***
Попов любит спать. Он и забыл за эти долгие дни, какого это — спать в своей кровати. Ещё дольше — каково спать в кровати с кем-то. Он слепо шарит рукой, пытаясь найти Аню под боком. Запах такой родной, убаюкивающий. Он обязательно поспит ещё, вот только… Рука нащупывает чужую руку и радостно сжимает её. А потом вспоминает, что Аня ушла. А потом эта-чья-то-рука вырывается и голосом Нурлана уточняет: — А ты точно полупокером не заделался? — Слышится смешок и скрип отодвигаемого стула. — Ждал, чтобы сообщить тебе лично — хуёво выглядишь. Родной запах — запах лекарств и спиртового антисептика обволакивает с новой силой. Арсений дёргается, и игла капельницы отдаёт болью в вене. Боль расплывается по телу, оседая на языке рвотой и перегаром, пульсирует в голове слабыми толчками. Нурлан в чёрной тканевой маске и латексных перчатках больше похож на извращенца, чем на посетителя — по крайней мере, взгляд у него такой хитрый, будто вместе с апельсинами и пакетом сока он притащил с собой плётку и наручники. Или у него всегда такой взгляд? — Что… — Попов пытается разглядеть объяснение в глазах Нурлана, но те настолько узкие, что видно лишь одно слово «пиздец». Фармацевт не спешил отвечать — бесстыдно спиздив один из апельсинов, он начал его чистить, кидая кожуру прямо на койку Арсения. Палата наполнилась горьковатым, насыщенным запахом цедры. Мысли текли медленно, так медленно, будто не поспевали даже за каплями прозрачного лекарства, поступающим из пакета капельницы по тонкой трубке. Попов даже залип на то, как длинные пальцы с острыми, как у какого-то зверя ногтями разрывают плод напополам — лишь сок мельчайшими каплями брызнул вокруг. Рот наполнился слюной. — Ты представился как работник больницы, с нами связались, сказали, что ваш дебил потерял сознание при спасательной операции другого, ещё большего дебила. Воспоминания возвращались — начиная от боли в животе и заканчивая тоской, невыносимой и неподъёмной. — Я его не спас. — Прошептал Арсений горестно, и глаза снова предательски защипало. Осенью столько на Москву не проливалось, сколько его слёз. — Если бы… — Не беси меня. — В его рот бесцеремонно затолкали дольку апельсина. — Хочешь ещё по своей жопе многострадальной получить? Чтобы тебя в травматологию перенесли? Ты только скажи, я с удовольствием. — Хриплый голос Нурлана из-под маски звучал приглушённо, но беззлобно. — Жив этот пацан. Спасатели вовремя приехали, полотнище раскрыли и поймали. Говорят, только раскрыли, как этот хлопчик полетел. Сделай он этот «прыжок веры» хоть на минуту раньше — и всё, пиздец. Пиздец, который вырисовывался в голове Арсения — разбитая фигурка мальчишки на асфальте, испарилась как по щелчку этим цинично-Сабуровским «жив». По капельнице в вену поступало не лекарство, а чистый эндорфин, наркотик, иначе как объяснить это окрыляющее чувство счастья? Антон жив. Арсений спас его. Спас! Он снова подорвался, он был в абсолютном восторге сейчас. И снова боль, уже по всему телу — уставшие мышцы, каждый кусочек, каждый миллиметр его тела заныл. Тошнота и слабость узкой ладонью Нурлана пригвоздили его к подушкам. — Лежи. Срать я хотел на того неудачника, у нас есть проблема посерьёзней. Нурлан опустил маску для подбородка и заговорил, чуть понизив голос. И, если бы не смысл его слов, Арсений бы точно уплыл. Почему у этого фармацевта ТАКОЙ красивый голос? — У тебя взяли анализ крови. В ней нашли приличную дозу галлюциногена. Судя по составу, низкосортного — экстази и множество прочих низкопробных примесей. — Нурлан с интересом посмотрел на Попова, будто бы впервые чётко разглядел его лицо. — Ночка выдалась весёлой, да? Арсений дёрнул фармацевта за руку — на круглом циферблате часовая стрелка зацепилась за 9-ку. — Я не мог… Я же не идиот… — Нурлан выдернул ладонь из холодных пальцев, да ещё и ощутимо царапнул Попова ногтём. — …А настоящий долбаёб! — Закончил за него Сабуров. — Может, ты зависал где-то? В баре, в клубе там. Экстази в таких заведениях в ходу. К тому же и алкоголя в твоей крови дохрена. — Мужчина показательно принюхался и его острое азиатское лицо сморщилось, как жёлтая изюмина. — Блять, не дыши больше. Никогда. Арсений прокрутил в голове те жалкие размыленные обрывки воспоминаний, что у него сохранились с прошлой ночи, совсем не обращая внимания на фармацевта, который тут же нацепил маску обратно — похуй, что они общаются на запрещённые темы — да на него алкотестер сработает, если он ещё раз подышит одним с Арсом воздухом. — Да, я был в клубе. Но я не просил ничего такого, просто заказал… «Самое вставляющее, что у тебя есть» — Л-лишь единожды… «Повтори… умоляю…» Вспомнился и момент, когда он танцевал в клубе с Антоном. Он точно помнил — пациент был на танцполе. Но он также помнил, что охрана в клинике «Всё в порядке» вряд ли бы отпустила 19-его паренька с шизофренией оттянуться ночью. — Меня знатно вштырило. — Психотерапевту тут же захотелось выпить стакан воды. Нет, целый чайник кипячённой воды. Он действительно чувствовал себя отравленным и больным. Ужасно грязным глубоко внутри. Нурлан, деловито разрывал апельсиновую корку, наполняя воздух сильным запахом цедры. — Не бойся, не умрёшь. Вряд ли в какой-то дыре тебе бы удалось получить такой натуральный продукт. Синтетическое экстази… У нас есть препарат на его основе, но он в разработке. Его хотят использовать в лечении от посттравматического стресса.В малых и редких дозах он весьма безобиден — редко вызывает зависимость и побочные не так быстро разрушают мозг. — Нурлан говорил уверенно, очевидно — он отлично разбирался в этой теме. — Но, разумеется, ты всё равно отбросишь коньки. Сначала сойдёшь с ума, твой мозг натурально превратиться в кашу, а потом ты под кайфом попадёшь под машину, выпадешь из окна или ещё что поинтересней. — Мило… — Арс удивлённо проследил, как очищенный апельсин ложиться на тумбочку у его изголовья. Может, этот Чингачгук не так уж и плох?.. — Захочешь сигануть с балкона вместе с зимней резиной — обращайся. — Нурлан встал, собираясь уходить. А нет, показалось. Его острая фигура развернулась к выходу- рукава больничного халата взметнулись, похожие на руки Антона, падающего с крыши. Как бы не хотелось признаваться, Попов был бы не прочь, если бы Сабуров поиздевался над ним ещё чуть-чуть. Оставаться со всё более обретающими чёткость воспоминаниями один на один не хотелось. — А, и ещё… Раз тебе всё равно мусор выкидывать… — Сабуров невинно скосил чёрточки глаз на разбросанную по белым (уже не очень) простыням апельсиновую шкурку. — Вот это тоже забери. Купил по пути, но мне сказали, что лучше бы купил квадрокоптер. По колену больно прилетело острым уголком какой-то книги. Попов уже собирался грязно выругаться, вытащить иглу из вены, вновь грязно выругаться и задушить этого садиста-наркомана капельницей, но Сабуров, фирменно задыхаясь от смеха, скрылся за дверью палаты, да ещё и крепко закрыл дверь. У врачей психбольницы вообще есть привычка плотно закрывать двери.***
Арсению действительно стало лучше после прокапывания — по крайней мере, он уже мог сидеть. Кинутой Нурланом книгой оказалась сказка Антуана Экзюпери «Маленький принц». Невозможно представить Нурлана с этой книгой в руках. Совсем новая, ещё хрустящая при открывании, пахнущая типографией. Давно он не держал в руках свеженапечатанное издание. Грех выбрасывать такое. Апельсин Попов покорно доел, понимая, что между ненавистью к казаху и страшным голодом, выворачивающим его наизнанку, он, разумеется, съест этот несчастный фрукт. Уже дожёвывая, он вспомнил, что заходил в магазин, и, выпросив у мед.персонала куртку, за раз получил месячный уровень глюкозы. Какой же он всё-таки молодец. Телефон в куртке постоянно вибрировал. Там были сообщения и от Димы, и от Кати, и даже от Воли. Читать, что он написал, Арс так и не решился — раз не звонил, значит не срочно, можно пока что сохранить зрение. Видимо, везение себя исчерпало, ведь, стоило ему только подумать об этом, как тиран всея больницы решил позвонить. С каких пор обычный рингтон звучит, как призыв Сатаны? — Да? — Попов постарался выжать из себя самый жалкий, самый болезненный писк, который только бы смог. К своему разочарованию, особенно напрягаться даже не пришлось. — Завтра дуй на работу. Думая, что биполярное расстройство всё-таки заразно и наука врала Арсу, врач всё-таки переспросил: — Но вы же сами говорили… — Рад, что ты ещё в силах помнить, что я тебе говорил. Значит, и за новым пациентом приглядеть сможешь. — Голос не уточнял, не спрашивал и даже не интересовался. У Попова просто не было выбора, как завтра прикатить своё бренное тело на работу. Может, оно и к лучшему. Арсений определённо не доживёт до конца своего отдыха, если продолжит и дальше встревать в такие приключения. — И Антона заберёшь обратно. — Сказал, будто кинул Арсению маленький засохший пряник. На простом человеческом это значило «Давай мы представим, что я извинился и ты даже не думал идти в суд за то, что я пизданул тебя огнетушителям по почкам». — Конечно… Буду рад вернуться.***
Никто не ожидал увидеть Арсения Попова раньше чем через три дня. Или, возможно, даже никогда, учитывая случай со злосчастным огнетушителем, который после, разумеется, заменили. Но вот, 8 утра, и этот несчастный необыкновенно бодро рассекает коридор, слепя в глаза отработавшим в ночную медбратьям свежевыбритой моськой. Несмотря на запёкшиеся ранки и небольшой синяк на скуле, выглядел он действительно как отдохнувший, готовый отхватывать пиздюлей врач. Даже халат на нём был идеально выглажен. В руке у него было парочку медицинских дел, между которыми притаился «Маленький принц». Первым делом он собирался пойти навестить Антона, поэтому свернул в направлении его палаты, всё время оглядываясь по сторонам — не притаился ли где-нибудь Воля? — Дружище, шикарно выглядишь! — Позов, с минуту наблюдая за оглядывающимся по сторонам Арсом, не выдержал и похлопал его по плечу, вызвав у того панический приступ жопы. Сразу же заболели многочисленные синяки, надёжно скрытые за длинной одеждой. — Блять, Дима… — Вот, другое дело, а то больно довольным казался. — Улыбка Позова стала лишь ярче. — Ну как, отлежался? Поди, всё время в постели провёл, да? «Где я только не полежал…» — Как Антон? — Попов упрямо продолжил движение к заветной палате. Голос врача стал менее воодушевлённым: — Вполне стабильно. А вот с парнем, который к нам вчера поступил, расслабляться нельзя. Поведясь на перевод темы, Арсений взял одну из историй болезни — новую, ещё не заполненную даже на половину. — 26 лет. Эксбиционист? — Всё, что смог разобрать Арсений. Ну правда, шутки-шутками, но это не почерк, сухой доширак чернилами намазали и к листу приложили! — Ага. У него отец в ГосДуме, скоро переизбираться должен, а у него сын голышом из дому сбегает. — Решил упрятать до конца переизбрания? — Получив утвердительный кивок, Попов вернулся к Шастуну. — Так что с Антоном? Он начал есть? — Ну как тебе сказать… — Психиатр втянул голову в плечи, как бы говоря «я слишком интеллигентен, чтобы произносить «хуёво», но и более исчерпывающего слова подобрать не смогу». Дойдя до палаты Антона и рассеянно махнув в приветствии вышедшего на розвитку в поисках потенциального орудия для самоубийства Матвиенко, Попов зашёл в комнату. Антон, с перемазанными в овсянке пальцами, задумчиво рисовал на стене луну. Матрас прогибался под его весом. Так как вязкая каша была такой же серой, как и хмурое небо за окном, рисунок выглядел очень даже правдоподобно. — Неплохо получилось… — Нервно похвалил зашедший следом Позов, в голосе которого таилось желание привязать мальца к кровати навсегда. — Но мост из макарон был посимпатичнее. Шастун развернулся, ожидая увидеть говорившего, но, наткнувшись на Попова, удивлённо опустил испачканные руки. Его щёки впали ещё больше, в глазах было нездоровое возбуждение. — Новый посетитель! Картина «мост на обед» уже продана, но не переживайте, на моей выставке ещё полно нераспроданных полотен. О какой вам рассказать по подробнее? Антон спрыгнул на пол, от чего опустевшая тарелка из-под каши подпрыгнула на скомканном одеяле. Шастун схватил Попова за руку, он улыбался, прямо излучал свет. Безумный, дикий свет. — Как вам «поле»? — Пациент указал на бледное пятно на стене, видя вместо него, очевидно, исписанный масляными мазками холст. — Отдам всего лишь за полмиллиона, обещаю, после моей смерти она возрастёт в разы!.. Антон описывал картину, которую видел прямо перед своими глазами, но Арсений не слушал — он смотрел на Диму, но тот, видимо, и сам был удивлён таким резким ухудшением состояния больного. Он одними губами прошептал: «Клозапин. Срочно». — …Вы совсем меня не слушаете! — Шастун больно дёрнул Попова на себя, заставляя повернуть голову в его сторону. Послышался хлопок закрывшейся двери и торопливыЕ, убегающие шаги. — Куда убежал ваш друг? Лицо больного потемнело от грусти. Нельзя было выводить Антона на отрицательные эмоции — так не далеко и до агрессии или истерики, после чего успокоить его будет намного, намного труднее. Превозмогая себя и напоминая себе, что он — хороший врач, мужчина мягко погладил сжимающие его грязные пальцы свободной рукой. — Он побежал снимать все деньги со своего счёта, ведь ваши творения прекрасны, Антон. — Арсений с правдоподобным восторгом посмотрел на стену. — Вы такой талантливый художник! Антон разулыбался, и от его искренней улыбки снова захотелось плакать. Сколько раз он плакал за эти дни? За эту осень? Отвратительное время года. — Я хотел бы вручить вам подарок. Надеюсь, она вдохновит вас на следующую выставку. — Благодаря Нурлана, Попов вручил больному книгу. Шастун, не узнавая ни автора, ни название, поспешно вытер руки о брюки больничной пижамы. Его белые тонкие пальцы листали страницы, останавливаясь на ярких детских иллюстрациях. Арсений не так давно видел такие же пальцы. Пока Шастун, к облегчению врача, полностью увлёкся рассмотрением новой книги, он оглядел палату — разбросанные, измазанные краской листы альбома, отпечатки от каши на тумбочке… Серая, присохшая к стене луна. — Луна сегодня прекрасна, да? — Пробормотал мужчина, но Антон, будто бы позабывшей и о выставке, и о самом Арсении, самозабвенно гладил пальцем маленького мальчика в длинном красном шарфе.