***
Офис Осаму располагался в восточной части города — новостройки, более-менее населённый район с рядами новеньких магазинов, минимумом бомжей, шатающихся собак и его офисом — приятным кирпичным зданием, спрятанным в глубине района. Фёдор почему-то чувствовал себя здесь неуместным. Словно вампир, вышедший днём, он хотел поскорее вернуться в свою нору, только вот сейчас у него никакой возможности не было. Он пришёл к нужному дому первым, и ещё некоторое время курил в ожидании двух придурков, которые, хоть и не должны были привлекать лишнего внимания, всё равно пришли едва ли не за руки держась. С мороженным, которые они добыли, видимо, в первом попавшимся ларьке. В феврале. Фёдор даже комментировать этого не стал, молча разворачиваясь и шагая в подъезд. Осаму встретил их на лестнице, провёл по длинному коридору с номерами офисных дверей и стайками цветастых указателей на стенах и довёл до нужной: неприметной двери в самом конце. Фёдор шёл сразу за ним, слушал глупые шутливые комментарии на тему их прихода, какую-то ещё чушь, которую Дазай неизменно нёс каждый раз для отвода глаз и которая не имела особого значения: то, что имело, Достоевский подмечал как раз за завесой из слов и суматошных жестов. Непривычная нервозность, Осаму не свойственная, странное волнение, прочно скрывающееся за расслабленно-весёлым равнодушием. — Я не ждал вас так рано, — заявил Дазай, прикрывая за ними дверь. — Но вы всё равно можете располагаться, сегодня я очистил день! — Да неужели, — хмыкнул Фёдор. — А мне кажется, как раз ждал. — Просто совпадение. — Сейчас восемь. Ты не приходишь на работу раньше десяти, и судя по той чашке кофе ты ждёшь нас с семи. — Мы пойдём осмотримся, — заявил Гоголь, прерывая готовую начаться перепалку. Ему, как и Сигме, было совершенно очевидно, что на нервах здесь были оба, и если причин Осаму они не знали, то Фёдор, вырванный из привычной реальности комнаты с мониторами и приведённый в новое место, не был загадкой. Так что, хотя в офисе и было от силы пару комнат, оба решили скрыться подальше, давая этим двоим возможность всё обсудить. — Не успеете. — закатил глаза Достоевский, провожая воркующую парочку взглядом. Гоголь развернулся возмущённо: — Федя! Фу! Мы не собирались вообще-то ничего такого… И если уж захотели бы — точно успели! — Ты сейчас больше в минус сказал, ты в курсе? Гоголь, видимо до этого и не следя особо за мыслью, вспыхнул и залился краской, глянул на Сигму почти испуганно: не обидел ли? Очень проебался? Перешёл границы? Расстроил его?.. — Как по мне — дело в качестве, а не продолжительности, — подал голос Сигма, вступаясь за своего парня, поглядел на Фёдора со спокойной полуулыбкой. — Но Коля прав. Мы не собирались «ничего такого». По крайней мере сейчас. Достоевский почти незаметно хмыкнул: «в тихом омуте»… Вот уж точно. Потому что по этому невинному юноше точно нельзя было сказать, что он в состоянии поддержать разговор о сексе. Да если на то пошло — разговор в целом. Прелестный цветочек, кажущийся неживым, однако… Видимо, мало того, что живой — ещё и хищный. По крайней мере совсем не такой хрупкий, как изначально казалось. — Ах, конечно. Прости, — кивнул Фёдор, оставаясь вполне довольным своими наблюдениями. Всё же он ошибся тогда. Сигма подходил Гоголю. Точнее не то что даже подходил… Уравновешивал, оттенял адекватностью его безумства, при этом не переступая границ и не переходя в занудство и скуку, оставался с ним на одной волне. Достоевский вздохнул, подождал, пока за ними закроется дверь и развернулся к Осаму. — Ну? Что теперь? — Ты знаешь. — Да как-то уже не уверен. Дазай нахмурился, глядя на него внимательно и молчаливо. Фёдор закатил глаза, руки сложил на груди. Он не собирался играть в эти игры: больше нет, слишком устал, потерял ноутбук, был в шаге от того, чтобы потерять Гоголя. Нет, он не собирался пускаться в очередную авантюру с домысливанием, шпионажем и прочим. Раз уж они здесь — Осаму придётся говорить открыто. Потому что они здесь из-за него. Ещё немного помолчали. — Теперь нужно решить, что с ним делать, — сообщил Дазай, сдаваясь. — Возможно в этот раз рассказать всё, как есть, будет лучшим вариантом. Это поможет нам убедиться, к тому же… — Ах, рассказать, как есть. И о чём же, прости? О том, что делает его семья? Рассчитывая на то, что он ведь точно нам поверит… Охуенный план. Просто, блять, лучший, если я правильно понял, надёжный, как швейцарские часы, — процедил Фёдор. — Ты понимаешь, что это не выбор? Не иллюзия даже, потому что выбирать придётся между сторонами семьи и того, кого он знает лично примерно сутки? — Прости, я как-то не подумал, что мне нужно волноваться за то, что твоего парня отошьют. — Гоголь не мой… Да блять, — цыкнул Фёдор. Снова потёр глаза пальцами, медленно выдохнул. — Так. Это начинает раздражать. В чём вообще суть? — Ты о чём? — невинно распахнул глаза Дазай. — Я о том, что ты не ввязываешься в такие дела просто так, — терпеливо пояснил Фёдор. — Тебе не интересны подобные разборки. Даже если они косвенно тебе угрожают, ты не вмешиваешься, а в этот раз мало того, что в центре дела оказался, так ещё и убийству готов поспособствовать. Вопрос здесь только в том, ради чего. — Не понимаю, о чём… Чем это пахнет? — вдруг отвлёкся Осаму, заглядывая через его плечо. — Чувствуешь? Это… Дым? Фёдор закатил глаза: он, хоть и не понял сразу, в чём дело, предположил одного… Вернее уже двух виновников будущего поджога. Да уж, слишком стремительно расширялась их компания. Всё подтвердилось, когда он шагнул за Дазаем в соседний кабинет. Коля с Сигмой сидели на полу между столом и кожаным офисным диваном, разложив между собой шоколад на квадратике из фольги и пару печенюшек из надорванной пачки с убогим орнаментом, разлив офисную воду по пластиковым стаканчикам, которые, кажется, нашли тут же. В окружении крохотных горящих свечек. — Что за… — опешил Дазай. — Видимо — свидание. Не спрашивай, — процедил Фёдор. — Но у меня же противопожарные… — Уже нет! — радостно заявил Гоголь, ловко подкинув в воздух пару батареек. — У нас свидание! — Да неужели? — хмыкнул Достоевский, поводя бровью. — Да! — Откуда ты украл свечи? — Я их купил! — возмутился Гоголь. — В смысле мы купили. Сигма купил. — Мы скинулись, — улыбнулся Сигма. — А почему вы на полу? — не понимал Осаму. — На диване… — Неприятно, — в один голос сообщили они, и Фёдор покачал головой, дёргая Осаму на себя — прочь из кабинета, чтобы не захлебнулся в этом вязком радиоактивном счастье. — У вас пятнадцать минут, — сообщил он напоследок, захлопывая дверь. И пусть нужно было сохранять лицо, очень сложно было не проникнуться этой концентрацией Гоголевского безумия, который умудрялся вырывать у жизни хорошее без каких-либо усилий, когда ему того хотелось. Снова глянул на ошарашенного Дазая. — О-о, это ты ещё не видел, как они шпроты утром делили, там такое было…- покачал головой он. — Это как-то неправильно, — покачал головой Дазай. — Да, противоестественно, — кивнул Фёдор, а потом мотнул головой, стряхивая с себя глупую романтичную дымку, распространяемую этими двоими. — Плевать, сейчас не до этого. Ты не ответил. — А почему у нас не было такого свидания? — шутливо протянул Осаму. Фёдор подавил вздох, медленно моргнул, на пару секунд выключаясь из реальности: организм требовал отдыха, хоть какой-то передышки, а не тупых шуток или попыток понять, прав он или нет на основе анализа, к которому он даже не мог нормально подойти от усталости. Он медленно опустился на диван, растирая глаза пальцами. Ладно. Для начала — стоило поговорить с Гоголем. Рассказать если не всё, то хоть часть для общего понимания ситуации. Далее — Сигма. Насколько правильно было говорить с ним о семье, позволяя углубляться в дело, а значит — ставить перед необходимостью выбора, который, к тому же, казался бессмысленным Фёдору. Насколько правильно было оставлять его с Гоголем? Может, стоило… — Если у них — пятнадцать минут, значит у нас тоже, — вдруг заметил Дазай, перебивая его мысли и неторопливо усаживаясь рядом. — При желании мы могли бы успеть… — Я… — Фёдор заторможенно кивнул, позволяя перебинтованным рукам коснуться себя, лёгким толчком опрокинуть на спину — «кожаный диван? И правда мерзкое ощущение», — закрыл глаза, отводя голову для поцелуев и… Отключился. — Фёдор? — позвал Дазай удивлённо. Всё же безынициативность — не слишком характерная для него черта. Он и часть инициативы обычно отдавать не хотел, предпочитая контроль и выбор, а теперь… Дазай приподнялся на локтях, заглядывая в уставшее лицо, только теперь понимая, в чём дело. — О-о… — Федя, мы… О боже, что это с тобой? — изумился Гоголь, рывком распахивая дверь, чтобы пропустить вперёд своего парня. Судя по всему, послушавшись Достоевского, эти двое всё же решили отложить свидание до лучших времён. — Может быть это суицид? — предположил Дазай, поднимаясь как ни в чём не бывало. — Так мне ещё никто не отказывал… — Тише. Он просто спит, — покачал головой Сигма, быстро осматривая Фёдора. — Бедный, он так устал… Коля, в том кабинете был плед? — Ага, — радостно закивал Гоголь, метнувшись ко второму дивану. Вернулся, надёжно скрывая Достоевского от холода и света, бережно вытащил из ослабевшей ладони телефон и отключил звук, поставил на зарядку. — Пойдёмте, поговорим там, — тихо произнёс Сигма, складывая руки в замок за спиной. — Ему нужно отдохнуть, а вам — объяснить мне, что происходит. Детектив.***
Это сложно. Гоголь в принципе не сомневался в том, что разговор с таким как Осаму лёгким не может быть на изначальном уровне, однако всё оказывается ещё тяжелее. Тут уж становится вполне объяснимо вечно мрачное молчание Фёдора: если они всегда так общаются, он вполне может понять, как тяжело ему… Сигма молчит, и по задумчивому взгляду, поджатым губам и закрытой позе вполне можно понять его настроение даже несмотря на то, что Гоголю совсем не хочется понимать. А когда он наконец поднимает на Осаму взгляд и говорит, Коля готов к чему угодно: агрессивной защите, осуждению или спорам, ссоре и его уходу, но только не к спокойной, холодной собранности, которой отвечает Сигма на все нападки в сторону своей семьи. — Я… Видимо, не могу говорить Вам, что они хорошие люди и никогда бы не сделали ничего плохого, — взвешенно начинает он. — Если всё, что говорите вы — правда, значит не могу. Но они не делали ничего плохого мне. А ещё — они всё ещё мои родители. Так что вы предлагаете? — О, несколько идей у меня есть, — улыбается Дазай. — Только, Сигма, мне бы хотелось обсудить его с тобой лично. Сигма растерянно хмурится, переглядывается с Гоголем. — Он останется. — Боюсь, что нет, — качает головой Дазай. — Мне не хотелось бы вмешивать в это Фёдора. Да и тебе было бы лучше, если бы он не слышал… — Я останусь, — цыкает Гоголь. — Ничего не поделаешь. — Бросьте, — качает головой Сигма. — Я всё равно расскажу Коле все итоги нашего диалога. — Что ж, ладно, — хлопает в ладоши Осаму, присаживаясь на край стола. — Скрывать тут особо нечего: ситуация сложная на многих уровнях. Во-первых твоё положение сейчас: за тобой ведь всё ещё следят те отморозки… Сигма медленно кивнул, чуть подвигаясь на диване к Гоголю ближе, который снова сгруппировался на полу у него в ногах, потому что даже так — теплее и безопаснее, можно пальцами в волосы зарыться, перебирать мягкие пряди и отвлечься от неприятной реальности. — Если изначально они были выбраны как побочное средство, то теперь действуют сами по себе и стали отдельной проблемой. Скажем так — здесь те, кто является для тебя настоящей угрозой, полагаются на сплетение случайностей: возможно ты умрёшь. Возможно — нет. — А настоящая угроза? — Верно. Те, кто конфликтует с твоей семьёй. Люди, по способностям схожие с твоим парнем или Федей. — Способностям? — Умственным. — А причём тут я тогда? — развеселился Гоголь. — Я за все эти ваши дела не шарю… — Но у тебя ведь тоже есть свои «дела», — улыбнулся Дазай. Сигма вздохнул, растерянно хмурясь. — Но не с вами? — Я сохраняю нейтралитет. — Я понял. — Но и это не всё. Я боюсь теперь, что помимо двух внешних угроз ты можешь столкнуться ещё с одной, по иронии судьбы, самой опасной. Ведь ты уже скомпрометировал себя, связавшись с Федей. И… Со стороны может показаться, что ты выбрал не ту сторону, понимаешь? Сигма молча опустил взгляд. Наверное, впору было начать оправдываться, заверить, что его семья никогда не подумает и ничего не сделает, возможно, они вообще не заметили, но… Нет. Нет, они подумают, они поймут, они заметили. Потому что всегда — шаг в сторону — узнают. Даже мысль о шаге — отгребёшь так, словно сошёл с дороги и всех предал. — Да он вообще ничего не выбирал! — вскинулся Гоголь. — За что на него наезжать? Что он сделал? Он ведь вообще не знал за все их дела и… — Ой ли? — прохладно спросил Дазай. — А не знал ли? Или предпочитал делать вид, что не знает? Сигма поднял голову, твёрдо выдерживая выжидательный взгляд карих глаз. — Я не знал. — Но догадывался, верно? — продолжал Дазай, поднимаясь и плавно подходя ближе. — О том, что они делают. Я даже думаю, что… Возможно ты видел что-то. Документы? Слышал разговоры. Понимал, что что-то происходит, но не задавал вопросов, да? Ты ведь в курсе, что невмешательство — тоже преступление, верно? И знал, что ты связан с ними. Отсюда и постоянные проблемы: чувство вины, справедливо подсказывающее, что ты заслуживаешь преследования, угроз и прочего… Саморазрушительное поведение, как в уплату того, что связан с ними. — Слышь? — отмер Гоголь, поднимаясь и загораживая сидящего в молчании парня. Сигма глядел в пол и собирался с мыслями — Гоголь же соображал куда скорее. И хоть думал он в основном о другом, очень быстро понял, что никто во всём мире не станет так с ним говорить. В глазах блеснул нехороший, холодный огонь. — Пиздец, ты охренел на него наезжать? — О, совсем нет, — склонил голову Осаму. — Просто я знаю, сколько людей пострадало из-за действий его семьи. Ты — нет. Интересно, забери они Достоевского, ты бы тоже защищал его? — Блять, ну да? — рыкнул Гоголь. — Он-то в чём нахуй виноват? Что не ушёл от тех, кто его вырастил? Или что? Что за тупые обвинения? На него за что злиться? Ты Федю защищаешь — ну так ему защита не нужна, он куда умнее и сильнее всех. — Коля, — неожиданно позвал Сигма, мягко касаясь рукой плеча парня. — Всё хорошо. Не стоит внимания. — Нет? — склонил голову Гоголь, мгновенно переключаясь на парня, разворачиваясь и снова опускаясь на краешек дивана, заглянул в глаза. — Всё нормально? — Не беспокойся, — улыбнулся Сигма, тепло взлохмачивая светлые волосы. Снова перевёл взгляд на Дазая. — Он просто защищает свою сторону. Гоголь зло прищурился и уселся рядом, не сводя с Осаму пристального взгляда. Сигма успокаивающе коснулся его плеча. — Я о многом догадывался, — подтвердил он после недолгого молчания. — По многим причинам, но основная из них в том, что на меня много раз выходили представители… Хм, «Ваших», хотя я и не вижу смысла делить нас подобными категориями. Но поверьте, детектив, идея использовать меня, чтобы надавить на организацию моей семьи не впервые приходит в голову людям. Более того — она приходила ещё в те времена, когда ни вы, ни я не могли здраво оценивать положение дел. И, если уж говорить открыто, то именно она повлекла куда больше потерь с вашей стороны, чем все предыдущие противостояния. Потому что опасность «особенных людей» была весьма размытой, пока они не решили угрожать мне. — К тебе приё… цеплялись, даже когда ты был маленьким? — изумился Гоголь, расстроенно поглаживая руку парня. Вот уж кто-кто, а он явно воспринял ситуацию серьёзнее, чем следовало. — Было много всякого. Ничего страшного, — качнул головой Сигма. — Я говорю о том, что ситуация куда сложнее, чем может показаться. Потому что вы защищаете похожих на вас. Моя семья давно перенесла проблему из социальной в лично-принципиальную. Ничего хорошего в их действиях нет, но я не могу сказать, что не понимаю. — И что выберешь? — склонил голову Дазай. — Чтобы решить, что делать, нам нужно понять, на чьей ты стороне… Не выбирать не получится. — Я понимаю это, — улыбнулся Сигма, переплетая тонкие бледные пальцы с пальцами Гоголя. — Я уже выбрал.***
Фёдор вернулся в реальность так же неожиданно, как и выпал из неё: открыл глаза, обнаруживая себя на диване под пледом, в лучах закатного солнца. Удивительно отдохнувшим. Медленно сел на своём месте. Осаму спал в рабочем кресле, ноги закинув на стул, запрокинув голову и прикрыв её книгой на манер крыши. Гоголь и Сигма обнаружились в углу: Коля развалился в кресле-мешке, раскинув длинные конечности в разные стороны, Сигма — на нём, по-кошачьи подобрав колени, уложив голову парню на грудь и обнимая поперёк талии. Достоевский тихо вздохнул, переводя взгляд наружу: закат. Он, выходит, проспал весь день… Плохо. Неясно, что пропустил и чего ждать, хотя… Что-то подсказывало, что Дазай не слишком его удивил: наверняка доебался до Сигмы, наверняка Гоголь чуть не влез в разборку… Фёдор улыбнулся — он бы посмотрел на это. Фёдор бесшумно поднялся и шагнул к спящим в углу, наклоняясь и легко касаясь пальцами лба Гоголя, который тут же сонно заморгал и приоткрыл глаза, мгновенно уловил, в чём суть, и проснулся окончательно. Достоевский отстранился и мотнул головой в сторону выхода — им надо было поговорить вне всего этого, и Гоголь, напоследок потянувшись, аккуратно выпутался из объятий парня, подхватывая рюкзак и выходя следом.***
— Ты можешь объяснить мне, что происходит? — попросил Гоголь, уже снаружи, доставая из сумки пачку сушёной вермишели. Разломал пополам, протягивая часть Фёдору, и захрустел своей. Они устроились на винтовой пожарной лестнице — достаточно высоко, чтобы никто снизу не услышал, достаточно холодно, чтобы никто кроме них не додумался выйти. — Я уже ничего не понимаю, если честно… Только по-простому. Для тупых. — Разумеется, — кивнул Фёдор, опираясь спиной о перила и доставая сигареты. — По-простому существует два мнения. Для прекращения разборок можно сделать два хода: убрать с доски Сигму или напротив — сделать некоторые шаги примирения с нашей стороны, то есть… Нужно отдать их организации пару особо одарённых и опасных людей. — Да что за тупой у них… у нас план? Кто вообще думает, что убийство ребёнка остановит ебанутых? Они же, ну… Мстить начнут, нет? А мы ещё и крайними будем. — Да, я думаю так же. — А в чём проблема просто отдать им кого надо? — предложил Гоголь. — Может они бы и успокоились тогда? — Осаму не хочет мараться. Так или иначе, это не ему решать. — Да что такого? Кого они такого хотят, что он так ломается? Из его шайки кого-то? Если реально опасные, то пусть бы забирали, нет? Всегда лучше под контролем такое держать… — не понимал Гоголь, а потом вдруг замер: выронил вермишель и распахнул глаза. — Они хотят тебя, — понял он. — Меня, — кивнул Фёдор. — Они хотят меня. Гоголь нахмурился, замолкая и опуская глаза. Фёдор не раз видел это его выражение: хаотичное метание мыслей в попытке разобраться, растерянное покусывание щёк и растерянный взгляд. Коля не был склонен к самоанализу, но это было ему и не нужно: он интуитивно принимал верные решения, и то, к чему Фёдор приходил путями размышлений и просчёта вариантов было для него более чувственным выбором. Впрочем, всегда правильным: он безошибочно понимал, чему стоит доверять и как стоит поступать. — Я понял. Что мы делаем?