chanel

Промёрзлый весенний ветер нагло забирался под подолы небрежно накинутого на плечи пальто. Погода с самого утра задалась не самой лучшей. Огромные серые тучи заволокли небо неприглядной дымкой и поутру казалось, будто мир на время погрузился в тоскливую атмосферу уходящей зимы. Ветра часто нападали на Францию именно в это время года, сначала назойливые, резкие, они разносили своими порывами недавно отошедший от холодов покрой золотистой листвы и каждый раз мешая её с грязью вызывали самое наихудшее впечатление, а потом сменяли себя сухим, пыльным ветродуем и как раз в это время улица со своей прекрасной историей любви, становилась скоплением не только неудачных погодных условий, но и бледности людских улыбок. Весенняя Франция часто напоминает табакерку с непрекращающимися осадками, с клапаном из постоянной суеты и смока. Её разглядывать очень скоро надоедает, взамен приходит только тоска и мимолётное желание как-нибудь побыстрее покинуть оледеневшие улочки. Гам правда не прекращается, вечная суета сменяет себя громом проезжающих машин и колёс их, которые звонко отбиваются о поверхность каменной дороги. В такие дни настроение заметно пропадает и Дженни вовсе не является этому исключением. У неё вид такой, будто всё в жизни очень плохо, но она одновременно ни на что жаловаться не собирается. Излюбленным местом для созерцания горести весенних месяцев стала комната на мансардном этаже. Она сравнивает её с той, в которой Джису работала в Бруклине. Обходит постоянно, переставляет мелкие предметы и как-то совсем уж глупо скучает по родному Бруклину. Во Франции пришлось задержаться, как оказалось, мимолётные мечты о скором возвращении стали почти сказкой на фоне всего, что случилось за эти месяцы. Дженни совершенно не любит весну. И это совсем не связано с холодящими душу морозами. Не связано и с ветром, который за пару недель даже не подумал перестать нагнетать, просто дело в самой весне. В переменах, которые она послушно влечёт за собой и, разумеется, в скорой смене всего, что уже успело стать родным за долгие зимние месяцы. Снег на дорогах тает, а глазу как-то неприятно наблюдать грязный, рыхлый покров земли, не нравится и обуви хлюпать по образовавшимся лужам, едва не промокая насквозь. Не нравится организму ощущать на себе постоянно изменчивые условия. Одним словом, всё как-то неправильно. Дженни шмыгает носом, медленно спускаясь по деревянной лестнице в общий зал. В мыслях только то, что она, кажется, приболела. Последним дни ощущаются лениво и безумно сложно. Тело мелко пробирает неприятный озноб, она замерзает, а натягивая на себя кофту вновь чувствует, что горит, подобно настоящему огню. Поэтому на ней кофта, а на плечах плед, которых приходится повсеместно стягивать и надевать обратно. Дом большой и тёплый, они живут вместе с семьёй перебравшихся во Францию Итальянцев. Говорят те ещё причудливее французов, а язык их настолько самобытен, что Дженни поначалу даже пугалась, а потом с каким-то интересом, неизгладимым впечатлением нового слушала короткие истории вечерами у каминов. Пьер был одним из добрейший людей всего белого света. У него странные нравы, к постоянным разговорам, однако ими он совсем не мешает. Его жена, Бель, отлично говорила на двух языках, они даже нашли с Джису массу всего общего, а потому Дженни её почти не заставала. Взрослая жизнь, извечные проблемы, которые никогда не касались Дженни напрямую, к тому же ещё собственное отсутствие интереса к разговорам о моде и магазинах и Дженни испытывала только гнетущее безразличие. Дни проходили медленно, тянулись порой целой вечностью, пока Дженни маялась в своей комнате, отчаянно сражаясь с отсутствием своего дара к рисованию. Она часто перерисовывала старые наброски Джису, однако всё выходило не то чтобы плохо, а почти всегда ужасно. Она хмурила брови, кусала губы и в отчаянности переворачивала лист, не было никаких сил терпеть поражения, в особенности, когда Джису потом задумчиво улыбалась с этого творчества. Дженни была почти уверена, что она просто очень старается не обидеть. Они с ней спорили за всё это время от силы один раз, и то это было по огромной вине Дженни, когда та неаккуратно зацепилась за торчавший выступ, едва не испортив новое платье. Джису не кричала. Это Дженни обиделась. Обиделась, по видимому, сама на себя, потому что вздыхала тяжело, явно со всей горестью, говорила односложно, вновь отводила глаза. Это и ссорой то назвать очень трудно, однако это единственный пример, который хоть как-то подходит под громкое понятие "ссора". Человек чувствует себя превосходно в тот момент, когда всё может неожиданно покатиться по наклонной. Часто это наклонная не означает облегчение, не помогает дышать свободнее, а наоборот, является прямым свидетельством, что всё будет куда сложнее, чем есть сейчас. Дженни чувствовала себя сегодня намного лучше, чем все дни до этого, поэтому вниз спускалась с улыбкой, сверкала глазами, в голове прокручивая назойливую мелодию и в руках крепко держала очередной неудачный эксперимент. Знаете, если платья не удаются, то Дженни отлично справилась с домом и освещающим его большим таким ярким солнцем. Показать свой рисунок было ей необходимо, поэтому она и пошла искать Джису. Однако холл встречает звенящей тишиной и только спустя пару секунд из кухни доносится знакомый голос. Сомнений не было, она по-детски улыбаясь следовала туда, однако с порога чужая фигура статного мужчины в костюме остановила её в этот же момент. Мысли сбились, она непонимающе уставилась на него, пребывая в настоящем забытье, пока мужчина приподняв брови, какими-то строгим видом оглядывал её с ног до головы. – Ох, милая..– в эту же секунду доносится голос Джису и Дженни тут же оборачивается, набирая полные лёгкие воздуха. – мы только хотели тебя позвать. – сообщает она, но Дженни совсем не нравится эта затея. Она отступает назад, однако чужая рука в одночасье ловит за запястье. – месье Жульен хочет поговорить с тобой. – её взгляд кажется Дженни предательским и она уже готовая мотать головой, недовольно отдёргивает руку, как этот странный мужчина, с ужасным галстуком завязанной на большой шее, прерывает их небольшой конфликт. – Значит, тебя зовут Дженни? – голос его грубый, со смесью не одного акцента, вдруг кажется ей каким-то очень грозным и поэтому, отставив попытки сопротивляться, Дженни боязливо склоняет голову. – Я счастлив что могу поговорить с тобой лично, – на его губах расцветает добрая, хоть и не внушительная, улыбка, и указывая за стол в кухни он, словно предлагает Дженни пройти с ним. – Я уверен, что ты не знаешь меня, однако ваш первый показ сказался на большой публике самым приятным образом. Весь Марсель только и делает, что говорит о вас уже которую неделю. – он учтиво прерывается, думая, вероятно, что речь его может быть некорректна для маленькой девочки, однако поразмыслив пару секунд, всё же продолжает. – большая мода постоянно меняется. В ней нет ничего, что осталось бы вечным. Что-то уходит, что-то заменяет их место. Этот год начался с Шанель, – специально выделяет он, мелко обращая внимания на Джису. – и пока люди говорят о вас, я был поражён сведением, что вы решили остаться в тени. – он всплескивает руками, отходя к кухонному столу. И Дженни делает скорый вывод, что никакой месье Жульен ей не нравится. Что его речь для неё выходит непонятной и скорой и что она совсем не понимает, что же этот мужчина делает в их доме. Мысли эти мешают думать о его словах, однако Дженни даже не попыталась себя заставить. – И что же вам нужно? – совсем тихо произносит она, самостоятельно отодвигая стул, а потом с самым невозмутимым видом для ребёнка, смотрит на него в ответ пару бесконечных секунд. – Для нас было чудом застать вас на том показе. Утончённая мода мисс Ким произвела огромный фурор. А вы действительно смогли показать всё его превосходство своей стойкостью и уверенностью. – Дженни кажется, что её безумно раздражает его голос. И недовольно морщась, она едва успевает поймать взглядом Джису, как он, подобно назойливому насекомому снова даёт о себе знать. – Это предложение долго обдумывалось, и я искренне прошу простить нас за столь большую задержку.. Мы говорили с мисс Ким на счёт этого, но она не собирается давать согласие на подобное без вашего ведома. – Согласие на что? – невольно вырывается у Дженни, пока она беспокойно переводит взгляд. – Поступление в интернат. Школа моделей, где умения детей подобных вам, выводят на профессиональный уровень. Вы станете моделью, Дженни..

* * *

Единственное, что мешает Дженни нормально жить уже которые сутки – это то несчастное предложение. У неё даже мыслей не было поступать куда-то далеко, ехать к неизвестным людям, за неизвестными целями. Стать той, о которой никогда не допускала мыслей, да это даже звучит глупо, казалось ей, когда она ночами не спала, беспричинно разглядывая тёмный потолок. Мысли смешивались в голове стремительным потоком заменяя друг друга и так выходило, что она почти каждый день страдала от головной боли. Джису с самым расстроенным на свете взглядом каждый раз следила за ней, боясь заводить эту тему вновь. Безумное осознание, что её Дженни может просто уехать в какой-то там интернат до боли стискивало сердце. Привычка к постоянному присутствию человека сказалось на ней не лучшим образом. Сначала полюбить всем сердцем, едва не сделать смыслом жизни, для которого преодолеешь все трудности, а потом вот так просто отпустить, расставшись на огромный срок. Она и сама понимала, что затея эта из ряда вон не хорошая, но скромная надежда, что Дженни обязательно справится, достигнет много, обретёт смысл, одной линией перечёркивало все её собственные желания. По крайней мере, ей думалось, что мешать этому она не имеет никакого права. Дни стали подобно настоящему бремени, а избавится от этого не находилось никаких сил. Её молчание угнетало, Дженни словно стала совсем не той, что была прежде. Теперь взамен осмысленный оттенок янтарных глаз теперь слова какие-то холодные, уставшие, теперь её вид заставлял Джису снова и снова винить себя в этой глупой затеи. – Дженни? – открывая дверь в комнату, Джису даже шага не делает, чтобы зайти без разрешения. В сердце несравнимый ни с чем другим трепет, а ей самой банально страшно узнать об её состоянии немного больше, чем крутится в беспокойных мыслях, – можно мне зайти? – в ответ молчание. Томящее, кажется, бесконечно долгое. Звук разбавляет проигрывание радио и немного сиплый голос Пьера, они там, внизу, а на этой лестнице нет никого и Джису вполне отчётливо слышит собственное сердцебиение. – Входи, – коротко, без эмоций, Джису ненавидит всё, что вынудило Дженни так поменяться. Она тихо распахивает дверь, шаг делает, недовольно сводя брови от неприятного скрипа, а потом останавливается, словно дальше идти нельзя. Как бы ей не хотелось. – Чем занимаешься? – вопрос глупый, Дженни вполоборота на одном из листов карандашом чертит линии, собирает картинку по кусочкам, так что, вероятно, догадаться было не так-то сложно. Но Джису всё равно покорно ждёт ответа, у неё слов не находится ни на что другое. Говорить о погоде, которая вот уже вторую неделю несчадно заливает Марсель холодным дождём, просто самое глупое решение. – Рисую солнце, – заключает Дженни. Она глаза уставшие поднимает с такой неохотой, что Джису из-за всех сил борется с желанием снова уйти, а потом моргает, быстро, смахивая покатившиеся слёзы, и улыбается. Горько, почти невозможно. Что-то в груди с треском обрывается и падает вниз, Джису в объятья её заключает, поднимая со стула и к себе прижимает, пока Дженни почти в бессилии рыдает на её плече. – Дженни..– у Джису голос ломается, она слова произносит неразборчиво, снова сбивается, но так отчаянно просит не плакать. А Дженни не слушает. У неё слёзы сами собой катятся, она думать устала о том, что их разлука может никогда не закончится, что выбор этот изменит абсолютно всё, а ничего уже как прежде, никогда не будет. – Джису, я никуда не хочу.. – сбито шепчет она, в объятьях стискивает, безумно боясь потерять и плачет. Горько, до ужаса. В голове искрами взрывает, а она от безысходности закрывает глаза. – прости, пожалуйста.. я так не хочу от тебя уходить.. – Тебе и не надо, – на одном дыхании произносит Джису, у неё слова друг другом не связываются, она так долго молчала, чтобы не поддаться этой волне, которая в конечном итоге захлестнула её с головой. – Останешься со мной и мы очень скоро вернёмся обратно в Бруклин. Не будет никакой моды, Франции, людей этих тоже не будет.. – Голос её звучит уверенно, однако шёпотом, чтобы слышала только Дженни. Её Дженни, которая в растерянности, сломленности, в преддверии двух не равносильных дорог. Выбор ведь так очевиден. Никакого интерната. Даже подумать глупо, Дженни банально хочет домой. В Бруклин, в ту квартиру, чтобы снова проводить время в беззаботном одиночестве, чтобы не думать о моде, не думать о всяких показах. Почему за жизнь, которую человек даже не выбирает всегда приходится так дорого платить. Почему плата эта даётся непомерным, ужасным трудом, разлукой, болью, почему совсем ребёнок, оставленный на попечение только себе, обязан решать, чем же ему заниматься дальше. Дженни так устала, закрывая глаза каждый день, представляя себя на месте тех, кто так и не встретил Джису, представляя ту ночь, в которую она вполне могла бы сбежать, если бы не дождь, если бы не лужи, промокшая одежда. Что было бы тогда? Неужели в объятьях холодной ночи, каждый божий день прожитый без задних мыслей о подобном будущем, она никогда бы этого не почувствовала? Неужели бы тогда, не думая о мелочах, ей действительно было бы намного легче? – И ты всегда будешь рядом? Никогда не уйдёшь, правда? – словно не веря собственным словам, она прижимается к её телу сильнее, руками оплетает шею и до ужаса, почти подкожного ощущения тревоги за глупое будущее, боится отпускать. – Правда, Дженни, я всегда буду с тобой.. – по щекам дорожками скатываются слёзы, она в бессилии поджимает губы, взглядом почти опустошённым наблюдая, как крупные капли разбиваются о стекло, врезаясь снова и снова, составляя потоки, безвыходно падая вниз, и на душе от вида этого становится почти невыносимо. Тишина покроем ночи затягивается настолько долго, что через пару неровных ударов сердца, терпеть её становится почти невыносимо. – Помнишь как ты испугалась той ночью? – Джису в ответ не смотрит, лишь рукой поправляет плед на Дженниных плечах, моргает устало, без особого желания, однако когда глаза чужие янтарными кристалликами впиваются прямо под кожу, хочется мгновенно задохнуться, – я тогда так волновалась.. что же она тут делает, думала, пока ты в ответ на меня смотрела пару секунд, а потом словно сердце оборвалось, когда ты поднялась...– она не секунду прикрывает глаза, тщетно стараясь восстановить дыхание. Хоть как-то справится с нагнетающей внутренней болью. – В сандалиях тех, с огромным кардиганом на плечах, такая до невозможности худая.. Дженни, я чуть с ума не сошла. – она обеспокоенным взглядом снова убеждается, что Дженни здесь, сидит совсем рядом, на кровати, почти с головой прячась от холодной температуры под пледом и что она прямо сейчас действительно слушает. – Я не знала, что мне делать. Первые секунды просто стояла, смотря как ты быстро исчезаешь во тьме. Этот невыносимый дождь, такой же, как всю эту неделю. Она шёл неприглядной стеной и когда ты почти исчезла на той длинной аллеи, я вдруг поняла, что не должна тебя потерять..– она медленно поднимается, натягивая кофту на плечи и недовольно ёжась от холода, шагом мерит комнату до открытого окна. – И я решила догнать, с мыслю, что даже если ты скажешь мне, что тебя кто-то ждёт, что всё совсем не так, как я, глупая, себе придумала, я всё равно должна об этом спросить..– Марсель прячась от ветра за занавесками, встречает всё такой же томительной вечер светом из окон. Джису не улыбается, вид кажется ей одним из самых ужасных на свете. Вдалеке от дома, с огромным грузом на плечах, с выбором, меняющим жизнь – вид за окном совершенно не привлекает внимания. Джису устало вздыхает, вновь поворачивается к Дженни лицом, долго смотрит, стараясь подобрать нужные слова, а потом почти на выдохе продолжает, – а ты не сказала, что тебя ждут.. ничего не сказала... Только в ответ на меня смотрела самыми напуганными глазами. Мне тогда хотелось извиняться перед тобой тысячу раз, но боялась напугать ещё больше. – Она вздыхает, беспокойно перебирая рукава кофты, губы поджимает, дышит сбивчиво, в ней всё так и кричит о том, что разговор этот выдавался не самым лучшим. – И вот теперь ты должна уехать. Должна, Дженни, ради себя. Подумай только, там совсем другая жизнь, в которой для тебя будут открыты все дороги, в которой ты сможешь найти себя. – возвращаясь обратно, она садится рядом с ней, крепко сжимая ладони, – Я тебя безумно люблю, и ты знаешь, что я никуда не уйду. Я всегда буду с тобой, Нини. Но ты должна решиться..– ей до внутреннего скрежета противны слова, которые приходится говорить, неужели спасти ребёнка от выбора такая уж сложная задача, без проблем, без её дрожащих рук, без глаз на мокром месте, без подобных горьких решений. – Ты будешь приезжать ко мне? – шёпотом произносит Дженни, – Забирать на выходные, мы могли бы..– она в смятении поджимает губы, вспоминая ту ягоду, которую никогда не пробовала, – купить чернику или мороженое.. я не хочу оставаться там одна..– у Джису сердце кровью обливается. Самые дорогой человек в жизни просит у неё, о такой мелочи. Она снова её обнимает, крепко-крепко, вынуждая себя оставаться стойкой. Пусть даже слёзы нагло вырываются из глаз, пусть ей плохо от слов этих до дрожи во всём теле, Джису не должна плакать, потому что Дженни нужна поддержка. Ей нужна уверенность, опора, а Джису во всём мире единственный человек, который жизнь отдаст, потому что ей не всё равно. "В Бруклине есть хорошие люди, их стоит только поискать. Мне искренне жаль, что на пути твоём всегда попадались чёрствые и злые. Но это совсем не значит, что добрых никогда не было, они есть, и они точно так же думают, что они единственные" – Конечно я буду приезжать к тебе, и мы будем проводить дни только вдвоем..– под конец Джису кажется, что голос её звучит ужасно сломано и только Дженни от слёз шмыгая носом, в ответ улыбается ярче обычного. – Правда обещаешь? – с детской улыбкой восклицает она, подсаживаясь ближе. – Правда обещаю.. У судьбы для человека сотня преград, от самых больших, что вынуждают жизнь менять, беспрерывно поворачивая штурвал, до маленьких, незначительных, тех, которые он преодолевает каждый день. От выбора утреннего завтрака, до утомительного подбора одежды. Человек окружён постоянными решениями, задачами, которые заложены в короткий период суток. Жаль только, что выбор порой бывает невыносимей всей жизни и безумно жаль, что он всегда влечёт за собой невыносимые перемены.

* * *

По утру на улице бывает невероятно холодно. Особенно весной в период постоянного неравновесия, в период возможно ранних осадков, под предлогом постоянной смены климата. Дженни руки оледевшие прячет в карманы пальто, с ноги на ногу переминается, стараясь как можно сильнее закутаться в большой воротник. Мысли беспокойно разбросаны в голове, она тяжело вздыхает снова поднимая голову вверх и глазами большими, в зрачках полных неуверенности, разглядывает мутные облачка. С неба изредка падают капли, а погода в целом напоминает одну сплошную серую тучку. Улицы словно погружённые в белесый туман стоят загадочно, нелюдимо, из завесы этой изредка появляются машины, вновь шляпки чёрных зонтов и большие конусные пальто. Каждый раз подобное появление вынуждает спокойно выдохнуть – страшного там совершенно нет, хотя восприимчивое Дженнино сознание рисует картинку со странными монстрами. Она поджимает замёрзшие губы, с интересом соглашаясь с мыслями о том, что облака сегодня не подходят для глазения, и быстро перебирает ногами, силясь не попасть в лужу, которая нагло образовалась около неё. Видимо, дождь и правда к началу дня разойдётся сильнее обычного. Ехать придётся медленно, а всё это путешествие неминуемо оставит какой-нибудь ужасный отпечаток в тоске и разлуке по Джису Дженни до сих пор не верится, что сегодня они расстанутся. Она сядет в этот чёрный автомобиль, а Джису останется стоять здесь, на тротуаре, помашет рукой, проводит взглядом и вернётся домой с невыносимой на сердце тяжестью. Дженни снова беспокойно моргает. Желание ехать куда-то окончательно покидает её тело и она в самом прекрасном расположении духа едва не бегом семенит по протоптанной грязной дорожке. – Дженни, милая, ты не замёрзла? – с веранды доносится голос Джису, и она почти сразу поднимает голову, угождая подошвой в грязь. – Не ходи по лужам! – не грозно совсем, Дженни только самодовольно хмыкает, – И аккуратней, пожалуйста, месье Жульен должен вот-вот приехать. – а вот это уже как настоящая угроза, Дженни где-то в мыслях до сих пор надеется, что этот напыщенный тип заблудился и больше никогда не найдёт к ним дорогу. – Хорошо, – сипло отвечает, оббивая намазанную подошву о ближайший камень, и старательно обходя преграды, доходит до лестницы – Да, малыш, Джен, погода не белло, – Пьер с улыбкой смотрит на неё, услужливо открывая дверь, – тебе бы в дом, – но она отнекивается, пожимая плечами так, словно зайти в дом – это самое последнее, что ей сегодня хотелось, после того, чтобы ехать в интернат, разумеется. Мужчина понимающе кивает, заходя внутрь, а Дженни только сейчас понимает, как невероятно глупо звучит это "малыш, Джен". Ей вдруг становится так грустно прощаться с этой семьёй, с домом и Марселем, что она почти моментом меняется в лице. Под ноги смотрит, перебирая края своего пальто, пока внутри, подобно настоящему рыцарю сражается с тревогой. Нет, лучше от самообмана не стало и поэтому строя самую неприятную гримасу, она сбитым шагом идёт к Джису. К её Джису, которая в спешке, взволнованности, расторопности старается уследить за всем сразу. Она складывает необходимые вещи, пока Дженни подобно беззаботному ребёнку бегает в пасмурную погоду на улице. Ситуация эта, как никогда прежде, похожа на настоящую семейную жизнь. С делами, хлопотами, с какой-то присущей городской жизни спешкой. Дженни злится ещё и по этой причине, а потому, когда обходит дом стороной, со всей силы пинает сдутый, старый мяч. Брызги от него разлетаются во все стороны, а она мгновенно жмурясь, приседает почти к земле. – Дженни..– звучит строгое из-за спины. – ну что ты делаешь? Вымещаю злость, что комком собирается где-то внутри, хотелось ей ответить, но Дженни только виновато хлопает глазами. – Прости..– чуть слышно шепчет она, поднимаясь и тщетно стараясь избавится от пары капель воды, что присела на её фетровое пальто. Знала бы Джису, что у неё творится внутри, то, вероятно, не смотрела бы так серьёзно, а она, наверное, знает, поэтому вздыхает тяжело, расслабляя плечи, и подходит ближе. Вид Дженни, которая вместо того, чтобы избавится от мокрых пятен, самолично втирает их в ткань, совсем ей не нравился. – Давай я помогу, – добавляет она, подбирая подолы своей шали, и садится перед Дженни на корточки. – я попросила тебя быть аккуратнее, помнишь? – Да, – коротко соглашается та, Джису неодобрительно качает головой, салфеткой стирая остатки влаги. – Я знаю, что ты чувствуешь.. – она глаза поднимает, стараясь поймать ответный взгляд, – словно мир, который ты знала, перестаёт существовать и ты больше не понимаешь всё ли делаешь правильно, верно? – Дженни молча соглашается, кивая в ответ, – перемены – это не страшно, Дженни. Всё со временем меняется, и это нормально, что сейчас ты не хочешь отпускать прошлое. Думаешь, что будешь скучать, что будущее окажется не таким, каким ты его представляешь. Я знаю, правда..– она пожимает плечами, как будто без слов говорит: "ты только посмотри на меня, всё сразу станет на свои места", а потом губы поджимает и улыбается. Беззаботно, по-родному с некой печалью в глазах, которая сейчас отходит на второй план. – Ты справишься, милая.. обязательно справишься, я тебе обещаю.. Порой хочется задохнуться воздухом, от смеси в нём самых тяжёлых дум, порой лёгкие сдавливает железными тисками, снова и снова убеждая, будто в жизни всё от крайности в крайность. От горя к счастью, от силы до слабости, от потери до присутствия. И находясь в этих рамках, в каких-то глупых жизненных границах, у человека появляется большая вероятность, поверить в эту не правдивую сказку. Он живёт в ожидании печали или радости, дни проводит в убеждении, что скоро что-то измениться, и завтра, быть может, всё будет по-другому – лучше, чем сейчас. Он забывает, что в это время, в эти дни без печали и радости, происходит его настоящая жизнь, вот такая – серая и непривлекательная, с заботами, делами, проблемами. Она трудная: в постоянных решениях и думах, с постоянными изменчивыми взглядами и несогласиями, но она настоящая, без ожидании и мечт. Без красочных грёз и желаний. Человеку не нравится жизнь, ему нравится счастье, а потому он так тоскует, когда его не происходит. Дженни тоже тоскует, но только потому, что счастье у неё забирают. Нагло уводят за руку, приговаривая, что всё будет хорошо. Когда-нибудь, не сейчас, в будущем, когда боль и печаль утихнут и будущее в нежелании и горести станет её настоящим, вот тогда всё обязательно будет хорошо, но только не сейчас. Дженни думала, что момент их разговора покажется вечностью, что время, в абсолютности своих законов, сделает небольшое исключение, но машина Жульена грозно рычала двигателем, когда он подъехал к воротам, его улыбка, вальяжная, раздражающая сияла на губах ярче обычного, а весь он, без какого-либо исключения, напоминал старую новогоднюю ёлку. Дженни хмурилась, ей никогда не нравился новый год. Хотя бы потому что день этот – совершенно такой же, как все остальные, и на следующее утро никакого чуда не происходит. Люди привыкли придумывать сказки, а потом верить в них всю оставшуюся жизнь. Но Дженни никто не рассказывала этих самых сказок, и мир для неё представляется скоплением людских заблуждений. – Ты приедешь на выходные? – спросила она перед тем, как закрыть дверь. – Обязательно, – в ответ улыбалась Джису.

* * *

Предполагать о том, что в машине она будет чувствовать себя загнанной в угол, Дженни даже не собиралась. В преддверии чего-то нового, как оказалось, мир далеко не выглядит красочным, наоборот, тусклые силуэты уходящего вдаль города, серая дорога, стелющаяся плотным ковром, и только расцветающая природа в картине своего нового начала. Дженни не нравилось всё из того, что она видела. Не нравилось понимать, что прежняя жизнь таким ужасным способом покидает её, не нравилось находиться в этой машине, ощущая на себе какое-то липкое, отвратительное внимание Жульена. Что-то в человеке этом её через чур сильно отталкивало. Каждый его неровный взгляд словно вкраплялся под кожу красными, больными ссадинами. Он был ужасным образом пугающих мыслей. Напоминал ей о тех днях, прожитых на улицах, напоминал тех людей, что провожали всегда холодной сдержанностью, а от мысли этой всегда становилось как-то не по себе. Она старалась отвлечься, но словно по воле судьбы мысли снова и снова возвращались к Джису. Что-то внутри никак не желало её отпускать. Сердце каждый раз больно сжималось, а Дженни всё думала, как же привязанность эта стала такой невыносимой. Вжимаясь в сидение сильнее прежнего, Дженни едва не кривилась, когда мужчина бегло бросал на неё взгляды. Ещё секунда и казалось, что он вот-вот что-то спросит. Томящая улыбка на его губах в очередной раз подтверждала нездоровый интерес. Смесь нежелательной вежливости и порока мыслей. Однако его отвлекает дорога, каждый божий раз спасает от гнетущего, пугающего разговора. Дженни совершенно не может представить, что бы выдалось ему ответить. Какие вопросы он держит у себя в голове, от чего так нестерпимо хочет узнать ответы. Она снова облегченно и глубоко выдыхает, прикрывая глаза на пару секунд и слыша со стороны такую ненавистную ей французскую речь, недружелюбно и злостно, от тщетных попыток вернуться в колею дороги. Дженни была уверена, что каждое слово, доносящееся от него, сейчас было ругательством. Грязь из под колёс большими каплями метила прямо в стёкла, от постоянной сырости дорога была похожа на размытую лужу, ехать по которой было почти невозможно. Дженни права была, поездка выдалась на редкость ужасней, чем ей представлялось. От того и былое настроение сошло почти на нет. Глаза всецело выражали неземную тоску, лениво наблюдали за происходящим снаружи, снова отвлекали себя причудливым узором на платье и в целом беспокойно, но напрасно старались справиться с внутренней тревогой. Изредка попадающиеся одиночные особняки с огромными усадьбами где-то вдалеке, мелькали и скрывались со взора также быстро, как и попадались. Дженни не могла вообразить как это выглядело летом, потому что сейчас никакие мысли за исключением серости и унылости не приходили на ум. Летом не может быть так же ужасно, думалось ей, а деревья эти с нагими стволами обязаны будут выглядеть иначе. Возможно мир, в многообразии природных красок, именно летом в силе окажется стереть плесенный покров весеннего расцвета. Дженни не знала, но она отчаянно старалась поверить собственному воображению. Занятие это в скором времени начало её утомлять, а под действием постоянной качки так и вовсе клонить в сон. В крайнем случае, отвлекать себя сновидениями намного лучше, чем покорно следить за некрасивым пейзажем. Но ей на большое сожаление ничего не снилось, какая-то пустота, без звуков и картинок. Наверное, именно так выглядит отчаянье. Без лишних мыслей, что изо дня в день не перестают отвлекать. Без лишних звуков, которые в темноте способны только пугать. Пустота в конечном итоге – не самое плохое, что может сниться. Поэтому Дженни не особо об этом думала. Когда они приехали – она уже не спала. С закрытыми глазами старалась не думать о новом настоящем. Всё казалось нереальным, вплоть до надоедливого жужжания двигателя, а ей, в самом умиротворённом состоянии, совсем не хотелось вновь возвращаться в реальность. Автомобиль остановился со скрипучим визгом тормозов, потом, почти сразу, хлопнула водительская дверь и там, снаружи, раздались голоса. Дженни не прислушивалась, она, если честно даже не представляла куда именно они приехали. На душе снова становится как-то гадко, но Дженни изо всех сил убеждает себя, что ничего плохого именно сейчас случиться не должно. Джису ведь ему верила, даже слова не обронила о том, что Жульен этот какой-то странный, подозрительный человек. Хотя верить ему не было никаких оснований, Дженни уже провела в его машине не один час. Дверь с её стороны открылась примерно в тот момент когда она собиралась от неё отпрянуть, расторопность сыграла в чужую сторону и Дженни, подобно тряпичной кукле едва не вывалилась на дорогу. Её удержали руки Жульена, мужчина сверху смотрел с какой-то приторной улыбкой. Запястье сжимал крепко, усердствуя с лишней помощью. А некрасивый галстук на его шеи как-то по особенному ужасно подчёркивал овал лица. Дженни в момент показалась, что куда лучше было бы свалиться в эту лужу. В её отражении она теперь выглядела совершенно беззащитной. – Отпустите, – цедит она, пятясь и грубо отталкиваясь от него руками, а он усмехается. Смотрит так до невозможности отвратительно, а потом беззаботно пожимает плечами. – Мы на месте, – голос его за долгие часы тишины кажется до жути непривычным. Дженни вздрагивает, когда он услужливо протягивает ей руку. – Ты быстро освоишься и я уверен, что тебе здесь понравится. – но Дженни руку в ответ не подаёт, лишь быстро забирает свой чемодан и словно на пружинках выпрыгивает из машины. Оставаться там ещё хоть на пару секунд у неё не осталось никаких сил. Недалеко отсюда Дженни замечает трехэтажное здание, в кронах леса, больших лиственных деревьев, оно излишне напоминало старые, ветхие замки. Его угловатые, острые линии, окна в рост больше человека и цвет: серый, унылый, точно такой же как и вся эта нелюдимая природа. Дженни недовольно кривится. Она совсем не ожидала чего-то более вдохновляющего, но явно не рассчитывала на настоящую крепость из старых легенд. Жульен как-то нагло придерживает её за локоть, когда препятствие в виде огромной лужи становится для Дженни настоящей преградой. Потом раздражённо хмыкает и тянет за собой, вынуждая ускорить шаг. Брызги от быстрых шагов оседают на тёмных ботинках до такой степени гадко, что Дженни едва удерживается, чтобы сказать что-то в ответ на своё недовольство. Жульен даже глазом не ведёт, когда с дороги полной грязи выводит её на мокрую, топкую лужайку. Он продолжает вести её за рукав пальто, а Дженни жест этот ощущается коротким поводком. Она брезгливо оглядывает свои ботинки, на которых грязь размазалась и выглядела ужасно. Ей хочется нагнуться и стереть эти следы, чтобы оказавшись внутри не выглядеть глупой настолько, насколько это вообще возможно. Но мужчина не останавливается, настойчиво тянет за собой, не позволяя выбирать. Она едва успевает за его быстрыми шагами которые так беспричинно спешили к воротам. Страх был почти не ощутим, однако бессовестно раздражал тремором тела. Дженни ничего не могла с собой поделать, когда Жульен снова, кажется в десятый раз, за пару метров поворачивался к ней, задумчиво окидывая взглядом. На него смотреть было почти невыносимо, поэтому Дженни снова и снова теряла взгляд в неровной дороге. Мысли о том, что она оказалась настолько смелой зудели в груди до невозможности сильно, она сопротивлялась им, каждый раз напоминая себе, что всё-таки боится, а потом бегло оглядывалась по сторонам и в неизвестной местности, с чужим человеком смелость представлялась ей именно такой. Двери открываются с неприятным, раздражающим скрипом, а Дженни в очередной раз убеждается, что это как раз тот ветхий замок из сказок. Вид на здание вблизи не воодушевляет: потрескавшийся камень, оббитые ступени, окна странно-витиеватой формы и атмосфера – старая и до невозможности отталкивающая. Разве не в таких замках обязаны водиться призраки, заключает Дженни с единственной не фальшивой улыбкой. Пока Дженни рассматривает все вокруг, стараясь найти хоть что-то хорошее, её руку наконец отпустили, а внимание Жульена всецело обратилось вышедшей к ним женщине. Дженни без особой охоты оторвалась от разглядывания причудливых форм, но женщина так и не обратила на неё внимания.. Она выглядит настолько обычно. Дженни на улицах встречала около сотни таких. Глаза так и кричали о вселенском безразличии. Коротко стриженные волосы, которые аккуратно свисали по обе стороны от её лица, какой-то строгий образ приталенной юбки и пиджака, выдавали в ней не самый приятный характер, Дженни невольно вздёргивает бровями, а потом и вовсе отворачивается, когда очередная беседа с наигранной приветливостью становится излишне неинтересной. Обязано была пройти не одна минута, прежде чем Жульен вновь повернулся к Дженни с таким жестом, словно только что приставил товар. Женщина тут же щурится, подходя к Дженни, осматривает бдительно, аккуратно, точно одну из фарфоровых кукл в какой-нибудь музеи, а потом по швам Дженниного пальто проходится руками, вновь хмыкает и криво улыбается. – Невероятная работа, – ударения в словах падает совсем не туда, куда стоило бы. И Дженни снова испытывает невероятно раздражение, – Никогда прежде не видела, чтобы девочке было позволительно одеваться подобным образом. – говорит она, а Дженни вдруг начинает сожалеть, что она поняла каждое слово без каких-либо вопросов у себя в голове. Она сжимает ручку чемодана сильнее, стараясь скрыть рвущееся наружу недовольство, но женщина внезапно продолжила говорить. – Меня зовут Жозефин, но ты должна обращаться ко мне как миссис Дюпон. В эти секунды Дженни и подумать не могла, что всё во Франции ей станет настолько ненавистно. Даже созвучность имён стоящих рядом людей заставила неприятному чувство разлиться по груди. Она кивает на слова женщины, в конце концов отстранённо говоря: – Дженни Ким, – ей никогда не удавалось понять важности и смысла таких представлений, ибо изначальные слова, как казалось Дженни, набожной миссис Дюпон, означали лишь то, что отношения у них не заладятся с самого начала и, возможно, женщина и не запомнит её. Дженни хотелось на это надеяться. – Пройдём за мной, – без каких-либо слов более говорит она и Дженни с тяжёлым сердцем ступает за ней внутрь. Туда, где жизнь, отныне, явно станет другой. Дженни больше не обращает внимание на Жульена, оставшегося где-то позади. Не обращает внимания и на Жозефину Дюпон, имя которое въелось в голову как клеймо. Она не вдумывается в смысл слов, которые воспитательница иногда говорит, по видимому, стараясь ввести в курс дела. Дженни совершенно всё равно. Ей от приветствия этого вдруг стало так холодно, что даже то маленькое желание не поддаваться отчаянию угасло в ней чуть заметным синим огоньком. Разочарование накатывает подобно лавине, сметает и желание, и мечты. Всё как-то до невозможности гадко и противно. Люди эти в одинаковой форме, воспитательницы в строгих костюмах с лицами до безумия отрешёнными – всё вызывает в чутком Дженнином сердце негодование. Нужно было остаться с Джису, тут же мелькает глупая мысль. Глупая, потому что думать об этом сейчас совсем бесполезно. Дженни успевает запомнить лишь то, что на первом этаже находится столовая. Про себя, мысленно ухмыляется, что информация подобная этой, отчего-то запоминается ей первой. Идёт по лестнице, стуча твёрдой подошвой ботинок по ступенькам, и тут же глаза раскрывает от испуга широко, вспоминая, что беспокоило её по пути сюда. Тут же осматривает оставленные следы позади и, вероятно, неестественно сильно краснеет. – Не останавливайся, – теперь Дженни уверена, что женщина умышленно не обращается к ней по имени. Продолжая изучение интерната, Дженни бегло смотрит сквозь те самые окна, свет которых падал на каменный пол пролёта лестницы, сквозь разноцветные витражи. Она никогда прежде не задерживалась в таких местах. Все здесь, как ей казалось, пропитано старостью и унылой историей, до которых совсем не было дела, но все так отчаянно нуждается в осмыслении, что без этого Дженни явно не вытерпит и сбежит в очередной раз. Неуклюже, на ватных ногах шагая вслед за Жозефин и практически прожигая её спину недовольством, Дженни коротко осматривается, ловя на себе изучающие взгляды других девочек, что с ровной осанкой по двое шли почти друг за другом. Неудивительно. Миссис Дюпон остановилась около одной из дверей, толкая ту рукой. – Это будет твоя комната, – она прошла внутрь, вздёргивая плечами от некоторых беспорядочно разбросанных вещей. Её лицо недовольно исказилось негодованием, а сама она так и осталась стоять на месте, – беспорядки запрещены. Если я увижу что-то подобное от тебя, то незамедлительно последует наказание, понятно? – она оборачивается, прищуривая глаза, а Дженни в ответ от страха серьёзного голоса, активно кивает. – Хорошо, ты быстро освоишься. – на секунду её губы растягиваются в улыбке, а после она словно небывалый мираж растворяется, и женщина обходит Дженни стороной. – Это место занято твоей соседкой, – замечает она когда Дженни напрасно ставит чемодан рядом с заправленной кроватью. – Ты слишком невнимательна. – звучит в укор и без того противным голосом. – Тебе нужно будет взять в прачечной матрас и прочие постельные принадлежности, но сейчас у тебя есть ровно две минуты, чтобы переодеться и последовать за мной. Ровно две минуты. – повторяет она, прежде чем выйти из комнаты, вставая сразу же за её порогом. Дженни и не возражает, как сильно бы не хотелось. Кратко кивает, не позволяя себе взглянуть на заносчивую воспитательницу, возомнившую из себя кем-то вроде надзирателя. Наверное в какой-то мере её можно было назвать именно так. Дженни старается не кинуть свой чемодан от злости на пол, поэтому опускается на колени перед ним, парой щёлков открывая и заглядывая в содержимое. Джису действительно сложила ей лишь все необходимое и от данного открытия становится так до смешного пусто на душе, что хочется заплакать в эти же секунды. Она теряется в выборе между тем, что вероятно одобрят в этом месте и собственным желанием надеть удобную одежду. Забывает, что отведённое ей время заканчивается с каждым словом, сказанным самой себе в голове. Выбор кажется таким очевидным, как и тогда, в доме у Пьера с его семьей и Джису. Так хочется повернуть время вспять и побыть вместе с ними чуточку больше. Стук по двери заставляет вздрогнуть. Она тут же хватает рукой первое попавшееся ей платье, сделанное Джису и стягивает с себя вещи через голову, явно лохматя волосы на голове. Дженни успевает скинуть с себя грязные ботинки и быстро натянуть чёрные туфли, в которых смотрится как настоящая кукла. Все это занимает около минуты, поэтому она быстро подталкивает чемодан под кровать и вылетает из пыльной комнаты. – Простите, – это улетает куда-то в воздух, ибо женщина даже не удосуживается обмолвиться словом. Пускается вперёд, а Дженни остаётся лишь последовать за ней. Подобное отношение вызывает лишь негативные эмоции. Как и все окружающее здесь. Дженни себя убеждает в том, что нужно быть капельку увереннее и надеяться на то, что закончится это как можно скорее. Вот только закончится ли? Они вновь оказываются на первом этаже и Дженни все время шла погружённая в свои нескончаемые раздумья. Слышится звон тарелок и гул от разговоров. Чувствует запах еды и во рту невольно накапливается слюна. Время обеда. Догадывается Дженни и понимает, что женщина привела её в столовую. Она успевает сказать что-то напоследок, но Дженни едва успевает проследить за тем, что она тут же удалилась куда-то в обратном направлении. Как ей дойти обратно? Где найти прачечную? Что сейчас делать? Она опять предоставлена самой себе. Совершенно одна. – Чего ты встала здесь? – раздаётся так близко и на родном ей языке, что кажется, словно её беседы самой с собой в голове вышли на новый уровень. Она поднимает взгляд в сторону и не знает как себя чувствовать. Стойкая убеждённость в неверии захватывает её полностью и Дженни, кажется, наиглупейше выглядит в тот момент, когда беспричинно вглядывается в каждую деталь одежды напротив. Чужой взгляд холодно останавливается, девушка с самым бесстрастным выражением смотрит на неё в ответ пару секунд, потом хмыкает и отходит назад. – не может быть, мисс Шанель, – приторно сладко звучит от неё. Дженни бы забыла, сразу после показа и никогда бы не вспомнила вновь, вот только не работает так именно с ней. Это точно не правда. Она опускает взгляд, и замирает на месте, врастая ногами в пол, не находя возможности пошевелиться, когда девушка обходит её стороной, больше ничего не добавив. – Лалиса..– шёпотом врезается под корочку мозга.