Альфа и Омега

На кухне пахло свежим кофе. Я никогда не любила сам напиток, но его запах мне нравился. Наверное, потому, что он ассоциировался у меня с Джен. Она всегда пила кофе по утрам, крепкий и черный. Иногда бросала в него пару кубиков сахара, и это означало, что сегодня у нее хорошее настроение. В такие дни она была особенно разговорчива, много улыбалась и почти не курила. Делала всего несколько затяжек перед тем, как выйти на улицу, и иногда даже оставляла недокуренную сигарету в пепельнице. Порой я баловалась и докуривала их за нее. Она, конечно, об этом знала. Почти уверена, что ей это нравилось. Наши с Джен отношения никогда не были вполне определенными. С того самого мига, как я, придя по объявлению о сдаче комнаты, осознала, что хозяйка — альфа. А она, лишь окинув меня рассеянным изучающим взглядом, мгновенно поняла, что я — омега. Наши запахи выдали нас с головой, и прежде чем мы успели представиться друг другу или пожать руки, они уже устроили собственный танец знакомства — сперва усилились, перебивая друг друга, а потом миролюбиво переплелись, как два уютных кота возле камина. Как кот и кошка, если быть точнее. В последние годы альф и омег стало рождаться все меньше, и причины этому находили самые разные — от эволюционных и биологических до религиозных и мистических. Мир постепенно отходил тем, кого в учебниках истории называли не-бестиями, то есть рожденными без крови Великого Зверя в венах. Обычным людям, если будет угодно, хотя сам термин «человек» был введен сравнительно недавно. Потому что не-бестий стало слишком много, и им не нравилось, что приходится определять себя через приставку «не». Словно это априори ставило их на уровень ниже таких, как мы. Хотя приходится признать, что старое поколение, к которому принадлежали наши бабушки и дедушки, все еще называло их именно так и начинало громко возмущаться всякий раз, когда их пытались поправлять. Да, нас в самом деле становилось все меньше, а потому встретить одну из своих сородичей вот так, просто наугад ткнув в объявление на сайте недвижимости — что ж, это было своего рода удачей. Или невезением, смотря с какой стороны подойти к вопросу. Конечно, женщины-альфы воспринимали нас не так, как мужчины. Для них мы не были просто сочным кусочком мяса с восхитительно приятным запахом, единственным предназначением которых было лежать на спине, раздвинув ноги, и раз в год рожать по два-три детеныша, которые в будущем почти наверняка стали бы новыми альфами или омегами. Да, вся проблема была как раз в том, что только омеги могли выносить и родить таких, как мы. Даже если бы альфа оплодотворил «не-бестию», их ребенок был бы самым обычным. Возможно, более выносливым и чувствительным, чем прочие, но в нем бы не было крови Великого Зверя. Он бы не был способен к частичной трансформации и уж точно не терял бы голову всякий раз, когда в радиусе пары метров оказывался кто-то, пахнущий так вкусно, что единственной мыслью, что оставалась в голове, было желание немедленно сорвать с себя одежду. Наши с Джен отношения можно было бы определить как сестринские. Быть может, за тем лишь исключением, что старшие сестры обычно не испытывают навязчивого желания постоянно обнимать тебя, когда вы сидите на одном диване, и не утаскивают тебя порой в свою кровать, когда не получается заснуть. Что и говорить, я была омегой, проживающей на ее территории, буквально в соседней комнате, а значит она в некотором роде считала меня своей. Она не испытывала ко мне физического влечения — по крайней мере, не такое, о котором говорят обычно в таких случаях. Джен никогда не давала понять, что хотела бы более близких отношений, чем те, что у нас были, но ей было сложно справляться с собственными инстинктами. Я знала, что она получает удовольствие от наших объятий и от того, что, оставаясь на ночь в ее постели, я просыпалась, пропитавшись ее запахом. И, чего скрывать, мне тоже это нравилось — быть под защитой кого-то, кто не претендовал на мою независимость и не пытался запереть меня в четырех стенах в состоянии вечной беременности. Я не устраивала ей сцен, когда она не ночевала дома, а потом от нее пахло другой омегой — другим, если быть точнее. А она не выспрашивала у меня, где я задерживаюсь после работы, и не лезла в мою личную жизнь. Как и в мою спальню. И тот раз, когда мы обе, выпив слишком много вина, вдруг начали целоваться и ласкать друг друга, в итоге был первым и единственным, потому что наутро мне было жутко стыдно за свое поведение и за то, о чем я ее просила, а Джен толком не смогла вспомнить половину из случившегося. Или, сжалившись над моим чувством собственного достоинства, притворилась, что это так. Думаю, ее предки были откуда-то с юга. Она обладала этой жгучей, но в то же время аристократически изящной красотой, которую можно увидеть на портретах испанских королев прошлых веков. Высокая, как почти все альфы, она тем не менее обладала тонкой костью и танцующей плавностью движений, которые не позволяли назвать ее крупной или плечистой. Она вся была словно пучок натянутых струн, издающих тревожные раздраженные звуки, если провести по ним смычком. Постоянно что-то теребила в руках, ни секунды не проводила без движения. Когда была пьяна или переполнена эмоциями, много смеялась, показывая красивые ровные зубы, когда грустила или нервничала — постоянно покусывала нижнюю губу, отдирая от нее кусочки засохшей кожи, или пощипывала себя за локти. И, конечно, курила как паровоз. Она была исключительно умна и могла поддержать разговор почти на любую тему, начиная от искусства античности и заканчивая котировками мировых акций. И не было ничего более трогательного, чем ее улыбка по утрам, когда мы просыпались в одной постели, одетые в разноцветные пижамы, и она, прежде чем отпустить меня, терлась носом о мою шею, словно стремясь вобрать в себя побольше моего запаха. Она говорила, что я пахну как розовое вино, сладкое и пьянящее, и что по утрам этот запах особенно сильный. Она была изумительной личностью и потрясающей подругой, но общество, в котором мы жили, отказывалось признавать эти очевидные заслуги из-за того, кем она была помимо всего этого. Женщины-альфы, как и мужчины-омеги, до сих пор считались чем-то ненормальным. Они «нарушали природный баланс», так об этом говорила Церковь. И, конечно, все как обычно крутилось вокруг деторождения. Женщины-альфы и мужчины-омеги были бесплодными: первые не могли выносить ребенка, вторые — его зачать. И только из-за этого — прикрываясь десятком догматов и выспренных словоблудий о грехе и нечистой крови — Церковь называла их ошибкой природы. А за ней и все остальное общество, слишком привыкшее за долгие годы принимать на веру все, что говорят мудрые альфы в белых рясах. Таких, как Джен, осуждали за глаза и сторонились, заставляя стыдиться своей сущности, которую им все равно не под силу было изменить. В некотором роде это тоже нас сближало. Таких, как я — чистокровных омег — тоже порой сторонились и осуждали. Особенно, если после совершеннолетия мы все еще были не замужем. Таких омег называли гулящими, словно единственной целью нашего существования мог быть только секс — с мужем или, по крайней мере, постоянным партнером, который собирался им стать, что обществом приветствовалось и одобрялось, или же с кем угодно кроме этого, что обычно вызывало бурный всплеск негодования. В нашем обществе омеги, занимающие какие-то важные посты или должности, были не просто исключением из правил, они были буквально кричащим вызовом всей системе. И глядя на них, обыватели в первую очередь думали не о том, что они сознательно выбрали иную жизнь, а о том, что, видимо, с их репродуктивной системой что-то не так. Гормональный сбой, проблемы с овуляцией, какая-то другая ужасная болезнь, которая не позволяет бедняжкам быть тем, кем им на роду написано — любимыми игрушками своих альф и матерями их многочисленного потомства. Все знали, как именно это работает. Знали, что причина в феромонах — в том, как мы пахли. Наш запах воздействовал непосредственно на центр удовольствия в мозгу альф, заставлял их переживать то, на что до сих пор был не способен ни один искусственный наркотик. Во время секса этот запах усиливался в разы, поэтому интимная связь с омегой была невыразимо приятнее любой другой. К сожалению, желание самой омеги в расчет принималось далеко не всегда. Даже подпорченный страхом или болью, запах все равно оставался довольно сильным, его все еще было достаточно, чтобы взявший свое силой мог получить ни с чем не сравнимое физическое наслаждение. И это была только одна из проблем, одна из голов этого многоголового уродливого монстра, которого представляло собой наше общество. Сексуальность омег опьяняла, и в то же время она была по сути под строжайшим запретом, если дело не касалось каких-то знаменитостей, ради которых делались исключения. Нас порицали не за то, как мы распоряжались своим телом, а за то, какие желания мы этим телом вызывали у сильных мира сего. Мы буквально вынуждали их признать свою уязвимость перед нами, свою зависимость от нас и наших решений, ведь, если дать омегам возможность выбирать, они могут и вовсе решить, что не обязаны ни перед кем раздвигать ноги. И посадить не привыкших ни в чем себе отказывать альф на голодный паек. Но на самом деле я не верила в такое развитие событий даже при условии внезапной общественной революции и кардинальной смены взглядов на социальный статус омег. Был во всей этой ситуации один крохотный нюанс, который не позволял таким, как я, в полной мере чувствовать себя угнетенными и порабощенными — ведь нам тоже нравился секс с альфами. Их запах точно так же стимулировал наш мозг и возбуждал наше тело, пусть и считалось, что в этом отношении омеги куда более избирательные и капризные. Мы бы не смогли отказаться от них точно так же, как они не могли отказаться от нас, но вместо того, чтобы признать друг за другом равные права и свободы и давать каждому альфе и омеге выбирать, с кем они хотят быть и чем заниматься за пределами постели, мы без конца показывали друг на друга пальцем, искали виноватых и ненавидели собственную биологию, которая порой оказывалась сильнее разума и моральных принципов. Виной всему догматы Церкви, остро стоящая проблема вырождения нас как вида, пропаганда, льющаяся с экранов телевизоров в формате этих слащавых рекламных роликов, где беременная мама-омега встречает папу-альфу с работы и их двенадцать детишек радостно скачут вокруг, цепляясь за его штаны. И это вечное ощущение, что ты кому-то что-то должен и что живешь неправильно, раз не хочешь того, чего, кажется, должны хотеть такие, как ты. Словами не передать, как я от всего этого устала. — Хани, так ты решила, пойдешь на лекцию или нет? — уточнила Джен, наливая себе кофе. Подумав, она добавила туда один кубик сахара и села напротив меня, подобрав под себя одну ногу. Ее короткие волнистые волосы темно-каштанового цвета мягко полоскались по плечам, вспыхивая золотыми искрами на солнце, и я даже со своего места чувствовала легкий запах травяного шампуня, исходящий от них. — Мне понравились два предыдущих спикера, но сегодняшняя тема вызывает больше сомнений, чем любопытства, — отозвалась я, покачав головой. — Что-то про эпоху благоденствия и всеобщего счастья, когда землей правили счастливые удовлетворенные альфы, а их омеги ждали их дома, лежа на спине? — усмехнулась она. — Я тебя так встречаю почти каждый день, ты счастлива? — не осталась в долгу я, кокетливо сверкнув глазами. — Ты просто приходишь с работы раньше и, лежа, смотришь сериалы, это не считается, — отмахнулась она, не скрывая улыбки. В ее глазах появлялось это особенное нежное выражение, возникавшее там всякий раз, когда ее взгляд был обращен на меня. Примерно с таким же она смотрела на свое новое кашемировое пальто и на пришедшую ей под Новый год премию от начальства. Порой меня забавляло, что в ее личной иерархии я нахожусь где-то между полкой комода и банковским счетом, но не думаю, что она в полной мере осознавала это или вообще — хотя бы раз всерьез об этом задумывалась. — С другой стороны, я заплатила за этот курс, так что, наверное, сходить стоит, — снова вернулась к изначальной теме разговора я. — Если станет совсем невыносимо, просто надену наушники и буду слушать какой-нибудь подкаст. — Лучше тяжелый рок, чтобы наверняка, — предложила Джен, продолжая смаковать свой кофе и покачивать в воздухе одной ногой. — Ты вроде говорила, что придет один из церковников, да? — Преподобный отец какой-то там, — кивнула я, не сдержав недовольной гримасы. — Очередной самоуверенный альфа в белой рясе, который будет нам рассказывать о том, что и кому мы должны только потому, что родились теми, кто мы есть. Если обойдется без прямых оскорблений и гневных обличений в безнравственности, я буду считать, что вечер прошел удачно. — Самое забавное, что у него первого ряса оттопырится, если ты немного приподнимешь юбку, Хани, — заметила подруга, весьма недвусмысленно облизнувшись и скользнув взглядом по моему телу. Подобные ее взгляды, хоть и не были нацелены на это всерьез, все равно обычно вызывали у меня приятные будоражащие мурашки. Да, она была моей подругой, но она все еще была альфой. Очень красивой и доброй альфой, и, если бы я могла управлять желаниями своего тела, я бы давно сделала ей предложение руки и сердца и увезла куда-нибудь далеко-далеко отсюда, где ни Церковь с ее глупостями, ни общественное мнение не смогли бы нас достать. Может быть, если бы хотя бы одна из нас хотела этого по-настоящему, все могло бы сложиться иначе. — Если у него встанет, он назовет это проявлением божественной воли и скажет, что в нем пробудился Великий Зверь. И что я обязана ответить на его зов. — Я скривилась при одной мысли, но мне все равно почему-то было смешно. Может, из-за того, как заразительно засмеялась Джен, а, может, просто из-за того, что это было хорошее утро, наполненное солнцем, привычным запахом кофе и ощущением близости важного для меня человека. На лекцию я в итоге едва не опоздала. Меня задержали в офисе, неожиданно взвалив на мои плечи обязанности ушедшей в отпуск коллеги, работу которой я мало того, что не была обязана выполнять, так еще и понятия не имела, как это делать. В итоге почти полчаса провисела на телефоне с девочкой из нашего соседнего филиала, которая помимо нужной мне информации успела рассказать о том, как сходила в выходные в кино и как какой-то альфа устроил драку прямо посреди сеанса, потому что ему почудилось, будто его сородич засмотрелся на его омегу и начал строить ей глазки. — Она к тому же беременная была, так у него вообще башню сорвало! — восторженно щебетала она. — Да-да, этот пункт оставляем без изменений, остальное возьми из того приложения, что я тебе скинула предыдущим письмом. Добавь данные от поставщика и выведи итоговые сроки из двух таблиц. Справишься? — Как будто у меня есть другие варианты, — вздохнула я, бездумно водя курсором мышки по экрану и почти не всерьез мечтая о том, чтобы этот офис сгорел синим пламенем вместе со своими таблицами и приложениями какой-нибудь одной глухой ночью. — Ты такая смешная, Хана, — с чувством произнесла моя собеседница на другом конце провода. — Звони, если еще вопросы будут. У нас же с вами разница во времени, так что я буду на работе еще почти час. — Маленькие радости больших компаний, — улыбнулась я, заправив за ухо выбившуюся прядь своих золотисто-рыжих волос. — Спасибо за помощь, я без тебя бы тут до ночи сидела. — Без проблем. — Я чувствовала ответную улыбку в ее голосе, когда она со мной прощалась. Интересно, общалась бы она со мной так же непринужденно, если бы знала, что я — омега? Подобное не прописывалось в электронной подписи и не указывалось на корпоративном сайте. Даже в моем собственном филиале о моей сущности знали лишь те, кто сидел со мной в одном кабинете и не мог не чувствовать, как я пахну. Ну и те, кому они об этом растрепали в курилках и на обедах. Я знала, что со мной на этаже работают еще две омеги, но лично не была с ними знакома — если не считать знакомством тот факт, что я почти каждый день ощущала их запах, липнущий к разным предметам общего пользования, вроде стола на кухне, дверцы микроволновки или сушителя для рук в женском туалете. Как и они, конечно, ощущали мой. А еще я знала, что к нам на этаж нет-нет да и захаживают альфы из руководящего звена. Потому что альфы не могли быть рядовыми сотрудниками и сидеть рядом с обычными людьми в опенспейсе. Ох нет, не для этого природа наделила их божественной искрой, они были особенными и привилегированными от рождения. И если на одну и ту же должность топ-менеджера претендовал обычный человек даже с блестящим резюме и рекомендациями и какой-нибудь вполне себе заштатный альфа, который только вчера закончил университет или вылез из-под родительского крылышка на волю, тут не было вариантов, кого возьмут, а кого оставят за бортом. Иметь в компании «своего» альфу считалось почетным, это показывало статус фирмы и ее амбиции. Не стоит и говорить, что попавшие таким образом на теплые места работники не особо старательно и рьяно исполняли свои обязанности. И куда чаще просто с важным видом фланировали по коридорам, вынюхивая омег и наслаждаясь чувством собственного превосходства. Таких же, как я, наоборот, на работу брали очень неохотно. Потому что «вы же уйдете в декретный отпуск через полгода». И неважно, что у тебя даже партнера нет и ты искренне хочешь посвятить себя работе и карьере. Нет, глядя в твое резюме, такой работодатель видит не навыки и опыт, он видит одно-единственное слово — омега. И это все, что ему нужно знать, чтобы составить вполне однозначное мнение о тебе. —…Омеги наделены высшим даром божественной фертильности. Лишь они способны продолжить наш род, и лишь их чрево порождает на свет новых альф. Ибо как земля приняла семя Великого Зверя, из которого выросли все твари земные, так и они принимают семя своих мужей, дабы привести в мир новую жизнь. Я невольно закатила глаза, потянувшись за наушниками. Уже успела выбрать один из свежих подкастов моего любимого блогера, как вдруг следующие слова лектора заставили меня снова поднять голову и присмотреться к нему повнимательнее. — Именно этому учат нас священные книги, не так ли? И еще сотне правил, как каждый из нас должен вести себя и как поступать, чтобы не опозорить себя и свою семью. Как по мне, религия в последние десятилетия слишком сильно ушла в область запретов и порицания, забыв о самом важном — о том, как каждый из нас должен отыскать в себе возможность соприкоснуться с Великим Зверем, дремлющим внутри нас. Душа, скованная ограничениями и страхом, не способна говорить с божественным. По рядам слушателей прокатилась волна оживленного шепота. Некоторые из присутствующих нахмурились, другие, наоборот, всем своим видом выказывали одобрение только что услышанного. В основном здесь была молодежь — студенты и выпускники университетов. Будущие философы, социологи, политологи и психологи — представители всевозможных гуманитарных направлений, интеллектуальный цвет подрастающего поколения. Людей моего возраста было куда меньше, и именно среди них было большинство недовольных столь внезапной риторикой, исходящей от представителя Церкви. Он представился отцом Горацио, и на вид был на несколько лет старше меня — я бы дала ему около тридцати пяти. У него был широкий покатый лоб, светлые глаза и волевая нижняя челюсть, придававшая форме его лица немного угловатые, тяжелые очертания. Из-под его белой рясы при ходьбе выглядывали джинсы и кроссовки, и я ни разу с начала лекции не почувствовала его запаха. Это было высшее проявление вежливости со стороны любого альфы — ощущая присутствие омег, осознанно сдерживать свои феромоны. Это требовало определенного волевого усилия и постоянного контроля. Почему-то я не сомневалась, что, отпусти он себя, его запах способен был бы подавить собой всех прочих в этом зале — не только омег, но и молодых альф, которые в большинстве своем еще только учились справляться со своей сущностью. В них было много агрессии и мало контроля. Выведенные из себя, они способны были накинуться друг на друга, как в том кинотеатре, про который мне рассказывала коллега. Но ярость не означала силу, она лишь приводила к глупым решениям и неприятным последствиям. Альфы, обуздавшие свою ярость, как и омеги, подчинившие свою сексуальность, были намного опаснее. Мне вдруг стало почти жаль, что я не чувствую запаха нашего лектора. Он мог бы многое рассказать о нем — куда больше, чем его слова. Он выдал бы его истинные эмоции и его желания. Некоторые из нас гордились тем, что по запаху могут определить душевное состояние собеседника и с точностью сказать, что у него на душе. Находились даже настолько много мнящие о себе индивиды, которые утверждали, что способны это самое состояние корректировать с помощью точно выверенных доз собственных феромонов. Лично я считала таких умельцев мошенниками, использующих банальное психологическое внушение, однако Джен однажды была у такого и вернулась в совершеннейшем восторге. Я не стала акцентировать ее внимание на том, что работавший с ней специалист был симпатичным омегой, который, вероятно, строил ей глазки. Раз уж ей это помогло, остальное было не так важно. А вот отец Горацио производил впечатление того, кто в самом деле был способен управлять чужими эмоциями и влиять на ход чужих мыслей. Его выразительная внешность вызывала у меня ассоциации с военными офицерами прошлых лет — возможно, поэтому его прямой цепкий взгляд было не так просто выдержать, и я ощущала в себе желание вжать голову в плечи всякий раз, когда он поворачивался к моей части аудитории. — Что вы знаете о Чистых днях? — спросил он, заведя руки за спину и осматривая собравшихся перед ними слушателей. В воздух поднялось несколько рук, и он кивнул молодому альфе с кудрявыми темными волосами, знаком попросив своего помощника передать тому микрофон. — Чистые дни, согласно церковным канонам, это время до Грехопадения, когда в мире жили только альфы и омеги. Мужчины-альфы и женщины-омеги, — добавил он, чуть нахмурившись. — Они напрямую общались с духом Великого Зверя внутри себя, и их племя главенствовало на всей земле. — Хорошо, спасибо, — кивнул лектор. — А что произошло после Грехопадения? Микрофон передали другому желающему ответить — смуглой симпатичной омеге, которая явно очень робела перед таким видным альфой, однако изо всех сил старалась не подавать виду. Ее запах напоминал мне о черничных кексах — мы сидели достаточно близко друг к другу, чтобы я могла выделить его среди прочей массы. К тому же, когда она поднялась на ноги под вежливым взглядом отца Горацио, он ощутимо усилился. Думаю, бедняжка тоже это чувствовала, и оттого ее руки тряслись еще сильнее. Одно дело испытывать какие-то импульсы и позывы внутри собственной головы и совсем другое — вот так выставлять их на всеобщее обозрение, когда все равно ничего с этим поделать не можешь. Просто потому, что пока ты еще слишком молод и неопытен для этого. В такие моменты я с грустью думала о том, что у предосудительного отношения к омегам были свои причины. То, что обычные люди, ловко прятали под фальшивыми улыбками и показным равнодушием, мы скрыть никак не могли. Как и альфы, но вот только в их случае подобное считалось нормальным и даже похвальным, а в нашем — постыдным и непристойным. Краем глаза я видела, как двое альф, сидевших через ряд от поднявшейся на ноги омеги, начали перешептываться и хихикать, поглядывая на нее через плечо. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что они сейчас обсуждали и почему так сально посмеивались. — Грехопадение... ммм... Грехопадение привело к тому, что наш вид начал вырождаться, — тоненьким, почти срывающимся на хрип от волнения голосом проговорила омега. — У омег начали рождаться не-бестии, и с каждым годом их становилось все больше. Появились... гендерно нечистые альфы и омеги. Поэтому сейчас очень остро стоит проблема вырождения чистокровных... — Поэтому таким, как ты, сейчас надо не жопу на лекциях просиживать, а принимать в себя хороший крепкий альфий член, — хохотнул один из тех парней спереди, не особо пытаясь понизить голос. Омега покраснела еще сильнее, почти до багрянца, и грузно плюхнулась обратно на свое место, закрыв лицо ладонями. — Очень интересно, — помолчав, проговорил лектор. Сдвинув брови и на несколько секунд опустив подбородок, он какое-то время молчал, о чем-то размышляя, а потом, вытянув руку в сторону чрезмерно болтливого альфы, знаком попросил его подняться. Когда тот выпрямился, распространяя вокруг себя свой наглый едковатый запах, мне захотелось зажать нос рукавом — что я и сделала после некоторого размышления. — Ваше имя, молодой человек? — поинтересовался отец Горацио. — Нельсон, — дерзко отозвался тот, засунув большие пальцы в карманы джинсов. Его товарищ рядом все еще продолжал посмеиваться, иногда поглядывая на неподвижно сидящую омегу позади них. Ее собственный запах исказился, окрасившись горечью — словно кто-то забыл прекрасный черничный пирог в духовке. Мне хотелось поддержать ее и дать ей понять, что все нормально, но мне никак не удавалось поймать ее взгляд. — Нельсон, значит вы принадлежите к той части общества, которая считает, что единственное предназначение омег — это быть матерями для наших детей? — достаточно вежливо уточнил лектор. Из-за того, что его собственный запах все еще полностью им контролировался, невозможно было сказать, зол он или, наоборот, поддерживает высказанную позицию. — Разве Церковь не считает так же? — поинтересовался молодой альфа, склонив голову набок и продолжая самодовольно улыбаться. — Церковь учит тому, что каждый из нас способен прийти к пониманию Великого Зверя внутри себя, — все так же спокойно и доброжелательно ответил священник. — Я не припомню в церковных догматах постулата о том, что омеги обязаны нести ответственность за то, что случилось много тысяч лет назад. — Но разве это не из-за них случилось? — уточнил Нельсон, сузив глаза. — Я читал священные книги. Церковь считает, что именно распущенность омег и неумение ими блюсти верность одному партнеру привела к тому, что наш вид начал вырождаться. В аудитории стало шумно — слишком многие захотели одновременно высказать свое мнение по данному вопросу. — Прошу всех успокоиться. — Отец Горацио поднял руки, призывая к тишине. — Это не доказано. Наука до сих пор не нашла ответа на вопрос, что именно влияет на падение нашей популяции. Если вы читали священные книги, Нельсон, то должны знать, что даже Церковь не дает точного определения самому понятию Грехопадения. Все его описания расплывчаты и туманны и воспринимаются в большинстве своем метафорически, а не буквально. — Если бы предназначение омег было не в том, чтобы рожать нам детенышей, у них бы не было течки! — не сдавался молодой альфа. После этой его фразы многие в аудитории засмеялись в голос, другие — начали возмущаться вслух. Слово «течка» была еще более табуированным, чем слово «менструация» или «вагина». Этот термин обычно использовали для описания особенного периода в жизни каждой омеги, который наступал раз в три-четыре месяца, когда мы совершенно теряли способность управлять своим телом и своими феромонами. Вели себя в буквальном смысле как животные — как кошки, что катаются по ковру и выпрашивают себе самца для случки. В таком состоянии мы были невероятно уязвимы, потому что не могли себя контролировать. И если в обычные дни любая из нас могла выбирать себе сексуального партнера, то во время течки мы превращались в наркоманов под ломкой, готовых на все, чтобы получить свою «дозу», а именно — альфу в свою постель. Современная медицина предоставляла несколько способов облегчения этого состояния, но большинство из них предполагало угнетение центральной нервной системы, из-за чего сидящие на лекарствах омеги почти на неделю выпадали из жизни, становясь совершенно безвольными и апатичными. Что все же было лучше другой крайности, как ни крути. По крайней мере, что касается меня, я обычно выбирала таблетки — за исключением того относительно недолгого периода в моей жизни, когда мне не нужно было искать партнера в какой-то другой постели. И пары… не самых удачных эпизодов, которые мне совсем не нравилось вспоминать. — Если следовать вашей логике, Нельсон, то тогда предназначение альф состоит в том, чтобы поубивать друг друга, — улыбнулся отец Горацио. — Что же вы предлагаете мне оторвать вам голову за вашу дерзость только потому, что мои инстинкты подсказывают мне это сделать? — Он добродушно рассмеялся, но было что-то в его глазах, что стерло усмешку с лица Нельсона. Молодой альфа нахмурил брови и покосился на своего друга, но тот только неуверенно развел руками. — От омег зависит наша выживаемость, — пробурчал Нельсон, как-то растеряв свой боевой задор. — Поэтому общество имеет право предъявлять им свои требования. — Как верно отметила предыдущая выступающая, чей монолог вы так бестактно прервали своим непродуманным остроумием, сейчас ситуация такова, что у любой омеги может родиться не-бестия. — Священник тактично не стал повторять ее фразу про «гендерно нечистых», и я для себя отдельно это отметила. — Мы не решим проблему простым принуждением и численным увеличением рождаемости, потому как она лежит в другой плоскости. Современная Церковь склонна искать корень проблемы в том, что все мы — и альфы, и омеги — отдалились от своей истинной сущности и потеряли глубинную связь с Великим Зверем. И задача таких, как я, найти способ это исправить. Нельсон, прошу, извинитесь перед вашей однокурсницей, чтобы мы могли считать этот инцидент исчерпанным. — С какой стати я должен... Он не договорил, и вместе с его собственным голосом оборвались и все остальные шепотки в аудитории. Я почувствовала, как меня вжало в спинку стула, и мне стоило больших усилий сдержать сдавленный болезненный стон от того, как резко и сильно у меня все скрутило внутри. Словно кто-то с размаху ударил меня кулаком в живот, только концентрировалось это ощущение немного ниже, вызывая предательскую слабость, тошноту и желание опуститься на колени и по-животному откинуть голову назад, обнажая шею. Нельсон зарычал. Это не было похоже на звук, который способен издать не-бестия, и его невозможно было с чем-то спутать. На мгновение мне показалось, что он готовится напасть, но, когда я вскинула лицо, то увидела, что он согнулся, сжав голову руками и подрагивая всем телом. Ему сейчас было куда больнее, чем мне, это я могла сказать наверняка. — Извините, — прохрипел он, и я видела, как капелька слюны сорвалась с его дрожащих губ. — Прошу, извините меня, умоляю! Его друг, сидевший рядом, тоже трясся всем телом, стиснув руки между собой и отупело глядя в стол. Думаю, каждому альфе в аудитории в тот момент стало ясно, кто здесь высший хищник, и если у кого-то еще были мысли покрасоваться перед собравшимися тут омегами или друг перед другом, все они были мгновенно забыты. — Вы прощаете его? — Отец Горацио перевел глаза на сжавшуюся позади Нельсона омегу, и взгляд его неуловимо быстро изменился, снова став сдержанным и мягким. — Да, да, прощаю, — торопливо закивала она, крепко стискивая колени и вцепившись обеими ладонями в свой стул. — Тогда, полагаю, инцидент исчерпан, — миролюбиво улыбнулся священник, и его запах снова сошел на нет, как если бы и не было этого взрыва. Я вдруг осознала, что почти все это время сидела не дыша, и мне стоило определенных усилий снова заставить себя набрать воздуха в грудь. Меня мутило, и я знала, что это состояние продлится еще пару-тройку часов, во время которых я буду чувствовать себя как с похмелья. Словно отвечая моим мыслям, в другом конце аудитории вдруг раздался характерный звук, с которым обычно желудок извергает из себя свое содержимое. Одну из менее стойких омег вырвало, и она, жутко краснея и извиняясь, поспешила выбежать из аудитории, зажимая лицо руками. — Приношу свои извинения. — Теперь отец Горацио выглядел почти смущенным, словно вдруг осознав, что немного переусердствовал с нажимом. Все знали, что священниками становятся только самые сильные и просвещенные альфы, умеющие черпать силу напрямую от искры Великого Зверя внутри себя, но прежде мне не доводилось ощущать истинный размах их силы на себе. — Полагаю, на сегодня лекция окончена. Но если у вас есть какие-то вопросы, я буду рад обсудить их в индивидуальном порядке. Мои контакты есть на нашем сайте. Ну или вы можете задержаться сейчас, у нас все равно есть еще время. Желающих задержаться нашлось достаточно — как выяснилось, прогрессивные взгляды отца Горацио нашли бурный отклик в сердцах собравшихся. Я тоже решила не уходить сразу, поскольку до этого дня была глубоко убеждена, что в Церкви сидят исключительно вот такие Нельсоны в рясах, твердолобые и узкомыслящие, но никак не ожидала, что один из них — тем более альфа, обладающий такой силой — окажется настолько неординарным представителем своего вида. Поэтому я пристроилась в конец общего потока оживленно общающейся друг с другом молодежи и терпеливо дождалась своей очереди. — Простите за то, что случилось, — проговорил отец Горацио, мгновенно опознав во мне омегу и увидев, как меня покачивает. — Я привык общаться с послушниками в Церкви, у них порог чувствительности куда... выше. — Мне понравилось то, как вы поставили его на место, — покачала головой я. — Да, это было жестко, но некоторые по-другому просто не понимают. Если благодаря сегодняшнему инциденту на одного самоуверенного урода станет меньше, я готова пострадать ради этого. Он рассмеялся, качая головой, и внезапно оказалось, что при всей его суровой внешности альфа обладает потрясающе обаятельной улыбкой, которая смягчала жесткие черты его лица. — Я заметил, что вы не принадлежите к моей обычной аудитории... Простите, не знаю вашего имени. — Хана, — тут представилась я, протянув ему ладонь. — Хана Росс. — Приятно познакомиться, Хана. — Он ненадолго сжал мою ладонь, выглядевшую невероятно маленькой в его крупных пальцах. Если бы меня сейчас не мутило после выброса его феромонов, я почти наверняка отреагировала бы на это прикосновение более ощутимо. В конце концов, он действительно был очень сильным альфой, и одного этого факта для моего тела было достаточно, чтобы начать рассматривать его как потенциального партнера. — Да, я случайно увидела в соцсетях объявление о недельном курсе лекций с представителями разных общественных организаций. Мне показалось это интересным, но, честно говоря, я не ожидала, что именно лекция служителя Церкви станет самой зрелищной и увлекательной. Я не знаю, насколько много ваших коллег придерживается тех же взглядов, что и вы, но в любом случае вы сегодня заставили меня немного по-другому взглянуть на вещи. Спасибо вам за это. — Мне приятно, если это в самом деле так, — кивнул он, снова улыбнувшись. — Я читаю курс лекций об истории религии в Сардонском университете. К сожалению, пригласить вас прямо на них я не могу, но у меня также есть видеоканал в интернете, куда я выкладываю часть материала для общего доступа. Буду рад, если что-то из этого покажется вам интересным. — Я обязательно посмотрю. Еще раз спасибо вам за то, что помогаете нам не терять веру в этот мир и его обитателей. — Я почувствовала в себе желание снова пожать ему руку и тут же одернула себя, осознав, к чему все идет. Пусть я все еще была частично не в себе, не стоило поддаваться на провокации собственного тела. Мне вовсе не хотелось лишний раз подтверждать распространенное мнение о том, что омеги способны думать лишь тем, что у них между ног. И что перед ними достаточно разок покрасоваться, чтобы они тут же легли на спину. Я размышляла обо всем этом, пока пешком возвращалась домой — чтобы немного проветриться и прийти в себя. А заодно постараться избавиться от запаха чужого альфы, все еще ощущавшегося у меня на коже. Обычно, чтобы добиться подобного, нужно было, по меньшей мере, провести всю ночь с кем-то в одной кровати. Но просвещенные альфы, вроде отца Горацио, играли по другим правилам. Я была уверена, что все присутствовавшие в той аудитории омеги захотели его — вне зависимости от наличия постоянного партнера. Если бы он пожелал того, то смог бы взять любую из нас, и это даже нельзя было бы назвать изнасилованием, потому что все произошло бы по обоюдному согласию. Думая об этом постфактум, я не могла не признать, что меня это немного тревожит. Такие, как отец Горацио, правили этим миром, и мир сам раздвигал перед ними ноги. Даже я, при всей моей независимости, самостоятельности и убежденности в том, что мне не нужен альфа и выводок детенышей, чтобы считать себя полноценной личностью, ощутила желание подчиниться ему. Если бы он использовал на мне свои феромоны, я бы, не задумываясь, отдалась бы ему прямо в этой самой аудитории. Не буду отрицать, воображать нечто подобное было по-своему приятно, хоть и стыдно — и это очень будоражило мою фантазию. Настолько, что я почти не осознала момента, как свернула со знакомой дороги, чтобы сократить и без того затянувшийся путь. Этот квартал когда-то принадлежал местной складской компании, которая сдавала свои помещения в аренду различным коммерческим фирмам. Но где-то года три с половиной назад из-за несоблюдения условий хранения там произошел пожар, начавшийся на складе лакокрасочных материалов и быстро перекинувшийся на соседние здания. Пострадавших, к счастью, не было, но судебные тяжбы, призванные выяснить, кто же в итоге виноват и кто должен компенсировать все убытки, тянулись до сих пор. Первое время этот квартал стоял закрытым, но потом кто-то из особо предприимчивых прохожих, которым надоело обходить его по периметру, просто взял и снял секцию его металлического забора. Пару раз ограду пытались восстановить, но потом махнули рукой на это дело, и с тех пор, те, кого не смущали обгоревшие развалины и периодически плодящиеся там стаи бездомных собак, ходили через бывший складской квартал напрямик. Считалось, что наши звериные инстинкты все еще живы где-то там, в глубине наших сущностей, пусть даже мы не можем обратиться к ним напрямую. Они подсказывают, когда нужно замедлить или ускорить шаг, чтобы не попасть в беду, они оберегают от сомнительных компаний и темных углов, они держат за руку, не давая сделать неверный выбор. Но, видимо, этим вечером мои звериные инстинкты не справились со всей задачей, потому что, завернув в очередной проулок между двумя заколоченными зданиями, я вдруг оказалась в самом что ни на есть темном углу — и в исключительно сомнительной компании. Увидев перед собой две фигуры, я сперва подумала, что один из них настолько пьян, что не может подняться на ноги, а второй ему помогает. И лишь секунду спустя, когда мне в нос ударил сильный и густой запах крови, я осознала, что вижу на самом деле. Я слышала о бешенстве альф. Его, как и течку омег, называли крайним проявлением их инстинктивной природы, которой они не могли сопротивляться. Тот же инстинкт, что заставлял нас призывно вилять хвостом практически перед первым встречным альфой, заставлял наших биологических партнеров жаждать крови. Они убивали в первую очередь себе подобных, как бы устраняя любую возможную конкуренцию в праве владеть нами. Но зачастую в таком состоянии они уже не отличали друзей от врагов и альф от обычных людей. Бешенство считалось болезнью, которую легче было сдерживать и предупреждать, чем лечить. О ней ходило множество разных слухов, включая самые мрачные, согласно которым альфа, заболевший бешенством, больше никогда не возвращался к прежнему себе и превращался в жестокого дикого зверя, подчиняющегося лишь своей жажде крови. О ней писали на форумах и в анонимных чатах, ее разбирали на научных конференциях и ток-шоу, о ней даже снимали фильмы ужасов и писали довольно скверные книги, но правда была в том, что большинство обывателей никогда не сталкивались с ней лицом к лицу. Большинство — и я в том числе. Когда до того сидевший на корточках альфа выпрямился, я была морально готова увидеть кровь на его лице, но в приглушенном свете тусклых фонарей его лицо под капюшоном было светлым и чистым. И достаточно молодым. На мгновение овладевшая мною паника отступила — чтобы затем нахлынуть с новой силой. Правая рука незнакомца оканчивалась изогнутыми острыми когтями. Мне не нужно было видеть, как матово отсвечивает на них свежая кровь, чтобы сложить два и два и безошибочно предположить, что тут произошло. Я попятилась, крепко сжимая лямки своего рюкзака. В голове панически замелькали мысли о том, что из его содержимого я могла бы использовать как оружие для самозащиты. Деревянную линейку? Давно затупившийся карандаш? Шариковую ручку? Я знала, что мне нужно развернуться и бежать что есть сил. Или закричать, закричать так громко, чтобы меня наверняка хоть кто-то услышал. Но голос мне не повиновался. Словно в плохом сне, где ты не можешь ни бежать, ни кричать, только безвольно покоряться судьбе. С бешеным альфой нельзя было договориться, с ним бесполезно было драться — моим единственным спасением была скорость, но вместо этого я просто таращилась на него и истекающего кровью бедолагу на холодном асфальте, томительно надеясь, что еще вот-вот и я проснусь у себя в постели в теплых объятиях Джен. Он рванул в мою сторону, плавно, почти беззвучно, со скоростью, которую могла позволить лишь частичная трансформация, частью которой являлись и напугавшие меня когти. И именно это его резкое движение вывело меня из ступора. Я взвизгнула — голос словно комком протолкнулся сквозь забитую сточную трубу, — а потом отскочила назад. Ударилась бедром о край мусорного контейнера, но жгучая вспышка боли была мгновенно забыта, потому что инерцией меня наконец развернуло, и я увидела выход из проулка. Автомобили, люди, витрины. Всего несколько десятков метров, не больше. Мне кажется, я никогда не бегала так быстро. Ни в школе, когда мы сдавали стометровку на время, ни за автобусом в студенческие годы, когда пропуск одной пары грозил недопуском к экзамену, ни даже в тот самый день, когда мне казалось, что я безнадежно опаздываю на собственную свадьбу. Я почти не дышала — так мне казалось. Воздух будто проходил сквозь меня, наполняя мои горящие легкие и испаряясь где-то там же внутри. Мимо моего лица мелькнула пожарная лестница, потом я перепрыгнула через упавшую на асфальт размокшую коробку, и в тот самый момент, когда мне показалось, что мой топот и мой взвинченный до предела запах, сигнализирующий об опасности, привлекли чье-то внимание, мой бег был прерван резким ударом в грудь. Сперва я подумала, что налетела на что-то, но мгновением позже поняла, что это мой преследователь обхватил меня со спины, резко дернув назад, в темноту. От него остро пахло кровью — этим тошнотворным и в то же время ударяющим в голову запахом, что взывал к бестии внутри меня. Но наша природа была безжалостно несправедлива — ту силу, что альфы получали в бою или при угрозе их жизни, ту силу, что сейчас использовал этот убийца против меня, мы, омеги, могли ощутить лишь в момент наивысшего наслаждения и комфорта. И не стоило говорить, что сейчас ни о наслаждении, ни о комфорте и речи не шло. Он впечатал меня спиной в кирпичную стену, надавив локтем на грудь и замахнувшись когтистой лапой. И хотя мой разум все еще находился в стадии категорического отрицания происходящего, мое подсознание решило, что самой лучшей и, вероятно, единственно возможной тактикой выживания в данном случае будет торг. Нужно было предложить ему что-то взамен на мою жизнь. Я ощутила, как резко усилился мой запах, и его пьянящие нотки розового вина налились дурманом. Мое тело в прямом смысле слова предлагало себя незнакомому альфе взамен на то, чтобы он сохранил мне жизнь. Оно вкрадчиво шептало о наслаждении и экстазе, об удовольствии, которого он никогда в жизни ни с кем не испытывал. Если бы я сама прямо сейчас сняла штаны и легла перед ним задом кверху, это и то было бы, пожалуй, менее прямолинейно. И хотя теоретически это могло остановить даже альфу, впавшего в бешенство — на каком-то биологическом уровне, — это совсем не значило, что, отымев меня прямо у этой стены, он не закусит моими потрохами сразу после. Так сказать, вместо сигареты на балконе. Я зажмурилась, не в силах совладать с постыдным скулежом, срывающимся с моих губ, но внезапно вместо острых когтей, разрывающих мою шею, я ощутила куда более мягкое и сдержанное прикосновение. Он нюхал меня. Все еще вжимая меня в стену локтем, из-за чего я едва-едва балансировала на носочках, он потянулся к моей шее и провел вдоль нее носом, раздувая ноздри и втягивая в себя мой запах. И в этот самый момент, когда он был так близко и я перестала ощущать всепроникающий запах свежей крови, его перекрыл собственный аромат альфы. Густой, теплый, неожиданно приятный. Куда более приятный, чем подразумевалось в ситуации, где ты натыкаешься на обезумевшего маньяка, который только что кого-то убил и теперь пытается убить тебя. — Кто ты? Его голос, приглушенный и едва различимый, горячим выдохом скользнул по моей шее. Я все еще не могла взять под контроль свое тело — ни успокоить бившую его дрожь, ни унять собственное яростное благоухание. Теперь как будто бы не просто пытающееся спасти мне жизнь, но отзывающееся на запах альфы рядом со мной. — От…пусти… меня… — прохрипела я. — Мне больно, отпусти! Неожиданно это сработало. Это сработало настолько неожиданно, что, когда он отступил, я не устояла на собственных ослабевших ногах и рухнула на землю. Широко раскрыв глаза и цедя один за одним торопливые судорожные вдохи и выдохи, я смотрела на него, а он смотрел на меня, пока вокруг нас обоих что-то происходило. Мне сложно сравнить это с чем-то из моего предыдущего жизненного опыта — мое тело словно бы превратилось в пульсирующий жаром сгусток белого пламени. Я не видела этого свечения, исходившего от меня, глазами, но ощущала его кожей — равно, как и ярко-красное пламя, что окутывало альфу, нависшего надо мной. Наверное, это должно было бы торжественно и красиво — будь это кино, сцена бы шла в замедленной съемке, на фоне звучала бы пронзительная и тревожная музыка, готовая вот-вот разразиться болезненным женским вокалом, а операторы по очереди снимали бы наши лица, чтобы зрители могли все прочесть в наших глазах без слов. Впрочем, в моих глазах они бы в тот момент прочли в лучшем случае что-то вроде: «Какого хрена?!», но я не ручаюсь, что это не был бы менее цензурный вариант. Когда он протянул мне руку, уже без когтей, чтобы я могла подняться, я приняла ее почти неосознанно — слишком сбитой с толку себя ощущала. И в этот же самый момент предплечье моей левой руки, которой я схватилась за него, словно обожгло каленым железом. Я взвизгнула, снова дернулась назад, приложившись локтем о кирпичную стену, и стиснула пульсирующую болью плоть пальцами. Вскинула непонимающий взгляд на альфу и поняла, что он почувствовал примерно то же самое — только с правой рукой. И что это явно не входило в его план. Резким движением я закатала рукав куртки, подставив руку под тусклый свет фонаря, и с моих губ сорвался слабый протестующий стон. По моему предплечью от его середины почти до самого запястья шел волнистый и отвратительно бугристый след ожога. Я почти чувствовала запах паленой плоти в воздухе — наконец хоть что-то, помимо крови и моих собственных истеричных феромонов. У альфы, который, наверное, почти бессознательно повторил мое движение, на руке было то же самое. Свежий темный рубец, который, кажется, вот-вот начнется сочиться сукровицей. Но в отличие от меня он, кажется, вдруг понял, что видит, потому что его взгляд неожиданно прояснился. — Кто ты? — снова повторил он, наступая на меня. Но на этот раз я была готова, а потому ушла вбок, воспользовавшись его некоторой растерянностью. Всего происходящего было просто слишком много. Этот темный проулок, мертвый парень на дороге, убийца, то ли болеющий бешенством, то ли просто получающий удовольствие от вида чужих потрохов на асфальте, постыдная реакция моего тела и его собственный запах, который лишь усилил ее, и теперь эти фокусы с бесконтактным шрамированием — нет, с меня однозначно хватит на сегодня. Кажется, я чуть не умерла, и самый лучший способ отпраздновать это «чуть не» — дать деру, пока не поздно. Я выскочила на освещенную улицу, почти не чувствуя под собой ног. Ожидала, что маньяк из переулка погонится за мной, но он не стал. То ли растерялся, то ли после случившегося резко поменял свои планы относительно моей дальнейшей судьбы. Мне некогда было выяснять подробности, оглядываться или давать ему возможность передумать, поэтому я запрыгнула в первое попавшееся такси и накрепко заблокировала за собой дверцу. — Воу, дамочка, вам не говорили, что так себя вести неприлично? — Таксист зажал руками нос, торопливо отгородившись от меня пластиковой заслонкой. — Молодежь вообще стыд потеряла. Несколько секунд я просто сидела неподвижно, вжавшись в сидение и тяжело дыша. И лишь потом осознала, что все еще очень сильно пахну. Сладострастно и ярко, словно не спаслась от маньяка с обнаженными когтями, а выскочила в окно любовника, когда его жена не вовремя заявилась домой. Внутренняя поверхность моих бедер была совершенно мокрой, и я все еще ощущала, как мой сок толчками орошает белье. — Ты просто спятила, — в ужасе прошептала я, обращаясь к собственному телу, а точнее ко вполне конкретной его части. — Куда едем, дамочка? — сухо поинтересовался таксист, зажав нос платком, на скорую руку вымоченным в чем-то вроде спиртового раствора. Он не был бестией, но сейчас мой запах был настолько сильным, что его воздействие ощущал даже он. И я вообще ничего не могла с этим поделать. Я назвала адрес Джен, чудом вообще его вспомнив, и, лишь когда машина тронулась, позволила себе обернуться. Напавший на меня молодой альфа стоял в начале проулка, засунув руки глубоко в карманы джинсов, и смотрел на меня, не мигая. Он не пытался остановить меня и явно не собирался преследовать. Просто смотрел, и я точно знала, что непонятная метка нестерпимо жжет его кожу. Потому что у меня она горела абсолютно так же.