***
Когда мы двинулись в путь, я снова проехался вдоль каравана и поболтал с Сиджаем Апонити, который парой намёков дал мне понять, что догадывается, куда делся паучий ребёнок, и одобряет это. После этого разговора настроение у меня немного исправилось, и я решился развернуть записку, которую передала мне маленькая служанка госпожи Галии. Честно говоря, я надеялся, что это письмо от Арсина, что он заметил мои чувства к нему и написал о том, что они взаимны, что он будет ждать и надеяться на встречу… В общем, сплошные розовые единороги и вечная любоффь. Но прочитанное письмо подействовало на меня, словно внезапно выплеснутое ведро ледяной воды. Мне писал не Арсин. Мне написала Галия. И она была на удивление лаконичной. На листке было всего пять слов, написанных красивым твёрдым почерком. Пять слов… пять кинжалов, каждый из которых безошибочно точно вонзился мне в сердце. «Держись подальше от моего сына». Вот что я прочёл, и сначала не поверил своим глазам. А потом мне стало так больно, что в глазах потемнело. Боль пришла сильной вспышкой, мне стало не хватать воздуха, я пошатнулся и вцепился в гриву Юлия, почувствовав, что сейчас упаду, что эта боль убьёт меня. Юлий обеспокоенно зафыркал, но в этот момент боль внезапно прошла. Рассеялись чёрные точки перед глазами, я вдохнул, выдохнул и понял, что могу вполне адекватно оценивать окружающую обстановку. Я потрепал Юлия по вздыбленной гриве и прошептал: — Всё в порядке… Гмых облегчённо всхрапнул, а мне вдруг показалось, что невидимые путы, сжимавшие моё сердце, растаяли. Образ Арсина теперь воспринимался без душевной боли. Да, мне было обидно и неприятно. Да, поступок госпожи Галии тёплых чувств не вызывал, но я задался вопросом: а почему Арсин так легко согласился уехать с матерью, даже не попытавшись поговорить со мной. Он же не дитя, вполне взрослый парень… Пусть даже несовершеннолетний по местным меркам, но достаточно взрослый, чтобы добиться у матери подобного одолжения. Но он этого не сделал. А значит — что? Либо он не заметил моей влюблённости, либо испытывал ко мне самое большее благодарность и не посчитал нужным объясняться вообще. И в первом, и во втором случае мне ничего не светило. И не светит. А что же касается поступка Галии… Да, со стороны это выглядит не особо красиво, но… Я сам вызвался исцелить Арсина? Сам. Плату в виде обошедшегося Галии в кучу денег Тишью получил? Получил. А то, что я попутно влюбился в исцелённого Арсина — это не проблемы Галии. Это мои проблемы, а у неё на будущее сына вполне могли быть свои планы. И женить сына на залётном Тайче, пусть и обладающем некими ценными умениями, в эти планы не укладывалась. Что ж, понятно, хоть и слегка противно… Дело-то насквозь житейское. После того, как я мысленно разложил ситуацию по полочкам, мне стало ещё легче, и я решил, что сейчас для меня главное — сдать Майтели на руки его матушке, а вот потом… Потом можно и вернуться. «Если к тому времени это будет для тебя актуально…» — ехидно прошептал внутренний голос, но я предпочёл не реагировать на эту подколку. Ещё чего не хватало — спорить с собственным подсознанием…***
Следующие несколько дней прошли на редкость спокойно и мирно. Мы прошли мимо земель М’Хшаа и стали медленно удаляться от них. Степной ландшафт сменился редкими островками леса, по уверению Сиджая Апонити приближались обжитые места, уже практически безопасные. Я проводил свои дни примерно одинаково — днём ехал вместе со всеми, слушал рассказы купцов и охранников, по вечерам рассказывал сказки и пел. Особым успехом пользовались короткие истории про хитрого Тайче, которые я рассказывал на днёвках. Истории эти были бессовестно переделанными анекдотами про того же Ходжу Насреддина, но никто из слушавших меня претензий по этому поводу не предъявлял, напротив, все ржали, как подорванные. И вообще — я со всеми перезнакомился, с Ингаром нас стало связывать нечто вроде дружбы, как и с Сиджаем Апонити, с остальными я поддерживал ровные приятельские отношения. Ночные беседы с Майтели тоже стали восприниматься как нечто постоянное и в чём-то приятное. Я учился некоторым новым заклинаниям, больше узнавал об окружающем меня мире и уже не был несмышлёным котёнком, которого пинком вышвырнули на большую дорогу. Всё было хорошо, но где-то внутри меня стало потихоньку зреть нехорошее предчувствие. Всё было слишком гладко. Слишком спокойно. Так не могло долго продолжаться. На днёвке, когда до Грамина остался один переход, я стал рассказывать одну из историй о неутомимом Ходже, слегка переиначив её на свой лад: — Погулял однажды хитрый Тайче в трактире с друзьями и почувствовал себя сильно утомлённым. Поэтому, следуя своему пути, он решил отдохнуть у дороги под раскидистым тенистым деревом и нечаянно заснул. И приснилось ему, что он умер. И решил хитрый Тайче — раз уж так случилось, то не будет он шевелиться и открывать глаза, как положено порядочному мертвецу. Сказано — сделано, закрыл он глаза и продолжил свой нечаянный отдых. И тут услышал он, как идут, переговариваясь между собой, несколько путников. Увидев хитрого Тайче, один из них вскрикнул: — Да это же Тайче! Мы только вчера слушали его на базаре! Неужели он мёртв? Хитрый Тайче даже не шелохнулся, и путники, уверившись в таком несчастье, решили отнести его в ближайшую деревню и достойно похоронить. Сделали они носилки, погрузили на них тело Тайче и отправились вперёд, вознося молитвы Небу. Тайче же продолжал лежать неподвижно, но вскоре вся процессия вступила на берег реки, которая, как знал Тайче, уже бывавший в этих местах, была весьма глубокой и бурной. И когда не знавшие брода путники направились к самому глубокому и самому опасному месту реки, он не выдержал, приподнялся на носилках и слабым голосом заявил: — О, путники! Когда я был жив, то переходил реку вооон у тех деревьев! Путники хором поблагодарили хитрого Тайче и отправились к указанным деревьям, продолжая возносить молитвы Небу… Концовка была встречена громовым хохотом, но неожиданно Ингар вскрикнул: — Смотрите, там, в степи! Они приближаются! Я пригляделся и действительно увидел на горизонте несколько смутных силуэтов приближающихся всадников. Всадников? Нет, это что-то другое… — Кентавры! — вскрикнул один из охранников. — Откуда они здесь взялись? — Неважно! — рявкнул Сиджай Апонити. — Повозки — в круг! Охрана! Приготовиться к бою! Я не понимал, что происходит, но решил, что старый Сиджай получше моего понимает в окружающей обстановке и бросился помогать слугам разворачивать фургоны, чтобы образовать хоть какую-то защиту между нами и нападающими. Что-то мне подсказывает, что они нас собираются не пряниками кормить. Но и впрямь — откуда здесь кентавры? — Не дай Небо, если это Дикие… — пробормотал слуга, которому я помогал. — Тогда точно драться придётся. И если не отобьёмся — беда будет. Я задумчиво кивнул, хотя опять мало что понял. Но не время сейчас для расспросов, ой не время. Охранники заняли круговую оборону с луками, молодые купцы и родственник почтенного Сиджая приготовили что-то вроде старинных кремнёвых ружей — оказывается, огнестрельное оружие здесь имелось, но только в таком, сильно устаревшем в моём мире варианте. Слуги, кстати, тоже вооружились чем бог послал — ножами, вертелами, дубинками и явно готовились продать свою жизнь подороже. Я тоже достал нож, хотя умом понимал, что главное моё оружие не в этом, и начал мысленно подбирать подходящую к случаю песню. Между тем кентавры приблизились на достаточное расстояние и остановились поодаль. Нападать они пока не намеревались, просто сгрудились все вместе, явно о чём-то советуясь. Я же, пользуясь случаем, разглядывал. Что сказать? Крепкое конское туловище с мощными ногами и длинным хвостом плавно переходило в мускулистый мужской торс, почти сплошь покрытый разноцветными татуировками. Кожа у кентавров была густо-смуглой, волосы — чёрными, заплетёнными во множество коротких косичек, глаза — тёмными, маленькими и близко посаженными, лбы — низкими, ноздри — широкими. Было в них что-то от неандертальцев, какими их изображал чешский художник Зденек Буриан*. На головах кентавров красовались странные головные уборы, сплетённые из листьев и более всего напоминавшие шляпы с полями, лица их были разукрашены, на шеях красовались ожерелья из когтей и клыков, что ещё больше добавляло им сходства с первобытными людьми. И все они были вооружены — луки, колчаны со стрелами, дротики и дубинки — эти существа явно уважали серьёзный подход к делу. Наконец от группы отделились двое — здоровенный кентавр вороного окраса и… и человек? Да, человек, в группе кентавров присутствовал человек, верхом на сером гмыхе, выглядевший рядом со здоровенными кентаврами невысоким и щуплым. Кто это такой, я рассмотреть не смог — человек старательно кутался в широкий плащ с капюшоном. И от него исходило отчётливое ощущение опасности. А ещё… Он чувствовался как-то неприятно и липко — ощущения были такие, словно схватился в темноте рукой за склизкую гниющую гадость. В руках кентавр и человек держали зелёные ветки — местный аналог белого флага парламентёров. — Не стрелять! — приказал Сиджай Апонити. — И глаз с этих прохвостов не сводить! Человек и кентавр подъехали совсем близко и остановились. Первым заговорил кентавр, голос его звучал зычно и грубо: — Мы будем говорить с главой каравана! Если мы договоримся, то не причиним никому вреда! Если нет — убьём всех! Милое начало… Переговорщик из кентавра никакой, поглядим, что дальше будет. — Я здесь главный! — сделал шаг из-за фургона Сиджай Апонити. — Говори! И не испытывай моего терпения — у меня много охранников, и они очень хотят утыкать тебя стрелами, Дикий! М-даа, похоже, тонкому искусству дипломатии они обучались за одной партой… И что здесь может пойти не так? — Нам нужен один человек из твоего каравана, глава… — спокойно пророкотал кентавр. — Выдай его нам и иди своим путём. Мы не тронем тебя. Та-ак… и почему мне сейчас как-то стрёмно стало? Ох, чует моя пятая точка неприятности… — И кто же тебе так нужен, что ты нападаешь на мирных путников, Дикий? — спросил Сиджай Апонити. — У меня нет лишних людей, а если бы и были — ты последний, кому я мог бы их выдать. — Этот человек — не твой, — отрезал кентавр. — У него свой путь. Отдай нам Тайче по имени Кири, и никто не пострадает. Ну вот, так я и думал. Я просто магнит, блин, для местных фриков! Кентаврам-то я зачем? — С какой стати? — ядовито спросил Апонити. — Я нанял Тайче до Грамина, значит, до той поры это мой человек. Он мне полезен, и выдавать его каким-то проходимцам с большой дороги я не намерен! — Тогда вы все умрёте, — спокойно сказал кентавр. — А Тайче мы всё равно заберём. — Отобьёмся, — уверенно ответил Сиджай Апонити. — Не впервой. Смотрите, как бы вам всем копыта не отбросить. Кентавр явно хотел что-то сказать, но тут человек поднял руку, и полуконь послушно замолк. А человек откинул капюшон и спокойно сказал: — Есть ли тут кто-нибудь, кто знает меня? — Кейрос… — тут же раздалось несколько голосов. — Кейрос… Это Кейрос… Кейрос? Так это и есть «брат» Варики? Тот самый, что чуть не погубил Гудала Джмелина и сумел вовремя покинуть дворец? Смазлив, что сказать. И, судя по надменной роже, явно привык почитать себя пупом земли. — Если узнали меня, то наверняка знаете, на что я способен. Я мог бы одним движением руки остановить ваши сердца, но сегодня я милостив! Мне нужен только Тайче и никто более! Оцените же моё милосердие, пока я готов вам его дать, выдайте мне Тайче и проваливайте. Я всё ещё хочу решить дело миром. — Договор дороже золота, — наставительно сказал Сиджай Апонити. — Мы заключили договор, и я его не расторгну. Я старый человек, и всё, что у меня есть, — это моя безупречная репутация. Все знают, что семья Апонити не разрывает единожды заключённых сделок. Ты не получишь Тайче. Я всё сказал. — Всё? — разъярился Кейрос. — Так сдохни же, старый дурак! И тут с его пальцев сорвалась ветвистая синюшная молния, нацеленная прямо в грудь Сиджаю Апонити. *Зде́нек Бу́риан (чеш. Zdeněk Burian; 11 февраля 1905 — 1 июля 1981) — чешский художник, иллюстратор и реконструктор. Широко известен множеством работ палеонтологической тематики, воспроизводящих ландшафты доисторических эпох, ископаемых животных и древних людей