Лилия долин

Я вернулся в «Слезу жемчужницы» вполне довольный собой. Правда, Юлий, которому я рассказал о своём плане, категорически отказался отсиживаться в сарае. Он заявил, что Небесная Волчица велела ему заботиться о моей безопасности, а он до сих пор так и не смог толком мне помочь… ну, кроме прошлого раза. Все мои аргументы о том, что он и сам может пострадать от нежити, Юлий отвергал с ходу, заявляя, что гмыху нежити не смогут причинить вреда, и что даже если я запру его в деннике, он его разнесёт и всё равно прибежит к Храму. Пришлось согласиться. Но я сам себе не прощу, если с Юлием что-нибудь случится. Госпожа Маргелита только руками всплеснула, когда я ей сказал, что не буду ночевать на постоялом дворе, и снова попробовала предложить свой сарай. Но я слишком хорошо помнил ползущего по потолку «Шустика» и отказался категорически. Тем не менее, деньги мне были нужны, и вечернее представление я был не намерен отменять. Да и зрителей вновь набралось много. И, как ни тревожила меня следующая ночь, я сумел настроиться и вышел в зал с улыбкой. Меня приветствовали хлопками и свистом, но стоило мне только встать на небольшом возвышении у камина, настала тишина. Я улыбнулся и начал: — Я приветствую вас, добрые жители славного Тиш-Апрана, а также славные мореходы, и все, кто решил посетить этот прекрасный город по разным делам! Вы уже знаете, что меня зовут Тайче Кири, и до сих пор все мои истории нравились вам! Меня снова поддержали хлопками и свистом. И я начал рассказывать: — Жил был в одном далёком городе за сотню миров от этого некий Правитель, богато одарённый сыновьями. Был он счастлив со своей женой, и от их любви родилось одиннадцать сыновей и одна дочь — прекрасная малютка по имени Элиза. Но случилось так, что жена Правителя захворала и умерла, а потом он вступил во второй брак, и мачеха возненавидела своих пасынков и падчерицу… Люди слушали историю одиннадцати принцев, обращённых в диких лебедей, и их прекрасной сестры, готовой взойти на костёр, лишь бы развеять злое колдовство и спасти их… А когда Элиза накинула на братьев крапивные рубашки и они вновь стали принцами, слушатели были в таком восхищении, так стучали по столам и свистели, что я удивился, как зал, в котором мы собрались, остался без серьёзных повреждений. Ну и монетами меня, соответственно, не обидели. — Как жаль, — неожиданно воскликнул один из горожан с неподдельной горечью в голосе, — что не растёт в окрестностях Тиш-Апрана такой травы, что не только сможет снять злое колдовство, но и возвратить к жизни того, кто стал нежитью! На него зашикали, но мужчина явно не настроен был молчать: — Что же мы все молчим и боимся сказать лишнее слово… — начал он, но тут кто-то из соседей отоварил его кулаком по макушке, и горожанин рухнул, потеряв сознание. — Прости, Тайче, — сказал другой горожанин. — Он сегодня выпил лишнего. Больше он не побеспокоит тебя. М-даа… Как же всё запущено-то… — Мне кажется, что дело не в том, что в окрестностях вашего города не растёт волшебная трава, — медленно сказал я. — Дело в другом — нет в вашем городе того, кто обладает сердцем Элизы… Но это не моё дело, добрые горожане, не желаете ли послушать меня ещё? Слушатели, нахмурившиеся при моих последних словах, снова заулыбались и закивали. Но я не собирался давать горожанам расслабляться. В конце концов — это их город, а не мой. И именно они позволили ситуации дойти до болтающейся по улицам нежити, в которую превратились невинные дети. И я привычно тронул струны тракки и начал: — Он шел ночною, порой ночною За темной рекою, за быстрой водою. Не знал укора, не знал покоя, За желтой луною, за ней, вороною. Пришел желанный, ушел постылый, Чужая рана его томила, Чужая слава его манила Туда, где ходила ночная кобыла. Честного не жди слова, Я тебя предам снова. Не ходи, не гляди, не Жди, я не твоя отныне. Верить мне — мало толку, Не грусти дорогой долгой Не смотри назад с тоскою, Не зови меня за собою… Срезал дорогой высокий стебель, Смотрел себе под ноги и видел небо, Холмы кострами объял золотыми И, глядя в пламя, шептал ее имя. Искал кобылу, нашел кобылу, Как ночь сулила, весна молила; Пружинил силы сквозь мрак ревнивый, Связал кобылу ее же гривой. Честного не жди слова, Я тебя предам снова. Не ходи, не гляди, не Жди, я не твоя отныне. Верить мне — мало толку, Не грусти дорогой долгой Не смотри назад с тоскою, Не зови меня за собою… Весна хмельная, весна дурная, Зачем ты вела до последнего края? Уделом смелых зачем пленила, Что ты наделала, что натворила! Над жребием сильных, над древней страстью Нет-нет-нет — он был не властен. Река забыла, луна простила Кого сгубила ночная кобыла. Он шел ночною, порой ночною, За желтой луною, за ней, вороною; Весна забыла, река простила Кого сгубила ночная кобыла…* Когда я закончил, наступила тишина. Звенящая. Никто не торопился свистеть и хлопать по столешницам и собственным коленям, никто не бросал монеты мне под ноги… Я улыбнулся. Поняли, значит… А даже если и не поняли, то задумались. Я склонил голову и сказал: — На сегодня это всё, добрые горожане Тиш-Апрана. Может быть, судьба не будет препятствовать нашей встрече завтра. Но обстоятельства нынче таковы, что я не могу обещать ничего. Я развернулся и вышел через заднюю дверь к сараю для гмыхов, где меня ждал прямо на улице Юлий. Этот деятель категорически отказался оставаться в деннике и столь злобно фыркал, визжал, топал и лягался, что гмыхари чуть ли не со слезами на глазах просили меня угомонить злющую тварь. Пришлось оседлать его и вывести наружу, привязав для виду к столбу у сарая. После этого Юлий резко успокоился и принял вид настолько невинный и кроткий, насколько это вообще было возможно. Правда, я решил отомстить гмыху хотя бы частично, я отсыпал в сарае соли в небольшой мешок, честно бросив гмыхарям пару медяшек. Этот мешок я приторочил за седлом, но Юлий протестовать не стал, только фыркнул мне в ухо, когда я его привязывал. Так теперь я просто вскочил в седло, готовясь проехаться до Храма Жананы с некоторым комфортом, но тут меня догнала госпожа Маргелита, впихнув в руки очередной вкусно пахнущий узелок. — Возьми, Кири, — сказала эта добрая женщина. — Надеюсь, что завтра ты явишься к завтраку. Я сварю молочной каши и испеку сырных лепёшек с изюмом. Тебе понравится. — Спасибо, госпожа, — поблагодарил я. — Берегите себя. Мало ли что. Маргелита проказливо улыбнулась: — Знаешь, а ведь ты их зацепил своей песней. Она ведь на самом деле не про кобылу? Я покачал головой. — И теперь они спорят. Как бы до бунта не доспорились, — усмехнулась женщина. — Порой мне кажется, что небольшой бунт в этом городе не помешает, — хмыкнул я. Маргелита улыбнулась в ответ, но тут же прижала палец к губам: — Не болтай лишнего, Кири. Целее будешь. — Приятных вам снов, госпожа Маргелита, — ответил я и тронул пятками бока Юлия. Малость застоявшийся гмых бодрой рысью понёсся по улице, и у Храма Морской Богини я оказался уже пять минут спустя. Я спешился. Двери Храма были приоткрыты, и навстречу мне вышел брат Милькар. — Ты пришёл, Тайче. Я рад. И ты пришёл не один. Войдите же. Я удивлённо посмотрел на Юлия, он на меня, но когда жрец открыл двери пошире, то вошли в Храм оба. — Простите, но… — выдавил я, но брат Милькар только усмехнулся. — Жанана видит не внешнее, а внутреннее. А Храм всегда открыт для тех, кто хочет очистить своё сердце. — Ты… — вырвалось от неожиданности у Юлия, — ты видишь? — Жанана видит, — невозмутимо пояснил жрец с мудрой улыбкой индейского шамана, раскурившего уже третью Трубку Мира. — Это теперь единственное место, где Жанана свободна по-прежнему. Не дайте его осквернить. — Эээ… — начал я, надеясь добиться от жреца хоть каких-то объяснений. Зря надеялся. Местная публика темнить умеет не хуже Майтели, а в чём-то даже и лучше. Стоило мне отвести глаза от жреца, как он просто исчез. Растворился в окружающем пространстве непонятно каким образом. — И что делать будем? — поинтересовался гмых, выглядевший в храме столь же чужеродно, как айфон на лотке с хохломскими ложками. — Мне кажется, или час тушения огней ещё не наступил? — спросил я. Юлий покачал головой: — Похоже, ещё нет, но думаю, что он вот-вот наступит. — Тогда я, пожалуй, запру дверь, — рассудил я. — Лепёшку хочешь? Госпожа Маргелита одарила. Тёпленькие ещё. Гмых хлопнулся на задницу, покрутил у уха передней лапой и выдал: — Хочу. С мёдом. Я выдал страдальцу аж две, закрыл двери Храма, подпёр их здоровенным позолоченным канделябром, предварительно аккуратно вынув из него почти сгоревшие свечи, вытащил из мешка ещё две лепёшки, одну положил на пьедестал статуи Жананы, вторую начал меланхолично жевать, попутно пытая Майтели насчёт того, что вообще имел в виду жрец и что за фигня здесь вообще происходит. Майтели ожидаемо ворчал, что ничего не понимает в здешних хитросплетениях, Юлий сжевал обе лепёшки и начал пытать уже меня, но я только плечами пожимал в том духе, что сам не при делах, и что нам не помешал бы тот, кто всё это сможет объяснить. — Я не подойду? — раздался за нашими спинами насмешливый девичий голос. Я оглянулся и увидел, что каменный дельфин так и остался каменным, а вот девушка, сидевшая на его спине, стала вполне себе живой. Рыжеволосая красавица с яркими аквамариновыми глазами, облачённая в полупрозрачное бело-голубое одеяние… — Эээ… — выдавил я, — угощайтесь, госпожа Жанана. Девушка расхохоталась, не чинясь, подобрала положенную мной лепёшку и вонзила в неё крепкие белые зубы. — С мёдом! — объявила она. — Ты знаешь толк в лепёшках, Тайче! — У нас ещё мясо есть… — пробормотал Юлий. — И сушёная райса. Жанана прищурилась, махнула рукой, и Юлия подняло, перевернуло и вновь опустило на пол. Причём приземлился на пол он уже в своей человеческой ипостаси. — Мне кажется, так тебе будет удобнее, правда, оборотень? — нежным голоском спросила Жанана. — Извини, насовсем отменить наказание я не могу, и к утру ты вновь станешь гмыхом. — Это ничего, — радостно ответил Юлий. — Хоть одну ночь… Надоело на четырёх копытах бегать, спасу нет. И он с энтузиазмом присоединился к уничтожению всего, что мне дала добрейшая госпожа Маргелита. А когда кулинарным шедеврам пришёл конец, Жанана вздохнула и сказала: — Хорошо… Но скажи, Тайче, почему ты не задаёшь вопросов? Разве у тебя их нет? — Есть, — ответил я. — Но я привык к тому, что никогда не могу получить всех ответов. Жанана погрустнела: — Боюсь, что ты не получишь их и у меня. Но всё же попробуй. — Для начала самый главный вопрос, — заявил я. — Что творится в этом городе? Почему ты это допустила, Богиня Моря? Ведь Тиш-Апран находится под твоим покровительством, разве не так? — Так… — грустно вздохнула Жанана. — Но сейчас я скована по рукам и ногам. Позволь же мне объяснить тебе, что случилось… — Да, — кивнул я. — Именно этого я и хочу. — После того, как внезапно скончался отец нынешнего Эшиё, — начала богиня, — добрые горожане избрали новым Эшиё его сына. У меня не было оснований не доверять их выбору… — А разве ты не знала, что за человек Мангус Третий? — спросил я. — Я — Богиня Моря, — ответила Жанана, — и, увы, не так хорошо читаю в душах человеческих, как следовало бы. Прежний Эшиё любил сына и гордился им, и я поверила его суждению. Так что новый Эшиё был избран и в моём Храме должен был совершиться обряд. — Ты правда вселялась в тело жрицы во время обряда? — спросил я. А что? Интересно же. — Ну да, — ответила Жанана. — Интересные ощущения. И всякий раз — разные. Я чуть было не покраснел. Ну да, какой вопрос — такой ответ. И вообще — с чего бы меня на эротику потянуло? Тут скоро нашествие нежитей ожидается, а мы время теряем. — Но во время обряда я почувствовала себя… странно, — продолжила Жанана. — Не сразу, но… Это было неприятно, и я покинула тело жрицы раньше, чем обычно. А потом поняла, что в теле юного Эшиё тоже кто-то был. Кто-то, кого я знала. Но я никак не могла понять, кто это был… — Я разгневалась, — продолжила Жанана, — и решила наказать самонадеянного мальчишку, который решил, что может мерзко шутить с самой Богиней Моря! И когда он отправился в море искать моей благосклонности, я накликала бурю. Я хотела хорошенько напугать ничтожного, ибо была глубокого оскорблена, и не давать ему своего дара… Чтобы добрые Тиш-Апранцы избрали другого Эшиё, в городе и без Мангуса было немало достойных. Два дня бушевала буря, которая носила лодчонку Магнуса по волнам, словно щепку, и два дня он молился о спасении. — И ты его пощадила? — спросил я. — Он молился не мне, — мрачно ответила Жанана. — Он молился Йем-Тию. Это ещё больше рассердило меня, но… Йем-Тию откликнулся на его просьбу. Йем-Тию встал на его сторону. А он сильнее меня, мирной Морской Богини. Йем-Тию одолел моё сопротивление… Он… впрочем, это неважно. А важно то, что победив меня, Йем-Тию получил надо мной полную власть и заставил меня дать клятву Мангусу… Но и этого ему было мало. Чтобы я не взбунтовалась, он послал с Мангусом… своего… своего… Я не знаю, как это объяснить. Это часть сущности Йем-Тию, вселившаяся в смертную оболочку. Его в Тиш-Апране знают как Советника. — Но почему в городе начались все эти ужасы? — спросил внимательно слушавший Жанану Юлий. — Потому что Йем-Тию помогал Мангусу вовсе не из бескорыстия, — ответила Жанана. — После того события, которое Люди называют Катастрофой, в нашем мире произошли ужасные изменения. Погиб Демиург, создавший этот мир, и мы, Боги, оказались разделены. Таково было наше проклятие. Мы стали терять в силе, а моления людские только поддерживали нас, но не давали обрести прежнего могущества. Каждый думал только о себе, и это разъединяло нас ещё больше. И Йем-Тию решил обрести Верховную власть, равную власти Демиурга, но для этого нужно было уничтожить его кровь. Его дитя. — Так вот кто стоял за… — вырвалось у меня, но Майтели прошептал: «Молчи!», и я замолчал. К счастью, Жанана, погружённая в собственные переживания, не обратила внимания на мою нечаянную реплику и продолжила: — Я не могу сказать, насколько ему далось задуманное, но для обретения Верховной власти ему нужно было выполнить ещё одно условие. Стать моим мужем. Но я с негодованием отвергала притязания Йем-Тию. Мир, в котором Верховную власть обретает Бог Войны — обречён. Но тут Йем-Тию подвернулся Мангус Кимби, и он смог пленить меня. К счастью, заставить меня стать его женой насильно не мог даже он. Но он заставил меня дать клятву, что я не буду вмешиваться в события происходящие в Тиш-Апране. — Но как? — поразился я. — У него моё дитя, — ответила Жанана. — Соитие в Храме не обошлось без последствий. Жрица родила ребёнка, и, хотя формально это сын жрицы и Мангуса Кимби, на самом деле — это дитя Йем-Тию, который на момент соития занял тело Мангуса… и моё. Ребёнок выжил, и именно его жизнью шантажировал меня Йем-Тию. Я вынуждена была дать свою клятву в обмен на другую. — Безопасность ребёнка? — спросил я. — Да, — кивнула Жанана. — И теперь я могу находиться в Тиш-Апране только один час в день и только в этом храме. Всё остальное время я провожу в море в тоске и печали, видя, как страдают горожане. — Но чего же ждёт Йем-Тию? — спросил я. — По-моему, он к своей цели не слишком-то приблизился. — Ты ошибаешься, Тайче, — вздохнула Жанана. — Советник тайно проводит обряды, подготавливающие тело Мангуса к тому, чтобы в него вселилась вся сущность Йем-Тию. Он укрепляет тело Эшиё, принося жертвы и порабощая души. А оболочки душ, то есть тела, становятся его покорными слугами. — Нежить? — спросил я. — Нежить, — согласилась Жанана. — И это столь ужасно и противоречит законам мироздания, что я содрогаюсь при мысли о том, что скоро это чудовище достигнет своей цели. Ибо тогда я точно окажусь в полной власти Йем-Тию. Я стану его женой, согласно обряду, и уже не смогу ничего с этим поделать. И мир будет обречён. Ничего себе! Вот это да! Похоже, местные высшие сущности общими усилиями загнали этот мир в самую глубокую задницу, а разгребать кому? Мне, что ли? — Ага, — саркастически произнёс я, — а я, значит, как герой пророчества, должен сделать то, с чем Боги не справились? А бороться вы не пробовали, госпожа Жанана? Объединиться с другими Богами и наподдавать Йем-Тию так, чтобы и думать забыл, как на Верховную власть рот разевать? Да, возможно, он сильнее любого из вас, но против всех не выстоит! И если вам так жаль тиш-апранцев, то почему не попробовать внушить им, что с нежитями надо бороться, а дурного Эшиё просто переизбрать, пока всё не дошло до всеобщей гибели? Да что ж вы все здесь за овцы такие? Спасителя-освободителя можно до морковкина заговенья ждать… и не дождаться! Жанана грустно вздохнула: — Ты во многом прав, Тайче. И я последую твоему совету, но… — Но? — Час истёк, Тайче. Сюда идут нежити. Не дайте осквернить мой Храм… И Жанана просто растаяла в воздухе, рассыпавшись облачком ярких вспышек. А когда я проморгался, статуя Богини по-прежнему стояла на постаменте. Неподвижная. И на губах её не было улыбки. *«Мельница» — «Ночная кобыла».