***
До темноты мы двигались в хорошем темпе и всё-таки сумели достигнуть места ночлега, намеченного Сиджаем Апонити. Вторая половина дня была трудной, гмыхи весь путь бежали, поэтому слуги не просто распрягли их и отпустили пастись, а стали вываживать некоторое время, и только потом позволили напиться и отпустили. Я то же самое проделал с Юлием, на что он только фыркал насмешливо, но и он, и я понимали, что нам чужое внимание не нужно. Пока я был занят Юлием, подоспел ужин, а после него народ, несмотря на усталость, стал требовать рассказ о моём состязании с Кейросом. Мне было нетрудно, я рассказал всё практически полностью, опустив только то, что Подземельный Ужас объявился не без моего участия. Слушатели мои были в полном восторге, так что и я стал чувствовать себя менее уставшим и решил на сей раз познакомить их с пушкинским шедевром в моём вольном переложении. — Далеко-далеко, в мире за сотню миров от этого жила на берегу большого синего моря одна престарелая чета рыбаков. Муж ловил рыбу, жена же вела хозяйство и пряла пряжу. И было у них всего имущества ветхая землянка да разбитое корыто. И вот пошёл однажды старик на берег моря… История о чудесной рыбе, исполняющей желания, увлекла слушателей не меньше, чем прочие рассказанные мной истории. Народ шумно реагировал на склочную старуху и терпеливого старика, а когда они в самом конце сказки остались у разбитого корыта, все дружно вздохнули, а кто-то из охранников разочарованно свистнул и выдал: — Нет, я понимаю, за что чудесная рыба наказала старуху. Но старика-то за что? Он же действовал по чужой указке! Он не виноват! — Тайче очень правильную историю рассказал, — заявил Сиджай Апонити. — Нельзя гневить могущественные силы, требуя невозможного. И для того, чтобы быть хорошим человеком, нужно не просто не делать зла. Надо делать добро и свою голову на плечах иметь. Старик должен был сразу сказать своей сварливой жене, что уже получил награду и другой ему не нужно, а не приставать к чудесной рыбе с требованиями старухи. Это ведь он спас рыбу, она-то к этому спасению никакого касательства не имела. Народ почесал в затылках и согласился. Да уж, а старый купец разобрался с пушкинским сюжетом почище иных литературоведов из моего мира. И я решил завершить своё выступление, тронув струны тракки и заведя куда более весёлый мотив: — В королевстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился дикий вепрь огромадный, То ли буйвол, то ли бык, то ли тур… Там король страдал желудком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил, А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес уводил… И король тотчас издал три декрета: Зверя надо говорит одолеть, наконец, Вот кто отчается на это, на это, Тот принцессу поведет под венец… А в отчаявшемся том государстве Как войдешь, дык прямо наискосок В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший, но опальный стрелок. На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили меды, и тут Протрубили во дворе трубадуры, Хвать стрелка, и во дворец волокут… И король ему прокашлял: «Не буду Я читать тебе моралей, юнец, Ну, если завтра победишь чуду-юду, То принцессу поведешь под венец». А стрелок: «Да это что за награда?! Мне бы выкатить портвейну бадью… А принцессы мне и даром не надо — Чуду-юду я и так победю…» А король: «Возьмешь принцессу, и точка!!! А не то тебя раз-два — и в тюрьму, Ведь это все же королевская дочка!»… А стрелок: «Ну, хоть убей, не возьму». И пока король с ним так препирался, Съел уже почти всех женщин и кур И возле самого дворца ошивался Этот самый то ли бык, то ли тур… Делать нечего — портвейн он отспорил, Чуду-юду уложил и убег… Вот так принцессу с королем опозорил Бывший лучший, но опальный стрелок…* Народ после этой песенки хохотал так, что даже ко всему привычные гмыхи, флегматично уничтожавшие сочную траву, шарахнулись в стороны. — Ну, спасибо, Тайче! — Рассмешил! — Давно я так не веселился! — кричали мне люди, расходясь спать. А я подумал, что дело тут даже не в художественных достоинствах истории, спетой когда-то Владимиром Семёновичем, а в том, что всех наконец-то отпустило напряжение, в котором они пребывали с момента появления кентавров, Кейроса и Подземельного Ужаса. А я отправился спать в тот самый фургон с коврами и заснул сразу же, как только коснулся головой мягкой скатки. Майтели на сей раз встретил меня в новом антураже. Зелёный лужок, посреди него — белая беседка с колоннами, устланная толстым пушистым ковром, по которому были разбросаны подушечки с кисточками. Сам же Майтели невозмутимо парил в воздухе посреди беседки и при этом умудрялся потягивать тёмно-синее вино из высокого хрустального бокала. — И к чему сия мизансцена? — поинтересовался я, усаживаясь по-турецки на ковёр. Майтели небрежно щёлкнул пальцами, и у меня в руке материализовался точно такой, как у него, бокал радужного стекла. — Спиться не боишься? — С тобой запьёшь! — ответил Майтели, впрочем, довольно благодушно. — Ты хоть понимаешь, что выкинул? — Ээээ… вызвал милую подземную змейку? — невинно ответил я, пробуя вино. Несмотря на необычный цвет, оно оказалось вкусным, и я сделал ещё глоток. — Кстати, а что это вообще за… за существо? — Местные именуют его Подземельным Ужасом, — мило улыбаясь ответил мне Майтели. — Спасибо, я в курсе, — парировал я. — А уточнить? — Одно из созданий, появившихся, когда погиб старый мир и стал возникать новый, — ответил Майтели. — Как Небесная Волчица? — уточнил я. — Примерно так, — ответил Майтели. — Я точно знаю про это существо три вещи. Он разумен. Он обладает огромной магической силой. С ним не стоит ссориться. Тебе сказочно повезло, Кири, что он не обратил на тебя внимания. А ведь мог бы и прихватить… вместе с Кейросом. — Зачем? Или все россказни про его непомерные сексуальные аппетиты — правда? — Правда, — невозмутимо ответил Майтели. — Он способен долго и неутомимо заниматься сексом с пленниками в своём втором облике, чтобы выяснить, кто может от него понести… — Кхм… В смысле — забеременеть? — для того, чтобы прийти в себя, я сделал большой глоток из бокала, и тут же почувствовал, что после этого вполне могу воспринимать прочие выверты окружающей действительности. — Что, здесь женщинами вообще не принято пользоваться… в этом смысле? Майтели расхохотался: — Да принято, принято! Очень многое, как в твоём прежнем мире! Но есть отдельные нюансы… Видишь ли, Подземельный Ужас — глава подобных себе и их же общий предок. — Чего? — вырвалось у меня. — Так он такой не один? — Здешняя земля хранит немало тайн… — неопределённо ответил Майтели. — Эти существа умеют хорошо скрываться. Они живут под землёй, на поверхности не появляются, с наземными расами им делить нечего. И вообще — они мирные существа и вовсе не желают привлекать к себе внимания. — А Ужас? — удивился я. — А Ужас — дело другое. Он единственный периодически показывается на поверхности, похищая пленников. Когда набирает необходимое количество — вновь пропадает на годы. — И зачем ему пленники? — вздохнул я. — Так я же объяснил, — буркнул Майтели. — Размножается он так. Во время долгого и интенсивного секса он делится с пленниками магией, и у некоторой их части в теле образуется плодное вместилище. Они вынашивают яйца, много, до тридцати штук за раз. Спустя некоторое время яйца покидают плодное вместилище… да-да, не морщись, именно так, как ты подумал… и некоторое время Подземельный Ужас охраняет кладку, напитывая её своей магией. А потом из яиц появляются его потомки — и вот они как раз двуполы, и дети у них получаются вполне естественным путём. — Эмм… понятно… — выдавил я. — А что дальше происходит с… с пленниками? Их убивают? — Видишь ли, — вздохнул Майтели, — от долгого секса с Подземельным Ужасом у них буквально крышу сносит… ну и тело перестраивается. На поверхности они жить уже не могут, так и остаются в подземных городах… в разном качестве. Так что можешь не волноваться — Кейроса ты больше не увидишь никогда. — А ты-то с чего такой радостный? — удивился я. — Или этот Кейрос — твой враг? — Есть причины… — уклончиво ответил Майтели. — Видишь ли, я окончательно убедился, что не потерял собственную магию, то есть смог отделить её от твоей. Так что теперь в этом теле не только две души, но и две разные магии. А это значит, что, когда матушка создаст мне подходящее тело, я буду сильнее прежнего. И Майтели допил своё вино и ласково улыбнулся. А я подумал, что враги Майтели здорово просчитались, и что самоубиться для них, когда Май внезапно воскреснет, будет куда приятнее и безболезненнее, чем дожидаться визита этой нежной лилии… — Тебе пора, Кири, — ласково улыбнулся Майтели. — Уже утро. Просыпайся. Я протянул Майтели пустой бокал, он принял его и неожиданно прикоснулся пальцами к моему запястью. Провёл. И резко убрал руку. Так что я открыл глаза с вопросом: «Что это было?»***
Как обычно, думать на отвлечённые темы мне пришлось недолго — возникла обычная утренняя суета, но я заметил, что все в караване непривычно оживлены. — В чём дело, Ингар? — спросил я приятеля-охранника. — Все кажутся такими… радостными. — Немудрено, — ответил Ингар. — Сегодня к полудню мы достигнем границ Грамина. Самый опасный участок пути кончился… и мы все живы. — Бывало иначе? — спросил я. — Бывало, — согласился охранник. — Много есть желающих поживиться за чужой счёт. Почти каждый раз кто-нибудь в караване погибает — охранник, слуга… а порой кто-то из купцов. А на этот раз… Велика удача Тайче. — А я-то здесь при чём? — удивился я. Ингар лишь загадочно улыбнулся и махнул рукой. А через несколько минут караван тронулся в путь. Я радовался вместе со всеми — солнечному дню, собственной удаче и тому, что никто из каравана не погиб. И если бы я знал, что ждёт меня в Грамине, то предпочёл бы завернуть в гости к М’Хшаа… *Владимир Высоцкий.