Лилия долин

Я и не догадывался, что Грамин так просто не отпустит меня. Хотя стоило бы пораскинуть мозгами. Раз уж в этой игре снова появились Высшие Силы в лице Данунаха, то надо держать ухо востро. А я расслабился и решил, что после того, как я пересеку границу Грамина, все мои заморочки закончатся. Ага, как же… Но обо всём по порядку. Со слов караванщиков я понял, что Грамин, да и Ассилия — места куда более цивилизованные, чем те, которые мне довелось посетить ранее, поэтому не стал ждать попутного каравана в один из портов Ассилии, а просто попросил совета у Сиджая Апонити, откуда мне лучше всего отплыть на Манолику. Купец некоторое время подумал и сказал, что особой разницы нет, корабли на Манолику ходят из всех семи портов, да и цены для пассажиров везде примерно одинаковые. И весьма высокие. — Тебе дешевле всего будет отплыть палубным пассажиром, — задумчиво сказал старый купец. — Но я не советую. Плыть не меньше седмицы, и то при самом хорошем раскладе, море будет беспокойным, дни будут жаркими, а ночи — холодными. В трюме немного дороже, но и там я тебе плыть не советую. Душно, скученно, к тому же, кроме пассажиров часто перевозят скот и грузы. Комфортабельные каюты дороги, не потянешь. Так что лучше всего будет взять небольшую каюту на двоих. Это тоже не дешёво, но ты можешь оплатить большую часть проезда своими рассказами и песнями. И морякам воли не давай — они те ещё кобели. — А Ю… то есть мой гмых? Я смогу взять его с собой? — спросил я. — Отчего же нет? — усмехнулся Сиджай Апонити. — Знатные частенько берут с собой своих любимцев, да и породистых гмыхов барышники частенько на Манолику возят. Только денежки выкладывай. Но вот ему точно придётся путешествовать в трюме, и ухаживать за ним будешь сам — дешевле встанет. — А насчёт порта? — А ближайший к Грамину ассилийский порт — Тиш-Апран, — ответил купец. — Туда и отправляйся. Остановиться можешь на постоялом дворе «Слеза жемчужницы». Его хозяйка — госпожа Маргелита — женщина почтенная и надёжная, она не имеет привычки обсчитывать постояльцев и держать их в чёрном теле. Еда вкусная, комнаты чистые и никаких многоногих гостей в матрасах и под обоями. К тому же она питает слабость к рассказам Тайче и наверняка сделает тебе хорошую скидку. Сиджай Апонити упоминал об этой незнакомой мне Маргелите настолько тепло, что я заподозрил тень былой романтической связи между этими двумя. С другой стороны — мне-то до этого какое дело? А купец — мужчинка взрослый, сам со своими романтическими связями разберётся. Так что я только поблагодарил Сиджая Апонити за науку и как можно быстрее отправился в путь. Несколько дней подряд я двигался по широкому тракту, по вечерам останавливался в деревушках, рассказывал свои истории, пел, за что помимо некоторого количества монет почти всегда получал бесплатно и ночлег, и ужин, и корм для моего гмыха. По правде сказать, местные девушки частенько таскали вкусные лепёшки и сладкие пареные овощи именно Юлию — со мной они в открытую заигрывать не решались, хотя глазами постреливали — что да, то да. Да и некоторые парни… порой весьма симпатичной наружности… тоже давали знать, что очень даже не прочь насчёт картошки дров поджарить. Увы, я продолжал являть собой образец морали и благонравия, хотя секса хотелось всё больше. Но стоило мне только представить, как Майтели в самый ответственный момент начнёт комментировать действия… без разницы — мои или моего партнёра, как желание отшибало напрочь. К такому жизнь меня точно не готовила. Нет уж, вот уберётся эта бешеная лилия из моей головы — тогда и… «Что — тогда? — тут же активизировалось моё персональное счастье. — Пустишься во все тяжкие? Правильно, тут такие боги шикарные под боком бегают… авансы раздают… Кири, не ведись ты на этого Данунаха! Обманет, сердце разобьёт, и…» «Да я вообще-то не о сердце думал, — отозвался я. — А о сексе». «Ах! — виртуально схватился за сердце Майтели. — Кири! Вот только не говори, что ты собираешься с первым встречным…» «А не с первым — значит, можно?» — съехидничал я. Майтели обиделся и замолчал. Ну и ладно. Кстати, о Данунахе… Странно, но за несколько дней путешествия мне не встретилось ни одного святилища, и серебряный браслет с изящными изображениями парящих птиц, похожих на журавлей, до сих пор лежал в кармане моего жилета. — Смотри, — сказал в этот момент Юлий, воспользовавшийся тем, что дорога была пустынна, — вот там, кажется то, что ты искал. Я пригляделся и понял, что Юлий прав — прямо у дороги стояла резная деревянная беседка — тонкая работа, таких я ещё не встречал. Внутри я разглядел статую, стоящую на отполированном каменном постаменте. Юлий прибавил ходу, и я подъехал ближе. Беседка оказалась старой, но выглядела ещё крепкой, чувствовалось, что её периодически подновляли. Гладкий земляной пол беседки был чисто выметен, каменный постамент старательно отполирован, стоящая на нём статуя из золотистого дерева тоже явно подновлена. На другом постаменте, рядом, стояла большая чаша для пожертвований, наполненная мелкими монетами почти наполовину. Я спешился, вошёл в беседку, бросил в чашу несколько медных монет и достал серебряный браслет из кармана. — Вот… — неловко произнёс я. — Я обещал… Прими мой дар, Бог Путей и Дорог, и будь добр ко мне и ко всем, кто нуждается в твоей помощи. И я положил браслет на постамент к ногам статуи. И тут вокруг меня всё словно поплыло. Я пошатнулся, но странное недомогание прошло так же внезапно, как и появилось. Я потёр голову и тут же заметил кое-что странное. Браслет, который я положил у ног статуи… Его не было. Он просто исчез. — Шутки шутим, — произнёс я сердито. — Ну-ну. Ответом мне был еле слышный ехидный смешок, но тут меня отвлёк Юлий. — Кири, — позвал он, — смотри. Тут кто-то есть. Я… я чую. — Где? — спросил я, выйдя из беседки. Юлий мотнул головой в сторону большого дерева, выросшего за беседкой и словно укрывавшего её своими ветвями. Я осторожно подошёл к дереву и попытался его обойти, но через несколько шагов встал как вкопанный. Юлий не ошибся. Забившись в расщелину между корней, так что её было практически не заметно, на подстилке из сухих листьев спала девушка, кутавшаяся в дырявый плащ. Я пригляделся. Несмотря на то, что девушка была одета в обычную крестьянскую одежду, она не выглядела крестьянкой. Точёные черты лица, узкие кисти, длинные пальцы… А ещё она прижимала к себе ребёнка лет пяти. И ребёнок этот показался мне знакомым. Я пригляделся. Точно. Это был тот самый малыш, которого приказал пытать Исанто. Правда, выглядел он уже не таким чумазым и замурзанным — просто слегка запылённым, словно они с матерью шли целый день пешком. А может быть и бежали. В том, что девушка — мать… ну, или, в крайнем случае — близкая родственница малыша, я не усомнился. Сходство между ними было явное. Но… но что случилось? Почему они бегут? Ведь безопасник обещал мне, что ребёнка вернут родным. Или эта девушка — его единственная родня? Я отступил на шаг, и сучок под моей ногой сломался со звонким щелчком. Девушка тут же проснулась, вскинулась в ужасе и, прижимая к себе захныкавшего малыша, вытащила откуда-то кинжал. — Не подходи! — выкрикнула она. — Убью! — Тихо-тихо-тихо… — спокойно сказал я. — Я — Тайче, видишь? Я не причиню тебе вреда, не бойся меня. Расскажи, что с тобой приключилось, я постараюсь помочь… Девушка некоторое время смотрела на меня недоверчиво, но ей явно плохо пришлось, и от предложения помощи она отказаться не смогла. Она выронила кинжал из дрожащей руки и разрыдалась. Беззвучно, только слёзы катились по лицу. Я достал из мешка чистую тряпицу и присел рядом с ней, протянув лоскут: — Вытри слёзы. Ты голодна? Девушка вытерла лицо и неуверенно кивнула. Ребёнок заворочался на её руках и открыл глаза. Да, точно, тот самый малыш, которого я видел в пыточной Исанто. Как говорится, всё страньше и страньше… Но напирать с расспросами я не стал, просто достал из мешка кое-какие припасы — лепёшки, пирожки, жареное мясо, завёрнутое в листья — что-то типа голубцов и вяленые сладкие фрукты. — Поешь, — сказал я. — И малыша покорми. Кто он тебе? — Сын, — грустно сказала девушка. — Его зовут Кер. А меня — Никийя. Я — бывшая наложница… наложница принца Исанто. Но ведь об этом ты уже догадался, Тайче… Ведь именно благодаря тебе и состоялось его падение. Не так ли? Я пожал плечами. Похоже, Никийя осведомлена о последних граминских новостях, так что не буду отнекиваться. — И ты обижена на меня за это? — спросил я. — Если честно, то я готова целовать тебе ноги за это, Тайче. Этот выродок приказал пытать собственного сына… Вот это поворот! — Так Кер — сын Исанто? — удивился я. — Но как? Исанто же парализован… — Поверь, тот орган, который нужен для зачатия, у него функционировал даже слишком хорошо, — грустно сказала Никийя. — Я не была ни с кем, кроме него, Тайче. Так что других вариантов попросту нет. — Вот же ублюдок! — стукнул я кулаком по земле. Малыш тут же накуксился, готовясь зареветь, но Никийя ласково погладила его по волосам и поцеловала в макушку, и он тут же успокоился. — Прости, — извинился я. — Я не хотел пугать ре… то есть Кера. Но как так вышло, что ты в страхе бежишь из столицы? Вряд ли король Гайнерт будет мстить тебе и малышу. Никийя глубоко вздохнула и начала рассказывать. Её история для Грамина была вполне типичной — в знатной, но не слишком богатой семье родилась красивая девочка, которую можно было выгодно выдать замуж и поправить материальное положение помянутой семьи. Тем более, что отец Никийи усиленно желал возвращения власти и влияния семьи, которое она утратила ещё при его деде — гуляке, транжире и моте, который растратил родовое состояние на скачки, азартные игры и хорошеньких мальчиков. Поэтому в доме царил дух жёсткой экономии, хотя для красавицы дочери нанимали хороших учителей этикета, музыки и прочих, дозволенных граминским знатным дамам премудростей. Отец Никийи женился на столь же знатной, но небогатой девушке, которая с восторгом восприняла идеи мужа. И да, семья старательно поддерживала внешние приличия — выезжала в сезон на балы и званые вечера в красивой одежде, в карете, которую тянули породистые гмыхи и сопровождали слуги в богатых ливреях. Но от десятка семейных поместий осталось только два, и большая часть дохода от них уходила на поддержание внешнего благополучия. А в обычные дни семья ела на фамильном серебре… жиденькую кашу и пила из золотых кубков простую воду. Отец Никийи старался, как мог, пытаясь увеличить доходы с поместий, но с одного крестьянина две шкуры не сдерёшь, как ни пытайся. А в семье помимо Никийи подрастали ещё два сына, и им тоже нужно было дать соответствующее образование. Сыновья ведь… Наследники… И однажды в дом отца Никийи постучался доверенный слуга принца Исанто, до которого дошли слухи о красоте подрастающей девушки. И слуга от имени своего господина предложил совершенно немыслимую сумму… за Никийю. То есть из свободной девушки, дочери знатного человека Никийя должна была превратиться в рабыню и полную собственность принца. Но сумма была настолько аппетитной, что «любящий папенька» раздумывал недолго. А потом Никийя «умерла». Ибо продажу девушки из знатной семьи в рабыни-наложницы граминское высшее общество не одобрило бы. Это совсем не значило, что многие отцы семейств не поступили бы так же, как отец Никийи. Просто… просто нужно соблюдать внешние приличия. Так что было объявлено во всеуслышание о внезапной смерти Никийи от лихорадки. Такое случалось и никого особо не удивляло. Так юная девушка оказалась в лапах садиста и подонка. Что она пережила за это время — оставалось только предполагать, ибо при попытке рассказать мне хоть что-то Никийя начинала трястись и всхлипывать. Так что я только порадовался за то, как Данунах обошёлся с душой Исанто, да и то мне стало казаться, что он был слишком мягок. Исанто считал себя бесплодным, в первый же год пребывания в отвратительном рабстве Никийя забеременела… и на какое-то время стала Исанто противна. Он отослал её от себя, но не отпустил, но Никийя была рада уже и тому, что ей не приходится всходить к нему на ложе каждую ночь. Однако, когда она родила, Исанто вновь призвал её к себе и потребовал выполнения прежних обязанностей. На своё несчастье, Никийя после родов похорошела ещё больше, можно сказать — расцвела, несмотря на тяжёлую ситуацию, в которой находилась. И теперь у неё был её сын. Её любовь. Её счастье. Её Кер. Сам же Исанто к ребёнку был вполне равнодушен, но быстро понял, что угрожая ему, может заставить Никийю делать что угодно… и он с наслаждением заставлял её подчиняться. Даже самым мерзким требованиям. А если Никийя делала что-то не так — наказывал. Но не её. Кера. И Никийя покорно выполняла всё, что от неё требовал негодяй. Но однажды Исанто надоело и это. И он приказал отправить Кера подальше от Никийи в одну из принадлежащих ему деревень и оставить на воспитание беднякам с кучей собственных детишек. И те оказались не слишком хорошими… воспитателями. Мальчика частенько наказывали, он часто ложился спать голодным. Да и родные дети горе-воспитателей частенько издевались над приёмышем. Так что за несколько недель хорошенький ухоженный ребёнок превратился в забитое, грязное и голодное существо, вздрагивавшее от любого шороха. Никийя вся извелась, постоянно плакала и стала совсем неинтересной Исанто. ОН уже собрался отдать надоевшую ему рабыню какому-то магу, но тут до него дошли вести о Тайче с необычными способностями… А поскольку на гадости ум Исанто всегда был щедр, то накануне предполагаемой встречи с этим самым Тайче, то есть со мной, он приказал вернуть Кера из деревни — вдруг для исцеления понадобится подходящая жертва? Дальнейшие события мне были известны, авантюра Исанто не удалась, только вот с Никийей и Кером всё получилось далеко не так благостно, как мне хотелось бы. И нет, вины короля Гайнерта в этом не было. Когда сотрудники королевской СБ освободили Кера и арестовали Исанто, в поместье был проведён обыск, так и обнаружили запертую в дальних покоях Никийю. Бедняжка с трудом поняла, что её заключению пришёл конец, и только и спрашивала о своём ребёнке. А когда узнала, что он жив, то её счастью не было предела. Безопасники довольно быстро установили, к какой семье принадлежит девушка, да она и не пыталась что-то скрывать. Проблема была в том, что официально Никийя погибла несколько лет назад. Естественно, у безопасников возникли вопросы — как она вообще оказалась у Исанто? И тут Никийя совершила роковую ошибку. Она не стала рассказывать, что отец попросту продал её, то ли от стыда, то ли из страха навлечь королевский гнев на своих родных. Толком она объяснить ничего не могла — снова начинала плакать. Никийя сказала, что её похитили слуги Исанто, обставив всё, как несчастный случай. Поскольку таких грехов на опальном принце было как блох на Барбоске, то ей поверили. И сам король приказал возвратить семье потерянную и обретённую дочь, приказав заботиться о ней и нежданном внуке со всем тщанием и не неволить с новым замужеством. Король Гайнерт судил по себе — если бы с одной из его дочерей случилось нечто подобное, он был бы рад её возвращению и счастлив уже от того, что его кровинушка жива… И у него были основания для такой ошибки — Никийя сама не рассказала о том, что оказалась в лапах Исанто с полного согласия своей родни. Отцу ничего не оставалось, как принять девушку, но Никийе дали понять, что она и её сын отныне являются позором семьи и будут отправлены в дальнее поместье. Причём то, что нынешний роскошный особняк главы семьи, дворцы сыновей и немаленькое состояние были получены именно за счёт «позора» Никийи, в расчёт не принималось. Но Никийя смирилась бы и с этим… После забав Исанто она не испытывала к сексуальной стороне жизни ничего, кроме отвращения. А так… Жить в отдалённом поместье вдали от столицы и воспитывать сына — пусть даже и не общаясь с остальными членами семьи — это было вполне терпимо. Но это был не последний удар, обрушившийся на несчастную девушку. Ей удалось подслушать разговор отца и братьев. Оба брата были не в восторге от возвращения сестры и оба наперебой твердили, что её сын от Исанто — живая бомба, заложенная под семейное благополучие. Кто знает, как решит обойтись король Гайнерт с мальчишкой, когда тот подрастёт? И как это скажется на всей семье? Возвращаться в прежнее ничтожество именно в тот момент, когда семья вновь обрела влияние власть, братьям не хотелось. Но отец их успокоил. И его слова Никийя запомнила отчётливо, до последнего звука. — Не стоит паниковать, мальчики, — сказал отец. — Сейчас король помнит об этой недостойной, но у него много других дел, кроме того, чтобы справляться о благополучии бывшей подстилки опального принца и об её выродке. Отвезите её в горное поместье, приставьте проверенных слуг. Пусть сидит тихо — год, два три… До тех пор, пока всё не уляжется. А потом… Потом король Гайнерт выкинет свою блажь из головы… а несчастные случаи имеют свойство повторяться. Вы правы. Нам не нужна живая бомба под наше благополучие, а сын принца Исанто — это магнит для всех заговорщиков, способный навлечь на наши головы неприятности. Поэтому и ребёнок, и наша недостойная дочь должны… Но не сразу, не сразу… Нежелательное внимание нам тоже ни к чему. Вы меня поняли? — Да, батюшка, — хором ответили братья. Никийя после этого разговора долго не могла прийти в себя. А когда пришла — горько пожалела, что не сказала королю Гайнерту всей правды. Эти люди, бывшие когда-то её семьёй, не были достойны ни заботы, ни любви. «Я сирота, — поняла Никийя. — У меня нет никого, кроме сына. Вот его и надо спасать». И Никийя начала готовиться к побегу. Как ни удивительно — никто не раскусил её приготовлений. Впрочем, чему удивляться. Большинство граминских женщин и не помыслили бы сопротивляться даже в такой ситуации и ждали бы своей участи с тупой овечьей покорностью. Так уж их воспитали. Но страх за сына позволил Никийе сбросить оковы традиционного воспитания. Она подготовилась к побегу. И она осуществила задуманное. В тот день, когда отец и братья отправились на площадь Роз слушать Тайче, а большинство слуг и даже некоторые служанки увязались за ними, Никийя осуществила свой побег. Переодевшись простой горожанкой и нацепив тёмную вуаль — знак вдовы — она ушла вместе с Кером из ставшего ненавистным дома. Удивительно, но она покинула столицу без особых проблем. Впрочем, вряд ли стражей ворот особо интересовала простая вдовая горожанка с маленьким ребёнком на руках, уверившая их, что она потеряла мужа и отправляется в деревню к дальней родне, потому что в городе у неё не осталось старших родственников мужского пола. Такое случалось, так что стражи не особо удивились. Несколько дней Никийя провела в дороге, со страхом ожидая погони. Она даже ещё раз сменила одежду на крестьянскую, надеясь, что таким образом привлечёт ещё меньше внимания. Но погони всё не было, и она поняла, что семья ищет её в столице. Мысль о том, что тихая и покорная девушка могла отправиться одна в дальнее путешествие, им просто в голову не пришла. Но чем дальше она шла, тем большее отчаяние одолевало её. Не за себя — Никийя уже давно не боялась смерти. За Кера. Если проведают о его происхождении… Что будет с её мальчиком? Дойдя до часовни, посвящённой Данунаху, Никийя была уже так измучена, что помолившись ему, попросила простить ей грех самоубийства. У неё сохранилось немного отвара цветов Ши — если напоить им Кера, то он просто уснёт… и больше не проснётся. А сама она покончит с собой, перерезав вены кинжалом. Ибо ни для Никийи, ни для Кера не было места в этом мире. Но она так устала, что смогла только найти место для сна, и, прижимая к себе засыпающего усталого мальчика, заснула сама… — Вот же мерзость! — воскликнул я. — То, как с тобой обошлась семья, просто подло! — Но я ничего не смогу сделать с этим, Тайче… — вздохнула Никийя. — И для нас с Кером нет места в этом мире. — Данунах! — вырвалось у меня. — Мир велик, и в нём хватит места для всех. — Совершенно с тобой согласен, Тайче, — раздался знакомый голос, и на поляне материализовался Данунах. С моим браслетом на руке, между прочим. — Но не стоит поминать меня слишком часто. Я тут был малость… занят… И то правда. Всю одежду Бога Путей составлял кусок белой ткани, небрежно обёрнутый вокруг бёдер, волосы его были растрёпаны, а на плече потихоньку наливался здоровенный… засос? Ой-ой-ой… Это ж я ему культурный досуг испортил… А Майтели-то, похоже, правду рассказывал… — Прости меня, великий бог Путей, — сокрушённо опустил голову я. — Но я прошу не за себя, а за эту бедную девушку и её сына. Не мог бы ты проложить для неё путь туда, где она обретёт счастье? Данунах медленно покачал головой: — Нет. У богов тоже есть ограничения. Я тяжко вздохнул и взглянул на бога умоляющим взглядом. Он тоже вздохнул в ответ и добавил: — Но ты — можешь. Твоя тракка… Твоя песня. Спой её новый Путь. Дозволяю. И исчез без следа. Вот же зараза. Мысленно я выругался, но несчастная Никийя взглянула на меня с такой надеждой, что я сдался. Расчехлил тракку, зазвенел струнами… И запел. Наконец-то ко мне пришла уверенность, что это самый подходящий вариант: — Когда больше невмочь, Когда надо уйти, Поверь в единственный шанс: Нырни в прохладную ночь И повстречай на пути Полупустой дилижанс. Тебя обнимет тепло Его уютных кабин И пейзаж на стекле. Считай, тебе повезло И ты уже не один В угрюмой каменной мгле. Полупустой дилижанс, Истёрты мраком углы, И время лижет бока. Подков кочующий джаз, И кони слишком малы, Чтобы догнать облака. Зато — забавная трель Родных, но неведомых лиц В сетях мерцающей тьмы. И путь уходит в апрель, Стряхнув с холодных ресниц Суровый профиль зимы. Спираль ночных городов, Бездонных улиц хвосты, Свет придорожных кафе. Храня сценарии снов, Не засыпают посты И рыцари в галифе. Наивный дождь за окном Поет солидный медляк Нескладно и невпопад. Вы с ним похожи в одном — Обоим больше никак Нельзя вернуться назад. Но вскоре сбудется день, Лишь только сонную мглу, Пронзит слепая гроза. Её прозрачная тень Молчит в соседнем углу, Не открывая глаза. Ее разбудишь лишь ты, Вы с нею чем-то близки — Она, как ты, молода. Сорвав вуаль темноты, Смахни с холодной щеки Осколки прежнего льда. Встань, пой и иди. Пусть вокруг флиртует вода. Это всего лишь настали дожди; Это значит: прошли холода. Встань, пой и смотри, Как дорога бежит назад. Хвост трубой! Раз-два-три: Шаг за шагом, за шахом — мат… Когда больше невмочь, Когда надо уйти, Оставь единственный шанс: Нырни в прохладную ночь И повстречай на пути Полупустой дилижанс. Твой шанс, твой шанс — Полуночный дилижанс. Твой шанс, твой шанс — Полуночный дилижанс…* *Зимовье зверей