***
Гето пришёл в себя лишь через два дня. Все эти два дня Сатору даже из дома не выходил, заказывая еду с доставкой, а от Мей Мей отмазался под предлогом, что заболел. И все это время он шлялся вокруг Сугуру, как вокруг своего личного солнца: иногда в прострации ходил по дому, но неизменно приходил в гостиную, как на финишную точку, замирал там на пару минут, разглядывая снайпера, а потом опускался на привычное место на полу, возле дивана, у головы Гето, которое уже стало привычным и обросло кружками из-под кофе. Годжо даже не пил больше: было незачем будить яркие воспоминания, когда самое важное в них лежало в зоне досягаемости, и можно было даже прикоснуться. Перевязки Годжо не делал, ведь бессознательного Сугуру удержать ровно было почти невозможно, поэтому он срезал бинты и делал повязки на пластырях после обработки ран. Если бы Сёко видела, как корячился Сатору над марлями и бинтами, отплевывая белые ниточки и облившись хлоргексидином, то несомненно обозвала бы его криворуким придурком, а Сатору несомненно бы, снимая длинными пальцами с языка нитки, ответил «зато я старательный». Первый раз, когда он разглядывал обнаженный торс Гето, Годжо онемел и долго сжимал руки в кулаки, унимая закипевшую в жилах ненависть к тем, кто это сделал. К счастью, они, должно быть, уже были мертвы. К сожалению, убиты они были не руками Годжо. Сатору ненавидел слово «изуродован» по отношению к Гето, но, глядя на искалеченную кожу, вынужден был признать, что оно больше всего подходит к увиденному. А очнулся Сугуру, когда Годжо в очередной раз сидел на полу, запрокинув голову, устроив ее на кровати, и внимал вполуха марафону всех частей «Звездных войн». Шевельнулся, заставив Сатору дернуться, и шепотом просвистел: — Воды… — Сейчас! — Годжо подскочил на ноги, чуть не споткнувшись о край ковра, метнулся на кухню и вернулся назад со стаканом. Гето уже пытался приподняться, даже почти успешно, но Сатору не позволил, тут же помог, подтянув снайпера под плечи. — Я не инвалид, — таким же хриплым шепотом ругнулся Сугуру, принимая стакан. Он осушил его залпом под пристальным взглядом Шестиглазого, а после замер, глядя перед собой. Заговорить никто не решался. Сатору пребывал в блаженном ступоре, разглядывая снайпера, а Гето пытался придумать, с чего начать этот разговор. В итоге они заговорили одновременно. — Как ты? — поинтересовался Годжо. — Полагаю, я должен объясниться, — выдохнул Сугуру. И снова неловко замолчали. — Можешь не говорить, если тяжело, — неловко бросил Шестиглазый, не переставая улыбаться. — Потом расскажешь. Ты нормально себя чувствуешь? — Я ничего не вспомнил, — сухо признался Гето, опустив глаза. — Что ж, — взгляд Годжо погрустнел, но улыбка не спала. — В таком случае, предлагаю нормально познакомиться. Будем считать, что все заново. Я Сатору Годжо. До недавнего времени работал учителем рукопашного боя, сейчас владею ресторанным комплексом. Сугуру слабо пожал поданную руку. — Гето Сугуру. Киллер. — Так как самочувствие? — осведомился Годжо, приземляясь в ногах у снайпера. Тот чуть дернулся на такое бесцеремонное посягательство на своё личное пространство, но ничего не сказал. В конце концов, он в гостях. — Плохо. — Ты, может, голодный? — суетливо зашевелился Сатору. — Тебе пока бы какой-нибудь деликатной еды, а у меня ничего подобного, наверное, нет… хотя, приготовлю бульон. Или гедзе. Или ещё чего-нибудь… — Не нужно, спасибо, — негромко перебил Гето, устало ложась назад. — Прости. Скоро усну. — Конечно, — мягко улыбнулся Шестиглазый, стягивая с себя очки. — Тебе нужно отдыхать, чтобы восстановиться. Если что-то понадобится — обращайся, можешь не стесняться. — В какой ты спишь комнате? — прикрыв глаза, сонно осведомился Гето. — А, я… — Сатору запнулся. — Я спал прямо тут, на случай, если тебе будет хуже… но я, наверное, пойду, раз ты очнулся. Я за дверью, которая прямо за диваном. Если что — можешь просто покричать, я проснусь. — Да, как скажешь, — полувнятно пробубнил Сугуру, шумно дыша. — Спокойной ночи.***
Годжо тоже спал чутко. Поэтому он слышал, как ещё через сутки, за полночь, Сугуру зашевелился, следом встал, а после ушёл на кухню. Сатору честно выждал пятнадцать минут, но после вышел к снайперу, заспанно укутавшись в халат. Гето сидел на стуле, чуть сгорбившись над заваренным чаем, и дышал чуть чаще, чем положено только пробудившемуся человеку. — Все хорошо? — тихо поинтересовался Шестиглазый, усевшись напротив. — Да, — запоздало кивнул Сугуру, подрагивающей рукой поднимая кружку. Раньше снайпер казался чем-то хрупким, фарфором или фаянсом, обретшим форму человека. Теперь его залепленный бинтами торс напоминал что-то мраморное. Твёрдое, но очень податливое руке мастера, с легкими, но нерушимыми каменными формами. Широкое, надежное. — Я тебя разбудил? — осторожно поинтересовался Гето, а в голосе слышалась вина. Он разговаривал с ним так, как раньше разговаривал с незнакомцами. Это резало ухо, било обухом на контрасте с тем Гето, что жил у Сатору в голове: холодным и вежливым со всеми, а в то же время внимательным и улыбающимся с ним самим. — Нет, я сам проснулся, — фальшиво оскалился Годжо. — Хотел спросить. Кто меня зашил? — Сёко Иери. Ты ее, должно быть, не помнишь. Она была старшей медсестрой полевого госпиталя во время войны, — негромко поделился Шестиглазый. — Могу я кое-что спросить? — Про то, как я здесь оказался? — криво усмехнулся Сугуру. — Нет, — как раз на это Годжо было почти плевать, ему хватало и самого факта, что Сугуру пришёл к нему. — Про то, что ты помнишь. Больница, или что-то подобное… Гето молчал довольно долго. В нем боролся факт того, что он и знакомым это не рассказывал, не говоря уже про человека, которого совсем не знает, и факт того, что этому белобрысому парню он обязан сейчас больше, чем кому бы то ни было. Говорить не хотелось, но если это было все, что Сатору хочет в качестве благодарности… — Я очнулся двадцать четвёртого мая в Лиссабоне в отделении реанимации и интенсивной терапии, после полугода в коме. Я плохо помню первые дни, меня пытались расспрашивать о моем состоянии, задавали вопросы, на которые можно отвечать односложно, привели переводчика с португальского на японский, а к концу первой недели, когда я немного разговорился, попросили назвать имя, потому что документов при мне не было. Я имени не помнил. Потом первые два месяца меня таскали по процедурам, к психотерапевту и психиатру, пытаясь заставить меня что-нибудь вспомнить, но все было бесполезно. Мне сделали три операции на мозг, все были с крайне низкой вероятностью успеха, но я выжил. Подозреваю, что меня и забрали наполовину из соображений альтруизма, а наполовину — ради опыта проведения подобного лечения, ведь если бы я умер — было бы не так жаль. Подобрал меня отряд освободителей-португальцев, где-то на окраине Товады, на развалинах вражеского лагеря. Ребята из этого отряда меня периодически навещали после. Когда врачи уже отчаялись вернуть мне память — я сам вспомнил имя, но, к сожалению, только его, потому что меня тут же протащили по второму кругу психотерапии, в надежде, что память восстанавливается. Но ничего больше я не вспомнил. Только какую-то часть пребывания в плену. По имени был направлен запрос в Японию, но родственники меня не разыскивали. Больше я никого не искал. Уже после переезда сюда я узнал, что я сирота, в детдоме остались какие-то записи. Документы мне сделали новые, с горем пополам поправили здоровье. А парни из португальского отряда пригласили меня с собой отпраздновать годовщину с окончания войны, я тогда уже подтянул язык на неплохой разговорный уровень. Мы поехали сначала в какой-то ресторан, потом, кажется, в бильярд, а под ночь завалились в тир. Там я и узнал, что очень хорошо стреляю. Ещё через два месяца я решил уехать назад в Японию. Тут искал работу, пристреливался в тире, и там на меня вышли якудза. В общем-то, все, — сухо подытожил Гето, поправив коротким движением растрепавшийся пучок волос, собранных со лба. — Я благодарен судьбе, что ты жив, — аккуратно кивнул Годжо. — Я бы не разбрасывался подобными словами, — тихо хмыкнул в ответ Сугуру. — У тебя большой дом. Живешь не один? — У меня двое приемных детей. Забрал после войны из приюта, финансовое состояние мне позволяет. — В таком случае я уйду, как только встану на ноги, — тут же отозвался снайпер, почтительно склонив голову. — Постараюсь сделать все, чтобы вас с детьми никто не побеспокоил из-за меня. — Сугуру. Гето вздрогнул всем телом, когда мягкая прохладная ладонь Шестиглазого накрыла его руку в непривычно-доверительном жесте. — Я тебя никуда не гоню. И я догадываюсь, что это может быть опасно, но позволь мне самому решить, насколько я готов рисковать. Глаза поднимать точно не стоило. Понял это снайпер, к сожалению, слишком поздно, когда уже проваливался в ядовито-голубую лучезарную бездну, глядящую ему куда-то в душу из-под чёрных очков. Во взгляде Годжо не было эмоций, которые привык видеть Гето у других людей. Там случалось и восхищение, и ненависть, и страх, а у Годжо в глазах было лишь безграничное доверие. Беловолосый точно был психом, иначе не стал бы так верить человеку, который его совершенно не помнит. — Годжо-сан, — поджал губы Сугуру. — Мне не следует задерживаться здесь надолго. Рано или поздно меня начнут искать, и если найдут у вас — плохо будет всем. — Называй меня Сатору. Мы, все-таки, ровесники, и ты даже немного старше, — проигнорировал его высказывание Шестиглазый, сохраняя мягкую улыбку. — И день рождения у тебя в октябре. Двадцатого. В паспорте наверняка же написали от балды. Гето скривился. Зачем он выжил уже второй раз подряд, если какой-то белобрысый чудак с неестественно голубыми глазами знает про него больше, чем он сам? И можно ли уже считать его, Гето, тем, кого Сатору знал и за кого так переживал? — А вот и Сёко, — усмехнулся Годжо, поправив назад очки, лёгким жестом толкнув их вверх с кончика носа и уперевшись взглядом в телефон. — Пишет, что приедет через час. Можешь, наверное, сходить в душ, если хочешь, она как раз перевяжет тебя после. — Повязки не стоит снимать, ножевое кровоточит, — негромко отозвался Гето. — Почему не сказал? — встрепенулся Сатору. — Давай посмотрю! — Не на что там смотреть, — хмыкнул Сугуру. — Просто кровь, швы поехали. Годжо состроил кислую мину, цокнул языком, а после упрямо обогнул стол, замерев у Гето за спиной. Холодные пальцы пробежались по контуру нижних рёбер, обогнув повязку, а после отклеили пластырь. — Вот это пиздец, — мрачно присвистнул Сатору, заставляя снайпера неудобно обернуться сквозь боль. — Нет-нет, швы поехали несильно. Я просто не всматривался в раны до этого… — Ты же сам делал эти повязки, — хмыкнул Гето, ясно отличающий работу врача от работы белобрысого. — С закрытыми глазами, — негромко признался Годжо. — Боюсь крови. — Да ладно? — судя по тону, Сугуру ему ни капли не поверил, и это было почти правильно. Сатору умолчал, чтобы крови он боялся только тогда, когда та принадлежит Гето. И не столько боялся, сколько мутнело от ярости перед глазами и душило в груди, а в голове начинали скакать картинки: он окружён пятерыми, вспышки выстрелов в темноте со стороны пригорка, где был Сугуру, пятеро вокруг Шестиглазого падают замертво, топот вражеских армейских сапог и четыре выстрела из автоматов, а дальше истошный крик знакомым голосом снайпера и звук падающего с высоты пригорка на мокрую землю обмякшего тела, а самого Годжо уже волочет Нанами, засунув ему в рот запястье, чтобы не орал. — Кто тебя так? — тихо бросил Сатору, не отнимая кончиков пальцев с кожи. — Пулевые — партнёр, ножевое — заказанная цель, — лаконично сообщил Гето. — Дождётся врача. Оставь. Прикосновения, по мнению Сугуру, были излишними. Он и так не слишком любил, когда его трогают, а на незнакомцев это распространялось особенно. Но у Шестиглазого на этот счёт явно было своё мнение. Руку он никуда не убрал, и Гето прибегнул к решительной тактике, хотя это было больно и тяжело. Сугуру встал и медленно побрел в гостиную, слабо переставляя ноги. — Тебе принести чай? Может еды? Только не ложись на спину без бинтов! — посыпалось с кухни. — Ничего не нужно, — вздохнул Сугуру. — Все в порядке. — Но ты скажи если проголодаешься! Ты же двое суток не ел. И вообще, зачем я тебя спрашиваю в таком случае! Я сейчас приготовлю… — Не суетись, Годжо, — окончательно раздражаясь, процедил Гето голосом, не терпящим возражений. Сатору на кухне не смог сдержать улыбки. Гето реагировал на все точно так же, как в начале их знакомства, а Шестиглазому по глазам резала его терпеливая вежливость, и он стремился как можно быстрее ее перешагнуть. И, кажется, ему это удавалось. Сёко появилась усталая, около трёх часов ночи, с халатом, перекинутым поверх сумки, явно со смены, пока Годжо шумел чем-то на кухне, а Гето полулежал на диване, прижимая к спине остатки бинтов, чтобы не заляпать все подряд кровью. Чувствовал он себя плохо, закончилось действие обезболивающего, раны разболелись, голова гудела, а по рукам разливалась слабость. Иери разделась, крикнув из коридора «привет», а после прошла в гостиную. — Привет, Сугуру, — голос ее звучал тепло, но в то же время так обыденно, словно Гето не терял память. — Как состояние? — Не очень, — тихо хмыкнул снайпер. — Спасибо, что помогла. Я у тебя в долгу. — Сочтёмся на том свете, это моя работа, — усмехнулась женщина. — Боже, что этот криворукий идиот тут налепил… Руки у Сёко были тёплыми, а прикосновения почти приятными, профессионально выверенными. — Я вообще-то все слышу! — возмутился Сатору, выходя наперевес с кухонным полотенцем. — Он лежал без сознания почти все это время, как я должен был его перевязывать? — Раком, Сатору. Как и я его перевязывала, — фыркнула Иери. — Уйди, нервируешь. — Тебя Нанами укусил? — возмутился Годжо, но предусмотрительно исчез на кухне. Сёко в гневе была страшна, и лишний раз нарываться Сатору не хотелось. — Не задолбал он тебя? — по-свойски усмехнулась Иери, внимательно оглядывая раны, устроив ладонь на широком плече Сугуру. — Не успел. Он правду говорит, я почти все время был без сознания, — такую легкую манеру общения поддерживать было куда проще. В отличие от общения с Годжо, в тоне Сёко не было неуловимого ощущения, что за каждой ее фразой стоит целый пласт прошлого, который Сугуру безнадежно забыл. Она говорила естественно, и действительно вкладывалось ощущение, что Гето говорит со старым-старым другом, даже черты ее лица быстро примелькались, несмотря на то, что снайпер и видел ее впервые. — С головой ничего не происходит? — деловито осведомилась женщина, открывая сумку. — Припадки, обмороки? — Не замечал. Болит голова только, но это от потери крови. — Диагноз не помнишь? По голове. — Синдром лобной доли. Врачи говорили, что он удивительно слабый при моих повреждениях, и очень быстро почти полностью сошёл на нет, — отозвался Гето. — Какая симптоматика была? — поинтересовалась Сёко, быстро отлепляя повязки, копошась с медицинской нитью за спиной. — Отсутствие эмоциональной реакции, затруднённая речь, апатичность. — Похоже, что правда прошло. Извини, если неприятно говорить о прошлом, но не похоже, чтобы ты сильно изменился. Обезболивающие колол? — Вчера. Сейчас отпустило, все болит. — Сейчас поправлю швы, пойдёшь в душ минут через двадцать. Только аккуратно, — бросила Иери, а после ткнула в кожу иглой.***
Десять лет назад
Пятнадцатилетний Сатору отставал от Тоджи в росте на жалких пять сантиметров, ровно держался в спаррингах и все ещё сбегал из дома, когда в поместье приезжал отец, что было совершенно оправданно. Пусть платиновый мальчик Годжо и мог уже уложить его с одного удара — за этим несомненно последовали бы неприятные последствия. Поэтому он проводил вечера, а изредка и недели в доме Фушигуро, с удивительной детской непосредственностью играя в плюшевых собак с Мегуми, пытаясь действовать Тоджи на его железные теперь нервы и медитируя вечерами за теликом, под просмотр боевиков и фильмов ужасов. Мегуми тоже восседал с ними: либо лёжа у Тоджи на груди, либо сидя на острых коленях у Сатору, но обычно засыпал к середине фильма, а страшных и жестоких моментов совершенно не боялся, равнодушно разглядывая происходящее на экране. А ещё периодически негромко спрашивал у отца что-то про оружие, военную технику или приёмы рукопашного боя, поражая инфантильного Сатору своей совершенно не детской усидчивостью. Сегодня Годжо пьянствовал с одноклассниками, ловко отмазываясь от вешающихся на него девочек, но явно купаясь во внимании, которое на него обращали. Сатору вырос симпатичным, если не прекрасным обаятельным юношей, каверзным, острым на язык и с живым умом. Тоджи забрал его поздно вечером, как только уложил Мегуми спать и убедился, что тот навряд ли проснётся в ближайшее время. Платиновый мальчик клана Годжо был слегка пьян от этого в два раза более болтлив, трещал с правого сидения «Мерседеса» что-то про коньяк, который попал кому-то не в то горло, размахивал руками, жестикулируя прямо перед лицом сонного Тоджи, проведшего вчера ночь в казино, изредка подпевал попсе, играющей из магнитолы и наигранно обижался на скупые ответы телохранителя. А у дверей дома Фушигуро вдруг замер и спихнул щебетавшего что-то Годжо боком с прохода, одним движением вытянув из кобуры пистолет. Сатору подтянулся молниеносно, сжал кулаки и вопросительно глянул на Тоджи, словно весь алкоголь из него испарился. — За дверью чужие, замок закрыт неправильно, — почти не слышно выдал телохранитель. — За мной ни шагу. — А если будет нужна помощь? — так же тихо отозвался Годжо, донельзя прямо глянув на мужчину. — Там, вообще-то Мегуми. Тоджи это знал и без его подсказок, и только поэтому быстро кивнул и добавил: — Орать буду — вбегай и спасай Мегуми. Второй ствол в прихожей в коробке из-под обуви. А после спокойно, будто ни в чем не бывало, провернул ключ и толкнул дверь. Человек с ростом в метр девяносто и весом около девяноста килограмм не должен был уметь столько мягко ступать, но под ногами Тоджи даже половицы не скрипнуло. Годжо замер за дверью, прислушиваясь, но через минуту где-то в глубине дома раздался лишь негромкий голос, тут же прекратившийся, а после шум уже не таких осторожных шагов двух пар ног. Одна уверенная поступь точно принадлежала Тоджи, а вторая была куда легче, но сбивчивой. Фушигуро мог бы собрать список людей, которых он наверняка не хотел бы видеть в своём доме, и этот человек точно бы в него входил. Зенин довольно скалился, заметив настороженного Тоджи на пороге с кружкой чая: он ещё и похозяйничал на кухне, а когда тот открыл рот, чтобы сказать что-то, Фушигуро заломал его одним движением и прижал руку к его рту, вытолкав его в коридор. Наоя Зенин был одним из немногих родственников, который не сторонился Тоджи как прокаженного, пока тот ещё жил с семьей в поместье, разве что, Наойе на момент его ухода было не больше пяти лет. Теперь же он был относительного невысоким, очень изящно сложённым юношей, может чуть постарше Годжо. Уши украшали неброские серьги, лицо заострилось, а запоминающийся лисий разрез глаз так и остался. Волосы же, бывшие чёрными, как и у всех Зенинов, Наоя выкрасил в блонд, с уже отросшими корнями, не иначе как назло своему отцу. Зенин зашипел, когда его ударили спиной о стену, но явно не в полную силу, иначе бы он не пережил. Тоджи легко оторвал его от стены и схватил за волосы, больно задрав его голову на уровень своего лица. — Какого хера? — шикнул Фушигуро, а после, подумав, что в вопросе недостаточно подробностей, добавил. -…ты тут делаешь? Наоя ойкнул от болезненной хватки. — Хотя нет. Пиздуй отсюда. Ко всем чертям. — Я что, не имею права познакомиться с племянником? — косо хихикнул Зенин, встряхивая блондинистыми патлами, падающими на лицо. — Ты не имеешь права вскрывать двери в мой гребанный дом! — вполголоса рявкнул Тоджи. — Вали отсюда! — Ай-ай-ай, Тоджи, — затараторил Наоя, дёргая вывернутыми руками. — Отпусти! Я по делу! — Какие у тебя дела, пиздюк?! — повысил голос Фушигуро. — Ты, блять, молиться должен на то, что я пожалел тебя с братьями и твоего папашу тогда! — Да отпусти ты меня! — взвизгнул Наоя, выкрутившись из его рук и отскочив к стене. — Забыл, как ртом разговаривать с людьми?! И в этот момент в дверях появился Годжо, не понимающий, что вообще творится. Он ожидал либо стрельбы, либо вытащенного руками Тоджи трупа, но в коридоре разглядел только подозрительно знакомого подростка, с небольшими глазами с приметными лисьими стрелками и злобливым оскалом. И Тоджи, который стоял с плотно сжатыми зубами и рукой, зацепившейся за загривок этого парня. — Ха, так ты после сына по малолеткам пошёл?! Ещё и парням? — мерзко ухмыльнулся Наоя, а после глянул внимательнее, и лицо его сменилось на удивлённое. — Платиновый наследник Годжо? Да… не ожидал, что Тоджи Зенин уничтожит свой клан, чтобы уйти в услужение к Годжо! Сатору, кажется, начинал вспоминать, где видел этого парня, но рука сработала быстрее. Один удар уложил Наойю на паркет. — Блять, — тяжело вздохнул Фушигуро, поднимая парня. — Успокойся. Он не навредит. По крайней мере физически. — Погоди, — притормозил Сатору. — Это же младший сын Наобито Зенина… Стоп. Тоджи Зенин? — Я менял фамилию, — грубо отрезал Тоджи. — То есть ты… — Замолкни. Не беси. Вас обоих я не переживу. Пиздуй, сделай чай и достань виски, — махнул рукой Фушигуро, одной рукой подтаскивая Наойю в гостиную. — И ты молчал?! — всплеснул руками Годжо. — Меня с детства таскали по этим приемам, где были всякие важные черти, и Зенины в том числе. Мы, возможно, даже виделись… — Нет, — перебил Тоджи. — Меня не брали с самого детства. А теперь заткнись, пока я не взбесился. — А что будет? — по привычке прощупал почву Годжо, но Фушигуро очень серьезно ответил: — Я вас обоих закопаю. А потом мне придётся с этим разбираться. И Годжо замолк. Прошлепал на кухню, достал чай и виски, как вдруг бесшумно, подстать отцу, появился Мегуми. — Что-то случилось, — в его голосе было в равной доле вопроса и утверждения, поэтому Сатору легко ухватил его на руки, поднимая на высоту почти двух метров. — Папа злой и положил на диван какого-то парня. — Это твой родственник, — Сатору постарался улыбнуться мягко, а вышло дерьмово, и мальчик это явно понял. — Кто? — Наоя, — фыркнул Тоджи из дверей. — Не рекомендую тебе к нему обращаться, пока все не станет совсем плохо. — Как это? Совсем плохо? — вновь выдав своё детское «я», пискнул Мегуми. — Потом узнаешь. Младший Фушигуро глянул на Годжо, но тот дернул плечами. «Совсем плохо» у него случалось, но вот никакого Наойи рядом не было. Был только Тоджи, которого никто не просил. Телохранитель легко поднял на руки сына, слегка поддерживая того второй рукой. — Иди спать, — едва слышно шепнул мужчина, а после чмокнул мальчика во встрёпанный висок. — Я рядом. — Спокойной ночи, — на удивление смиренно брякнул Мегуми, слезая с рук отца. — Мне кажется, нам необходимо кое-что обсудить, — Годжо, помедлив, достал бокал и себе, налил и отпил глоток. — Нечего тут обсуждать. Я уже давно не имею ничего общего с этим семейством, — отрезал Фушигуро, залпом осушив бокал. — Наоя — мой двоюродный брат. Младший из трёх двоюродных братьев. И что взбрело ему на ум, я не имею ни малейшего понятия, мы не общаемся. — Как он пробрался сюда? — Очнётся — спрошу, — фыркнул Тоджи, закуривая в окно. Впрочем, пришёл в себя Наоя относительно быстро, выплыл на кухню, обиженно потирая налившийся синяк на челюсти, сел за стол под строгим взглядом Фушигуро и косо улыбнулся. — Выкладывай, как сюда попал, зачем пришёл, и уебывай, — скомандовал телохранитель. — Как назвал сына? — проигнорировал вопрос Наоя, бесцеремонно приложив ледяную бутылку виски к щеке. — Мегуми, — неохотно отозвался Тоджи. — Ближе к делу. — Вскрыл замок отмычкой. — Откуда этот ублюдский навык у принцессы клана Зенин? — А откуда у платинового мальчика Годжо такой поставленный удар? — неприятно оскалился Наоя. — Держу пари, Наобито прибьёт тебя, если увидит, что ты вышел из дома без юкаты, — не остался в долгу Тоджи. — Он хоть перестал торговать твоей задницей? Молодой Зенин сморщился, как от пощечины и резко сменил тон на серьёзный. — Я хочу сделать заказ. — Вали по ресторанам, там и делай. — Не ёрничай. Я знаю, что ты все ещё работаешь. Убей моих братьев. Деньги у меня есть, я заплачу. Тоджи замолчал, очень холодно глядя на парня. Годжо тоже молчал и смотрел ошарашенно: он помнил с приемов всю чету Зенинов. Здорового и мрачного Джинъичи с широкими бровями и вечно встрепанными волосами, его отца — главу клана, старика со стеклянными внимательными белёсыми глазами, опирающегося на дорогую трость, Оги с двумя маленькими дочерями, скромно опустившими головы, Наобито — сухого мужчину с ранней проседью и раскосыми глазами, и всех троих его сыновей. Двое старших были похожи и друг на друга, и на Наобито, а вот маленький Наоя мало чем напоминал отца и всегда был наряжен в шелковые яркие юкаты, отчасти напоминающие женские. И всегда молчал под строгим взглядом отца или братьев. Видимо, с жизнью Наойи все было тоже не слишком гладко. И Тоджи Сатору на приемах действительно не помнил, такого тяжело было бы забыть. — Приперся с деньгами Наобито, чтобы убрать его двух любимых сыновей? — наконец отмер Фушигуро. — Ты хоть знаешь, сколько стоят мои услуги? — Знаю. Немало, — мрачно усмехнулся Наоя. — Но я рассчитывал на скидку, как родственнику. — Для тебя — втридорога, — отрезал телохранитель. Годжо ничего не понимал. Уже то, что Тоджи — Зенин, было для него удивительным, а их разговор с младшим сыном Наобито и вовсе ставил его в тупик. — Что мне сделать, чтобы ты согласился? — вдруг сухо выдал Наоя. — Ты сам знаешь, какая судьба меня ждёт, а я хочу возглавить этот клан. Я верну ему былое имя и силу. — Какое имя ты сможешь вернуть? Ты единственный из поколения, кого сделали проституткой семьи, для решения проблем, которые не решаются без милого личика и упругой задницы, — усмехнулся Тоджи. — Ты даже сбежать не посмел. — Да?! — Наоя вдруг вспыхнул, подскочив на ноги, уперевшись Фушигуро тонким пальцем в грудь. — А ничего, что ты не забрал меня, когда уходил?! А я просил! — Тебе было пять, а мне четырнадцать! Ты, пятилетним, на вокзале бы ночевал? — И ночевал бы! — Заткнись, — Тоджи, не церемонясь, толкнул парня обратно на стул. — Если разбудим Мегуми, я тебя убью. Сатору, выйди. И это «Сатору» вместо «сопляк» было очень дружеским, ведь перед Зенинами репутацию портить не стоило бы, и Тоджи этому способствовал. Годжо выскользнул с кухни озадаченным. Зенины пропали с радаров, когда Сатору было лет девять-десять, а поскольку он никогда не вдавался в подробности — он и не знал почему. Теперь, кажется, догадывался. А Тоджи наверняка приходился сыном старику-главе, имени которого Годжо не помнил, и братом Джинъичи, ведь с Оги, на взгляд, у них разница в возрасте не была достаточной. Фушигуро сел за стол, налил себе ещё виски и коротко глянул на двоюродного брата, апатично упершегося взглядом в стенку. Наоя просился с ним, когда Тоджи выгоняли из поместья и дали сутки на сборы своих скромных пожитков. Пробрался в дом, где жили только слуги и Фушигуро, куда ходить всем «нормальным» детям семьи Зенин категорически возбранялось, похожий на новогодний подарок: в шелковом кимоно, расшитым золотыми и красными розами, с огромным бантом на спине, идеально ухоженный, и умолял взять его с собой. Тоджи отказал. Он и сам не был уверен, как будет выживать, так ещё и малолетнего ребёнка на себя вешать было бы совсем бредом. К тому же, Наобито бы не простил ему пропажи Наойи. Все-таки, младший был его любимым сыном, разве что любовь была странной. Болезненно похожим на мать, родившимися третьим мальчиком в семье, где ждали девочку, чтобы использовать ту для связей с влиятельными аристократами и повысить так авторитет побочной ветки клана Зенин. И растили Наойю как девочку: изворотливую, капризную и хитрую кисейную барышню. Только вот получилось все не вполне удачно. Все необходимые качества Наоя приобрёл, но так и не готов был стать дорогой шлюхой для поддержания авторитета старших братьев. Тоджи помнил бегающих по поместью за маленьким мальчиком служанок и сиделок, снимающих его с деревьев, когда тот разыгрывался, запрещающих играть в войнушки и отбирающих из рук игрушечные деревянные бакены, раздобытые мальчиком где-то на чердаке из игрушек старших братьев. — Ты уничтожил все семейные предприятия, лишил семью авторитета, денег и власти, убил главу клана и избавился от Джинъичи, — тихо бросил Наоя. — Обе побочные ветки пострадали от твоих действий больше, чем если бы ты всех прирезал — у нас не осталось ничего. Ты способен больше никогда не опасаться клана Зенин, и я прошу тебя о такой незначительной услуге. — Зенин — все ещё известная семья, пусть и утратившая могущество, — негромко отозвался Тоджи. — Мне нельзя сейчас привлекать к себе такое внимание, тем более, когда у меня появился сын. Сейчас я не могу убить твоих братьев, это неразумно. — А когда? Когда сможешь? — Когда ситуация в стране перестанет быть стабильной. Через пару лет, может быть, — спокойно бросил Тоджи, закуривая, игнорируя то, как мальчишка манерно сморщил нос от запаха табака. — То есть ты согласен? — Правильнее сказать — я не отказываюсь. Я посмотрю, что могу сделать. В конце концов, одним Зенином больше, одним меньше… Наоя помедлил, а после аккуратно улыбнулся розовыми губами, затеребив сережку в ухе. — Вот деньги, — парень порыскал в поясной сумке и протянул свёрток Тоджи. — За двойное убийство людей из клана Зенин нужно в три раза больше, — проворчал Фушигуро, откладывая деньги в сторону. — Никогда бы не подумал, что ты станешь отцом, — фыркнул Наоя. — И будешь иметь дела с кланом Годжо. — Я имею дела с теми, кто хорошо платит, — хмыкнул Тоджи. — Выметайся отсюда. — Я не останусь в долгу. Наоя легко проскользнул в гостевую, игриво подмигнув сидящему там Годжо, достал из своей сумки юкату, алую, с широкими почти женскими рукавами и все таким же большим бантом на спине, ловко переодел свою одежду — узкие светлые джинсы и огромную чёрную толстовку, — на шёлковое одеяние, что позволял ему носить отец, помрачнел, глянув на себя в зеркало, спрятал вещи в сумку и аккуратно поклонился из прохода в коридоре. — Спасибо, братец. До свидания, Годжо-сан. — Вали, — фыркнул Тоджи, махнув рукой. — До свидания, Зенин-сан, — коротко бросил вслед Сатору.