chanel

"смысл жизни не в том, чтобы ждать, когда кончится гроза, а в том, чтобы учиться танцевать под дождём"

В уголках глаз от слёз с самого утра неприятно щиплет. Дженни тыльной стороной ладони стирает мокрые дорожки, вновь заставляя себя больше не плакать. 'Никто не обещал, что будет легко', – в мыслях проносится так, словно слёзы для ребёнка самое обычное дело. Она вновь жмурится, стараясь отогнать глупое навождение, попутно отвлекая себя словами, что это обязательно временно – не проходит. Её бросает в мелкую дрожь, тело снова пробивает озноб и она вздрагивает, вжимаясь в плечи до такой степени сильно, что упирается головой в собственные колени. Холодный кафельный пол в интернате раздражает её своим бледновато-серым оттенком. Всё в этом месте до невозможности плесивое, отвратительное. Дженни изо дня в день не может поверить, что теперь вынуждена жить здесь столько лет. Невыносимые мысли о Джису навещают каждый божий день и от этого ей так плохо, как и от утренних слёз. Она обещала приехать. Говорила это с такой уверенностью, а на деле прошли уже три недели. Нет, Дженни не привыкла, ей наоборот кажется, что с каждым днём всё становится только хуже. Словно затянувшаяся болезнь, которая развивается стремительно и даже подаёт сигналы, что станет настоящей проблемой, а лечение всё не поступает. В конечном итоге становится как-то ужасно, ненавистно. Всё выглядит до такой степени отвратительно, что тошнит, но Дженни не уверена, что это именно болезнь, до сих пор думает, что так выглядят последствия долгой разлуки. Она глубоко вздыхает, снова набираясь сил подняться на ноги и мелкими шагами мерит уборную до раковины. Потом лицо растирает холодной водой, при этом скалясь от того, как невыносимо холодно. Её тонкая блузка не греет, ноги в хоть и закрытых туфлях всё равно мёрзнут и Дженни усмехается, вновь поджимая губы. Плакать нельзя. Только не сейчас. Она разворачивается к двери, когда понимает, что слёз больше нет, но вздрагивает от резкого стука. – Ким, дверь открой, – звучит так уверенно, что Дженни даже не сомневается. Она словно в забытье поворачивает замок и толкает дверь, так и оставшись стоять на месте, ощущая как глаза чужие где-то под сердцем выжигают целую вселенную. Одна мысль о том, что это Лалиса, пробивает её до костей, что-то есть в этой девушке такое, что мысли выворачивает наизнанку. Кажется, Дженни начала думать слишком по-взрослому. Она взгляд опускает на собственные руки, на шаг отступает, пропуская Лису внутрь и как-то уж слишком опрометчиво думает, что пришла она, чтобы поддержать. Наивно, Лиса даже глазом не ведёт, когда заходит внутрь. Её ладони все перепачканы краской и это, пожалуй, заботит её намного больше, чем раскрасневшиеся Дженнины глаза, до сих пор сбитое дыхание и мелко дрожащие руки. Она не обращает на это никакого внимание, Дженни, на самом-то деле, уже давно привыкла. С большим равнодушием Лиса смотрит в отражения зеркала, как-то брезгливо морщится от собственных запачканный рук и остаётся так стоять, поджимая губы, вновь слыша из-за спины очередной всхлип. – Включи воду..– чуть тише звучит от неё, она поворачивается, немного виновато изгибая бровь. Дженни кажется, что её сердце с грохотом падает на землю, она на негнущихся ногах подходит к раковине, включая воду и молча ждёт, когда Лалиса помоет руки. Необходимости в этом нет никакой, но отойти от неё она просто не может. – тебе это не надоело? – между делом добавляет Лиса и Дженни в смятении набирает полные лёгкие воздуха. – терпеть постоянно их слова..– поясняет так, словно Дженни и правда не поняла сути. Потом хмыкает, когда реакции никакой не поступает и с большим усердством оттирает следы бирюзовой краски. На её руках пятнами залита гавань, она занимается рисованием, Дженни знает, она почти всё о ней теперь знает. Ей сложно дышать и дело далеко не из-за недавних слёз, а из-за того, что Лалиса говорит с ней прямо сейчас, какие-то вопросы задаёт, пока в Дженниной голове все мысли переплетаются в запутанный клубок. Она загнанно дышит, отводя взгляд и тут же отходит на пару шагов, когда Лиса голову склоняет так, словно ей и правда интересно видеть её заплаканные глаза. – Почему всегда молчишь? – получается намного наглее, чем она планировала и Дженни тушуется до боли стискивая зубы. Ей отвечать не хочется совсем. По крайней мере ситуацию объяснять именно ей – Лалисе. Уж лучше больше никогда не уметь разговаривать, чем испытать подобное один раз. – Не знаю о чём ты.. – сбито шепчет она, беспокойно перебирая рукава. Желание оставаться здесь угасает в ней так же быстро, как недавняя истерика и она разворачивается к дверям направленно шагая прочь. Сил в ногах нет совершенно и ей кажется, что упасть она вполне способна в любой момент, но вместо этого даже не оборачивается, когда сзади Лиса догоняет её словами. – Мисс Дюпон снова тобой недовольна, Шанель..– Дженни не остановилась, невыносимо было слышать подобное именно от Лалисы. Как они всего за пару недель сделали из имени Джису такую отвратительную кличку. Она обозначала – новенькая. Шанель, значит добилась всего не собственным трудом. Это относилось только к Дженни, никто и слова не обронил о самой Джису, они ненавидят только её. В словах постоянная – нищенка. Они презирали её за то, кем она была раньше. А Дженни всё понять не могла, чем же заслужила такое отношение. Такое, это когда пренебрежительно выделяют среди всех остальных, такое это когда во взгляде их читает столько равнодушия, что Дженни не продохнуть, и всё кажется до такой степени нереальным, что слёзы каждый день идут просто так. Порой без причины, Дженни никогда не была слабым человеком, но интернат ломает её пополам, по кусочкам дробит снова и снова, напоминая, что хуже с этого дня быть не может. Но на следующий день всё начинает казаться ещё ужасней и так происходит каждодневно. Три недели подряд. Она опускает глаза, когда по пыльному коридору проходит, не желая видеть ответные взгляды. Не желая видеть, с какими мыслями они провожают её до конца пролёта. Что-то в душе с треском обрывается, вновь откалывается от большой, когда-то красивой картины. Краски на ней размазываются непонятным, ужасным пятном и все вдруг выглядит таким отвратительным, что Дженни ощущает себя донельзя плохо. Ждать чего-то другого было напрасно, она это знала с самого начала, однако глупая мысль, что всё могло оказаться лучше ожиданий грела её всё время до поездки. Теперь истлела. Теперь Дженни смешно с собственной наивности. Она раздражённо утирает слёзы рукавом, по лестнице взбегая на второй этаж, стараясь разучиться слышать. Невыносимо. Их ужасные разговоры за спиной надламывают её изнутри. Такого никогда не было, никогда, даже на улице взрослые люди не смотрели в след с такой насмешкой, никто не считал нужным задеть её словами, они ведь просто смотрели..возможно, во взгляде их была хоть капля сострадания, но не снисходительности. И это при том, что Дженни никому ничего не сделала. Порой, ей казалось, что они ненавидят её за то, что она просто есть. Что она Шанель. Какая-то не кровная девчонка, которая взялась из ниоткуда. Просто появилась да так, что им теперь приходится из кожи вон лезть, чтобы не казаться хуже. Презрение в ней сжигало их ненавистью, но сказать о том, как сильно плохо, она никогда бы не решилась. Слишком слабая, сдаётся. Слишком много думает о чужих людях. Слишком много уделяет внимания их чувствам. Слишком беспокоится за их состояние. В Дженни всё 'слишком' и доброта к тем, кто даже на грамм её не достоин ей самой кажется слабостью. В конечном итоге, отвечать на боль болью – это не сила. Нет ничего достойного в том, чтобы унижать людей в ответ. Иногда Дженни думает, что она этого заслуживает. Порой эти мысли разъедают изнутри. И она плачет, ночами утыкаясь в подушку, пытаясь не думать о том, как сильно люди способны ненавидеть. Ненавидеть просто так. Ненавидеть без причины. За то, что человек проживает ту жизнь, которую никогда не был достоин. '– Даже если я в конечном итоге буду не права? – чуть тише добавляет она. – Даже если в самом конце ты серьёзно облажаешься. – улыбается Джису. – Намного важнее в упорстве не результат, к которому ты стремишься, а действия, которые совершаешь.. – Тогда, они будут меня ненавидеть. – коротко заключает Дженни. – О, нет, – наигранно вдыхает Джису, – как же печально, что тебя не будут любить какие-то неизвестные люди.'

* * *

Единственное, что Дженни нравилась в весне – яркое, палящее солнце. От вида его на душе становилось спокойно, лишние мысли стремительно покидали голову, а засматриваясь каждый раз на его восход, Дженни коротко улыбалась. Её вдохновлял рассвет природы, нравилось начало нового дня, просыпаясь каждый день, открывая глаза – наблюдать солнечных зайчиков, что отражаясь об зеркала на стене строили причудливые узоры. Что-то в этом было особенного, важного, какого-то ценного именно для неё, а потому она безумно любила это время дня. Если плотно прикрыть дверь и заранее проверить, что сварливая мисс Дюпон не поднялась на второй этаж, то можно смело забираться на довольно большой подоконник. Рукавом растирать большие окна и взглядом в изумлении и искренним счастьем наблюдать белесый туман, что спускается под подолы деревьев, оседая у их корней плотной ватой. Солнце кротко пробираясь через стекло, немного слепит глаза, припекает кожу, и из-за этого смотреть на него становится некой необходимостью. И Дженни смотрит. Долго, порой, вглядывается в голубые облака, рассматривает небо так, словно завтра оно непременно упадёт на землю. И никакого утра с таким же видом, как сегодня – уже никогда не будет. Дженни нравится природа. Редкий лес в паре сотен метров отсюда кажется ей настолько прекрасным, что мысли о пыльных, холодных классах как-то моментально себя исчерпывают. Остаётся только спокойствие. Возможно, маленькая надежда на то, что сегодня всё обязательно будет иначе. Дженни мечтательница. Она любит сказки. Как оно оказалось, незнание их, не отменяют действий. А ей очень хотелось бы поверить в чудо, возможно, не такое яркое, как у принцесс, но всё-таки чудо. Просто такое, которое наделило бы силой, придало уверенность и обязательно напомнило, что всё, что сейчас происходит – временно. У бесконечности тоже есть свой срок, только мы, сдаётся, не знаем этого числа, а Дженни почти стойко уверена, что оно есть. Ведь бесконечности быть не может, иначе человек до невозможности устал бы от неё. Так думалось ей, когда она каждый день отмечала дни в календаре карандашом. Дни до момента, когда ей позволят отсюда уйти. Она глазами большими, с совсем детским блеском засматривались на горизонт и никогда ещё он не представлялся ей таким манящим. В мире нет ничего, что привлекало бы её больше его. Только Джису, но она всё ещё не приехала. В больших классах в высокими потолками и партами в ровных рядах, Дженни чувствовала себя в клетке. Так тянулись дни. Бренно и не интересно, ей казалось, что она истратила всё, что когда-то так бережно и аккуратно хранила. Порой казалось, что от неё самой, той, прежней Дженни, не осталось ни следа. Она тосковала по дому тосковала по той жизни, которую имела, тосковала по Джису. Эти люди были для неё наказанием. И не было на свете беды больше, чем их жестокость. – Не закроешь свой рот сейчас и пожалеешь о том, что додумалась это сказать, – злой голос нарушал тишину класса далеко не единственный раз. Сердце в груди почти не стучало, дети потупив глаза в пошарпанные парты, молча ждали, пока злость утихнет. Злить мадам Элиз было просто непростительно. Говорить что-то против системы было непростительно. Дженни не собиралась в это вмешиваться, она довольно настраивалась за последние месяцы, не было совсем никакого желания получить ещё и за свою доброту и она обязательно бы промолчала. Точно так же, как поступает сейчас все эти дети, но сердце из груди вырывалось словно в лихорадке, она до боли кусала щёки, заставляя себя молчать, но девочка плакала. Горько, заливаясь слезами, она просила у неё прощение, а Дженни от вида этого было настолько гадко, что самой нестерпимо хотелось выть. Безразличие такая странная вещь. Позволять людям самим справляться с болью, позволять им чувствовать одиночество, позволять убедиться в собственной ничтожности, жалости и молча смотреть на то, какую муку они переживают, даже не попытавшись помочь. Дженни не может. 'Быть сильным значит не бояться' – ложь. Быть сильным, значит прекрасно знать, что будет в последствии и всё равно попытаться. Она глаза поднимает, а те почти блестят от собственных слёз. Осознание ненужности давит на горло, едва позволяя говорить. Но Дженни не слушает. Холодным, почти не дрожащим голосом просит перестать. Просит, не просто говорит, в момент этот ощущая на себе с десяток пугливый взглядов. Ощущая на себе липкое, строгое внимание Лисы, которая брови хмурит, едва не приказывая сесть на место. Дженни не станет. Она всё ещё человек. Тот самый, который прекрасно знает какого это – унижения. Поэтому когда внимание мадам Элиз всецело захватывает её, когда женщина самодовольно улыбается, прося её подойти к ней, а потом перед классом выставляет посмешищем – это, конечно, последствия и Дженни о них прекрасно догадывалась. Всё всегда идентично. В мире нет ничего такого, что предугадать просто нельзя. Дело во мнениях, а Дженни не настолько глупа, чтобы не знать такие простые истины. Вчера они смотрели на неё так, словно ненавидят всем сердцем, а сегодня с жалостью прикрывали глаза, когда слушать становилось почти невозможно. 'Нет ничего разумного в том, чтобы помогать чужим тебе людям, если тебе самому это приносит проблемы', – подумала бы Дженни, если бы не была настолько наивной. В поддержке другого нет чего-то удивительного. В желании помогать людям, отдавая себя кому-то другому кроется нечто выше последствий. И Дженни глупо, через слёзы улыбается Юне – совсем девочке, которая младше её на три года. Смотрит с раздирающей на части тревогой, потому что слёзы у той по щекам сбегают ручейками, потому что лицо у неё раскрасневшееся и заплаканное. Потому что она с места поднимает в ту секунду, когда за Элиз хлопает дверь. И, возможно, потому что она что-то неразборчиво произносит, плачет и шепчет 'спасибо'. Дженни очень хотела бы понять за что же, ведь ей до сих пор кажется, что это самое правильное, что можно совершить. По коридору в другой кабинет приходится идти вместе со всеми учебниками, Дженни неловко подбирает их рукой, чувствуя, как справа снова толкают плечом и нервно выдыхая, снова опускает глаза в пол. Разглядывает свои туфли, считает ступени и в голове мысленно вынуждает себя отвлечься. Ей это не нравится. Люди вокруг. Их отношение. Всё в этом месте кажется ей противным, кроме голоса Лисы, что сзади догоняет парой быстрых шагов. Она едва её за локоть не цепляет, равняясь совсем близко. Дженни на секунду теряет возможность дышать, а потом непонимающе выдёргивает руку, отстраняясь на шаг. Лиса хмыкает, снова отвлекаясь на проходящих мимо людей и в глаза смотрит, наверное, надеясь когда-нибудь выжечь в них всё звёздное небо, а Дженни молчит. Как-то нагло, не смея спрашивать о столь глупом вмешательстве. Она не скажет ей ни слова, уж в этом она может себе поклясться. – Это было глупо..– шикает Лиса, вздёргивая бровью. – ты не должна была. – так же уверено произносит следом. Дженни внутри так счастливо улыбается, что это едва не становится заметно. Наяву поджимает губы и отворачивается. Снова желая как-нибудь побыстрее уйти от этого разговора. От своего сбитого сердцебиения, скорее всего. Но Лиса не пускает. У неё во взгляде почти чёткое 'подожди ещё минуту', она даже руку протягивает в желании ухватиться за подол Дженниного кардигана и Дженни ждёт. Долго, не говоря в ответ совсем ничего. Они просто стоят посередине коридора, разглядывая золотистые блики в глазах напротив. Тишина в какой-то момент окутывает со всех сторон, наверху, в кабинете, хлопает дверь и Дженни вздрагивает, словно растратив все чары. – Ты молодец, Шанель..пусть даже правильность твоя всех здесь раздражает..– Лиса словно по струнке вытягивается, тяжело вдыхая, а потом как ни в чём не бывало разворачивается к лестнице, вынуждая Дженни провожать её тоскливым взглядом. Вынуждая смотреть в след, до конца не понимая такого отношения. Дженни, на самом деле, много чего не понимает. У неё к жизни порой целая куча вопросов, а ответов на них нет, как бы ей не хотелось знать. Иногда вещи, которые человек так отчаянно старается понять вовсе не требуют ответа. Весь смысл их порой кроется на поверхности, лежит перед глазами, мозолит так, что человек за глупостью своей, отмахивается, решив это слишком простым. Он долго ищет ответы, тратит на это все силы, а по итогу приходит к тому единственному, что знал с самого начала. Дженни не знает, как глубоко в ней засела мысль о Лалисе. Не знает и того, что всё это могло бы значить. Но зато по уходу её на душе становится пусто и она вполне сознаёт, что это не просто так. Поэтому сжимая в руках тетради так же быстро взбегает по лестнице, очень надеясь, что за опоздание её не наругают. Потом в смятении стучит в прикрытую дверь, унимает собственное серцебиение и самой почтительной улыбкой улыбается учителю – молодому мужчине со странными ветьеватыми усами – он на неё не кричит, лишь молча указывает пройти в класс. И Дженни слушает, тихо проходит на своё место,  раскладывает учебники, в которых не понимает ни слова и поднимает глаза.. Ей хочется утонуть в каком-нибудь мягком пухе, ей хочется обмотать себя шёлком, спрятаться от мира и больше никогда этого не испытывать. Глаза у Лисы красивые – янтарные. С проблесками такого тёмного, глубинного. Ресницы – большие, Дженни сравнивает их с крыльями бабочек. Ей порой не хватает слов описать насколько велико желание их коснуться. Это не зависимость. От Лисы нельзя зависеть. Дженни в смятении вспоминает, что так прошли все эти недели. И не было ни дня, когда взгляд ответный не провожал до парты. Это она слепо опускала глаза, вновь погружалась в свои мысли, старалась никому не верить и позволить напрасно засорять себе мысли. Теперь иначе. Лиса голову склоняет набок, долго всматривается, почти не моргая и в какой-то момент, совсем неосознанно, поднимая брови улыбается так, дескать 'чего же ты на меня смотришь?' Дженни глупая – она улыбается в ответ и в мыслях, почти на ментальном уровне ей отвечает – 'кто же тебе не даёт отвернуться?'

* * *

В людях есть одно странное качество – желание казаться тем, кем они никогда не являлись. Это желание словно хворь прокрадывается в сознание, вынуждая совершать ошибки. Человек подвержен внушению, а ещё неизлечимо болен обманом. Так получается, что обманывает он почти всегда сам себя. Вводит в заблуждение, придумывает себе то, чего никогда не было, а потом опрометчиво, словно попадая в капкан – верит в это сам. Дженни понятия не имеет, как это происходит. Она открытый белый лист, на котором чёрными пятнами отражаются все ужасные поступки. Что есть ложь во благо? Желание не причинить человеку боль, сдаётся, и Дженни всё так же глупо, по-детски решила, что это намного лучше обычной лжи. Она врёт себе, врёт о чувствах, которые поглотили её целиком. Кусая губы, вновь рисуя изогнутые линии, всё снова и снова выглядит донельзя плохо. У неё внутри ураган. Настолько сильная буря, что смести всё на своём пути для неё – сущий пустяк. Но Дженни держится. У неё хватает сил смотреть в чужие глаза, хватает сил сдерживать нагло рвущуюся наружу улыбку. Для всего хватает, но только не для собственных мыслей. Они у неё далеко не здесь: в этой маленькой комнате в рабочем беспорядке, который давно стоило бы прибрать. Они с Лисой. Не покидают её ни на шаг, всё боятся потерять из виду. Дженни даже рисовать взялась от мысли, что это обязательно поможет. Да только никакой лес темным карандашом на листе тетради не заменит ярких, четких представлений у неё в голове. Иногда ей хочется сбежать. Хотя бы от себя. Спрятаться за теми деревьями в роще, вновь постараться забыть обо всём. И не думать, не думать, не думать.. Дженни устала, она с силой надавливая на карандаш чертит ровные линии. Её переполняют какие-то неизвестные до этого чувства. Хочется рыдать навзрыд, а ещё танцевать. Дженни никогда прежде не танцевала, но напрасно думает, что сейчас всё получилось бы как нельзя лучше.  Она вновь задумывается о своём, отвлекает себя очередным шуршанием книги, по долгу смотрит в окно, стараясь высмотреть в нём какой-нибудь намёк на спасение, но видит погибель. С силой зажмуривая глаза, она отворачивается от окна, с раздражением бросает взгляд на собственное отражение в большом настенном зеркале. Желание подняться и сбежать из этой комнаты накрывает её с головой, поэтому накидывая на плечи кардиган, она аккуратно выглядывает в коридор, тут же сомневаясь от громких голосов, что доносятся снизу. Намёк на мысль, что это может быть мадам Дюпон больно ударяет по сознанию, но Дженни не слушает. Застёгивая пуговицу, она быстрым шагом мерит длинный коридор до лестницы, но как только успевает схватиться за перила сзади раздаётся голос. Строгий, окликающий как маленького ручного питомца и Дженни вздрагивает. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, кто это. Тело сотрясает мелкий озноб, но всё что выходит сделать – не остановиться, а со всех ног побежать вниз по лестнице. Сердце в груди отбивало несчадно ей постоянно казалось, что Дюпон уже в паре шагов, но каждый раз оборачиваясь, она так её и не увидела. Тяжёлая деревянная дверь оказалась открыта, и Дженни в расторопности выбежала на улицу. Лёгкие заполнил прохладный, до невозможности свежий воздух. Былые оковы словно обрушились прямо на её глазах и теперь мир не казался туманным из-за грязных окон. Она глазами большими рассматривала двор, потом в неуверенности спустилась с первой, второй ступени. Сомнения так сильно захватили её, что Дженни на секунду стойко была уверена, что нужно повернуться назад. Прямо сейчас зайти обратно в здание и больше никогда не самовольничать. Никто ведь не разрешал. Но мысли в голове сменяли себя так быстро, что спустя пару секунд, она думала только о том, как свободно можно ощущать себя в одиночестве. Спускаясь по ступеням, она бегло оглядывала сад. Ей нравилась его холодная спокойность, нравилась тишина, что нарушалась редким шелестом листвы. Нравилось наконец, за столько месяцев, ощущать себя свободно. Казалось, что ничего подобного она не испытывала уже целую вечность. По телу насильно взбирались мелкая дрожь, Дженни плотнее куталась в подол кардигана, даже мысли не допуская, что замёрзнуть можно вот так скоро. Уходить отсюда у неё не было никакого желания, поэтому продолжая игнорировать собственные ощущения, она прикрывала глаза, мечтая открыть их далеко не здесь. В Бруклине. Ей хотелось домой. Вернуться даже на те самые улицы, прожить ту ужасную жизнь. Она не знала этому желанию причины. Не старалась думать о нём чуточку больше, чем приходилось. Оно просто было. В такие особые моменты словно по велению каких-то глупых тоскливых ощущений напоминало о себе в ярких красках. У Дженни не было сил с ним бороться. Она, на самом деле, даже не старалась. Помнить и скучать – нормально. В этом нет ни доли чего-то ужасного, и Дженни далеко не исключение. Блуждая в лабиринтах и каждый раз натыкаясь на непонимание и боль ей думалось, что та жизнь была бы намного счастливей этой. Как странно, с сомнениями уходят все воспоминания, в голове остаётся только хорошее. И Дженни совершенно глупо помнит только летние закатные лучи солнца, тёплую погоду в разгар дня, тот сладкий приторный вкус булочек и проливные дожди, не по осени, летом. Когда с самой счастливой улыбкой она бегала по лужам в одном из дворов, вместе с такими же детьми и была бесконечно счастлива. Принимать свою нынешнюю жизнь Дженни отказывалась, по крайней мере, потому что ей приходилось сознавать своё взросление. – За всё время, что я здесь провела, до сих пор не видела такой отваги. Чтобы сбежать от мисс Дюпон, нужно постараться.. – в голове звучит чужой голос. Дженни бы обернулась, моментально попятилась назад, хмурила брови, если бы только не узнала его. Ей постепенно начинает казаться, что Лилиса её преследует. Как ангел-хранитель всюду плетётся хвостиком и чтобы Дженни не удумала сотворить, эта девушка со своей до невозможности яркой улыбкой всегда где-то рядом. Дженни нравится Лисина улыбка, она олицетворяет её счастьем. – Посчитать твои геройства за день? – хмыкает она, останавливаясь где-то очень близко. Дженни спиной ощущает её присутствие, поэтому не отвечает, а лишь отрицательно мотает головой. – не встречала таких людей и не понимаю, чего же ты хочешь от всего этого. – заключает Лиса самым поникшим голосом. Дженни становиться загадкой не планировала. Она, кажется, самая обычная для этого места. – Таких это.. – хочется ей спросить, но Лиса моментом пресекает. – Глупых.. – цедит она, пожимая плечами. Дженни в смятении поворачивается к ней лицом, наблюдая ту улыбку, которая для мира этого слишком редкое явление.  – Глупых значит? – с раздражением хмыкает она. – Ну, конечно, отвага во благо чистого 'ничего' не стоит ни цента. – заявляет Лиса с самым умным лицом, – мадам Элиз не перестала сегодня быть плохой, Дженни, зато ты за всех испытала её злость. – она глубоко вздыхает, с ног до головы осматривая стоявшую напротив Дженни, с улыбкой подмечает, что густые её брови как-то по-особому сильно сейчас передают негодование. – Что же тогда стоит? – без притворства, насмешки, укора, с какой-то холодной, далеко не детской серьёзностью спрашивает Дженни и Лиса моментом меняется в лице. – Перестань думать обо всех сразу, когда людям ты важна только для одного. Они злые и корыстные и видят в тебе только очередную мешень для собсвенных выходок, – так невозмутимо говорит она, словно Дженни действительно должна была знать. Ким в лице не меняется. Она прекрасно догадывалась к чему всё это ведёт. Её доброта постепенно, синим пламенем угасает в отголосках души, но она не может принять ту жестокость, которая неминуемо придёт на её место. – Для доброты не нужны цели.. – возражает она, поднимая на Лису свой полный растрянности взгляд. Заявление это поразило её до глубины души. – Ты наивна. До сих пор веришь в людей и их добродетель, только они, кажется, сами это в себе давно не способны разглядеть. – цокает Лиса, подаваясь вперёд так, словно разговор этот ей совсем не нравится. Однако сама же начала. – Уверена, что все люди плохие? – негодует Дженни. Её когда-то устойчивая позиция оказывается так нагло подтолкнуты этой напыщенной девчонкой. – Считаю, что не каждому из них нужна помощь, – поясняет она, вскидывая бровями. – той девочке была нужна, но если проделаешь это ещё раз погубишь и себя и её, ясно? – Дженни не ясно. Она мало что понимает во всём их разговоре. Не понимает и того, почему Лалисе вдруг стало так важно об этом поговорить. Да как она вообще здесь оказалась. – Мадам Дюпон не хочет забрать тебя? – холодно в ответ цедит Дженни, пусть даже внутри всё трепещет от подобной наглости. Она никогда не скажет ей, как стала зависима. Никогда не признается, что в неведомых до сели чувствах теперь совершенно не способна разобраться.  – Она хочет забрать тебя, Шанель – со странной лукавой улыбкой говорит Лиса. У Дженни мир наизнанку выворачивается, а эта близость их за столько прошедших месяцев равнодушия кажется Дженни настолько небывалым событием, что на первых секундах она совсем не верит в Лисино существование. Поэтому когда та шаг делает навстречу, желая, видимо, не говорить в расстоянии трёх метров, Дженни рефлекторно пятится назад. Ей контакта с Лисой никакого не надо, и вообще она очень возмущена. Подобно тлеющему фитилю готова моментально дать искру. Ей не нравится, когда её так называют. Ей не нравится ощущать себя заложницей чужого имени. – Перестань! Не называй меня так, – вспыхивает она негодованием и Лиса как-то озадаченно сводит брови. – Разве это не фамилия твоей мамы? – Дженни тушуется. Откуда Лиса вообще могла это взять, для неё остаётся загадкой, но она недовольно цокает, отводя взгляд. – У меня есть имя.. – шикает она, вздёргивает плечами. Лиса смеётся как-то придирчиво, словно говорит Дженни какую-то глупость. – Пусть все запомнят тебя как Шанель.. – улыбается она.  Как Шанель, как бренд, как чужое выдуманное имя, запомнят по одежде, которую так любят носить? Дженни искренне недоумевает, качая головой, молча отрицая сказанное. Она не Шанель, всё ещё та Дженни, которая не хочет связываться ни с какой модой. Со сложным миром предрассудков и заблуждений с постоянной людской, взрослой холодностью. Дженни предпочла бы остаться только собой. Никогда-никогда не растерять того ценного, что так трепетно хранит в себе. Никогда не потерять душу, поддаваясь чему-то горькому и ужасному.  – Меня зовут Дженни, так почему бы тебе не запомнить этого? – возражает она, недовольно хмурясь. Лиса с досадой улыбается. – Потому что ты Шанель.. Просто пока ещё сама этого не поняла.

* * *

Мысли материальны. В своих желаниях человек часто забывает, что случиться от этого способно что угодно, вот и Дженни от большой своей нелюбви к пасмурной погоде наблюдает её весь сегодняшний день. Сдавалось, что выходные не должны были пройти настолько холодно и отвратительно, но с самого утра небо заволокли большие тёмные тучи. Они шатром затянули всё небо и весь день казалось, что вечер наступил уже слишком рано. Оттого настроение было донельзя плохим. Дженни не нравилось наблюдать подобное, поэтому запираясь от лишних гостей в комнате, располагая на письменном столе карандаши она тщательно вырисовывала то отражение, которое отчаянно строило её воображение. В нём была Лиса. Вот только не её, а другая. С лохматой, ярко-оранжевой шерстью с глазами зелёного глубокого оттенка, с видом таким грациозным и в то же время холодным.. Дженни рисовала своё настроение, в нём передавала всю нелюбовь к подобным дням. Ей было скучно и она совершено не знала, чем себя отвлечь.  Книги ей опостылели. Французский в них был настолько угловат, как мадам Элиз со своими вечно недовольными и грубыми взглядами на жизнь. За эту неделю Дженни ругали примерно шесть раз. Первый за побег, второй за внешний вид, за сор в комнате, за неподобающее поведение, за отсутствие сделанной работы, за опоздание в класс. Дженни не особо об этом не думает, она, кажется, начала терять счёт времени, и только красный крестик на новом листе календаря казался её каким-то жалким напоминанием действительности. Пошёл четвертый месяц. Желание стать моделью полностью себя исчерпало. Дженни стало даже противно от этой глупой идеи. Из неё модель примерно такая же как стул, на котором она уместилась. Такая же шаткая, неустойчивая, такая же неудобная со своим отточенным непривлекательным видом. Порой она смотрела на себя в зеркало и думала – что же она тут забыла? Ведь модели обязаны быть точной копией образов, они должны соответствовать нарядам, отражать моду в лучшем свете, а Дженни способной себя к этому не считала. Она вообще сомневалась в том, что идея эта схожа с настоящим бредом.  Когда дверь открылась, а на пороге стояла одна из воспитательниц – Дженни всё ещё была занята. Своими раздумьями и сложной старательной прорисовкой хвоста лисы, который сейчас больше напоминал ветку дерева.  – Дженни Ким, тебя ждут внизу – дежурным тоном сообщает женщина, и заправив за ухо выбившуюся прядь коротких медных волос, почти сразу прикрывает за собой дверь. Дженни не ясно, что она от неё хотела, но когда со стула поднимется, подходя к двери, слышит вполне чёткое, – поторопить уже.  Приходится тут же открыть дверь и в недоумении уставиться на женщину с большой папкой в руках. Она смотрит на неё пару секунд, а потом всё так же безразлично просит спуститься вниз. За эти четыре месяца её никто не навещал, при этом она испытывала большое разочарование, когда к другим детям приезжали почти каждую неделю. Ей было обидно. Она сильно тосковала. Сердце в груди так больно отбивало рёбра, что она недовольно хмурилась, когда вниз спускалась с невыносимым внутренним тремором. В голове была только одна мысль, но она не позволяла ей развиться. Потому что пустые ожидания, как правило, почти всегда приносят одни разочарования. И Дженни верила больше в то, что это тот напыщенный Жульен со своими приторно-отвратительный галстуком и улыбкой. Что ему от неё было надо, она тоже не знала, но надежда в душе давно уже покрылась плотным слоем пыли. Дженни её надёжно спрятала, даже не смея думать, будто эмоции когда-нибудь снова возьмут над ней верх. Врала. Когда пролёт вновь сменился широкой лестницей вниз, у Дженни остановилось сердце. Неверие происходящего больно ударило в голову, а она так и осталась стоять на месте, глазами большими бегая по женщине внизу. У неё, вероятно, начались галлюцинации из-за переутомления, постоянных мыслей, из-за несравнимо огромной тоски. В глазах за пару секунд собрался целый океан, мокрые дорожки потоками хлынули по щекам, а тело моментом пробивала мелкая дрожь. У неё тряслись руки, когда она сбегала по ступеням, у неё сердце билось до невозможности быстро, когда Джису в ответ улыбалась, распахивая объятья и у неё не нашлось ни одного слова, когда она прижала её к себе, стискивая с такой силой, что боль от объятий сдавила грудную клетку. Слёзы по щекам стекали, она навзрыд плакала, так что проходящие мимо люди со странным, придирчивым взглядом окидывали её с ног до головы. Дженни было всё равно. Её настоящее только что пошло большой трещиной. Не было ничего важнее Джису: её тихого голоса, который сейчас очень просил не плакать, улыбки, расцветающей на губах от долгой разлуки, не было ничего важнее её взгляда родного, самого тёплого, когда она опустилась перед ней, даже не думая отпускать. Ни сейчас, ни когда-то после. Дженни только её. А от мысли такой долгой разлуки, ей невыносимо самой хочется сдаться. Расплакаться на глазах у всех, показать как дорог может быть человек, с которым вынуждают жить так далеко. Джису не была виновата. Все дни приходили в нестерпимых ожиданиях встречи, на неё грузом давило осознание, что она соврала. Не сдержала обещание, нарушила его так скоро. Дженни не должна была думать об этом все месяцы, не должна была одиночество испытывать в обилии совершенно другого для неё мира. Она не заслуживает всего этого, Джису знает. Поэтому не отпускает. Теперь никогда не отпустит. Нагнетающая пасмурная атмосфера за пару минут сменила себя ярким солнцем, что пробивая плотные тучи, стремился подарить земле немного тепла. Погода заметно наладилась, Дженни не успела даже подумать, как недавно наровившейся дождь отступил полностью. На улице, правда, было всё так же холодно, и именно поэтому Джису уже который раз просит Дженни надеть пальто. Она медленным шагом идёт за ней по тропинке сада, пока Дженни в самом прекрасном настроении за все эти дни, едва не в припрыжку бежит вперёди. На лице её словно отражается вся палитра ярчайших цветов, её глаза блестят от счастья, которое так случайно подарил этот приезд. Она снова расцвела. Видеть Джису было её необходимостью. Печаль и тоска прошла. Она обнимала её за эти полчаса сотню раз и всё никак не может успокоиться. На губах постоянное 'я так скучала' и ни одного 'почему же так долго?'. Дженни этот вопрос никогда не задаст. Теперь точно уверена, что у Джису были причины. Она её не оставила, она о ней не забыла.. всё это напоминало ей гром в самый хорошую погоду. Дженни не знала куда себя деть, в этот раз ей действительно хотелось танцевать, намного сильнее чем от былых эмоций. Счастье переполняло её до краёв, она не находила ему никакого выхода – поэтому смеялась. Каждый раз оборачиваясь, словно боясь потерять из виду. Боясь отпустить ещё хотя бы на секунду. Дженни совсем не верила, что этот день наконец настал. Долгие дни в разлуке и горесть наконец утратили своё значение и Дженни, наверное, может спокойно выдохнуть. – Ты стала красивее, знаешь? – расторопно спрашивает она, слыша в ответ, как Джису с улыбкой смеётся. У неё очаровательная улыбка и Дженни будто в неверии понимает, что начала её забывать. Родной человек, наверное, так выглядит. У Дженни никого ближе нет и ей не передать словами, как прекрасно она чувствует себя в этот момент. – У меня было много дел, Нини..– упавшим голосом, извиняясь с искренним разочарованием в ответ говорит Джису. У Дженни сердце от боли сжимается, неужели она и правда считает себя виноватой. – Ездила обратно в Бруклин? – всё так же улыбаясь, будто не слыша её предыдущих слов, Дженни так нагло переводит тему. – Да, вчера приехала обратно...– она останавливается, отводя взгляд, как-то хмуро подсознательно сердится на саму себя. – Здорово, – усмехается Дженни, – я знала.. – Знала? – с искренним недоумеваем она поднимает глаза, но Дженни словно снег на голову в самую хорошую погоду, улыбается – Твой голос снова перестал быть мелодичен, – смеётся она. Джису с облегчением выдыхает, тепло улыбаясь ей в ответ. Она бы сказала ей сейчас множество слов, но вместо этого снова крепко-крепко прижимает к себе. Иногда, в те моменты, которые человек проживает, он отчаянно старается заложить смысл, сделать его особенным, какими-то памятным, однако сами приготовления и ожидания губят в нём всю интригу. Дженни растеряла все слова, которые за эти четыре месяца хотела сказать Джису, её мысли перестали быть логичны и последовательны. На языке лишь то, как сильно она её ждала, как тепло и защищёно чувствует себя в её присутствии, какой большой любовью готова наградить. Как странно, Джису ведь взрослая женщина, постоянно занятая работой, у неё хлопот, наверняка столько, что Дженни стыдно было бы жаловаться на свои и несмотря на расстояния, работу и время, она приехала. Снова здесь, рядом, снова доказывает, что нет ничего важнее, чем близкий родной человек. Дженни за её руку цепляется, сжимает крепко, снова слишком долго смотрит на их совместные тени, потом смеётся от странных историй о новой коллекции, искренне восхищается тем, как Джису много работала. Сколько всего она успела сотворить, пока Дженни здесь отвлекала себя от ужасной жизни. Всё снова стало как прежде, и нет в этот момент ничего более серьёзного, чем рассказать Джису всё-всё-всё, но не подробно. Уж слишком не хочется расстраивать. Она Джису знает, та неприметно разведет скандал. А Дженни не тот человек, который после готов постоянно оборачиваться, поэтому для Джису у Дженни всё хорошо. У неё примерные оценки, порядок в комнате и странная знакомая, которая очень любит рисовать. Дженни вдохновлённо рассказывает о том, какие картины та может создать и потом с глупой улыбкой обещает, что покажет и свои. Их у неё не так много, но Дженни точно уверена, что Джису понравится. Уж та лиса точно. С зелёными глазами, рыжей шерстью и до сих пор не законченным хвостом. Она вложила в неё один характер, который до сих пор кажется ей загадкой. Сложным ребусом, разгадать который просто пока не выходит. У Дженни для этого нет возможностей. Но она старается бездейственно, правда, пока только в мыслях, но всё же. Попытки обычно приводят к какому-нибудь исходу. Дженни не уверена, что он окажется непременно хорошим, однако об исходе без должного начала думать, оказывается, совсем уж глупо и Дженни мысли эти прячет подальше, рассказывая Джису, что Лиса самый добрый и отличный человек. Она не врёт, для неё она действительно самый добрый и искренний человек. Цена у мира странная, кажется, для многих являясь непосильной, баснословной суммой, а для Дженни одной встречей. Джису для неё мир, такой же насыщенный, такой же причудливый и странный, как и её собственный. Она в нём вся и это далеко не любовь – привязанность. Джису она любит как человека, который помогает жить дальше, который строит её, учит, который заменяет ей семью, а о сложной чувственной любви в печалях и радости у Дженни пока ещё не было мыслей. Она в этом почти не смыслит и те ярчайшие эмоции в присутствии одного человека пока не может назвать любовью, не умеет отличать, если быть честной. И странным ей кажется осознать, что влюбилась в девушку, которая в глазах при встрече выжгла звёздное небо...