. Человек был действительно немолод, седобород, но солидного тела себе не отрастил, оставшись этаким престарелым живчиком. Впрочем, его глаза мне понравились — живые и любопытные, несмотря на возраст. — Привет тебе, почтенный Виру! — провозгласил «живчик». — Неужели ты нашёл Тайче и решил не нанимать его сам, а привёл ко мне? — Привет и тебе, почтенный Сиджай, — ответил мой проводник. — Увы, но путь этого Тайче в данное время совпадает не с моим, а с твоим. Ему нужно в Ассилию. — Хорошо, — обрадовано кивнул купец Сиджай, — я следую до столицы Грамина, а коли торговая удача будет благосклонна ко мне, то и до Ассилии доберусь. Так что ты, Тайче, можешь последовать с моим караваном, если берёшься каждый вечер рассказывать нам новые и интересные истории. Кстати, юноша, не подскажешь ли, как к тебе обращаться? — Меня называют Тайче Кири, почтенный Сиджай, — ответил я. На миг глаза моего собеседника округлились, и потом он взглянул на меня очень остро и внимательно, так что я убедился, что кое-какие слухи о моих приключениях уже успели разойтись. А вот Виру Ханто хлопнул себя по лбу и в мгновение ока приобрёл расстроенный вид. Правда, лишь на мгновение — всё-таки его ремесло предполагало способность хорошо владеть собой. — Что ж, я очень рад, Тайче Кири, что ты хочешь путешествовать со мною, ибо я слышал, что ты единственный Тайче, которому удаётся извлекать из тракки сладостные звуки и петь необычные песни, которые могут смущать умы, веселить сердца и заставлять мечтать о несбыточном. Если ты будешь радовать меня и моих спутников ещё и этим искусством, то я готов удвоить обычную плату, и ты будешь получать одну серебряную монету в три дня. Кормёжка, ночлег и охрана за мой счёт, как и обычно, расчёт по прибытии в столицу Грамина в зависимости от количества дней, проведённых в пути. — Хорошо, почтенный Сиджай, — кивнул я, — меня удовлетворяет предложенная тобой плата, и я вижу, что ты достаточно умён и опытен, чтобы не ошибиться в расчётах и обидеть бедного Тайче, просто следующего своим путём, — не менее вежливо ответил я. В общем, мы ударили по рукам, распрощались с Виру Ханто, и Сиджай Апонити повёл меня, так сказать, в расположение собственного каравана, добавив, что отправляемся мы ровно через час. Этот час я провёл в попытках запомнить своих будущих спутников, а их оказалось довольно много. Как выяснилось, почтенный Сиджай Апонити был не единственным владельцем каравана, он просто был главой купцов, везущих товары, как самый авторитетный и опытный. Всего же, кроме самого Сиджая, с караваном следовало пять купцов. Во-первых, двое молодых сыновей старых приятелей Сиджая Апонити, отцы которых решили, что их кровинушкам пора самостоятельно пускаться в глубины здешнего бизнеса. Звали их Раман и Шима, довольно симпатичные парни и в общении незаносчивые. Правда, у них явно появились некие надежды на мою благосклонность… но тут уж вряд ли. Во всяком случае, силой меня ни к чему принуждать не будут, а с остальным разберусь как-нибудь. Третьего именовали Менегал Гупт, это был мужчина солидный, основательный и к пустым разговорам не склонный, четвёртым был Мран Апонити, дальний родственник Сиджая, невзрачный молодой мужчина, ехавший не с товарами, а для того, чтобы возглавить, как бы у нас сказали, филиал торговой фирмы в столице Грамина. А вот пятый… точнее, пятая… вообще оказался женщиной. Удивительное дело для патриархальных нравов Джмелина, но почтенная Галия, как именовали эту даму, оставшись вдовой в самом нежном возрасте и подхватив в цепкие ручонки мужнино дело, отказываться от него не собиралась. И занималась торговлей уже лет десять, путешествуя с караванами наравне с мужчинами и ловко затыкая глотки всем желающим позубоскалить на сей счёт. Впрочем, сейчас таковых желающих было очень мало, ибо репутация — она везде репутация, а излишним гуманизмом по отношению к своим обидчикам госпожа Галия не страдала никогда. Но это, так сказать, главные действующие лица. А ещё с караваном шли слуги, гмыхари и охранники в большом количестве — само собой, ведь путь пролегал поблизости от земель коварных М’Хшаа, да и банальных разбойников никто не отменял. В общем, весьма солидное количество людей при куда более солидном количестве ценных товаров. Чего только не было в караване… Ткани, благовония, лекарственные травы, вино, писчая бумага (да-да, Джмелин славился своей писчей бумагой какого-то особого сорта — гладкой, словно шёлк, и достаточно плотной, с золотым обрезом), сушёные фрукты, шкурки пушных животных (которые, кстати, скупались у оборотней), «целебный воск» (я так понял, что это какой-то здешний аналог мумиё), редкие птицы и животные (в качестве питомцев для знати), оружие… Проще сказать, какого товара в караване Сиджая Апонити не было. Рабов. За одним-единственным исключением. Но об этом позже. Дело в том, что Сиджай Апонити был убеждённым противником рабства и никогда этим видом торговли не занимался, то же самое завещая своим детям. Такой вот местный аболиционист. Остальные купцы, порой не брезговавшие выгодным бизнесом, на такое поведение коллеги иногда крутили пальцем у виска… но, что характерно, не на всеобщем обозрении. О причинах же столь упорной ненависти к рабству почтенного купца слухи ходили самые разные: от того, что ему самому довелось быть рабом-должником в детстве, до того, что его возлюбленного похитили и продали в рабство разбойники. Бедный купец искал его, нашёл, но — как водится — слишком поздно, и измученный жестоким обращением возлюбленный умер у него на руках. Сам же Сиджай о причинах такого своего отношения к рабству молчал намертво, а спрашивать его напрямую дурных не было. Мне же история с похищенным возлюбленным казалась слишком уж душещипательной, но в том, что у купца были серьёзные причины ненавидеть рабство, я не сомневался. Уж очень его лицо неподвижным становилось, когда в начале нашего пути караван обгонял колонны скованных рабов. Да, рабство было прибыльным бизнесом — а чего не быть-то при развитой традиционной экономике? Даровые работники, вкалывающие лишь за еду и одежду, они были повсюду. Я вспоминал слова учителя истории, вещавшего нам на уроке: «В имперском Риме считалось признаком нищеты вовсе не иметь рабов…» Похоже, здесь были похожие понятия — слишком уж часто встречались мне люди в ошейниках. В мастерских, на полях, мимо которых проходил караван, в городских лавках и на постоялых дворах, на дорожных работах и рытье каналов, и прочая, и прочая, и прочая… Рабы не выглядели ни слишком измученными, ни чересчур заморенными — всё-таки большинство хозяев были вменямы и не настроены портить ценное имущество, но их глаза… Не должно быть у людей таких глаз, просто не должно быть. Скажу честно — меня пару раз дико подмывало спеть: «Вставай, проклятьем заклеймённый…» и посмотреть, что из этого получится, но я всякий раз сдерживал себя. Во-первых — из-за Майтели и Юлия. Собой я имел полное право рисковать. Ими — нет. А ведь Майтели дал мне понять, что если его душа исчезнет из этого мира, то погибнет и сам мир. И даже если этого не случится, а я погибну, то, понятное дело, не достигну своей цели, а значит, бегать Юлию в шкуре гмыха до конца дней своих… А ведь теперь есть ещё и Селюк… Рисковать столькими жизнями, включая собственную, я был не готов. А во-вторых… во-вторых, я прекрасно понимал, что одиночке трудно сломать систему, если она сама не обветшала до такой степени, что толкни — и обрушится. Рим был ещё в силе, когда Спартак поднял своё восстание… но рабы ничего не смогли сделать с Римом, хотя нельзя сказать, что не старались. А вот варварам одряхлевшая империя сама в руки упала, словно спелый плод. Так что, как мне было ни тяжко глядеть на бредущих рабов, я себя сдерживал. Но Сиджай Апонити заметил мои взгляды и подъехал ко мне на своём огромном пятнистом гмыхе. — Вижу, что тебе отвратительно рабство, Тайче Кири, не так ли? — Это так, — согласился я. — Но более всего меня печалит невозможность изменить этот порядок вещей. Сиджай Апонити кивнул, окинул меня острым, внимательным взглядом и заметил, понизив голос: — Говорят, что для того, о ком говорит Пророчество, невозможного нет. — Говорят так же, — столь же тихо ответил я, — что эта персона из пророчества не должна пребывать в одиночестве. И рядом с нею должен быть некий диковинный зверь. Много ты встречал таких на своём веку, почтенный купец? Сиджай Апонити медленно покачал головой и заметил: — День близится к вечеру. Мы едем коротким путём и скоро достигнем границ Джмелина. Там мы и остановимся на ночлег. Ты ведь порадуешь нас своим искусством, Тайче Кири? — Само собой, разве не для этого я следую с вами? — ответил я. — Вот и хорошо, — кивнул Сиджай Апонити. — Нет ничего лучше удивительной истории на ночь. После этого он тронул поводья гмыха и поскакал вперёд, в голову каравана. — Странный он… — прокомментировал Юлий, когда купец отъехал на порядочное расстояние. — Но не злой. Просто несчастный. — Юль, ты с каких пор так хорошо о чужих чувствах можешь судить? — ехидно спросил я. — С тех пор, как влюбился, — гордо парировал оборотень, но потом в его голосе появилась тревога, — Что-то там нехорошее… Вон в той повозке… Приглядись-ка. Мало ли что? Я тронул поводья и оказался рядом с нужным фургоном. Ехавший сбоку молодой охранник явно скучал, и когда я оказался рядом, тут же спросил: — Что, Тайче, тоже любопытство разобрало, взглянуть на настоящего М’Хшаа? Его везут в зверинец Короля, тот охотник до таких зверушек. — Зверушек? — удивился я. — Но ведь М’Хшаа разумны. Они не звери. — Да? — зло улыбнулся охранник. — Да у них разума хватает ровно настолько, чтобы мучить и насиловать своих пленников до тех пор, пока те не умрут или не сойдут с ума. Молись, Тайче, чтобы они не напали, а то твоя симпатичная мордашка попадётся на глаза многолапым — и всё, прости-прощай… Ну что, всё ещё хочешь взглянуть? — Если ты позволишь, доблестный воин… — кротко ответил я. Мужик на «доблестного воина» отреагировал однозначно, сделав пару намёков на то, что он старый солдат и не знает слов любви, но вдруг встретил на своём пути нежную, донна Роза, фиалку… но я таких намёков упорно не понимал, так что для того, чтобы впечатлить несговорчивого Тайче, охранник поднял-таки полог фургона… Я заглянул внутрь и сначала даже не понял, что вижу. Ребёнка, сидящего на громадном пауке или громадного паука, пожирающего ребёнка… И только приглядевшись, понял, что передо мной очень странное существо, верхняя часть тела которого выглядела вполне человеческой — кудрявый синеглазый малыш лет шести с кожей цвета загара. Милый такой малыш, кабы тело его не заканчивалось пухлым паучьим туловом с восемью суставчатыми волосатыми лапами. Ребёнок был заключён в прочную клетку, сделанную из металлических прутьев толщиной с девичье запястье, а на дверце клетки покачивался в такт движению фургона здоровенный замок. Надо сказать, что о маленьком М’Хшаа явно заботились — клетка была застлана пушистым ковром, а в глубоких мисках на ковре стояли свежие фрукты и мелко нарезанное варёное мясо. Был и глиняный кувшин с водой, так что странное существо явно не мучили голодом и жаждой. Портили эту идиллическую картинку только сама клетка и прочный рабский ошейник на шее паучьего ребёнка. На нас малыш никак не отреагировал, видимо, привык, что в фургон заглядывают любопытные, он сидел, опустив глаза, и сосредоточенно собирал из деревянных кусочков то ли дом, то ли башню. — Ну что, Тайче, насмотрелся? — спросил меня охранник, и в этот момент малыш поднял глаза и взглянул на нас. Я не стал отводить взгляд, думая, что найду в нём естественную агрессию и ненависть к пленителям. Не нашёл. Во взгляде малыша были тоска, смирение и обречённость. Ничего больше. Он явно понимал, куда его везут, понимал, что больше не увидит никого из близких… но не имел сил с этим бороться. Я до сих пор не слышал о М’Хшаа ничего хорошего, кроме дурного, но этого паучьего ребёнка мне стало жаль. Жизнь в рабстве в качестве живой игрушки… Такого и врагу не пожелаешь. В этот момент охранник опустил полог и с чувством произнёс: — Ненавижу этих тварей. Ты ведь знаешь, что они делают с мужчинами, Тайче? — Да, слыхал, — ответил я. — и не имею ни малейшего желания проверять, правда ли это. Но кто захотел купить такого малыша в качестве домашней зверюшки? — Это принцесса, дочь короля Грамина обожает подобное, — ответил охранник. — И платит весьма щедро. Уж не знаю, каким образом охотникам удалось заполучить этого детёныша, но удача их была велика. Взрослого М’Хшаа так просто не возьмёшь, только детёныша и только при большой удаче. Впрочем, это и к лучшему. Взрослого не приручишь, они дохнут в неволе, а у такого малыша есть шанс привыкнуть. Да и госпожа Галия озолотится… — Так хозяйка этого товара — госпожа Галия? — спросил я. — Да, господин Сиджай Апонити за такое бы не взялся ни за что, — ответил охранник. — Даже из-за того объявленного вознаграждения… А вот госпожа Галия расстаралась. — Разве её дела настолько расстроены и от неё отвернулась торговая удача? — спросил я. — О нет, — ответил охранник. — Но она рассчитывает не на деньги. Она хочет принести этого детёныша в дар принцессе, с тем, чтобы на одну ночь получить возможность переночевать в Пещере Исцеления вместе со своим сыном. Её младший сын серьёзно болен и ему не помогает никакое лекарское искусство. Вот она и рассчитывает, преподнеся столь ценный дар, испробовать последнее средство. — Так её сын едет с нами? — спросил я. — Да, в одном из фургонов, — отозвался стражник. — Он настолько плох, что не появляется из полога. По правде сказать, я думаю, что не так уж неправы лекари, советовавшие дать ему полную чашку отвара цветов Зи, чтобы он погрузился в глубокий сон и более не проснулся. Но мать всегда надеется спасти своё дитя — даже такой неприятной ценой. Именно поэтому Сиджай Апонити и согласился взять этот товар в караван, хотя обычно рабов не берёт — он сочувствует Галии. — Понятно… — протянул я. — Но ведь это может быть попросту опасно — я так понимаю, путь каравана лежит слишком близко к землям М’Хшаа. Они же будут искать своё дитя. — Не равняй восьмилапых с людьми, — небрежно махнул рукой охранник. — К тому же нас здесь вполне достаточно, чтобы отбиться. Забудь, Тайче, ведь на этом М’Хшаа ошейник, который скрывает его от обнаружения сородичами. Магическая штучка, понимаешь? — Вполне, — ответил я. — Благодарю, беседа с тобой была весьма интересна, доблестный воин. Но день клонится к закату, не значит ли это, что близится время ночлега? А раз так — приближается время моей работы. Приходи послушать, думаю, что Сиджай Апонити не будет возражать против этого. Охранник заверил меня, что непременно придёт, так что расстались мы мирно и без пошлых намёков с его стороны, и я тронул гмыха, снова направляясь к голове каравана. — Эй, Кири, если ты сейчас что-то задумал, то лучше этого не думай! — проворчал гмых. — Даже не думай выручать этого восьмилапого! Хочешь остаток дней провести игрушкой в паучьем гареме? — Не хочу, — ответил я. — Я просто хотел взглянуть на сына госпожи Галии. Если мне удалось исцелить Князя-Правителя, то, может, и его удастся? Юлий помотал головой и выразительно зафыркал, стараясь показать всё, что думает о моих способностях и суицидальных наклонностях. Увы, стоянка действительно была близка, активизировались слуги, и говорить вслух гмых больше не мог, чтобы не спалиться. А мне почему-то казалось важным что-то сделать для паучьего малыша. Предчувствие какое-то, что ли, свербило. Вот я и решил попробовать помочь сыну Галии, ведь тогда у неё отпадёт надобность дарить живую игрушку капризной принцессе.

***

Едва я только добрался до головы каравана, Сиджай скомандовал ночлег и гмыхари-погонщики стали ловко ставить фургоны в круг и распрягать гмыхов. Место было выбрано удачное — возле реки, на узкой песчаной косе — так просто незамеченным не подберёшься. А судя по тому, что в песке косы был выложен каменный очаг, этой стоянкой купцы пользовались давно. Распряжённых гмыхов купали и отправляли на соседний луг пастись, предварительно спутав им ноги. Один из гмыхарей хотел проделать такую же процедуру и с Юлием, но я заверил его, что это лишнее и что мой гмых никуда не убежит от меня. Гмыхарь нахмурился, но потом кивнул: — А, так он у тебя привязанный? Тогда и впрямь путы ни к чему. Блин, вот всё время забываю спросить, что значит — привязанный? Но, с другой стороны, если в глазах местных это объясняет юлиевы странности, то и так неплохо. Я дал знак Юлию, чтобы тот после купания побродил по лугу и только потом возвращался ко мне, а сам повернулся к фургонам. К моему удивлению, они уже стояли ровным кругом, огонь в каменном очаге был разведён, над огнём висел котёл, а в нем уже начинала побулькивать вода. Быстро же они… Явно народ опытный подобрался. Слуги же заканчивали устанавливать внутри круга несколько палаток, и подошедший ко мне Сиджай Апонити предложил: — Если хочешь, можешь разделить палатку со мной, юный Тайче. Прозвучало это вроде бы дружелюбно, но я заметил, как навострили уши слуги. Что-то тут явно не так… Поэтому я вежливо покачал головой: — Спасибо, но, с твоего позволения, я устроюсь на ночь у костра либо в одном из фургонов. — Как знаешь, — пожал плечами купец. Но более ничего не прибавил. Сытный и простой ужин подоспел скоро, а уж после того, как все поели, настала очередь культурной программы. Я привычно взял в руки тракку… и тут увидел, как слуги Галии под руки выводят из одной из палаток высокого худого парня…