Лилия долин

Я закончил петь, и на некоторое время в комнате повисла тишина. — Я… — неожиданно сказала Ракамерати. — Я не поняла… — Какие же вы бестолковые, смертные, — раздался негромкий ехидный голос. Гайнерт тут же вскочил, заслоняя собой Альзе, а в руках принцесс появилось оружие. Метательные ножи у Ракамерати и что-то вроде короткой многохвостой плети у Ракамераны. — Расслабьтесь, смертные, я пришёл не со злом, — прозвучал тот же голос, и прямо посреди комнаты появилась стройная юношеская фигура. Появлялась, точнее, проявлялась, она постепенно, как Чеширский Кот в сказке про Алису. Сначала силуэт, потом очертания стали приобретать телесность, потом проявились черты лица, одежда, волосы… — Данунах! — вырвалось у меня. — Ага, признал, значит, — улыбнулся незнакомец. — Да, прискорбно, что только Тайче, следующие Пути, помнят мой истинный облик. Облик, кстати, был шикарный. Данунах оказался огненно рыжим, с яркими зелёно-голубыми глазами, точёными чертами лица и губами, вырезанными в форме Купидонова лука. А роскошная копна буйно кудрявых волос, небрежно собранная на затылке ремешком, повергла бы в уныние любую красавицу, озабоченную собственной внешностью. Причём облачён был бог весьма просто — светлая рубашка, мягкие штаны, удобные сапоги и кожаный колет. С пояса свешивался короткий меч, за спиной был закреплён тул со стрелами и луком. На плечи бога был накинут плащ с капюшоном, причём цвет плаща переливался всеми оттенками голубого и зелёного — изумительное зрелище. Единственным предметом роскоши, кроме явно непростого плащика, была серьга с огромным изумрудом, оправленным то ли в платину, то ли в белое золото. Изумруд рассыпал по стенам зелёно-золотистые просверки и казался не просто камнем… Он ощущался странно живым… Но я не стал раздумывать и задавать лишних вопросов. Боги — они существа капризные и переменчивые, сегодня ты у них в милости, а завтра… Спасибо, конечно, Данунаху, что лично явился всё объяснить, а то мне (видимо, от усталости) будет сложно облечь в слова свои внутренние ощущения. Между тем Данунах сотворил себе прямо из воздуха золочёное кресло, преспокойно уселся в него и кивнул Гайнерту и его семейству: — Садитесь. Тем более, что королеве Альзе сейчас волноваться не стоит. Ей нужно беречь себя пуще глаза, поскольку у неё появится долгожданный Наследник. И ты, Кири, присядь. — Наследник? — выдохнул Гайнерт. — Но это значит, что проклятие снято? Данунах пожал плечами: — Вы, смертные, порой себе такого накрутите, что даже я, Бог Путей, не всегда разобраться могу. Но да, насчёт этого можешь больше не беспокоиться. Песня Тайче однозначно помогла. У тебя будет сын… и твоя задача не вырастить из него избалованную копию вот этого субъекта. И он кивнул в сторону неподвижно сидящего Исанто. — Хотя, надо признаться, что с дочерьми у тебя получилось неплохо. Девочки, конечно, не без недостатков, но именно такие, как они, смогут всколыхнуть ваше болото. Идите своим путём, юные принцессы, как и советует вам эта песня. Не обещаю, что он будет лёгким, но это будет ваш путь. Песня Тайче говорит об этом ясно… — Но мы… — начала Ракамерана. — Вы девушки, — спокойно сказал Данунах. — Очень красивые девушки, которым нужно больше уважать себя и свои желания. Только тогда, когда вы примете себя, вас примут и другие… У вас всё будет хорошо, поверьте Богу Путей… — Спасибо… — прошептал Гайнерт. — Ты не хочешь меня ни о чём попросить? — чуть изогнул красивые губы в улыбке Данунах. — Если у меня будет Наследник от моей любимой жены и мои дочери будут счастливы — сказал Гайнерт, — то мне больше ничего не нужно. С остальным я справлюсь сам. — А за брата попросить не хочешь? — неожиданно взгляд Данунаха стал внимательным и острым. — Хочу, — ответил Гайнерт. — Но не могу. Все эти годы я постоянно мучился, думая о том, что Исанто начал становиться чудовищем из-за моих действий… из-за того, что он потерял по моей вине… но сейчас я наконец-то понял, что Исанто и был таким, когда произошло то, что произошло… Можно, я спрошу Исанто? — Спрашивай, — кивнул Данунах. — И он не сможет солгать тебе. — Брат… — с болью в голосе спросил Гайнерт. — Ты ведь помнишь наш разговор… тогда, много лет назад? Скажи, сейчас, если бы время можно было повернуть вспять, как бы ты поступил? Зная, к чему это приведёт? Исанто замялся. Я видел, как изо всех сил пытается не произнести ни слова, но… — Отвечай брату, смертный, — прошипел Данунах. — Отвечай правду! Исанто прорвало: — Да, я поступил бы по-другому! Я бы трахнул эту сучку как можно раньше! А потом милостиво уступил бы её тебе — и мне грела бы душу мысль, что твой старший ребёнок, возможно, совсем не твой! А она бы молчала, правда, Альзе, милая? Ты бы молчала, чтобы не разрушать в сердце моего слюнтяя-братца твой идеальный образ… и периодически допускала бы меня к телу, чтобы молчал я! Как жаль, что я не додумался до этого тогда! В глазах Гайнерта появилось отчётливое желание убивать… и убивать с особой жестокостью, но он сумел сдержать себя. Вот же выдержка у мужика. Уважаю. Зато не сдержалась Ракамерати. Она подлетела к Исанто и замахнулась… Но потом опустила руку и сказала: — А я ведь хотела помочь тебе. Но сейчас… Мне противно прикасаться к тебе, противно находиться рядом с тобой. Ты просто мерзость. И Ракамерати развернулась и подошла к матери, обняв её. Но Альзе ласково поцеловала дочь в щёку и отстранила её, гордо выпрямившись. — Ты подлец, Исанто, — спокойно сказала она. — Но тут ты просчитался. Я бы никогда не осквернила себя, ложась с тобой в постель. Я наложила бы на себя руки, но никогда не согласилась бы быть с тобой. Так что твои мечтания никак не могли осуществиться. Исанто хотел что-то сказать, и вряд ли это было что-то тёплое и душевное, но тут вмешался Данунах: — Умолкни, смертный. Ты уже сказал всё, что мог. Ты стал рабом своих страстей, и конец твой будет печальным и закономерным. Но до этого ты успеешь вспомнить каждый свой поступок и раскаяться в нём. Ибо без раскаяния нет очищения. Но это уже не моя епархия. И Данунах взмахнул рукой, а Исанто завалился в кресле набок. И тут я увидел, как от его макушки отделилась сверкающая крохотная искорка и, совершив пируэт в воздухе, растаяла. — Что это значит? — спросил Гайнерт, быстрее всех пришедший в себя. — Я послал душу Исанто туда, где ей самое место. И теперь ею займётся сила, куда более могущественная, чем я, — спокойно сообщил Данунах. — Тело же пока останется здесь. — Но он дышит, — охнула Ракамерана. — Он словно спит… — Да, — ответил Данунах, — только он никогда не проснётся. Король, тебе ведь не нужны неприятности в виде внезапно почившего брата? А так всё в порядке — жив, дышит, пищу принимать может, если его кормить и если за ним ухаживать, то может протянуть долго. Только вот строить козни и участвовать в заговорах больше не сможет. И ни один Тайче больше не погибнет по его вине. — Это только тело… без души… — прошептала Альзе. — Страшное наказание… — Именно так, королева, — кивнул Данунах. — Но тебе не стоит переживать о его душе. Когда она пройдёт очищение, то Исанто переродится в другом теле. И у него будет свой Путь. Альзе скорбно вздохнула и покачала головой. — У тебя доброе сердце, королева Альзе, — сказал Данунах. — Ты знаешь, что дети нуждаются в любви, даже если они совершают поступки, которые не нравятся их родителям. Твои дочери пойдут своим путём… и именно с них начнутся те перемены, которые необходимы Грамину. Но я и так сказал слишком много. Прими мой дар, королева. Он даст защиту тебе и твоему ребёнку, пока ты носишь его, ибо женщина, носящая дитя, особенно беззащитна. И Данунах протянул Альзе совершенно обычную просверлённую пёструю гальку на тонком кожаном шнурке. Вот только сила от этой «гальки» чувствовалась немалая. Ага, местный божественный Пантеон решил подстраховаться — всё правильно, жизнь штука сложная, а порой и смертельная. — Кстати, — светски небрежно заметил Данунах, — Тайче Кири находится под моей личной защитой. Не советую никому пробовать обижать его. — Да я и не собирался, — развёл руками Гайнерт. — Напротив, отблагодарить хотел… — Я к тому, — заметил Данунах, — что моё покровительство — строжайшая тайна. И подмигнул при этом, зараза. Принцессы ехидно улыбнулись и переглянулись. Вот же ж… Теперь через пару часов об этой «строжайшей тайне» весь Грамин будет знать… С другой стороны — а что в этом плохого? Лишний раз никто не полезет, может, остаток пути я проделаю максимально быстро, не влезая в местные интриги? — Прощайте, смертные! — заявил Данунах, убедившись, что его все поняли, как надо, и стал медленно таять в воздухе. По частям, как Чеширский Кот. Нет, наверное, Льюис Кэрролл был магом и точно встречался с Данунахом, а потом наделил такой фишкой своего литературного героя. А может — просто совпадение… Последней, как и у Чеширского Кота, растаяла улыбка. Только вот висящие в пустоте губы ехидно изогнулись и пробормотали, обращаясь ко мне: — Не забудь, ты обещал… Чего я обещал? Ох, вспомнил… Пожертвовать серебряный браслет с изображениями птиц. Похоже, беспокойному Богу Путей и Дорог понравилась моя идея. Ну и ладно. Мне не жалко, тем более, что ситуацию он реально разрулил. А теперь… теперь мне пора на площадь — обещал представление, так надо выполнять. — Ну, я пошёл… — заявил я королевскому семейству. — Мне пора, я представление обещал. Да и Путь, опять же. — И ты не спросишь о своей награде? — спросил Гайнерт. — Я могу дать тебе многое из того, о чём ты попросишь. Я покачал головой: — Не попрошу. У меня есть жизнь, свобода и Путь. Ничего из этого, король, ты не сможешь ни дать, ни изменить. И забрать тоже не сможешь. — Не смогу, — кивнул Гайнерт. — Что ж, не хочешь награды — тогда возьми просто на память. Король щёлкнул пальцами, и дверь в комнату открылась. Вошёл слуга, почтительно нёсший на вытянутых руках какую-то странную… одежду? Но присмотревшись, я чуть не рассмеялся. Это был кожаный чехол для тракки, только застёгивался он не на привычную мне молнию, а на несколько блестящих пуговиц. Но всё равно — сшито было аккуратно, даже щегольски и явно с душой. — Ух ты! — восхитился я. — Замечательная вещь! Ну да, и тракка моя целее будет… — Рад, что тебе понравилось, Тайче, — кивнул Гайнерт, мгновенно переходя в режим короля. — Надеюсь, ты понимаешь, что рассказывать о том, что произошло в этой комнате, не стоит. — Да, ваше величество, — согласился я. — Не беспокойтесь, у меня хватит других рассказов для всех желающих. Гайнерт сначала нахмурился, потом улыбнулся, а потом просто махнул рукой — иди уже! Королева и принцессы тоже попрощались со мной, и неприметный мужчина в сером капюшоне вывел меня из дворца через какой-то хитрый ход и показал направление до площади Роз.

***

Через четыре часа я, еле держась на ногах от усталости, подошёл к постоялому двору, мечтая только об одном — лечь и выспаться. Даже есть не хотелось, так я устал. Честно говоря, если бы не помощь Майтели, я бы не дошёл — устроился бы спать прямо на камнях площади под стеной королевского дворца. Но дело того стоило — такого количества благодарных слушателей у меня ещё не было ни разу. Хорошо, что я научился усиливать голос заклинанием (спасибо Майтели!), а то задние ряды вряд ли что-либо расслышали бы. Начал я с рассказа парочки баек о приключениях Хитрого Тайче (Насреддин рулит!), потом в ход пошла сказка об Али-Бабе и сорока разбойниках, а под конец я рассказал ещё одну притчу из «Тысячи и одной ночи»: — Было это в мире за сотню миров от этого, и жили в нём два брата… Случилось так, что они странствовали дни и ночи, пока не подошли к дереву, росшему посреди лужайки, где протекал ручей возле соленого моря. Они напились из этого ручья и сели отдыхать. И когда прошел час дневного времени, море вдруг заволновалось, и из него поднялся черный столб, возвысившийся до неба, и направился к их лужайке. Увидев это, оба брата испугались и взобрались на верхушку дерева (а оно было высокое) и стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят: перед ними огромный великан с большой головой, увенчанной рогами, и широкой грудью, а на голове у него сундук. Он вышел на сушу и подошел к дереву, на котором были братья, и, севши под ним, отпер сундук, и вынул из него ларец, и открыл его, и оттуда вышла молодая женщина со стройным станом, сияющая подобно светлому солнцу. Великан взглянул на эту женщину и сказал: «О владычица благородных, о ты, кого я похитил в ночь свадьбы, я хочу немного поспать!» — и он положил голову на колени женщины и заснул; она же подняла голову и увидела обоих братьев, сидевших на дереве. Тогда она сняла голову великана со своих колен, положила ее на землю и, вставши под дерево, сказала братьям знаками: «Слезайте, не бойтесь его». И они ответили ей: «Заклинаем тебя, избавь нас от этого». Но женщина сказала: «Если не спуститесь, я разбужу великана, и он умертвит вас злой смертью». И они испугались и спустились к женщине, а она легла перед ними и сказала: «Вонзите, да покрепче, или я разбужу его». От страха старший брат сказал своему брату: «О брат мой, сделай то, что она велела тебе!» Но тот ответил: «Не сделаю! Сделай ты раньше меня!» И они принялись знаками подзадоривать друг друга, но женщина воскликнула: «Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь! Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу великана!» И из страха перед чудовищем оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: «Очнитесь!» — и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот семидесяти перстней. «Знаете ли вы, что это за перстни?» — спросила она; и братья ответили: «Не знаем!» Тогда женщина сказала: «Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого великана. Дайте же мне и вы тоже по перстню». И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: «Этот ужасный рогатый великан меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец — в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто».* — Ты хочешь сказать, Тайче, что мы плохо стережём своих женщин? — выкрикнул кто-то из зрителей. — Совсем нет, — улыбнулся я. — Я хочу сказать, что тот, кто думает возвыситься, унижая слабого, в конце концов всегда оказывается в дураках. Люди в толпе загомонили, переговариваясь между собой, а так как состояла эта толпа из одних только мужчин, то мне показалось, что за этакие откровения меня сейчас будут бить. И, возможно, даже ногами. Однако обошлось. Тем более, что женщины среди слушательниц всё-таки были — за прикрытыми ставнями окон обступивших площадь домов, за высокими заборами и парусиновыми стенами неубранных торговых палаток, на плоских крышах домов, за дверьми, ведущими в подвалы. Они были, и я чувствовал их — знатные дамы и простые горожанки, жёны купцов, служанки, белошвейки, повивальные бабки, рабыни, воровки, попрошайки и шлюхи… Старые и совсем юные, знатные и незнатные — они слышали меня. И я захотел спеть для них… Это была не самая моя любимая песня, но мне отчего-то показалось правильным спеть именно её. Зазвеневшие струны тракки заставили толпу замолчать и я начал: — Ты у меня одна, Словно в ночи луна, Словно в степи сосна, Словно в году весна. Нету другой такой Ни за какой рекой, Ни за туманами, Дальними странами. В инее провода, В сумерках города. Вот и взошла звезда, Чтобы светить всегда, Чтобы гореть в метель, Чтобы стелить постель, Чтобы качать всю ночь У колыбели дочь. Вот поворот какой Делается с рекой. Можешь отнять покой, Можешь махнуть рукой, Можешь отдать долги, Можешь любить других, Можешь совсем уйти, Только свети, свети!** Тишина настала такая, что хоть режь ножом. А я не стал дожидаться аплодисментов, ибо почувствовал вдруг дикую усталость. Грамин высосал меня до донышка, у меня больше не было сил ни рассказывать, ни петь, ни улыбаться. Я шёл по площади мимо медленно расступающейся толпы, мне бросали под ноги монеты, они звенели по каменным плитам жалобным серебряным звоном, но я не нагибался, чтобы их поднять. Денег у меня, заботами почтенного Сиджая Апонити было вполне достаточно, так что пусть остаётся всё как есть. Богам — Божье, Грамину — Граминово, а мне — моё. А ещё, если честно, я боялся, что если наклонюсь, то просто упаду и так и засну — прямо на жёстком камне. И что со мной тогда станется — бог весть. «Держись, Кири, держись… — прошептал Майтели. — Ты такой молодец, ты даже не представляешь… Позволь я помогу тебе». Я настолько устал, что послушно отстранился, позволив Майтели управлять моим усталым телом, так что до постоялого двора я добрался довольно быстро. На вопросы Сиджая Апонити, Ингара и других караванщиков с трудом выговорил: — Потом, всё потом… От меня сразу же отстали, видимо, выглядел я и впрямь не очень. Даже бить морду хозяину постоялого двора сил не было. Так что добрался до комнаты и рухнул в кровать совсем без сил, успев только сказать подбежавшей служанке, что прокляну любого, кто захочет меня разбудить, так, что даже маги с Манолики не помогут. Вероятно, я был очень убедителен, и меня никто не побеспокоил. Так что я проспал почти сутки, болтая с Майтели, который отпаивал меня соком снеженики и кормил ягодами райса. Сутки пролетели на удивление быстро, и я окончательно убедился в одном — Май ко мне клеится, причём всерьёз, особенно ему не понравилось то, что ко мне проявил интерес Данунах. О помянутом Данунахе Май отозвался в таких выражениях, какие нежным лилейным мальчикам хорошего воспитания и знать-то не полагается. И если верить Майтели, Данунах точно был автором «Камасутры», и не только её, а всех соответствующих книг эротического содержания во всех мирах, причём каждую позу он проверял на практике лично. И далеко не только с девушками. Меня разозлённый и шипящий, словно разъярённый камышовый кот, Майтели только забавлял, а ему надоело, что я бессовестно ржу над его потугами, и спустя сутки я проснулся с ощущением полного здоровья и бодрости. Купальня с тёплой ароматизированной водой и душистой пеной и весьма плотный завтрак-обед это ощущение только укрепили. Морду хозяину постоялого двора я всё же решил не бить — Майтели подсказал, что тот наверняка работает на местную Службу Безопасности и пойти против прямого приказа просто не мог. Для собиравшихся ещё оставаться до закрытия Большой Ярмарки караванщиков я придумал туманную историю о внезапно накатившем вдохновении, которое увело меня ночью из комнаты и заставило отправиться на ближайшее кладбище, где я и бродил среди могилок, сочиняя очередную песню. Нехорошо было обманывать этих добрых людей, в особенности искренне расположенного ко мне Сиджая Апонити, но правда была слишком опасна, чтобы её рассказывать. А они, кстати, не особо удивились, списав всё на странности, свойственные Тайче. Кстати, деньги, которые мне бросали на площади, местные собрали все до последней монеты, и принесли на постоялый двор, когда я спал. Сумма там была не маленькая, даже золотые попадались. Но я уже принял решение не брать эти деньги, так что, пока шатался по лавкам, отыскивая серебряный браслет с изображениями птиц, чтобы пожертвовать Данунаху, раздал все деньги нищим. Оставаться в столице я больше не планировал, наоборот, мне казалось, что чем быстрее я пересеку границу Грамина, тем будет лучше, так что, сделав свои дела и распрощавшись с караванщиками, я вскочил на застоявшегося Юлия и в хорошем темпе покинул столицу. Но я и не догадывался, что Грамин так просто не отпустит меня. *Да-да, и такое в «Тысяче и одной ночи встречается». **Юрий Визбор