Лилия долин

Сытный и простой ужин подоспел скоро, а уж после того, как все поели, настала очередь культурной программы. Я привычно взял в руки тракку… и тут увидел, как слуги Галии под руки выводят из одной из палаток высокого худого парня. И тут меня словно в солнечное сплетение кулаком ударили, мгновенно вышибая воздух. Просто взглянул на него и почувствовал: «Моё!» Как там у Михаила Афанасьевича? «Любовь поразила нас мгновенно, как поражает молния, как поражает финский нож…» Мне, кстати, именно эта фраза из бессмертного романа казалась на удивление слащавой и претенциозной, но только до той поры, пока я сам не почувствовал, что точнее и не скажешь. Слуги подвели парня ко мне, и он сказал: — Здравствуй, Тайче Кири. Тебя ведь зовут Кири, верно? Я смог только кивнуть, а парень солнечно так улыбнулся и продолжил: — Меня зовут Арсин, моя матушка, госпожа Галия едет по делам в Грамин и решила взять меня с собой. Как видишь, я нездоров, и она надеется, что тамошние лекари помогут мне. Знаешь, я люблю прекрасные истории, которые рассказывают Тайче, и надеюсь, что ты порадуешь меня… Порадуешь всех нас… — Конечно, господин Арсин, — сумел более или менее нормально ответить я. — Для того я и следую с этим караваном. Присядь к огню, прошу тебя, я буду начинать. Парень ещё раз одарил меня самой что ни на есть солнечной улыбкой и устроился поближе к огню. Слуги тут же укутали его в пледы, а его мать, купчиха Галия смерила меня внимательным взглядом, но ничего не сказала. Зато когда она взглянула на сына, на лице её промелькнуло нешуточное беспокойство. Я и сам видел — парень и впрямь болен, болезнь словно съедает его изнутри, выжигает… Что же такое с ним приключилось — мне кажется, что тут явно не обычная хворь. Но я смогу избавить его от неё… Я спою… я уже знаю, что спою, он будет здоров… Так, Кирюша, возьми себя в руки, люди смотрят. Нет, но какой он красивый, хоть и выглядит измученным болезнью — кожа бледная, почти прозрачная, русые, чуть вьющиеся волосы с еле заметным золотистым оттенком, мягкие серые глаза… Ничего яркого, сплошная пастель, но иногда рисунок пастелью привлекает больше чем огромное, написанное маслом полотно… Вот и сейчас тот самый случай… Всё-всё, успокойся, Кири, ты — Тайче, ты должен справиться… Я вздохнул, сумел всё-таки взять себя в руки и прервать этот бессвязный поток сознания, который бушевал в моей голове, тронул струны тракки для затравки и начал: — Когда-то давно, в далёком городе, в сотне миров от этого жили две богатые купеческие семьи. Одна из них звалась Монтекки, а другая — Капулетти. Всем эти семьи были одарены выше меры — и богатством, и торговой удачей, и детьми… Но нет в мире совершенства, и между ними бушевала, словно пожар, давняя вражда. И так продолжалось до тех пор, пока младшие дети этих семей, звавшиеся Ромео и Джульетта, не прекратили её… Да простит меня тень великого Шекспира… Я рассказал эту историю не благородным стихом, а прозой, добавил немного подробностей — и душещипательных, и забавных, так что в одних местах моего рассказа зрители замирали от сочувствия юным влюблённым, а в других дружно смеялись… И, самое главное — я не решился их убить. Моя Джульетта вовремя очнулась от действия яда и сумела перехватить руку Ромео, а родные, устрашённые возможной смертью своих кровиночек, тут же помирились и решили сыграть пышную свадьбу. Не по-шекспировски, понимаю, но слушатели были мне та-а-ак благодарны. А когда я закончил, то сам Сиджай Апонити воскликнул в полном восхищении: — Много я видел Тайче, много слышал чудесных историй! Но эта превзошла их все! И я уже жду не дождусь завтрашнего вечера, чтобы услышать что-то столь же чудесное! Уважаю мужика. Типа, душевно посидели, но пора и честь знать, а то завтра вставать рано. Но меня это, в принципе, устраивает. Однако почтенный купец ещё не собирался заканчивать культурную программу, он взглянул на тракку и сказал: — Возможно, я требую слишком многого, но не мог бы ты, Тайче Кири, продемонстрировать все возможности этого чудесного инструмента? Народ, уже наладившийся спать, тут же приятно оживился и поддержал главу каравана. А я что? Мне не жалко. — Конечно, уважаемый, — кивнул головой я, отметил, что Арсин смотрит на меня с нескрываемым восхищением, тронул струны тракки и запел: Жил на северном море один адмирал Из породы веселых да смелых. От весны до зимы, все в морях пропадал, Возвращался по сумеркам белым. Я смотрела вослед из окна своего, Легкий взгляд мимоходом ловила. Только горные ведьмы любили его, Так как смертным любить не по силам. Только горные ведьмы любили его, Так как смертным любить не по силам. Адмирал горным ведьмам дарил жемчуга И плясал с ними в пламени зыбком. Но не знали они, что в седых берегах Жемчуг стоит дешевле улыбки. Адмирал уходил не сказав ничего И, танцуя в ночном звездопаде, Ведьмы горные жарко ласкали его. Он смеялся с печалью во взгляде… Ведьмы горные жарко ласкали его. Он смеялся с печалью во взгляде… И когда адмирал уходил на войну, И корабль распрощался с причалом. Ведьмы горные, плача, молили луну, Чтоб дорогу ему освещала. И враги говорили тоскливо и зло: «Что за черт? Заколдован он что ли?» Просто горные ведьмы хранили его От беды, от печали и боли… Просто горные ведьмы хранили его От беды, от печали и боли… Я ждала, все ждала на родном берегу, Сердце билось подстреленной птицей. Горной ведьмою стать я, увы, не смогу, Остается лишь им поклониться. Чтоб коварная смерть не таилась средь волн, Чтоб глаза вдаль смотреть не устали. Ведьмы горные, впредь берегите его От воды, от свинца и от стали. Ведьмы горные, впредь берегите его От воды, от свинца и от стали. Чтоб коварная смерть не таилась средь волн, Чтоб глаза вдаль смотреть не устали. Ведьмы горные, впредь берегите его От воды, от свинца и от стали.* — Ох… — выдохнул кто-то из охранников, когда я закончил. — Никогда не слышал ничего подобного. Что это за звуки? — Это называется музыка, — улыбнулся я. — А этот инструмент — тракка. Она попала ко мне случайно, и оказалось, что я могу на ней играть. Мне её отдали только потому, что никто другой не смог извлечь из неё ничего приятного. — А попробовать можно? — спросил тот же любопытный охранник, совсем молодой парнишка. — Попробуй, — согласился я. Охранник приблизился ко мне и осторожно взял тракку в руки. А потом осторожно провёл пальцами по струнам так же, как это делал я… Дззззз… Звук был настолько неприятный, что все, наблюдавшие за этой сценой, невольно сморщились и закрыли уши руками. Парень покраснел и смутился, но я утешил его: — Это получается не у каждого. Именно поэтому такие инструменты и вышли из употребления. — Да… — вздохнул охранник. — Жаль… После этого народ, ещё раз поблагодарив меня, стал потихоньку расходиться, а я решил не терять времени и поговорить с Галией. Женщина ещё не ушла в палатку, она молча наблюдала, как слуги осторожно ведут её сына под руки — устраивать на ночлег. — Прости, госпожа, — вежливо сказал я, приблизившись, — я могу поговорить с тобой? Это не займёт много времени. Галия кивнула: — Хорошо, Тайче. Прошу тебя, будь гостем в моей палатке. Мой сын плохо спит в последнее время, а глядя на него, не могу заснуть и я. Так что скоротаем время беседой. Я склонил голову и последовал за женщиной в палатку. Арсин, увидев меня, обрадовался, как ребёнок, и, хотя его уже успели уложить в постель, он попросил разрешения поучаствовать в нашем разговоре. Галия разрешила, а я вот замялся. Тема-то щекотливая… Но купчиха и впрямь была умной женщиной и сразу решила взять быка за рога. По её знаку слуга поставил на низенький столик глиняный сосуд с напитком и несколько небольших подносиков со сладостями и сушёными фруктами, а потом исчез по мановению руки хозяйки. — Угощайся, Тайче, — предложила Галия. — Понимаю, что ты сыт, но эти сушёные фрукты имеют совершенно невероятный вкус. Я поблагодарил её и взял с подносика фрукт нежно-жёлтого цвета, напоминавший кусочек застывшего янтаря. И стоило мне попробовать его откусить, как рот наполнился упоительной шелковистой сладостью. Честно, ничего более вкусного в жизни не пробовал. Медвяно-шоколадная, с коричными нотками, совершенно не приторная сладость… там были ещё оттенки разных вкусов, изумительно сочетавшиеся друг с другом… Возможно, такой была амброзия, пища богов. — Изумительно, госпожа, — сказал я. — Каков же этот фрукт свежим, если сушёным он столь вкусен? — Не пробовал? — улыбнулась Галия. — Эти плоды называются райса. И в свежем состоянии они далеко не так вкусны. Их нужно сушить десять дней подряд под горным солнцем, переворачивая каждый фрукт вручную трижды в день. Райса растёт только в горах, и в бедных горных селениях её сушат, чтобы поменять на муку и масло, солонину и крупу… Чтобы протянуть ещё одну зиму, потому что земля там сурова и неродима, а в семьях много едоков. А присмотр за сушащимися фруктами доверяют девочкам, потому что их нежные пальчики не сдавливают фрукт — если сдавить его при сушке, он начнёт гнить. Бедняжки целыми днями перебирают и переворачивают сушащиеся плоды, а если хоть один испортится — их наказывают. Слишком дорогой товар. Так что жители гор не зря назвали этот вкуснейший плод райса. Это значит «слёзы дочерей». — Спасибо за занимательную историю, госпожа, — вздохнул я, откладывая недоеденный фрукт. Расхотелось что-то. — Но я пришёл поговорить не об этом. — Тебя интересует болезнь моего сына, — кивнула Галия. — Не так ли? — Ты умна, госпожа, — кивнул я. — Простите, если затрагиваю неприятные вещи, но что случилось с вашим сыном? Я слышал, что он был здоров… — Зачем тебе это, Тайче? — голос женщины заледенел. — Хочешь сочинить новую историю? Я покачал головой: — Мои истории находят меня сами. Я просто хотел попробовать исцелить твоего сына. Если получится. — Исцелить? Разве ты целитель, а, Тайче? — Нет, — покачал головой я. — Но пути дара причудливы. Поверь, у меня может получиться. — Расскажи ему, матушка… — подал голос Арсин. — Хуже уже не будет. Путь до Грамина ещё далёк, а силы мои тают с каждым днём. И даже если мы туда доберёмся, совсем не факт, что нам разрешат посетить Пещеру Исцеления. — Не говори так… — прошептала Галия. — Сынок, я на всё готова, лишь бы ты жил… Но я боюсь получить надежду… и разочароваться. — Я действительно хочу помочь Арсину, госпожа Галия, — твёрдо сказал я. После этих слов женщина ненадолго замолчала, а потом вдруг сказала куда более твёрдым голосом: — Говорят, что утопающий хватается за соломинку… Арсин прав, хуже не будет. Я… я расскажу. Думаю, что моего сына прокляли. Ты знаешь, кто такой Кейрос, Тайче? — Да, — кивнул я. — Брат Варики, супруги Князя-Правителя. — Именно так говорят, — кивнула Галия. — Этот Кейрос — редкостная тварь, и я рада, что у Князя-Правителя открылись глаза на него. Он много натворил разных непотребств, но более всего его ненавидят бедные родители красивых юных сыновей. Ибо сей мерзавец немало их похитил для собственного развлечения. И не все вернулись домой, а те, что вернулись… Они не помнили ничего из того, что он с ними проделывал, но что-то в них ломалось безвозвратно. Словно душа уходила… — Неужели и Арсин… — прошептал я, искренне желая в тот момент, чтобы путь Кейроса пересёкся с моим. И я даже знаю, что ему спеть… чтоб помучился подольше. — Нет-нет, — покачала головой Галия. — Моя семья слишком богата, чтобы он мог позволить себе такое. Он сделал Арсину брачное предложение… а мой сын ему отказал. И я поддержала этот отказ. Кейрос ушёл, разозлённый, а через два дня мой сын начал чахнуть… и чахнет до сих пор. — Но почему ты решила, госпожа, что это дело рук Кейроса? — Потому что этот ублюдок вновь заявился в мой дом и заявил, что мой сын будет здоров, если согласится на его предложение! — выплюнула Галия. — Но на сей раз он предложил ему стать его наложником! — Я отказался, — вступил в разговор Арсин. — Этот человек был мне настолько противен… — Он ушёл, но сказал, что придёт в третий раз, — сказала Галия. — И что если мы не смирим своей гордости, то будем мертвы. Оба. — Но он не пришёл, — добавил Арсин. — На какое-то время мне стало легче, а потом… хворь вернулась. — И тогда вы решили купить детёныша М’Хшаа, чтобы принести его в дар. — Да… — тихо сказала Галия. — Я знала, что Король Грамина собирает редкие живые диковинки для своей дочери. А живой М’Хшаа в зверинце — редчайшая редкость. Я заплатила большие деньги… за срочность, и мне помогли. А потом пришло известие, что Князь-Правитель одолел свою болезнь… а Кейрос исчез из дворца. Так что я стала собираться в дорогу. Вот и всё. — Понятно — кивнул я. — Я попробую исцелить твоего сына, госпожа. Но с одним условием. — Тебе нужны деньги? — спросила Галия. — Сколько? Я покачал головой: — Зачем? Будет день — будет и пища. Мне нужно другое. Видишь ли, госпожа Галия, я, как и почтенный Сиджай Апонити, не терплю рабства. И хоть я понимаю, что М’Хшаа принесли людям много зла, но держать живое, мыслящее существо… ребёнка… в зверинце, для потехи капризной девчонки — это уж слишком. Прости, госпожа, но если я смогу исцелить Арсина — ты отдашь мне детёныша М’Хшаа, а я… я отпущу его к своим, когда мы будем проезжать рядом с их землями. — Ты сумасшедший, Тайче! — резко высказалась женщина. — Жалеть такую ужасную, жестокую тварь! Ты знаешь, что могут сделать с тобой его родичи, если ты попадёшь к ним в лапы? — Наслышан, — кивнул я. — Но дети не виноваты в грехах отцов. — Думаешь, он пощадит тебя, когда подрастёт? — горько спросила Галия. — Впрочем, это уже не моё дело. Пусть будет по твоему слову, Тайче. Если ты исцелишь моего сына, я обязуюсь отдать тебе детёныша М’Хшаа… и делай с ним, что хочешь. — Вот и славно, — улыбнулся я. — А теперь, с твоего позволения, я всё же попробую. — Тебе что-нибудь нужно? — поинтересовалась женщина. — Всё моё — со мной, — покачал головой я и уже привычным жестом коснулся пальцами чутко отозвавшихся струн. Я уже точно знал, что буду петь… — Никогда не сходи ты с тропинки прямой, Не снимай в пути кольцо с руки. Не ступай за порог над холодной водой — Береги себя, береги. Сердце ястребом гордым бросается ввысь; Не кори себя, за ним беги, Между волком и псом выбирать торопись — Береги себя, береги. А у дуба с рябиной попросишь тепла, Не примнут травы твои шаги, Сохрани же себя от любого от зла — Береги себя, береги.** Тракка, прозвенев в последний раз, смолкла, и я сначала испугался, что ничего не получилось. Не сработало. Я уже начал корить себя за самонадеянность и глупость, когда от замолкшего инструмента поднялось вверх еле заметное радужное облачко. Облачко опустилось на лежащего Арсина, покрыло его от макушки до пят нежным переливающимся покрывалом… и растаяло. А Арсин вмиг изменился. Вот только что это был бледный, еле живой, изглоданный болезнью парень — и он стал здоров. Просто здоров. В один миг. Порозовела кожа, развернулись плечи, русые волосы приобрели насыщенный золотистый оттенок, немного потемнели глаза, став прозрачно синими, как чистая морская вода… Теперь это был юноша просто потрясающей красоты… и мне стало больно. Больно от того, что красивому богатому юноше вряд ли будет дело до нищего Тайче, скитающегося по дорогам. Да и госпожа Галия вряд ли будет рада моей влюблённости… Одно хорошо — я смогу освободить паучьего ребёнка. Надеюсь, что у него хватит ума добраться до своих… или хотя бы позвать их. И тут Галия всплеснула руками и ахнула. До неё наконец-то дошло, что её сын исцелён. А вот Арсин… Арсин вскочил с ложа, бросился ко мне и крепко обнял: — Кири! Ты смог! У тебя получилось! Матушка, я здоров! Здоров, как раньше! — Да вырасту я травой под твоими ногами, Тайче Кири! — прошептала Галия. — Да стану я водой, которой ты утолишь жажду! Ты вернул смысл моей жизни! И она явно хотела пасть мне в ноги, но мы с Арсином помешали этому. — Не надо, госпожа Галия, — тихо сказал я. — Это ведь даже не моя заслуга. Это всё путь Тайче, ведущий меня. А сейчас… Сейчас я, пожалуй, пойду. Я… я немного устал. — Останься, — попросил Арсин. — Матушка, ты ведь не отпустишь ночевать под открытым небом того, кто спас меня? — Оставайся, ты можешь переночевать здесь, — сказала женщина. Но я снова покачал головой. Нет уж. Находиться в одной палатке с Арсином всю ночь? Да я же не засну. Уж лучше действительно под открытым небом. Поэтому я коротко распрощался с Галией и Арсином и вышел из палатки. Стояла уже глубокая ночь, караван спал. Только у костра сидел охранник, да ещё двое бродили вокруг фургонов. — Пел для госпожи? — хмыкнул охранник, увидев меня. — Что-то ты бледный, Тайче. Видать, вымотали тебя твои песни. — Что поделать, — отшутился я, делая вид, что не понимаю некоторой двусмысленности его слов, — иногда слово бывает тяжелей дела. — Это точно, — подтвердил охранник, — есть слова, за которые можно и на плаху угодить. Но ты и впрямь плоховато выглядишь, Тайче. Полезай-ка вон в тот фургон — там ковры, не думаю, что они сильно пострадают, если на них взгромоздится твоя тощая задница. А ночевать у костра сегодня холодновато. — Спасибо тебе, доблестный воин, — промурлыкал я и отправился в указанный фургон. Там действительно громоздились ковры, но и для меня места оказалось вполне достаточно. Я закрыл глаза… и перед моим мысленным взором лицо Арсина медленно превратилось в лицо насупленного Майтели. — Что не так? — спросил я. — Опять я не соответствую твоему представлению о прекрасном? — Не вовремя ты влюбился, — грустно вздохнул Майтели. — Это всегда не вовремя, — парировал я. — К тому же… Мне вряд ли что-то светит с этим парнем. Так что давай без нотаций. Перейдём к текущим делам. К моему удивлению Майтели погрустнел ещё больше и тихо сказал: — Прости. Это не моё дело. И да, перейдём к текущим делам. Я не буду больше читать тебе нравоучений, Кири. Ты неплохо справляешься и без меня. — И никакой критики? — удивился я. — За то, что привлёк к себе излишнее внимание, исцелив Арсина? — Думаю, что госпожа Галия будет молчать, — сказал Майтели. — Она умная женщина и понимает, что внезапное выздоровление сына вызовет слишком много вопросов. Она не будет подставлять тебя. Такие, как она знают, что такое благодарность. И то, что ты решил отпустить маленького восьмилапого — тоже большой плюс. Знаешь… я пытался предугадать будущее… — А ты можешь? — удивился я. — Иногда, — ответил Майтели. — Так вот, если бы не это твоё решение, путь этого каравана мог бы закончиться очень плохо. И лично твой — тоже. Но теперь всё изменилось, Кири. И я могу сказать только одно — следуй своим путём. У тебя неплохо получается. — Тогда… потренируемся? — спросил я. — Конечно, — улыбнулся Майтели. — А ещё я научу тебя заклятьям, которые помогут поддерживать твою одежду в порядке. Ты ведь не хочешь выглядеть оборванцем? — Не хочу, — улыбнулся я. — Научи. А язык М’Хшаа ты меня разбирать не научишь? — Ты его поймёшь, — заверил меня Майтели. — А теперь смотри — сначала делаешь вот так… * Канцлер Ги. Да-да, мы с Кирюшей эти песни нежно любим. **Мельница.