Без права голоса

      Был обычный рабочий день, а настроение России было на грани того, чтобы поздороваться с плинтусом, до того оно было поганое, несмотря на то, что находился он в гостях, сидя в удобном кресле, которое уже будто бы официально принадлежало ему и всегда было готово к его неожиданным визитам.       — Что такое случилось, что ты решил прийти ко мне в гости в будний день, ару? – разливая чай по кружкам, стоящим на круглом низеньком столике, с тихой усмешкой спросил Китай.       — Мне просто нужно с кем-то поговорить, – раздражённо опёршись головой на одну руку и отведя взгляд, нехотя ответил Брагинский.       — Ладно, друг мой. Что в этот раз произошло, ару? – выдохнув и поместив чугунный чайничек на специальную подставку, Ван уселся на пол на подушку, готовый слушать.       — Моё терпение скоро лопнет, и я либо покончу с собой, утопившись в Байкале, что заранее обречено на провал, либо кого-нибудь убью, что более реально и крайне нежелательно, – наклонившись, чтобы взять сервизную кружку с чаем, сквозь зубы пробухтел Россия.       — Дай угадаю: ты опять поссорился с Америкой, ару? – с усталой улыбкой поинтересовался Китай.       — Я ни с кем не ссорился, – фыркнул Иван. – А вот он… Он как будто нарочно всё делает, чтобы проверить мои нервы на прочность, а они у меня не железные и не резиновые. Я всё понимаю, это уже не первый раз, не первый год, но и у меня есть лимит сдержанности. А я уже с трудом терплю до конца собрания, чтобы не стукнуть его. Да так, чтобы в больницу увезли. А вот хренушки, нельзя! В последний раз мы оба получили выговор от президентов и недвусмысленное предупреждение о серьёзном наказании за очередное распускание рук и всего, что в них может находиться, да только в отличие от меня он не успокоился и стал вдвойне меня с грязью смешивать, не стесняясь и не боясь никого. Он словно издевается! Вообще что ли не воспринимает всерьёз ни меня, ни правительство? Знает же, что я не могу его ударить после того раза, сволочь, и треплет мне нервы, что ни пустырник, ни водка уже не помогают!       — Этот несносный мальчишка всем нервы треплет, ару, и мне в том числе, – Яо меланхолично отхлебнул чай из кружки.       — Так-то оно да, но почему именно я под основным прицелом?! – непонимающе спросил Россия, в недоумении прижав к груди свободную ладонь. – Как бы я хотел… Было бы неплохо, если бы он хоть иногда держал свой поганый рот на замке. Тьфу! О чём только думаю?..       — Что-что ты хотел бы, ару? – неожиданно оживился Китай, сосредоточившись на собеседнике.       — Да не… – отмахнулся Брагинский, скуксившись и вжавшись в кресло. – Глупо желать чего-то, что точно никогда не станет реальностью.       — А вот тут ты ошибаешься, ару! – повеселел Ван, вскочив с подушки с невероятной резвостью, чуть не расплескав чай из своей кружки.       — Ты о чём вообще? – оценив воистину грациозные телодвижения, недоумённо спросил Россия.       — Знаешь, во что издревле люди верили, ару? – пройдясь по комнате, с довольной улыбкой спросил Китай, остановившись у окна, на что Иван только отрицательно качнул головой, а Яо указал рукой на небо. – Они верили, что если от всего сердца загадать желание на падающую звезду, то оно обязательно сбудется, ару. Может быть, тебе стоит попробовать загадать что-нибудь касательно Америки, ару? Ведь ты всей душой его ненавидишь, и, быть может, звезда сжалится над тобой, ару. А ты таким образом не будешь иметь личного отношения к случившемуся, ару.       — Яо, это глупые суеверия и сказки для детей, – махнув рукой, Россия скептически хмыкнул. – Я похож на ребёнка? Вроде с утра не был. Я ни за что не стану страдать подобной ерундой.       — Это не ерунда, ару, – с важным видом возразил Китай. – Не раз были случаи, когда сбывались загаданные на звезду желания, ару. Только для того, чтобы оно сбылось, – Ван мягко улыбнулся и, подойдя к Брагинскому, ткнул ему указательным пальцем в грудь, – нужно всем сердцем хотеть его исполнения, ару.       Россия с явным недоверием закатил глаза и попытался увести тему разговора в другое русло, чтобы просто отвлечься, для чего и предложил Китаю заняться совместной готовкой ужина, ведь тот просто обожал подобное времяпровождение. Всё-таки для них обоих процесс приготовления пищи был не менее интересен, чем процесс её поглощения.       Только вот Иван никак не ожидал, что слова Яо настолько к нему привяжутся и так сильно засядут в мыслях. Ведь когда Россия уже оказался дома и собирался вечером ложиться спать, он невольно перевёл взгляд на окно, глядя на ночное небо, усыпанное звёздами. Приставив к окну стул, Брагинский сел у него и сложил руки на подоконнике, принявшись тоскливо наблюдать за небосводом. Время для него в этот момент как будто перестало существовать, живя отдельно собственной жизнью, мерно тикая стрелками настенных часов, которые давно намекали на то, что пора бы уже лечь спать       — Да туфта это… – глядя на сияющие холодной красотой звёздочки, себе под нос буркнул Россия. – К тому же… звезда не падает по заказу.       К собственному изумлению и потрясению, Иван увидел ту самую падающую звезду, мерцающую на небе, оставляющую после себя световой хвост. И в тот самый момент Россия даже сам не заметил, как с губ сорвалась фраза:       — Вот бы Америка навсегда замолчал…       Звезда, летя ровной светящейся полоской, будто вспыхнула как раз в тот момент, когда Брагинский закончил говорить, таким образом подмигивая, а у него самого от ужаса сжалось сердце. Неожиданно для себя он сначала осознал, что сказал это вслух, а потом до него дошёл смысл этой фразы. Да, ему хотелось, чтобы Джонс хоть иногда затыкался и следил за своей речью, которая многих элементарно могла обидеть, а сам Америка этого не понимал и в упор не видел. Но навсегда замолчать могло и означать скрытое желание, чтобы Альфред прекратил своё существование. Несомненно, Америка бесил Россию, он этого не отрицал, но он вовсе не хотел, чтобы его не было вовсе. Без него это будет уже не тот мир. Без него и он сам будет себя чувствовать другим, неполноценным. И поэтому Иван испугался.       — Э-э-э… В смысле… не в том смысле, чтобы исчез, а чтобы перестал молоть всю ту чушь, что он несёт на собраниях… Типа того… Боже, что я несу?..       И теперь Россия тихо засмеялся, отвернувшись от окна, не желая смотреть за тем, как звезда, угасая, заканчивает своё падение в вечность. Смешно ему стало от осознания, что он настолько глупо себя повёл, что наивно поверил в вероятность исполнения желания, да ещё и вслух всю эту ерунду произнёс. Уже откровенно рассмеявшись, Брагинский стукнул себя ладонью по лбу.       — Ой, дурак… Неужели ты думаешь, что хоть что-то из сказанного сбудется?       Как говорится, забив болт на случившееся, Россия со спокойной душой отправился спать, полностью уверенный в том, что уже на следующем собрании они все встретятся, и опять Джонс будет сворачивать всем кровь своими детскими выходками и очередными обидными словечками.       Каково же было удивление Ивана, когда, придя на собрание одним из самых последних, он увидел Америку, сидящего во главе стола, удивительно хмурого, закутавшегося в шарф, откровенно недовольного и вообще казалось утратившего прежний энтузиазм.       Стараясь сохранять свой привычный образ, Россия незаметно наблюдал за ним всё собрание. Ему казалось подозрительным, что Альфред молчит, ничего несусветного не делает, даже вроде бы внимательно слушает, а когда Германия попросил его зачитать недельный доклад, Америка лишь поднял руку в останавливающем жесте и отрицательно покачал головой, кинув через стол стопку документов.       Вопреки собственным принципам, Брагинский решил сам поговорить с Джонсом после собрания, но тот явно показал, что разговаривать не намерен, жёстко отпихнув стоящего на пути Россию и удалившись куда-то по своим делам. Тогда Иван стал ещё больше впадать в подозрения. Ну не может быть это правдой! Просто не может быть, чтобы то невпопад произнесённое желание стало явью. Тогда Россия стал подозревать Китай, посчитав, что он не сохранил втайне их прошедший разговор и сговорился с Америкой, чтобы разыграть Брагинского. Именно поэтому он принял для себя довольно необычное решение.       А именно, Россия решил наведаться к Альфреду домой, предварительно поговорив с Англией, который во всех красках и не скрывая положительных эмоций рассказал ему, что Америка лишился голоса из-за какой-то сильной магии. Он решил подыграть Америке, сыграть на его чувствах, чтобы выведать правду. Иван изгалялся как мог, пытался подколоть, чтобы это звучало в меру обидно, чтобы в итоге Джонс не выдержал и начал его обзывать привычными эпитетами ругательного содержания. Но этого не случилось. В таком случае у России был заранее подготовлен план «Бэ».       Он стоял в коридоре и рассматривал пёструю ковровую дорожку бардовых и золотых оттенков, расстеленную на полу по всем помещениям. Устав смотреть на ковёр, Брагинский стал изучать висящие на стенах картины, на которых в основном были запечатлены фрагменты американской истории. Вот в коридоре показался одетый в деловой костюм мужчина, который попросил Россию развести руки в стороны, а после прощупал его пиджак во всех возможных местах, где была вероятность припрятать небольшой предмет, и так же прощупал карманы брюк. Удостоверившись, что всё в порядке, мужчина кивком головы велел идти за ним следом, и Иван даже не думал возражать или противиться, ведь он сам добивался этой встречи. В итоге его провели в кабинет овальной формы и указали на один из бархатных диванчиков, стоящих по обе стороны круглого журнального столика в центре кабинета. А вот за рабочим столом у дальнего окна его ожидал владелец кабинета. России уже приходилось бывать в этом кабинете раньше, но он впервые оказался здесь в одиночестве наедине с человеком, сидящим за тяжёлым рабочим столом.       — Добрый день, господин Президент, – с приветственной улыбкой произнёс Брагинский и кивнул, занимая место на диване.       — Добрый день, Россия, – отвлёкшись от работы, вежливо ответил американский Президент, сцепив сложенные на столе руки в замок перед собой в ожидании. – Неожиданно видеть тебя здесь одного. Как же тебя отпустили без сопровождения?       — Так сложились обстоятельства, – Иван лишь пожал плечами в своё оправдание и достал из своего портфеля папку с документами. – Позволите?       — Конечно, – согласно кивнул Президент, а секретарь забрал у России документы и положил их на стол главы государства. – Неужели ты здесь только ради того, чтобы передать документы? Ваша почта настолько плохо работает, что твоё правительство использует тебя в качестве мальчика на побегушках?       — Вовсе нет, – постаравшись проглотить возмущение, с натянутой улыбкой возразил Брагинский. – Я сам вызвался доставить их, потому что хотел личной встречи с Вами без посторонних.       — Я заинтригован, – Президент растянул широкую улыбку и прищурился, подведя ладони к лицу.       — Я здесь из-за Вашей страны, – решительно сообщил Россия.       — Из-за Альфреда? – откровенно удивился Президент, получив в ответ согласный кивок, после чего мужчина устало вздохнул, прикрыв глаза ладонью. – Что он опять натворил? Какой политический скандал на этот раз?       — Что Вы, никакого скандала, хотя повод я найду всегда, – усмехнулся Иван, даже немного сочувствуя этому человеку. – Меня беспокоит его здоровье. Вы, конечно же, в курсе последних событий.       — Каких событий? – поражённо спросил Президент, переполошившись и тут же подозвав к себе секретаря. – Что с ним?       — Вы не в курсе? – теперь неподдельно удивился Россия. – Ваша страна лишилась голоса, а Вы не знаете об этом?       — В каком смысле? – проверяя вместе с секретарём документы, настороженно отвлёкся Президент.       — В самом буквальном, – со всей серьёзностью ответил Брагинский. – Очевидно, он не может говорить с прошлой недели или ещё раньше. У Вас точно ничего не произошло на территории страны? Лично я в последний раз терял голос после Декабристского восстания. Для того, чтобы страна не могла говорить, должно произойти что-то очень серьёзное.       Президент ещё некоторое время копался в документах, отвлекаясь на разъяснения секретаря, после чего искоса глянул на Россию, который терпеливо ждал ответа.       — Это какой-то розыгрыш? – недоверчиво спросил Президент.       — Не верите мне? Позвоните Англии. Или лучше Германии, – недовольно хмыкнув, Иван откинулся на диван и сдержанно скрестил руки на груди. – Уж он точно с Вами поделится, как был впечатлён поведением Америки на собрании, где он не то что не скакал, рассказывая свои безумные идеи, а даже доклад не стал зачитывать.       — Ладно, прошу прощения, – вскинув ладони в защитном жесте, устало выдохнул Президент. – В стране ситуация умеренная, не выходящая за рамки привычных ситуаций. Не происходило ничего, что могло бы повлиять на состояние Альфреда.       — Вы уверены? – настороженно прищурившись, уточнил Россия. – Никаких очередных восстаний на почве расовой дискриминации? Никой стрельбы боевиков в школе? Никаких убийств неугодных журналистов? Крупных терактов?       — Россия, – строго оборвал его Президент. – Для начала, меня удивляет, что именно тебя волнует состояние здоровья Альфреда. И также я не могу делиться с тобой политической информацией, особенно если учесть, что ты даже не дипломат другой страны. Ты и есть страна. Но могу уверить тебя, что на нашей территории всё спокойно настолько, насколько это возможно.       — Вот как? – сам себе тихо буркнул Брагинский, но довольно быстро сменил выражение с задумчивого на доброжелательное и неторопливо поднялся с дивана, поправив пиджак и брюки. – Что ж. В таком случае прошу меня простить за отнятое время. И благодарю за гостеприимство. Я, пожалуй, пойду. А Вам могу только посоветовать навестить Америку и помочь ему с решением проблемы. Всё-таки в таком состоянии его присутствие на собрании бессмысленно. До свидания.       Склонив голову в жесте прощания, Россия развернулся и, не дожидаясь ответа, направился к выходу из кабинета. Он узнал всё, что ему было нужно. И он посчитал, что поступил правильно, не сказав американскому Президенту, что он был у Джонса дома, даже оговорив с ним некоторые политические вопросы. Дай Бог, чтобы Америка сам додумался до того, чтобы не рассказать об этом своему Президенту, иначе им обоим будет шита-крыта. Однако основной проблемы это не отменяло.       Иван до последнего отказывался верить, что Альфред замолк по его вине, поэтому решил навестить его ещё раз, предполагая, что Америка просто подхватил что-то вроде ангины, что было так же вероятно, как и то, что он перестал питаться гамбургерами. То есть, иными словами говоря, это было невозможно. Но исключать такую вероятность Россия не стал, поэтому через пару дней снова решил наведаться к Джонсу, чему тот, к удивлению Брагинского, был даже как-то рад.       Наблюдая за Америкой в течение двух недель, отыгрывая роль заботливого друга, Россия пришёл к выводу, что болезнь тут не при чём. Альфред был, как и раньше, активным, заводным и неугомонным, но до безумия тихим, настолько тихим, что аж слух резало, а в глазах вызывало рябь. Он не издавал звуков, даже когда кашлял или пытался засмеяться. Со стороны это смотрелось даже страшно. Будто отключили звук у телевизора, и кино стало немым. Теперь Иван действительно понимал и смирился с мыслью, что это он виноват в нынешнем состоянии Америки. Наблюдая за довольным и радостным Джонсом, в очередной раз рубящимся в приставку без какого-либо звукового сопровождения со своей стороны, Россия был рад тому, что никто не видит того, насколько он удручён и расстроен происходящим.       С каждым новым приходом к Америке, Брагинский мог думать только о том, чтобы всё вернулось назад, чтобы всё стало, как прежде. Он стал ловить себя на мысли, что ему недостаёт заразительного оптимизма Альфреда, не хватает его звонкого смеха и нескончаемого потока бессвязных речей. Россия сам себе удивился, когда подумал о том, что был бы даже рад услышать от Америки очередное обзывательство в свой адрес. Но ничего не помогало… Будто бы он не до конца был честен с собой, и сбывшееся желание не верило в искренность его нынешних побуждений. Ненависть была настолько сильна, что сейчас желание, подпитанное ей, и не думает отпускать свою жертву. И никакие сожаления не помогали, как бы Иван не старался думать и просить о возвращении былой рутины, которая с одной стороны бесила до нервного тика, а с другой была настолько привычной, что сейчас казалась такой же необходимостью, как воздух для дыхания, из-за чего становилось дико тоскливо. Но также Россия понимал, что никогда не признается в этом Джонсу. Уж лучше он ему солжёт, сделает больно, оттолкнёт его в нужный момент, выставит себя бессердечной сволочью, но никогда не признается в своей слабости и привязанности к нему…

***

      Рассказать правду нужно было. И он уже вроде даже сам решился, но слова почему-то вставали поперёк горла. Почему-то хотелось глупо улыбнуться и притвориться, что всё сказанное было шуткой. Глупой, жестокой, но просто шуткой.       Нет, так больше нельзя продолжать. Брагинский ненавидел ложь, и сейчас он ненавидел самого себя за собственную ложь. Как гласит одна мудрая поговорка «горькая правда лучше, чем сладкая ложь». Даже если она может разрушить всё.       — Мне особо не с кем делиться душевными переживаниями, и я рассказал о случившемся на собрании Китаю, – решился наконец заговорить Россия, начав издалека. – Он и рассказал, что если чего-то пожелать от всего сердца на падающую звезду, то это желание обязательно сбудется. Говоря всё это, Иван старался не смотреть Альфреду в глаза, но он всё равно чувствовал, что тот слушает, затаив дыхание и не моргая, нервно сжав пальцами одеяло, сползшее с его плеч.       — Тем же днём я провёл ночь у окна, не веря в правдивость и возможность этой глупости, – невозмутимо продолжил Россия. – Но, увидев падающую звезду, я не удержался и в шутку подумал что-то вроде «вот бы Америка навсегда замолчал».       От услышанного Америка невольно вздрогнул и поджал губы, но не рискнул прерывать рассказ, который, похоже, был в самом разгаре.       — Только потом я осознал, что желание слишком двусмысленное, и попытался его перефразировать, – вспоминая собственную глупость, Брагинский отрицательно качнул головой. – Но я подумал, что это сказки, что желания так просто не сбываются, что всё с тобой будет в порядке, и успокоился, – Россия невольно хмыкнул, вымученно улыбнувшись. – И вот, на следующем собрании, ты приходишь, повязанный шарфом, молчишь и не зачитываешь доклад. Сначала я подумал, что Китай рассказал тебе о моих переживаниях, и вы вместе решили так подшутить надо мной, поэтому я и пришёл к тебе, старался всячески задеть, чтобы ты раскололся и перестал притворяться. Но ты не обмолвился ни словом. И даже попросил помочь тебе по работе.       Слушая, Джонс промотал в памяти события того дня. И действительно. Несмотря на высказанное желание оказать помощь, Иван постоянно язвил и провоцировал Америку на то, чтобы он хотя бы послал его. А насчёт последнего… Альфред вновь посчитал себя полным идиотом из-за того, что решил довериться и поверить в то, что они могут измениться сами и изменить своё отношение друг к другу.       — Так же я подумал, что твоё состояние связано с внутренними проблемами, но твой Президент уверил, что нет никаких причин для твоего недуга, – вновь заговорил Иван, при этом говоря холодным и отрешённым голосом. – Потом я предположил, что ты просто заболел, и уже хотел проверить эту свою догадку. Но и она не подтвердилась. Выглядел ты полностью здоровым. И даже спустя две недели ты так и не заговорил.       Чем больше было признаний, тем больше Америка ощущал себя жалким и ничтожным. А ведь он поверил ему… Он поверил, что Россия не мог его обманывать. С чего он это решил? Почему так уверовал в то, что Брагинский не стал бы его обманывать?.. На душе стало противно так же, как осенью на улице в дождливую погоду.       — Потом я стал понимать, что таким образом осуществилось моё желание. Я хотел, чтобы ты замолчал, и ты в буквальном смысле замолчал, – рискнув обернуться, Россия заметил, что Джонс неподдельно шокирован и едва сдерживает эмоции. – Я чувствовал вину за содеянное, поэтому и стал навещать тебя, думать об отмене желания, всячески просил, кого только мог, чтобы всё стало как прежде, но изменений не было. Я надеялся незаметно провернуть это, чтобы никто ничего не заметил, а потом забыть, обо всём, что было, как о дурном сне.       Иван не сдержался и нахмурился, когда Америка от услышанного мелко задрожал и отстранился от него окончательно, сдвинувшись назад на диване, а на его глаза небесного цвета выступили чуть заметные бусинки слёз. Россия знал, насколько Альфред впечатлительный, поэтому совсем не удивился такой реакции, но отчего-то было больно смотреть в затянувшиеся влажной плёнкой столь красивые глаза, из которых исчезли те лучистое счастье и радость, которые там были совсем недавно. Брагинский так не хотел видеть его слёзы, хоть и не до конца понимал, почему его отношение так изменилось. Может быть дело в том, что сам Америка показал ему свою истинную сущность? Даже если так… Сделанного не воротишь. Нет смысла пытаться вернуть те беззаботные дни, что уже прошли. Но если попытаться…       Нет. Это была всего лишь глупая мечта, подпитанная ложью. Жестокий и эгоистичный поступок, который не исправить. Нельзя так опрометчиво использовать чужие чувства. Лучше вернуть всё на свои места. Лучше ощутить боль один раз, чем постоянно набивать себе шишки до кровавых гематом на одном и том же месте.       — Теперь ты знаешь правду, – придав своему тону максимальную отстранённость, строго сказал Россия. – Тебя всё ещё тянет ко мне, Соединённые Штаты Америки?       От услышанного Джонс вздрогнул так, словно через него прошёл разряд. Полное имя словно ножом полоснуло своим звучанием прямиком по сердцу. Уже второй раз за вечер собственное имя причинило ему боль. Сначала, когда Иван назвал его человеческим именем. Впервые за всю историю он назвал его по имени, чтобы привести в чувства, а следом огорошить его жестокой правдой. А теперь он назвал его полным именем страны. Так, как называл во времена Холодной Войны, с ядовито-горьким послевкусием. Неужели это правда?.. Неужели правда заключается в том, что всё вокруг обман? Или он настолько глуп и наивен, что не может определить, где ложь и притворство? Зачем он это делал? Америка знал, что причинил России не меньше боли одними только словами, но сейчас он жалел об этом, хотел, наконец, сказать об этом вслух, глядя в полюбившиеся глаза цвета сирени. Вот только он и подумать не мог, что тот образ Брагинского, который он увидел и уверовал в него, что это истинное лицо России, на самом деле окажется очередной маской… Зачем он поступил так жестоко?.. Уж лучше бы он в первый же день рассмеялся ему в лицо, глумился и издевался, но не это… Поджав губы и сжав пальцы в кулаки, Альфред опустил голову и зажмурился, пытаясь задушить собственное желание прямо сейчас разреветься, наплевав на собственную гордость. Так его чувства ещё никто не растаптывал.       Иван внимательно проследил за всеми действиями Америки, уделив внимание тому, как он едва слышно шмыгает носом, а его плечи дрожат. Внутри просто клокотало неудержимым гейзером желание попытаться его утешить и успокоить, даже обнять и прижать к себе. Но разумно ли это после собственных признаний? Нет, конечно. Незачем противиться той судьбе, которая изначально была им уготована. Нет смысла. Устало прикрыв глаза, Россия почти беззвучно поднялся с дивана.       — Думаю, вполне справедливо, если ты не захочешь больше видеть меня. Да и мне больше незачем притворяться, что я испытывал от наших встреч положительные эмоции. Я просто хотел изменить совершённую мной ошибку, не более. Ты сам себе придумал что-то другое. И лучше я сейчас опровергну твои домыслы, чем потом ты будешь винить меня во всём, – сам не ожидая от себя такой суровости, решительно сказал Брагинский, заметив, что Джонс только сильнее вжал голову в плечи. – Но, по крайней мере, я смог тебе всё рассказать. Уж поверь, мне от этого стало легче. И прости, но я не знаю, как вернуть всё назад. Я ещё попытаюсь, но притворяться больше не стану.       Слова лились из него, как вода из крана, который забыли закрыть. Жестокие и обидные слова. Пусть. Лучше будет всем, если они снова будут врагами, лучше они будут ненавидеть друг друга, чем строить иллюзии возможной дружбы. Хотя, видя, насколько Америка сейчас подавлен, Россия хотел уже искренне попросить прощения, но словно кто-то в этот момент взял и перекрыл воду, завернув вентиль у крана.       — И всё же... – это всё, что он смог выдавить из себя напоследок. – Мне лучше уйти.       Из-за услышанной фразы Альфред резко распахнул глаза и посмотрел на дверной проём, увидев, что Ивана в комнате нет, и он остался здесь один в темноте комнаты, где единственным источником света был всё ещё работающий телевизор. В прихожей раздался звук захлопнувшейся входной двери. До сих пор сдерживая себя, Америка только фыркнул и, закутавшись в одеяло, упал лицом в подушку.       «Не захочу видеть?» – со всей обидой подумал Джонс, с трудом подавляя дрожь собственного тела. – «Да я даже знать тебя не хочу после этого! Втёрся ко мне в доверие, так близко подобрался, притворялся добрым и заботливым, а это всё было ложью, чтобы искупить вину?! Хотя о какой вине идёт речь?! Ты просто испугался за себя! А я думал… я надеялся… Я ведь верил тебе…» – не сдержавшись, Америка уже просто разрыдался, обхватив руками подушку и роняя в неё слёзы. – «Ненавижу! Ненавижу тебя…»       Шмыгнув носом и посмотрев опухшими и покрасневшими от слёз глазами на окно, Альфред стиснул ладонью футболку на груди, впервые пожелав о том, чтобы избавиться от такого ненужного для страны органа как сердце. Правильно ему говорил Англия: никогда не думай сердцем – оно причиняет только боль, думай головой – она убережёт тебя от ошибок. Ведь сейчас Америка испытывал нарывную боль в области груди, будто в него кол вогнали и оставили так, дёргаться от судорог. Спрятавшись целиком под одеяло, Джонс свернулся в клубок, который ещё долго дрожал, как последний одинокий лист на ветке дерева под порывами холодного осеннего ветра.       Подпирая спиной входную дверь, Россия смотрел мрачным и тоскливым взглядом в вечернее небо, лишённое звёзд и покрытое тучами, которое постепенно приобретало оттенок цвета глубокого моря или редкого синего авантюрина. Завтра или сегодня ночью, вероятнее всего, пойдёт дождь. Хотя совсем недавно, несмотря на осень, небо было чистое и безоблачное, ясное и насыщенное, словно нежный лазурит. Словно глаза Америки. Брагинского до сих пор за нутро задевал увиденный им взгляд. Альфред был из числа тех, кто не контролирует свои эмоции, и как раз такие Россия и увидел в его взгляде. Его боль, его обида и потрясение были настоящими, неподдельными. Возможно ли такое?.. Обречённо выдохнув, Иван прикрыл глаза, и, спрятав руки в карманы пальто, направился вдоль улицы, шурша сухой листвой под ногами, решив, во что бы то ни стало, придерживаться той позиции, которую он высказал. А такова ли она на самом деле, это дело десятое.