Без сожалений

— Сяо, вставай, — чья-то рука аккуратно коснулась моего плеча, и я наконец-таки распахнул глаза, слегка вздрогнув от неожиданности. — Боже, ты всю ночь играл? Я что-то простонал в ответ, отрывая своё лицо от компьютерного стола, с которым я стал одним целым за прошлую ночь, и потёр пальцами сонные глаза, до сих пор не понимая, что происходило, и где я сейчас находился. Зевнув, я вновь опустил голову вниз, облокачиваясь лбом на горящую разными цветами игровую клавиатуру. Я провёл рукой по столу рядом с собой, случайно смахивая на пол джойстик и алюминиевую пустую банку, которая звонко ударилась о паркет. — Извини, — я подал голос. — Ты что-то сказал? Я повернул голову в бок и, сконцентрировав взгляд в одном месте, наконец-то рассмотрел недовольное лицо Чжун Ли, стоящего рядом со мной со скрещёнными на груди руками. — Ху Тао хотела поговорить с тобой. Я отрицательно помотал головой, насколько имел возможность, и снова закрыл глаза, надеясь, что меня больше не потревожат. У Чжун Ли была старшая сестра, Нин Гуан, которая рано вышла замуж, почти сразу же после совершеннолетия, и съехала от родителей, но от её первого брака на данный момент у неё не осталось ничего, кроме дочери, Ху Тао. Зато дальнейшая жизнь Нин Гуан была более чем удачливой. После развода она выгодно вложила отсуженные у бывшего мужа деньги в покупку салона красоты на самой главной улице Пекина, а потом, выпустив свой личный бренд косметики, стала ещё более успешной. — Перезвони ей, пожалуйста, — Чжун Ли направился к двери. — Иначе я позову их погостить. Эти слова послужили лучше отрезвляющей пощёчины. Если Ху Тао приедет, то это означало лишь одно: мне придётся делить с ней такое ценное и важное для меня личное пространство. Спать с ней на одной кровати — она боялась темноты, а ночника у меня нет; слушать её рассказы о школе и о подругах; прятать миндальный тофу и китайский чай от неё, чтобы она не уничтожила все мои стратегические запасы и прикрывать её и её ночные прогулки в парке от Нин Гуан. Я моментально вскочил со стула, на ходу стягивая потную после целой игровой ночи футболку через голову и меняя её на точно такую же, но более свободную. Телефон обнаружился на подушке моей постели, которая сегодня оставалась холодной всю ночь. Семь пропущенных от Ху Тао. Что за издевательство? Так трезвонить можно лишь тогда, когда случилось что-то действительно важное или какая-нибудь беда. — Ты звонила мне? — я прижал плечом телефон к уху, складывая грязную футболку вчетверо и направляясь в ванную комнату, чтобы положить её в корзину со стиркой. — Да, звонила, — голос Ху Тао не был рассерженным, хоть она старательно и пыталась выдавить из себя злобу. — Семь раз звонила. — Извини, я спал. — И с кем это ты провёл всю ночь? Уже двенадцать дня, Ся-яо, — её голос моментально превратился из грубого в мурлыкающий и игривый. — С плейстейшн. — Как скучно, — она расстроенно вздохнула, и в телефонной трубке послышался шум, а затем Ху Тао возникла также резко, как и исчезла. — Мама передаёт тебе привет. — Ей тоже передай, — я закинул футболку в корзину и присел на край ванны, опираясь одной рукой о стиральную машинку, а второй рукой перехватывая телефон. Ху Тао передала мои слова Нин Гуан, и та одобрительно промурлыкала что-то своей дочери. — Так что ты звонила мне? — думаю, настало время наконец-то спросить её об этом. — А, это, — Ху Тао замялась, и я слегка напрягся. У неё что-то случилось? Её кто-то обидел? Как бы порой она ни раздражала меня, она оставалась моей сестрой, пусть и не родной, и я не хотел, чтобы Ху Тао чувствовала себя плохо. — Я хотела приехать к тебе… Однако этого я тоже не хотел. — Надолго? — На недельку, наверное, но это в марте-апреле, —поспешила она оправдаться, — у меня очень много долгов по учёбе, ты же знаешь меня, ха, — её голос больше не звучал веселым и заигрывающим, как раньше, он был еле слышным, что мне приходилось напрягаться, чтобы хоть что-то услышать, особенно последние слова. Какой бы тихой она ни была, я отчётливо слышал её переживание, которым была окутана каждая произнесённая ею буква, которая терялась в пространстве ванной. — Сяо, я знаю, что тебе тяжело доверять людям после всего того, что произошло, но, пожалуйста, научись верить в людей вновь. Они не так плохи, верно? Я шумно выдохнул, загоняя все сказанные Ху Тао слова обратно в телефонную трубку. Я знал, что есть хорошие люди, ровно так же, как есть и плохие. Знал, что ошибаться в выборе близких тоже нормально. Не слушать советы родных людей, делать, как хочется, находясь за пеленой воображаемых ожиданий и неосуществимых надежд, плеваться ядом в тех, кто не считает так же, как и ты — это нормально. Да, может быть, что-то из этого, да почти всё, неправильно, но это нормально. Все делают ошибки, независимо от возраста, пола, национальности и века, в котором люди живут. Ху Тао молчала, ждала, пока я хоть что-нибудь отвечу ей, а я только что понял, что лучше бы не звонил ей, и Чжун Ли притащил бы её с Нин Гуан сюда, как и обещал мне несколько минут назад. Когда я впервые увидел Ху Тао, я ничего не подумал. Мне тогда было девять, а она на два года младше меня, только-только пошла в школу и начинала осваивать тяжёлый мир социализации со сверстниками и самоадаптации в коллективе. Маленькая девочка с горящими счастливыми глазами, любящая высокие белые носки до щиколоток с рисунками и красные цветы. Свежая, как июльский дождь, и тёплая, как самый горячий миндальный кофе из ближайшего кафе с бежевым козырьком. С того дня я помнил лишь Ху Тао и разговор между Нин Гуан и Чжун Ли. Тогда тётя сказала, что я выгляжу, как очень сложный ребёнок, но Чжун Ли сказал, что это не так, и я читаюсь им, как открытая книга с детскими сказками Андерсена. Я тогда очень расстроился, думая, что быть простым человеком — это не круто, но простым я был лишь для Чжун Ли. Ни Нин Гуан, ни Ху Тао за эти восемь лет так и не смогли понять меня, хотя достучаться до меня вторая смогла, и я стал ей доверять. Наверное, это была вещь из раздела «противоположности притягиваются», потому что с Ху Тао мы были максимально разные, как шторм и штиль, как утренний дождь и вечерняя духота, как клинохвостый орёл и маленькая полевая мышь. А в Чжун Ли я поверил, наверное, как только увидел его. После разговора со своей старшей сестрой Чжун Ли наклонился ко мне, погладил по тёмной макушке и сказал, что мне нужно будет побыть здесь несколько дней. Тогда он соврал мне, что ему нужно улететь в Сеул по рабочим делам, но, как он рассказал мне через пару лет, он просто хотел, чтобы я и Ху Тао стали друзьями. На самом деле, честно говоря, его ставки окупились. Я и она стали братом и сестрой. Из всех людей, с которыми я был знаком после усыновления, только Ху Тао мысленно всегда держала меня за руку и улыбалась мне. Именно она поддерживала меня на переменах в новой школе, делилась бэнто, которое готовила её мама, тайком таскала мне миндальный тофу, чтобы я не грустил, когда болел или просто оставался дома. Раньше я часто гостил у неё, а она у меня. Именно Ху Тао предложила покрасить мои волосы в тёмно-бирюзовый цвет, оставив несколько ярких лазурных прядей для красоты, и именно она оправдывалась перед Нин Гуан и Чжун Ли за испорченную ванную, которую мы полностью вымазали в дорогущей краске, которая ни черта так и не отмылась. Даже после того, что случилось два года назад, Ху Тао не оставила меня и, когда я заявил, что никогда не хотел с ней дружить, она просто улыбнулась и оставила меня одного в комнате, открыв окно на проветривание и выйдя на кухню. Я слышал, как она плакала, но так и не подошёл к ней. Я, действительно, был ужасным братом. Я должен был защищать младшую сестру, а не наоборот. — Ху Тао? Она отозвалась моментально, словно только и ждала, пока я подам голос. Промурчав что-то в трубку на манеру своей матери, я зачесал волосы пятернёй назад, путаясь пальцами в нерасчёсанных крашенных локонах. — Прости, что тебе приходится заботиться обо мне. — Сяо, — я услышал, как она улыбнулась, — не извиняйся за такое, мы ведь семья. Так можно я приеду? — Конечно.

***

— Вот, а потом я ей говорю такой: красавица, ну не могу я пойти с тобой на свидание, у меня косметолог на шестнадцать тридцать, а потом нужно брата забрать после музыкальной школы. Я учился в этой школе уже вторую неделю, а он всё ещё не понял, что я ненавижу такие разговоры. Я устало покосился на Тарталью, всё также подпирая кулаком щёку, которую подпирал уже, не знаю, на протяжении нескольких десятков минут. Мы сидели в библиотеке, точнее сказать, я сидел в библиотеке в гордом и тихом одиночестве, пытаясь разобраться с вопросами по литературе, отличить оду от сонета и написать сочинение о классической литературной книге с цитатами, а он подсел ко мне, как торговка со всей своей кучей вещей после факультатива по физкультуре. Тарталья был мокрый с невысушенными волосами, которые стали почти тёмно-багровыми из-за влаги, и пах ментоловым гелем для душа. В данный момент он рассказывал мне о том, как какая-то девушка из параллельного класса позвала его на свидание сегодня, а я нетерпеливо выдавливал буквы на бумаге. Да, я их именно выдавливал, оставляя отпечаток от ручки на следующих нескольких страницах. Я и так ничего не понимал, а тут ещё и Тарталья, поэтому я старался не злиться и почти достиг нирваны и полного игнорирования нахождения здесь Фатуи, как просто из неоткуда появился Скарамучча, возникая за спиной Тартальи как грозный архангел, спустившийся с небес, чтобы наказать грешников. Хотя нет, как чёрт с пятого круга ада. — Отвали от него, не видишь, он занимается, в отличие от тебя, полудурок. Скарамучча обошёл Тарталью за спиной, несильно ударяя того ладонью по щеке. — О, Скарамучча, свет очей моих, — Тарталья наконец-то сменил шарманку о девушках на шарманку о парнях. — Каким богам я молился, чтобы увидеть тебя сегодня, да ещё и без сопровождения в виде Моны? — Она проспала и решила, что не придёт. — А что, карты ей не показали, что она проспит? Скарамучча сел рядом со мной, бросая в сторону Тартальи раздражённый взгляд. Такой, что им можно было разрушить лондонский тауэр до основания или остановить ураган Камилла в бассейне Атлантического океана. — Сдохни. Кажется, он был чем-то раздражён. Он мельком бросил взгляд в мою тетрадь, анализируя мою неровную писанину и скептически покачал головой, морщась то ли из-за того, что это была литература, то ли ему не понравился мой ответ, но ни то, ни другое меня особо не волновало. Я лишь приветственно и немного раздражённо ответил лёгким кивком головы на его глухое сухое, как пустынная тропа, «привет». — Где твой низкорослый белобрысый друг, Тарталетка, с которым ты постоянно ошиваешься? Зачитался где-нибудь? Скарамучча откинулся на спинку стула, и тот протяжно, как старая дверь в заброшенной мельнице, скрипнул и замолкнул. Парень скрестил руки на груди и исподлобья посмотрел на Тарталью. Любой бы почувствовал себя некомфортно под таким взглядом, даже меня он, не пугал, но раздражал, но не Тарталья. Он поковырялся вилкой во втором, состоящим из рыбьего стейка и овощного салата из артишоков, шпината и помидоров, который заказал на первом этаже в буфете. Он пригладил наполовину высохшие волосы, пытаясь придать им более-менее достойный вид, и улыбнулся, но не искренней улыбкой, а той, которой улыбаются, когда издеваются или чувствуют превосходство. — Тебе ли говорить о низкорослости? Скарамучча молчал. Я бы не сказал, что он был низким, но он явно был ниже меня и Тартальи на полголовы точно, однако выше Итэра, но это не убавляло тех процентов ненависти, злости, подлости и пренебрежения, которые были в нём. Видимо, не найдя, что ответить Тарталье, он гневно и шумно выдохнул через нос и, достав телефон, обиженно залип в нём. — Не обращай внимания, — Тарталья слегка похлопал меня по руке, замечая, что я наблюдал за действиями Скарамуччи. — Просто его команда проиграла моей. Да, неудачник? Я покосился вправо, где сидел Скарамучча. Не знаю, что сломается первым, — телефон, который он с силой сжимал в руках, или челюсть Тартальи, — поэтому предпочёл вернуться к написанию различий между одой и сонетом. — О, ты можешь спросить это задание у Итэра, — Тарталья кивнул в сторону моей раскрытой тетради по литературе. — Он давно уже расписал всё. Просто попроси у него списать, если не понимаешь, и он поможет. — Мать Тереза, — недовольно буркнул себе под нос Скарамучча, пролистывая несколько постов за раз, даже не просматривая их. — Лучше быть мать Терезой, чем Питером Динклэйджем. — Я тебе лицо в пепел разнесу, — Скарамучча чуть поддался вперёд и стукнул ребром ладони по столу, но, поняв, где он находится, не без труда умерил свой пыл, ограничиваясь очередным убийственным взглядом в сторону Тартальи и сжатием ладони в кулак. — Итак, о нашем золотом Итэре, — Тарталья с наигранным пренебрежением смахнул руку Скарамуччи со стола и поправил волосы, зачесывая их за ухо и приглаживая внутренней стороной сухой ладони. Всё это время он не выпускал из руки небольшую металлическую вилку, постоянно машинально тыкая зубчиками в листья шпината: — Если решишь обратиться к нему за помощью, то он сидит в литературном клубе сейчас. Это на втором этаже в восточном крыле, кабинет два-два-ноль. Можешь не торопиться и покумекать над домашкой ещё немного сам, Итэр там засиживается допоздна всё равно. — Чего он домой не валит? — вновь отозвался Скарамучча, деловито и рвано поправляя белый воротничок, выглядывающий из-под сиреневого свитера и плотно прилегающий к светлой розоватой коже. Двумя пальцами он оттянул ворот свитера и поправил надоевшую съехавшую в сторону ткань. — Говорит, что не хочет сидеть дома, — Тарталья демонстративно достал небольшую синюю коробочку с какими-то неаккуратными узорами из кармана спортивных штанов и вытащил из неё один беспроводной белый наушник, намекая на то, что разговор об Итэре окончен. Два-два-ноль. Я поднялся со стула с пониманием того, что у меня нет ни единой крупицы желания и терпения находиться и дальше за этим столом в библиотеке. Я был здесь словно меж двух огней, один из которых пылал неистовым фиолетовым пламенем, опаляя всё, что его окружало дотла, до корней, а другой был ярким, рыжим, как сентябрьское солнце, если смотреть на него через пожелтевший кленовый листок, и скрывающимся за слоем из тысячи улыбчивых масок, которые Тарталья менял каждую минуту. Я сгрёб в руки тетрадь, учебник и ручку, по пути хватая рюкзак с пола, не желая задерживаться и попутно ловя на себе заинтересованный взгляд Скарамуччи, который всё же решил отвлечься от телефона и оглядеться. Он отсалютовал мне на прощание, и я ограничился, как обычно, простым кивком головы. Наверное, со стороны всё это выглядело так, словно для меня не существовали такие слова, как «привет» и «до встречи». Поудобнее перехватить вещи в руках я решился только тогда, когда покинул территорию библиотеки. Во всём коридоре не было ни души, пока я спускался с третьего этажа на второй и переходил из одного крыла в другое. Было уже около четырёх часов вечера и у большинства учеников закончились все занятия и факультативы, а оставаться и делать домашнюю работу в библиотеке хотелось немногим. Я остался лишь потому, что Чжун Ли написал мне, что его не будет до шести. Возвращаться в пустой дом ещё хуже, чем сидеть четыре часа в гробовой тишине в библиотеке. Я поправил лямку рюкзака, чтобы было удобнее, и бросил взгляд в окно. Несмотря на то, что был лишь конец января, сегодня была плюсовая температура и снег, которому положено было быть в данный временной промежуток, превратился в дождь. Большие громоздкие тёмные тучи тяжело свисали с неба, готовые с минуты на минуту либо с грохотом упасть на хрупкую землю, либо разразиться сильнейшим ливнем. Они полностью и беспросветно перекрывали голубое небо и холодное январское солнце, поэтому улица выглядела так, словно сейчас был поздний вечер, часов восемь вечера, а не четыре. А буквально через минуту с неба стали падать большие дождевые капли, вдребезги разбиваясь о ровный новый асфальт, а ещё через несколько секунд дождь мутировал в ливень. Я пригляделся к тёмным быстро намокающим тротуарам: люди спешили домой или в ближайший магазин, прикрываясь кто тяжёлыми кожаными сумками, кто пакетами, кто сведёнными над головой ладонями и стараясь промокнуть как можно меньше. Нужно будет попросить Чжун Ли забрать меня, потому что полезной привычкой глянуть в интернете прогноз погоды хотя бы на сегодня-завтра я, к сожалению, так и не обзавёлся за все семнадцать лет жизни и, естественно, свой черный широкий зонт я оставил в дальнем углу шкафа в своей комнате. Наверняка, Чжун Ли снова слегка похлопает меня по макушке и однозначно скажет, что я забывашка. Я достал из рюкзака бутылку с водой и кусочками лимона и отпил несколько глотков. Ранее прохладная вода нагрелась в библиотечной теплице и теперь на вкус была ужаснее талой воды из сосулек, висящих на бампере машин. Пусть мне и было немного неудобно идти в литературный клуб и просить Итэра помочь, но другого выхода у меня не было. Это задание упрямо не поддавалось мне, упираясь ногами в землю и хватаясь руками за всё, что можно, пока я тащил его, а последний срок сдачи был завтра. Мисс Вьен, которая по совместительству оказалась учителем не только французского, но и литературы сказала, что, если я доделаю его сегодня, она будет ждать меня в своём кабинете, так как ей ещё долго работать с документацией, и я могу принести ей домашнее задание немного позже, либо, если к тому времени она всё же уйдёт домой, просто оставить тетрадь в учительской или мисс Гуннхильдр. Дверь в литературный клуб была приоткрыта, а чуть выше уровня глаз висела небольшая табличка с надписью: «Литературный клуб Верлибр». Из помещения не исходило ни единого звука и, как мне сначала показалось, кабинет был совершенно пуст, пока в дальнем углу, за последней партой, я не увидел знакомую светловолосую макушку. Итэр лежал на парте лицом вниз, а его руки аккуратно придерживали книгу раскрытой, чтобы листы не перелистнулись из-за ветра. Первое окно, которое находилось в противоположной стороне от Итэра было распахнуто и сильный дождь стучал уже не только по наружному подоконнику, но и по внутреннему тоже. Именно из-за распахнутого окна дверь не закрывалась: по классу гулял чудовищный сквозняк. Я быстро сбросил на ближайшую парту рюкзак и книги и подскочил к окну, хватаясь за оконную ручку. Весь подоконник был уже в дождевой воде, а закрыть окно всё никак не получалось, видимо, нужно было подтолкнуть его посильнее сверху. И мне ничего не оставалось, как залезть на мокрый подоконник. Ледяная влага, пахнущая небом и улитками, моментально пропитала ткань чёрных джинс на коленях и лодыжках. Стало прохладно. Однако, мне всё же удалось посильнее подтолкнуть раму и захлопнуть окно. Оно протяжно скрипнуло и сильный поток воздуха и дождя напоследок вылетел из-за стекла в сторону Итэра. Но за всё это время он так и не поднял головы. Он уснул или, может быть, ему стало плохо, и он сейчас лежал без сознания? Я соскользнул с высокого белоснежного мокрого подоконника на пол и попытался отряхнуть намокнувшие джинсы. Безнадёжно. Они безнадёжно промочены насквозь. Надеюсь, всё высохнет за два часа до приезда Чжун Ли, если дождь так и не пройдёт и ему нужно будет приехать за мной на машине. Я забрал вещи с первой парты и направился в конец класса, где сидел Итэр. Совесть не позволила бы мне уйти, оставив всё как есть и даже не проверив, что с ним. Вдруг, ему сейчас было действительно нехорошо. — Итэр? Я слегка тронул пальцами его плечо, но он почти никак не отреагировал, лишь слабо промычал в ответ и, поморщившись, отвернулся от меня окончательно. Одной рукой он накрыл голову, прикрывая ладонью растопыренные на макушке волосы, а другую быстренько подложил под голову, утыкаясь носом в изгиб локтя. Кажется, его больше не волновало то, что книга осталась без импровизированной закладки и все её листки перемешались в полнейшем беспорядке, а сам он теперь потерял ту страницу, на которой остановил своё чтение. Я снова тронул его плечо, но на этот раз вместо невнятного мяуканья, я получил в ответ несильный шлепок по руке и тихий недовольный возглас: — Я же сказал, ещё пять минуточек, Люмин. — Это Сяо. — Сяо? Моё имя отрезвило его лучше любой пощёчины и воды за шиворот. Он моментально вскочил с места и как-то виновато взглянул на меня, по-девчачьи перебирая кончиками пальцев вылезший из-под светло-коричневой школьной мягкой жилетки край белой рубашки. Спросонья он выглядел чересчур потерянным, видимо, даже не сразу понял, кто его разбудил, и переволновался, не услышав знакомого мягкого голоса своей сестры. — Я… немного задремал. — Да, я заметил, — я скосил взгляд в сторону окна, которoe я с титаническими, почти, усилиями умудрился всё-таки закрыть, и Итэр, посмотрев в ту же сторону, смутился ещё сильнее и приложил к раскрасневшимся щекам ладони с тыльной стороны. Видимо, он очень замёрз, заснув под таким лютым сквозняком, потому что его щёки, кончик носа, уши и шея были яркого персикового оттенка. Я стянул свою чёрную толстовку через голову, ухватив за большой капюшон, и протянул Итэру, свободной рукой поправляя задравшуюся кверху такого же цвета, что и толстовка, футболку с коротким рукавом: — Возьми. Она утеплённая изнутри, тебе нужно согреться. В комнате было по-прежнему прохладно, но я, в отличие от Итэра, не спал здесь неопределённое количество времени с открытым окном в одних лишь жилетке без рукавов и льняной белой рубашке, поэтому пару часов без толстовки прожить смогу. Итэр долго стоял и не мог решить брать мою кофту или нет, я же терпеливо ждал с протянутой рукой. В итоге он сдался и, тихо поблагодарив меня, натянул толстовку на себя, утопая в ней, как в большом тёплом пледе. Она мне и самому была большой, да ещё и оверсайз, а Итэр в ней совсем потерялся, от него остались лишь голова с растрепанными волосами и худые длинные ноги. — Ты искал меня или просто случайно забрёл сюда? — он взглянул на небольшие серебристые часы на левой руке, которые перепутались с разноцветными плетеными фенечками и цветастыми браслетами из атласных тонких лент, сплетённых в незаурядные узоры. — Уже половина пятого… Разве тебе не нужно домой? — Мне нужно сдать литературу. — А… — Итэр присел обратно за стол и как-то расстроенно взглянул на книгу с перемешанными страницами. Он захлопнул её и отодвинул на край стола, проезжая мятного цвета обложкой прямо по лакированной древесине парты. — Садись, я помогу. Ты ведь поэтому здесь? Я кивнул. Он переспросил так, словно надеялся, что я отвечу иначе. — Домашнее задание по литературе на сегодня?.. Я снова кивнул. По привычке Итэр натянул рукава посильнее на ладони и аккуратно взял в руки мою тетрадь, открывая её на последней исписанной странице. Он немного удивлённо рассматривал мои агрессивно написанные различия оды от сонета, и я отвёл взгляд в сторону. Я совсем и забыл, что злился на недо-ссору между Скарамуччей и Тартальей. — У тебя хорошие различия, можно их оставить… — голос Итэра заставил меня развернуть лицо обратно к нему. Он сидел в той же позе, разве что теперь только поглаживал пальцами растопыренные после сна волосы на виске, а второй бесшумно постукивая подушечками по твёрдой обложке книги. Я просмотрел название: «Великий Гэтсби» авторства Фитцджеральда. — Сяо, — он поднял на меня медовые глаза, — что за произведение у тебя для сочинения? Я отодвинул стоящий рядом с ним стул и присел рядом, по правую руку, доставая из рюкзака книгу. От Итэра приятно пахло гиацинтом, аромат которого смешался с моим запахом парфюма с китайской розой и утренних тостов с маслом, но по-прежнему оставался хорошо уловим. Кроме гиацинта, Итэр пах персиковым шампунем для волос, но его аромат почти не слышался. Корешок книги неприятно хрустнул, когда я положил тонкую, но плотную книгу перед Итэром. — Чувство и чувствительность, — прочитал вслух Итэр. — У меня где-то было сочинение по этой книге, я писал его на олимпиаду в прошлом году… Могу прислать фотографии, просто измени немного текст, хорошо? У мисс Вьен хорошая память на такие вещи… — он замолчал. — Сяо?.. Я повернулся к нему лицом, и он сделал то же самое. Слегка прикрыв глаза, так, что верхние и нижние длинные ресницы почти соприкоснулись, он быстрым неловким движением руки заправил прядь волос за ухо, обнажая розоватый завиток. Ему по-прежнему было холодно? Итэр посмотрел куда-то в сторону, закусывая нижнюю губу и аккуратно проводя по ней зубами, чтобы не пораниться. — У тебя колени мокрые… — неожиданно осознал он и поднял на меня глаза. — Ты… попал под дождь? — Всё в порядке, — я отвернулся от него, закрывая свою тетрадь и проводя пальцами по черешку. — Я… пролил воду. — В женской раздевалке есть фен, я сейчас его принесу, пожалуйста, посиди здесь, — Итэр вскочил на ноги, но я остановил его, схватив за чёрную ткань толстовки и потянув вниз, обратно на стул. — Я же сказал, что ничего страшного, — вздох. — Я могу оставить тебе номер своего телефона, чтобы ты потом скинул мне сочинение. — Хорошо… Я не слишком любил делиться своим номером телефона, но мне ничего не оставалось сделать, кроме как это. Итэр достал из кармана бежевых хлопковых брюк сотовый и записал продиктованные мною цифры. Я взглянул в сторону окна. Дождь уже не шёл, однако облака оставались такими же тёмными и грузными, как раньше, но их стало намного меньше. Итэр на несколько секунд завис, перед тем, как аккуратно вписать «Сяо Ли» в поле с именем контакта. Он свернул телефонную книгу, и я заметил, что на обоях у него стоит фотография Люмин, которая сидела в большом поле с подсолнухами, с милым венком из одуванчиков и маков на коротких блондинистых волосах. Она была в какой-то длинной большой сорочке и в белых носках без обуви, но это ничуть не портило фотографию, а на лице была широкая улыбка, которая была очень похожа на улыбку Итэра. Он поспешно заблокировал телефон и убрал его в карман. Я задумался. Это было так… мило? по сравнению с фотографией заката из окна моей комнаты в Пекине, которая стояла на обоях моего телефона. Я взглянул на часы, висевшие на стене напротив. Без пяти минут пять часов вечера. Если идти по переулкам, несколько раз обходя уже знакомые улицы по кругу, то я приду ровно к приезду Чжун Ли. — Вернёшь толстовку потом, — я поднялся со стула, засовывая вещи в рюкзак и доставая из маленького кармашка на боку небольшой белый ключик с номером «триста один» от моего шкафчика в гардеробной. Без толстовки куртка будет неприятно липнуть к обнажённой коже рук, но ничего страшного. Это не проблема. Итэр ничего не сказал мне, только мельком кивнул. Уходить домой в ближайшее время он, похоже, не собирался, поэтому оставить ему свою толстовку было неплохой идеей. Окно плотно закрыто, но в комнате холодно, даже спустя несколько минут. Дверь я тоже захлопнул посильнее, чтобы сквозняка не было. Люди чересчур падки на простуду.