Лилия долин

Старый Варлах, содержатель постоялого двора, быстренько распределил всех на ночёвку. Сиджай Апонити и другие купцы получили отдельные комнаты, личные слуги остались ночевать при них. Охранников разместили в общих комнатах по три-четыре человека, остальных слуг — в пристройке, расположенной с задней стороны постоялого двора. Мне, к моему удивлению, тоже досталась отдельная комната, пусть и совсем небольшая, в неё помещались только кровать, столик и стул. Но кровать была достаточно широкой, с чистым и приятно пахнувшим бельём, стены украшали простенькие плетёные коврики, несколько однообразные, но милые, такой же коврик, но побольше, был постелен у кровати, за занавесью я обнаружил нишу с полками, куда и поместил свой мешок и тракку. Пахло в комнате хорошо — какими-то травами, на столике стояли глиняный кувшин с напитком, глиняный стаканчик и блюдо с имбирными пряниками. После того, как я осмотрел комнату, появилась служанка в белой блузке и белом же фартучке, фасон одежды напоминал тот, который я уже видел в Джмелине, только юбка девушки была не синей, а в жёлто-коричневую клетку, да традиционные бусы не красными, а собранными из золотистых шариков. И да, на голове служанки был странный головной убор — маленькая круглая шапочка, с которой со всех сторон свешивалась плотная белая вуаль, оставлявшая открытыми одни глаза. Так что ни причёски, ни цвета волос, ни лица девушки я так и не разглядел. Хотя глаза были хороши — тёмные, с длинными ресницами. Девушка назвалась Шаканами, сообщила, что готова помочь господину Тайче в любых вопросах (при этом она стрельнула глазами, в сторону кровати, но, увы, тут ей ловить было нечего), не дождалась ответной реакции и добавила, что может забрать в стирку грязную одежду, если таковая у господина Тайче имеется. У меня имелась — та самая, что я снял после купания и хотел попозже очистить заклинаниями, но потом решил отдать её служанке — уж больно приятно пахло бельё на кровати. Так что я вытащил из мешка ношеную одежду, проверил карманы и вытащил из одного из них ту самую глиняную свистульку, которую подарил мне паучий малыш. Свистульку я машинально засунул в карман, а одежду отдал Шаканами. Девушка ещё раз мило мне улыбнулась и сказала, что ужин уже почти готов, и я могу спускаться в обеденный зал. А потом спросила, правда ли, что мои дивные сказания будут не только для караванщиков, но и для всех желающих. Я подтвердил, и Шаканами аж в ладоши захлопала на радостях. Я вежливо поблагодарил девушку и сказал, что сейчас спущусь, так что она присела, склонив голову, и выскользнула за дверь. А я присел на кровать и задумался. Было два момента, которые мне сильно не нравились в этом чудесном и мирном Грамине. Во-первых, моя чуйка твердила об опасности, и успокаиваться не собиралась. Правда, это самое чувство опасности было неясным, приглушённым, но свербело и зудело, как незаживающая ссадина. И, во-вторых — Тайче. С чего это вдруг свободные скитальцы Тайче перестали посещать Грамин? Какие-то запреты короля? Но нет, если бы это было так, стражники бы знали и завернули бы меня ещё на подходе. Не дошли ещё строгие приказы? Ага, за девять с лишком седмиц не дошли. Тем более что Тайче перестали посещать Грамин примерно с того момента, как я оказался в теле Майтели. Это совпадение или звенья одной цепи? С другой стороны — путь через Грамин предложил сам Майтели. Если бы мне что-то угрожало… не думаю, что Майтели послал бы меня туда, где была явная опасность. Или другие пути были ещё хуже? Ладно, проблемы нужно решать по мере их поступления… И я быстро вышел из комнаты, чтобы спуститься по лестнице в обеденный зал. Запахи там витали… умопомрачительные. Нет, в еде я не переборчив, и всё, что готовили слуги на привалах, мне нравилось. Но одно дело — походная готовка, другое — настоящая кухня. Так что рот у меня моментально наполнился слюной, и я быстренько подсел к столику, от которого мне махал рукой Ингар. Едва я уселся рядом с ним, как шустрые служанки, среди которых была и Шаканами, начали разносить блюда, ловко таская тяжёлые подносы. На нашем столике последовательно появились румяные поджаристые лепёшки, нарезанные овощи и несколько мисочек с разнообразными соусами, в которые эти овощи надлежало обмакивать, тарелки с горками отваренного и обжаренного растения, чем-то напоминавшего нашу картошку, горшочки с мясным рагу, сыр, большие поджаристые куски какой-то птицы, большие кувшины с местным слабоалкогольным напитком и много разных пирогов и пирожков со всевозможными начинками. В общем, я очень быстро понял, что даже если только понадкусываю всё это изобилие, то после ужина не смогу издать ни звука — помру от пережора. А вот охранники лопали, как не в себя. С другой стороны, каждый из них мощнее меня в два раза, так что и еды им требуется побольше. Я отведал рагу, отрезал себе мяса, попробовал жареной «картошки», пару пирожков, немного овощей с разными соусами и понял, что наелся. Поэтому я просто откинулся на стуле, лениво цедя местный напиток — что-то вроде браги, только на вкус поприятнее — и стал наблюдать за залом. Старый Варлах, похоже, был доволен. Нынче вечером в его заведении был аншлаг, и не только за счёт караванщиков. Большую часть столиков заняли местные мужчины, тоже заказавшие себе кое-что из еды, ибо просто сидеть за пустым столиком считалось неприличным. А когда, наконец, все шедевры местной кухни были уничтожены, Сиджай Апонити откашлялся и громко сказал: — Тайче Кири! Помнится, ты обещал нам показать своё несравненное искусство и потешить нас необычной историей. — Охотно, — ответил я, поднявшись и выйдя на середину зала. — Но для начала я хотел бы вам рассказать короткую историю о хитром Тайче. А что? Запас анекдотов про Ходжу Насреддина у меня был неиссякаемый… Караванщики одобрительно засвистели, местные с любопытством уставились на меня, и я начал: — Однажды некий погонщик гмыхов обратился к хитрому Тайче: — О, хитрейший, объясни мне одну вещь, иначе я сойду с ума. Мне дали десять гмыхов для перегонки в другой город, и я отправился в путь. Перед дорогой я их пересчитал, их было десять. Я сел на гмыха, и мы поехали. По дороге я решил вновь пересчитать гмыхов, и, к моему ужасу, их стало девять. Тогда я решил сделать привал, спешился, и снова пересчитал свое стадо, их вновь было десять! С облегчением я вновь тронулся в путь, но когда решил снова пересчитать гмыхов, их опять было девять! И так каждый раз, и всю дорогу, в пути их всегда девять, а на привале десять. Взгляни сам, о Тайче, и скажи, сколько ты здесь видишь гмыхов? — Одиннадцать, — ответил хитрый Тайче, — закончил я. На некоторое время наступила тишина, как обычно, доходило до местных долго. Но уж когда дошло… Я всерьёз стал опасаться, что на постоялом дворе рухнет потолок. Караванщики успокоились быстрее, они-то к моим историям про хитрого Тайче уже попривыкли, а вот некоторых местных пришлось водичкой отпаивать. А когда все успокоились и умолкли, я, успевший сходить наверх за траккой, тихонько перебрал струны и заговорил снова: — Это была просто присказка, а сейчас — история… В одном городе за сотню миров от этого жил бедный юноша, зарабатывавший себе на жизнь шитьём. Заработок его был невелик, и он еле сводил концы с концами. И вот однажды… Я определил правильно. Конечно, местные приняли бы из моих уст любую историю, но им явно хотелось от души посмеяться. И рассказ про храброго портняжку, побившего семерых одним ударом и сумевшего хитростью одолеть великана, зашёл просто на «ура». После того, как я закончил, Шаканами с подносиком обежала зрителей, и я увидел, как местные бросают на поднос деньги. — Возьми, господин Тайче, — сказала девушка, протягивая мне подносик. — Это тебе. — Но я не… — начал было я, но тут Сиджай Апонити махнул рукой, и я замолчал. — Господин Тайче благодарит вас за дары от чистого сердца, — величественно кивнул купец. — Прости, он слишком долго говорил и теперь хочет промочить горло. Я ничего особо не понял, но решил, что купец плохого не посоветует, поэтому склонил голову и коротко кивнул. Мне тут же поднесли местной бражки, я сделал глоток, и тут один из местных спросил: — А что это такое у господина Тайче? Неужто тракка? — Тракка, — ответил я. — Она досталась мне по случаю и с тех пор путешествует со мною. Но только мне доступно умение извлекать из неё радующие слух звуки. Местные оживились и попросили меня продемонстрировать это умение. Я искоса взглянул на Сиджая Апонити, тот чуть заметно прикрыл глаза, и я согласился. И запел: — Там, за третьим перекрестком И оттуда строго к югу, Всадник с золотою саблей В травы густо сеет звезды. Слышишь, гроздьями роняет небо Из прорех зерно стальное, Горные лихие тропы Покрывая пеленою. Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло. Лукавый, смирись — Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло. Там у третьего причала Сизый парус, парус белый, Делят небо от начала До рассвета рваной раной, Слышишь? Море омывает шрамы, Посыпает крупной солью Струпья цвета бычьей крови, Словно память древней боли. Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись — Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло. Там у третьего порога, За широкою ступенью, Верно шелковые камни, Бьется надвое дорога, слышишь? Правый путь ведет на пристань, Путь окружный — в горы, к югу, Но на свете нет дороги, Чтобы нас вела друг к другу! Дороги сплелись В тугой клубок влюбленных змей, И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло… Лукавый, смирись — Мы все равно тебя сильней, И у огней небесных стран Сегодня будет тепло.* Тракка издала последнюю трель и замолкла. Тишина в зале настала такая, что можно было резать ножом. Я уже было подумал, что промахнулся с песней, хотя внутреннее чутьё обычно не подводило, но тут меня просто оглушило восторженным свистом и криками. — Девочка, давай свою посудину! — громко скомандовал один из зрителей — в богато расшитой куртке и шляпе с радужными перьями. На шее у него болтался массивный бронзовый ключ — видимо, какая-то местная шишка. Шаканами тут же подбежала к нему с подносиком, и мужчина бросил на него несколько серебряных монет. — Не жалко! — воскликнул он. — Словно душа проснулась! Вслед за ним стали бросать монеты и остальные. Правда, в основном преобладала медь, но всё равно получилась солидная горка — больше, чем в первый раз. Я снова хотел отказаться, но Сиджай Апонити незаметно покачал головой — нельзя, мол. После этого народ выпил ещё по кружечке местной бражки и начал расходиться, оживлённо обсуждая увиденное и услышанное. А монеты Шаканами ссыпала в полотняный мешочек и протянула мне. Вместе с уже полученными вышло солидно, весил мешочек прилично, так что подошедший трактирщик добродушно прогудел: — Давай-ка я их тебе поменяю. Такую гору меди унести сложно. Я тебе лучше двойных серебрушек дам, их куда меньше выйдет. — Спасибо, уважаемый, — поблагодарил я его. — Только оставьте немного меди на размен, мало ли что. — Это так, — согласился трактирщик. — Тебе каких серебрушек дать, господин Тайче — местных, граминских али ещё каких? — Если есть ассилийские, то можно и их, — ответил я. — В Ассилию собрался? — так же добродушно спросил старый Варлах, но что-то меня в этом вопросе насторожило, и я ответил, припомнив один из рассказов Майтели: — Да нет, подарю кое-кому. На монисто. Ассилийские серебряные монеты делались не из чистого серебра, а из какого-то розоватого сплава, что на их ценность никак не влияло. Наоборот, в некоторых местах они ценились даже больше. А всё потому, что были красивы и кое-где в Джмелине крестьянские девушки делали из них ожерелья — мониста. На свадьбе у всякой уважающей себя невесты непременно должно было быть хоть одно монисто на шее — это показывало зажиточность семьи и служило финансовой поддержкой женщине, ибо мониста считались неделимой личной собственностью. — Ай, греховодник! — шутливо погрозил мне пальцем Варлах и споро пересчитал монетки, взамен подкинув мне десятка полтора крупных и более тяжёлых, чем обычные серебряных монет — так называемых двойных. И да, ассилийские монеты реально выглядели красиво — с блестящей розоватой поверхностью и отчеканенной на ней морской черепахой — знаком того, что Ассилия — торговая морская держава. На обратной стороне монеты было стилизованное изображение цветка, в общем — как ни переверни, а монисто получилось бы шикарное. Я поблагодарил Варлаха и отправился спать, сославшись на усталость. Но хозяин постоялого двора окликнул меня и заявил, что купальня готова и в ней ещё довольно тёплой воды. Против такого я устоять не мог, хоть и мылся днём в озере. Так что, ещё раз поблагодарив гостеприимного Варлаха, я отправился в купальню. Купальня оказалась просторным помещением со стоящими рядком огромными бочками. От нескольких поднимался парок. Материализовавшаяся из ниоткуда Шаканами тут же скромно опустила глаза и предложила свои услуги по части помывки. — Только помывки и ничего более, — строго предупредил я и, не чинясь, сбросил одежду и по лесенке залез в исходящую паром бочку. Шаканами в этот момент деликатно отвернулась и приступила к делу только тогда, когда я полностью обосновался в тёплой воде. Девушка и впрямь оказалась опытной банщицей. Она помыла мне голову, размяла плечи, и я почувствовал себя просто заново родившимся. Пока я вылезал из бочки и вытирался, Шаканами принесла мне белый длинный халат из мягкой ткани и напросилась расчесать волосы. Я согласился. Довольно длинные волосы уже начинали мне причинять некоторые неудобства, но Майтели и Юлий наперебой твердили мне, что стричь их нельзя, что стрижеными ходят только крестьяне, рабы и каторжники, так что пришлось смириться с тем, что в этом мире волосы ниже плеч — неотъемлемый признак свободного человека. Пока же Шаканами расчёсывала меня и вздыхала, а когда я спросил о причине столь меланхолического настроения, грустно ответила: — Господину Тайче легко говорить — он свободен, как птица, летает, где хочет, и не зависит ни от кого, потому что он — мужчина. А бедной девушке приходится отрабатывать родительские долги, которые они наделали, чтобы справить свадьбу моего брата. А когда долг будет отработан, то мне уже нельзя будет выйти замуж за приличного человека — разве что какой-нибудь вдовец с детьми возьмёт и то только каэнах… — А что такое каэнах? — спросил я. — Жена по контракту, господин, — грустно ответила Шаканами. — Когда дети вдовца подрастут, брак будет расторгнут, и хорошо, если мне выделят хоть какое-то вспомоществование. А без этого… Я даже не знаю, что буду делать. Я неграмотна, не знаю никакого ремесла… да и нельзя у нас женщине заниматься ремеслом… только если в семейном деле. Хорошо, если я буду в силах наняться служанкой, а если нет — придётся у храма милостыню просить. Ах, если бы господин взял меня с собой… — А как же родительские долги? — спросил я. — А долги теперь пусть брат отдаёт, — отрезала девушка. — Это была ЕГО свадьба. А у меня не будет никакой. — Мне жаль огорчать тебя, — вздохнул я, — но путь Тайче опасен, а скитания по дорогам — не лучшее занятие для молодой девушки. Но если всё и в самом деле так плохо, то ты можешь сбежать в Грамин и поискать счастья там. — Да… — задумчиво произнесла Шаканами, — я скопила четыре двойных серебрушки, этого может хватить на дорогу до Грамина. Но кто же возьмёт в караван женщину? — Оденься мужчиной, — предложил я. — Я слыхал, что одна из принцесс любит такие переодевания. Или попробуй уговорить помочь тебе купчиху по имени госпожа Галия, когда она придёт с караваном. Придумай что-нибудь ещё. Если тебе так претит жизнь, на которую тебя обрекли — борись! Возьми свою жизнь в свои руки. Помни, что сильного судьба ведёт, а слабого тащит. Что тебе терять? — Господин Тайче прав, нечего, — отозвалась девушка, и голос её странно дрогнул. — Спасибо, господин Тайче, я воспользуюсь твоим советом. Я ведь такая не одна… Ого… кажется, в отдельно взятом Грамине феминистки появятся куда раньше, чем это позволит развитие общества. Впрочем… так здешним мужчинам и надо. Сами напросились. Нельзя так с женщинами. В общем, после купания я хотел только одного — лечь в свою постель и выспаться. Но, увы, стоило моей голове коснуться подушки, как дверь в комнату распахнулась. И я с удивлением уставился на стоящую на пороге ослепительно красивую черноволосую девушку в зелёном, вышитом золотом мужском костюме. — Вот я и нашла тебя! — бесцеремонно заявила эта красавица. — Собирайся, или я применю силу! *Мельница