любовные хроники

      Драко сидел в коридоре, слепо уставившись на свои руки. Его все ещё потряхивало после пережитого стресса, несмотря на внушительное количество выпитого им умиротворяющего бальзама, а перед глазами, стоило их закрыть, тут же вспыхивали ужасные минуты, что ему пришлось пережить пару часов назад.       Проводить операции, будучи колдохирургом — всегда стресс.       Оперировать собственного жениха, которого любишь до смерти, — настоящий ад.       Перед глазами все ещё стояли куски рваной, сочащейся кровью плоти, посеревшее лицо, изогнутая под невообразимым углом нога и волосы, потемневшие от крови.       Он ненавидел всех остальных колдохирургов за то, что они уже были заняты и ему пришлось оперировать Гарри, хотя в глубине души он был благодарен небесам, что это он его латал и потому, конечно, сделал все возможное и невозможное для его спасения.       Он ненавидел того новобранца, которого, как выяснилось позже, Гарри закрыл своим телом.       Он ненавидел Поттера с его синдромом героя.       И больше всего на свете он ненавидел его работу.       Себя он тоже ненавидел.       Драко знал, что вскоре Гарри придёт в себя — всё прошло лучше, чем можно было предположить. Но он не мог больше сидеть здесь и трястись.       Он вышел из Мунго, даже не накинув тёплую мантию. Шёл снег, а изо рта вырывались клубы пара. Ему не было холодно.       Он вытащил пачку сигарет и, достав одну дрожащей рукой, прикурил ее палочкой, тут же затягиваясь горьким дымом. Скурив по меньшей мере четыре штуки, но так и не избавившись от тремора, он вернулся в здание, где молодая колдосестричка, взглянув на него сочувственно, сообщила, что Гарри пришёл в себя и она проверила все показатели. Поттер был в порядке настолько, насколько это возможно в его положении.       Драко поблагодарил ее, хоть и не смог выдавить улыбку.       Он уверенно направился в сторону палаты, спрятав трясущиеся руки в карманы лимонной мантии.       Когда он увидел Гарри, что полусидел на постели, тут же вперившись в него большими зелёными глазами, у него ослабели ноги от облегчения. Кажется, лишь сейчас он понял, что правда не потерял его.       Драко тяжело опустился на пол рядом с кроватью, уперевшись лбом в матрац. От шума крови в ушах он не сразу расслышал, что Гарри говорит с ним.       — Драко, любимый мой, хороший, ну что ты? Ну прости меня, пожалуйста. Любимый…       Плечи Малфоя тряслись, и он лишь сейчас понял, что плачет в голос, а рука Гарри мягко гладит его по волосам.       Драко стиснул в руках белую простыню, испуская приглушённый вой.       — Драко, Драко! Пожалуйста, иди ко мне, любимый, пожалуйста! Ты спас меня, слышишь! Все позади… Я теперь точно уйду из аврората, слышишь! Никаких больше рейдов! Никогда! Драко!       В голосе Гарри тоже звенели слёзы, так что Малфой, собрав остатки сил в кулак, поднялся, чтобы лечь рядом на широкую кровать, уткнувшись носом Гарри в шею, с облегчением чувствуя пульсацию артерии.       — Ненавижу тебя, — сдавленно прошептал он, хватая Гарри за руку обеими своими.       — Я знаю, мой хороший, я знаю. Но больше никогда, слышишь? Я уйду и никогда больше такого не будет. Пойду работать в магазин к Джорджу. Или буду картины писать. Никакого аврората.       — Никогда? — совсем по-детски спросил Малфой, всхлипывая.       — Никогда, — пообещал Гарри, и Драко поверил ему.       И Поттер не соврал.       Потому что Гарри любит Драко.       А Драко любит Гарри.