Лилия долин

Потом картинка размылась, я почувствовал страх, боль и тоску, которые совершенно неожиданно сложились в слова: «Домой… Я хочу домой… Отпусти меня… Пожалуйста…» «Я для этого здесь…» — попытался передать я, успокаивая Тишью, и одновременно думая о том, что прав был Майтели. Насквозь прав. Стоило малышу расслабиться и хоть самую чуточку поверить мне, как я стал улавливать его мыслеобразы. Неужели раньше никто не пытался? Или взрослые М’Хшаа настолько недоверчивы? А другие детёныши? Хотя… трудно поверить кому-то, кто тебя пленил и держит в зверинце. «Правда? — уловил я очередной мыслеобраз. — Ты не обманываешь?» «Не обманываю, — отозвался я. — Скажи, ты показал мне своего папу?» «Да, это мой старший папа, — пришёл ответ. — А вот это — младший папа». У меня в голове снова возникла картинка: невысокий светловолосый… человек в длинной белой тунике и сандалиях обнимает Тишью. Ничего не понимаю. Так называемый младший папа совсем не выглядел несчастным или замученным — наоборот. Густые волосы собраны в аккуратный хвост, белая туника подпоясана тонким ремешком с наборными золотыми пластинками, браслеты на руках, массивная золотая цепочка с голубым камнем на шее. И короткий кинжал в ножнах, прикреплённый к поясу. Кинжал, отнюдь не выглядевший игрушечным. Даже если предположить, что этот человек — пленник, наложник, смирившийся со своей судьбой, кинжал это предположение размётывал вдребезги. Оружие пленнику носить не позволят, оружие — это показатель статуса. То есть… Этот второй папа Тишью явно находился у М’Хшаа по доброй воле. И чего тогда стоят все рассказы о несчастных наложниках и борделях? Стоп, Кирюша, стоп. Вполне возможно — всё так и есть, а передо мной единственное счастливое исключение. Но кем надо быть, чтобы благоденствовать там, где страдают твои собратья? Ой, что-то у меня концы с концами не сходятся… И вообще — вроде как самки М’Хшаа убивают самцов после совокупления, а так называемые папы выглядят вполне живыми, здоровыми и довольными жизнью. И где тогда самки? Ладно, попробуем задать ещё пару вопросов… «Тишью, а мама у тебя есть?» — спросил я. «А что такое мама?» — прозвучал ответ, который вверг меня в ступор. Собравшись с мыслями, я задал следующий вопрос: «То есть у тебя только два папы?» «У всех по два папы, — бесхитростно ответил паучий ребёнок, потом он помолчал и добавил. — А, понял! Младший папа рассказывал, что люди, такие, как он, не появляются из яйца, которые носит младший папа, а сидят в животике и выходят на свет, когда им приходит пора вылупиться. Так?» «Так, — ответил я. — Они сидят в животике у мамы». «Странно как-то…» — удивился Тишью, а у меня чуть ум за разум не зашёл. Какие яйца может вынашивать мужчина? С какого перепугу? Или на это способны не все человеческие мужчины, а неспособных М’Хшаа как раз и сплавляют в те самые бордели, чтобы добро не пропадало? Матерь Божья, как всё запущено, без пол-литра и не разобраться… Впрочем, если М’Хшаа так жили веками, пусть поживут ещё. А мне сейчас главное — спровадить Тишью к своим и продолжать двигаться к цели собственного путешествия. «Тишью, а ты можешь как-то позвать своих родных?» — спросил я. «Могу, но эта гадкая штука мешает, — отозвался малыш, потеребив ошейник. — Если бы не это, старший папа уже давно был бы здесь и наказал бы всех!» «Так… А кто у нас старший папа?» — поинтересовался я, чувствуя, что жизнь сейчас подкинет мне очередную подлянку. «Старший папа — Великий Вождь, — с гордостью ответил Тишью. — Он всеми командует». «То есть, — уточнил я, холодея, — он правитель?» «Да», — простодушно отозвался малыш. Час от часу не легче! Как? Я спрашиваю, как те, кто продал Тишью Галии, умудрились выкрасть ребёнка правителя М’Хшаа? Зачем? Это ведь непросто… И последствия… Разъярённый отец наверняка продолжает искать ребёнка, возможно, он даже отслеживает пути караванов… И если бы М’Хшаа обнаружили сына их Вождя в караване людей… в клетке… в ошейнике… Мама дорогая, никто бы не выжил точно. Ой, недаром Майтели говорил мне про судьбу, недаром… «Слушай, Тишью, я могу отпустить тебя, но не хочу привлекать внимания других людей в караване, понимаешь?» «Понимаю», — согласился малыш. «Как скоро твой папа сможет оказаться рядом с тобой, если ты позовёшь его?» — уточнил я. «Очень скоро, — ответил Тишью. — Как только он поймёт, где я, он будет двигаться очень-очень быстро». Я только кивнул, вспомнив, как стремительно двигался малыш, когда я позвал его, и в голове начал оформляться план. «Поэтому нам нужно сделать вот так… — начал я объяснять, а когда закончил, малыш понятливо закивал. Вот и умница. Всё понял. Я распрощался с фонтанирующим счастливым ожиданием малышом, откинул полог фургона и подозвал к себе следующего за повозкой Юлия. Следом подъехал и Ингар со словами: — Прости, Тайче, но я должен проверить… После этого охранник убедился, что и ошейник на паучьем малыше, и пудовый замок на клетке пребывают в целости и сохранности. Меня бдительность охранника не обидела, во-первых, он за это жалованье получает, во-вторых, он сможет поклясться, что, когда я покидал фургон, паучий ребёнок был на месте, в клетке и в ошейнике. А уж я постараюсь создать впечатление, что всё время был где угодно, только не рядом с этим фургоном. Мало ли что. Поэтому я весь день ездил вдоль каравана, перешучиваясь с охранниками, побеседовал о вечном с почтенным купцом Сиджаем Апонити, рассказал на днёвке пару анекдотов* о Ходже Насреддине, вызвав этим дружный взрыв хохота… В общем, примелькался везде, где можно. И после ужина, когда все приготовились меня слушать, я начал рассказывать очередную историю о любви и приключениях… — Где и когда — уже смыто рекой времени, в одном городе за сотню миров от этого жил мудрый и справедливый правитель. И было у него три сына… Старшими правитель гордился, а вот младший… Был он не похож на своих старших братьев и вёл себя не так, как они, отчего его все считали дурачком. Но вот однажды правитель тяжко занемог, и спасти его могли только волшебные плоды. И призвал к себе правитель всех троих сыновей и сказал им: — Дети мои, тяжко я болен, но есть лекарство от болезни моей. И тот из вас, кто привезёт его мне, получит от меня любую награду, какую пожелает, и станет править после моей смерти… Короче говоря, на сей раз я рассказал сказку про молодильные яблоки, малость подогнав её под местные реалии. Зашло на ура. Народ так сочувствовал младшенькому, что впору было разучивать кричалки и давать в руки вувузелы. А когда ему благополучно досталось отцовское наследство и красавица-жена в придачу, восторг слушателей достиг предела. И как меня на сувениры не порвали, сам не пойму… Чтобы покончить, наконец, со всей этой вакханалией, я снова тронул струны тракки. Народ тут же посмирнел и затих. — Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин. Только белых мокрых комьев Быстрый промельк маховой, Только крыши, снег и, кроме Крыш и снега, — никого. И опять зачертит иней, И опять завертит мной Прошлогоднее унынье И дела зимы иной, Но нежданно по портьере Пробежит вторженья дрожь. Тишину шагами меря, Ты, как будущность, войдешь. Ты появишься у двери В чем-то белом, без причуд, В чем-то впрямь из тех материй, Из которых хлопья шьют. Никого не будет в доме, Кроме сумерек. Один Зимний день в сквозном проеме Незадернутых гардин.** Сам не знаю, почему я спел именно это? Может быть, потому что в глубине души надеялся увидеть Арсина, а его не было среди зрителей. Госпожа Галия была, смотрела на меня пристально, а вот Арсина не было. С одной стороны, я понимал, что ему лучше не показываться на люди — внезапное выздоровление вызовет слишком много вопросов, с другой… Разум — разумом, а сердцу не прикажешь. Внутри меня засела глухая тоска, заняла маленький уголок в душе и уходить не собиралась. Может быть, именно это придало моей песне такую выразительность, что многие чуть не прослезились. Я вообще заметил, что в плане реакции здешний народ по-детски непосредственен и эмоционален. И это мне помогло взять себя в руки и загнать тоску глубоко-глубоко. Меньше всего на свете мне хотелось бы испортить Арсину жизнь. Вот и не буду. Зато Ингар порадовал. Когда я, закончив песню, исполнял проигрыш, он умудрился подобрать мелодию на слух и присоединился ко мне со своей дудочкой, вызвав бурю восторга. И со всех сторон посыпались вопросы. — Ингар, ты стал Тайче? — Наденешь красную повязку и начнёшь бродить по дорогам? — Ингар, а как же твои родители и невеста? — Как у тебя это получилось? Парень аж растерялся, пришлось выручать. Я сказал, что в Ингаре проснулось умение создавать и играть музыку, но это совсем не значит, что он стал Тайче. Это просто случайность, каприз богов. К тому же, разве от этого есть хоть какой-то вред? Это забавно и приятно, а значит, ничего плохого в этом нет. Народ с умным видом покивал и согласился со мной. А потом Ингар сыграл на дудочке пару незамысловатых мелодий, вызвав полный восторг у слушающих. Так что культурная программа вышла неожиданно длинной и насыщенной, и люди разошлись на ночлег, полные самых разнообразных впечатлений. Но угомонился народ на диво быстро, а мне же было совсем некогда спать, хотя я демонстративно завалился в тот же фургон с коврами на глазах у сидящих у костра охранников. Я подождал с полчаса и осторожно выглянул наружу. Оба ночных охранника сидели у костра и тихо, но увлечённо беседовали. В остальном лагерь спал. Я улучил момент, когда местное ночное светило зашло за облако, и темнота наступила — хоть глаз выколи. Тут я бесшумно выскользнул из фургона и, поминутно замирая, пробрался к тому, в котором был заперт Тишью. Когда я вновь бросил взгляд на охранников, то увидел, что оба встали от костра и начинают обходить круг, образованный фургонами. Да уж, в караване Сиджая Апонити никто своими обязанностями не манкировал. Я нырнул под ближайший фургон и прижался к колесу. К счастью, охранники меня не заметили и вернулись к костру, обойдя фургоны. Там они разлили из котелка бодрящий травяной отвар и снова стали беседовать. Я же осторожно приподнял полог и проскользнул в фургон к Тишью. Он не спал, умница, ждал меня. Я мысленно успокоил его и торопливо открыл клетку, жестом приглашая его выйти. Тишью тут же скользнул из клетки, которую я вновь запер на замок. После этого я прорезал боковую стенку фургона, чтобы Тишью мог выбраться, не привлекая к себе внимания охранников, и одним коротким заклинанием убрал разрез. Молодец всё-таки Майтели, что научил меня этому заклинанию. Вообще-то оно предназначалось для устранения прорех на одежде, но и так тоже можно. А за кольцом фургонов меня уже ждал Юлий. Я успокоил Тишью и достал ключ от ошейника. Секунда — и ошейник паучьего малыша упал в траву. «А теперь — зови папу, малыш!» — передал я Тишью, и следующим мыслеобразом дал ему понять, что нам нужно отойти подальше от каравана. Тишью понятливо кивнул и припустил по степи с такой скоростью, что Юлий еле успевал за ним. Когда мы достаточно удалились от каравана, оказавшись за холмами, я спросил: «Твой отец услышал тебя, Тишью?» «Да! Да! Да! — малыш просто фонтанировал радостью. — Он скоро будет здесь!» «Пусть поторопится! Мне ещё нужно вернуться в караван!» «Он очень торопится!» — радостно отозвался малыш, и в ту же секунду из-за ближайшего холма появилась цепочка бегущих друг за другом с немыслимой скоростью М’Хшаа. Миг — и они уже рядом с нами. Бегущий впереди отряда высокий мужчина, выглядевший точно так же, как в воспоминаниях Тишью, обнял малыша и легко поднял на руки, а потом усадил позади себя на паучье туловище. А вот все прочие направили на нас с Юлием копья, и что-то мне подсказывало, что стоит двинуться — и я сыграю здешнюю версию подушечки для иголок. Поэтому я тоже замер, пока отец и сын общались мысленно. Наконец старший М’Хшаа кивнул и ещё крепче обнял сына, а потом повернулся ко мне. Короткий кивок — и копья, нацеленные на меня, опустились. Некоторое время Вождь внимательно рассматривал меня, а я изо всех сил старался не отвести взгляда, потом он усмехнулся и сказал: — Я приветствую тебя, Тайче. Ты спас моё единственное дитя и заслуживаешь награды. Чего ты хочешь? Я исполню твою просьбу, даю слово. Я покачал головой: — Ничего. Я сделал это не для того, чтобы просить о награде. Просто мне кажется неправильным, когда детей отрывают от любящих родителей и хотят сделать из них живые игрушки. Единственное, о чём я прошу тебя: не причиняй зла никому из каравана. Вождь М’Хшаа нахмурился: — Они посадили моего сына в клетку и везли его на продажу словно животное! Они заслуживают наказания! — У той, что купила твоего сына, была причина, поверь. Её собственный ребёнок умирал. Остальные же вообще не имеют никакого отношения к покупке Тишью. На твоём месте, Вождь, я бы присмотрелся к собственному окружению — как вообще похищение твоего сына стало возможным? — Если бы не данное слово, я приказал бы стереть караван с лица земли! — фыркнул вождь. — Но я обещал не отказывать тебе в просьбе. И не откажу. А тот мерзавец, что оказался предателем, уже поплатился за всё. И, поверь, Тайче, тебе не стоит знать, какова была его смерть. — Так я и не спрашиваю, — ответил я. — Благодарю тебя, Вождь, за то, что ты держишь своё слово. А мне пора. Я не хочу, чтобы меня хватились и связали моё отсутствие с исчезновением Тишью. — Постой! — быстро сказал Вождь, к которому приблизился один из воинов и что-то прошептал на ухо. — Не хочешь ли ты последовать с нами, Тайче? Уверяю тебя, многие из М’Хшаа захотят сделать тебя своим мужем. И не бойся — тебе не причинят ни малейшего вреда. Ты будешь жить в роскоши, любви и ласке… От такого предложения попятился даже Юлий. А уж мне-то как захорошело… — Я благодарю тебя, Вождь, за это, несомненно, лестное предложение, но у меня другой путь. Пока меня зовёт дорога, я буду по ней идти. А роскошь… Клетка остаётся клеткой, даже если её позолотить. Всё, что у меня есть — это свобода. Не отнимай у меня весь мир, — твёрдо сказал я, и Вождь М’Хшаа вздохнул: — Не в обычаях наших отвечать на благодеяние чёрной неблагодарностью. Спасибо тебе, Тайче, и помни — если ты будешь нуждаться в помощи, отныне любой М’Хшаа поможет тебе. Прощай. В этот момент Тишью выскользнул из рук отца, подбежал ко мне, запрыгнул на круп Юлия, обнял меня, поцеловал в щёку, сунул что-то в ладонь и так же стремительно переместился обратно к отцу. Вождь кивнул головой, прощаясь, воины подняли копья вверх, изобразив что-то вроде салюта, потом они одновременно развернулись… и просто растворились в окружающем пространстве. Вот только что были — и нету их. Я взглянул на ладонь — на ней лежала глиняная расписная свистулька. Я улыбнулся и положил свистульку в один из многочисленных карманов. Дитё ведь — и подарки у него детские. — А ведь ты спас караван, Кири, — негромко сказал Юлий, как только мы снова стались одни в степи. — Вождь всё равно отыскал бы своего сына, и его воины вырезали бы всех… кого-то, возможно, увели бы с собой, но это ничего не меняет. Никто из каравана не вернулся бы домой. Ты сменил им судьбу, жаль, что никто из них не узнает об этом. — Неважно, — мотнул головой я. — Главное, что теперь всё правильно. И вообще, поторопись, не хватало ещё, чтобы наше отсутствие обнаружили. — Вот так всегда… — проворчал Юлий. — Шевели копытами, Юлий… Нет чтобы за жизнь поговорить. Но с места рванул довольно шустро. На сей раз я быстро отыскал нужный фургон с коврами, просто отпустил Юлия пастись, аккуратно прорезал ткань и, забравшись внутрь, зарастил прореху заклинанием. После чего с наслаждением провалился в сон… то есть прямёхонько к Майтели. Правда, на сей раз наше общение было коротким и ничего толком обсудить мы не успели. Утро наступило слишком быстро, а вместе с ним пришло и известие о том, что из каравана неведомо куда пропал ценный товар. Меня разбудил Ингар, шёпотом сообщивший эту потрясающую новость, и я постарался отреагировать на неё в полном соответствии с поведением человека, крепко и сладко проспавшего всю ночь. — Госпожа Галия весьма расстроилась, Кири, — рассказывал Ингар. — Она даже решила вернуться домой, благо мы проделали меньше трети пути. Теперь ей нечего предложить в Грамине и вряд ли ей разрешат посетить Пещеру Исцеления. Бедная госпожа! Она так надеялась исцелить сына… — Будем надеяться на милость Неба, — пробормотал я фразу, подходящую к случаю. — Ты прав, только это и остаётся, — горько вздохнул Ингар. — А что думает по поводу исчезновения М’Хшаа почтенный Сиджай Апонити? — спросил я. — Он накажет охранников, что дежурили ночью? — Вряд ли, — ответил Ингар, и я в душе облегчённо вздохнул. Парни честно сторожили всю ночь, не их вина, что я оказался ловчее. — Но они были наняты госпожой Галией и вернутся вместе с ней — ей понадобится охрана на обратном пути. А свои оставшиеся товары она доверила почтенному Сиджаю, он обещал позаботиться о них. Я её понимаю — не до товаров, когда нужно скрасить сыну последние дни. — Мудро, — кивнул я, хотя меня пронзила вспышка душевной боли. Похоже, что умная женщина решила окончательно разлучить своего сына и спасшего его Тайче. А это значит… значит, что и Арсин испытывает ко мне что-то помимо благодарности. Но сейчас это уже ничего не значит. Он будет здоров, вернётся домой и забудет всё, что приключилось с ним в караване. И меня забудет… Может, и к лучшему. — Но что же думает почтенный Сиджай об исчезновении столь ценного товара? — продолжил расспросы я, старательно удерживая лицо. Почему так больно? — А что он может подумать, кроме того, что эти восьмилапые твари всё-таки отыскали своего детёныша? — спросил Ингар. — И как хитро подобрались — никто и не заметил, хотя охранники бдили всю ночь. Клетка заперта, а мальчишки нет. Такое могли проделать только они. И всё-таки нам повезло, Тайче. — Повезло? — удивился я вполне естественно. Вот уже и не больно. Почти. — В чём же? — Их наверняка было мало, вот М’Хшаа и не стали нападать открыто. Обошлись тем, что освободили детёныша и исчезли. Будь их побольше — нам бы не избежать кровавой драки, и не все бы вышли из неё живыми, уж ты мне поверь. Мой дядя служил в дружине Короля Грамина, когда тот решил изничтожить М’Хшаа. Не вышло. Ему повезло, он вернулся, хоть и со шрамом через всё лицо и без кисти левой руки. И заставил меня поклясться, что я ни за что не буду первым связываться с М’Хшаа. Они сверхъестественно быстры, говорил он, и стоят за своих до конца. Не стоило почтенному Сиджаю соглашаться брать детёныша М’Хшаа в караван. Нам просто немыслимо повезло. — Что ж, хорошо, что всё разрешилось с наименьшими потерями… — пробормотал я. — Тебе жаль сына госпожи Галии, — неверно истолковал причину моей печали Ингар. — Мне тоже его жаль. Но всё могло закончиться куда хуже, Тайче. Помни об этом. Я кивнул, и Ингар покинул фургон с коврами. Я вздохнул. Нужно было жить дальше и не поддаваться душевной боли. Поэтому я вдохнул, выдохнул, придал лицу более или менее спокойное выражение хорошо выспавшегося человека и всё-таки вылез из фургона. Настроение на стоянке было… мрачноватое, люди готовились к переходу без привычных разговоров и перепалок. Опустевший фургон с клеткой и второй — тот, в котором ехал Арсин — были уже готовы к поездке, их окружили несколько охранников. Ну, вот и всё… Неожиданно ко мне подбежала девочка-служанка Галии, быстро сунула что-то в руку и вскочила в фургон. Щёлкнула плеть, охранники тронули гмыхов, два фургона тронулись в обратный путь. Госпожа Галия распрощалась с Сиджаем Апонити и тоже вскочила на гмыха, догоняя маленький отряд. Мне она только кивнула, взглянув внимательно и остро, и я окончательно уверился, что эта женщина прекрасно понимает, что сейчас творится у меня в душе. А ещё я понадеялся, что за пологом фургона смог разглядеть печальные глаза Арсина. Впрочем, возможно, мне это просто почудилось… *Примерно таких. Однажды утром ходжа забрался в чужой огород и все, что попадалось ему под руку — дыни, арбузы, морковь, репу, — клал себе в мешок. Вдруг появился огородник и закричал: — Ты чего тут делаешь? Перепуганный ходжа в смущении ответил: — Меня вчера вечером сюда забросила сильная буря. — Хорошо, ну а это кто сорвал? — спросил огородник и показал на то, что было у ходжи в мешке. — Буря швыряла меня из стороны в сторону, и все, за что я хватался, оказывалось у меня в руках. — А кто тогда положил все это в мешок?  — Вот об этом-то я как раз и думаю, — ответил ходжа. *** Однажды ходжа Насреддин взял лестницу и, приставив ее к стене сада, взобрался наверх. Затем он подтянул лестницу, поставил ее с внутренней стороны забора и спустился в сад. На беду ходжи, его заметил садовник. — Ты кто такой и что тут делаешь? — грозно спросил он у ходжи. — Лестницу продаю, — спокойно ответил ходжа. — Да разве здесь место, чтобы продавать лестницу? — Какой же ты бестолковый! — воскликнул ходжа. — Мог бы и знать, что лестницами можно торговать где угодно. *** Однажды ходжа занял у соседа котел. Когда настала пора возвращать котел обратно, он положил в середину маленькую сковородку. — А это что? — спросил хозяин. — Это ваш котел родил, — сказал ходжа. Сосед обрадовался и взял себе сковородку. Прошло время, и Насреддин снова попросил у соседа котел. Долго хозяин ждал, пока Насреддин вернет ему его котел, и наконец, не выдержал. — Верни мне котел, — потребовал он от ходжи. — Я должен сообщить тебе печальное известие, — отвечал ему Насреддин, — твой котел умер. Сосед, удивленный, пытался возражать: — Да где это видано, чтобы котлы умирали? На это ходжа отвечал: — Если ты поверил, что котел может родить, то почему тогда не веришь, что он может умереть? **Борис Пастернак