Кастлвания. Зов Луны.

Отсмеявшись, приезжий аристократ убрал руки от лица, поправил парик, и обратился к Софии на французском: – Мадемуазель… ах, простите, мы не представились друг другу. – София Никта Инеску. – О, Никта – богиня ночи, изумительно! Маркус Гийом ЛеРуа. Ну так что, мадемуазель Софи, стоит меня бояться? Весьма двоякий вопрос. Но этот голос! Его было весьма сложно не узнать. И это, безусловно, он, Маркус, говорил с ней тогда в лесу, через его дьявольских созданий. Вот ведь черт! София ощутила, как по ее хребту поползли мурашки. – Определенно! – полушутя ответила дампирша. – Однако, есть те, кого стоит бояться и вам, мсье Маркус. – Вы совершенно правы, мадемуазель Софи, и прогневать вашего глубокоуважаемого отца мне точно не хотелось бы. – Да что вы, мсье, – отозвался Конрад, – и гневаюсь я вовсе не на вас, а на свою взбалмошную дочь. Вы уж простите, но такой у нее характер. И, да, хорошо, что вы убедились в этом именно сейчас. И дальнейшие эскапады нашей Софи для вас неожиданностью уже не станут. В этот момент Марейка сдавленно хихикнула, но мать посмотрела на нее так, будто взглядом намеревалась обратить в камень. – Никаких эскапад более не будет, – тряхнув спутанными волосами в сосновых иголках и кусочках коры, заявила София, – я более не намерена ставить себя и всех вас в неловкое положение,… что бы ни случилось! – Отлично, – кивнул Маркус, – тогда постойте немного на месте! Немного порывшись в своей дорожной сумке, француз достал оттуда широкий резной пенал. В нем лежал этюдник в кожаном переплете и всевозможные карандаши с мелками. Но Маркус взял лишь два карандаша, черный и красный. Затем аристократ недовольно покачал головой, подошел к столу, взял с блюда крупное красное яблоко, и протянул его Софии. Далее перекинул через плечо дампирши ее почти погубленную косу с развязавшейся алой лентой, и своим же черным карандашом густо подвел Софии глаза. – Вот теперь комильфо!!! Только стойте и не шевелитесь, мадемуазель Софи. «Да уж, во истину комильфо!» – молвила про себя София, но она дала слово вести себя подобающе, так что придется потерпеть. К тому же, есть вещи и пострашнее написания твоего портрета. Тем более, что это шанс сгладить свой позор. А там видно будет… Карандаши Маркуса так и летали по бумаге, пока семья Софии продолжала утреннее чаепитие, делая вид, будто все по-прежнему, а чем занимается иноземный гость – их вроде и не касается. Но вот Маркус закончил свою зарисовку, взглянул на нее с расстояния вытянутой руки и удовлетворенно кивнул: – Что ж, весьма недурно! Останется на память! Но, вместо того, чтобы показать результат Софии, Маркус спрятал этюдник обратно в пенал, а пенал – в сумку. Затем аристократ, а София даже мысленно противилась произнести «некромант», вновь подошел к девушке, взял у нее яблоко, повертел в руках, протер своим белоснежным носовым платком, смачно надкусил, затем с улыбкой произнес: – Мадемуазель Софи, предлагаю разделить со мной это яблоко в качестве подобия трубки мира. Яблоко Мира – звучит замечательно, вам так не кажется? – Мне известно лишь яблоко Раздора, мсье. – Нет, мадемуазель, не переживайте, к нам это относиться не будет! «Нам». Как же странно и непривычно это прозвучало. Этот опасный, странный, чуждый, пусть даже весьма красивый человек и она, наивная румынская провинциалка, хоть и не совсем обычная. София вновь ощутила сильнейший порыв сбежать из этого дома куда подальше. Хоть в логово самого черта. Коли так, то она явно находится на грани срыва. Только бы добраться до своей комнаты и запереть дверь. – Хорошо, мсье, я принимаю ваше яблоко Мира. София взяла многострадальный фрукт и куснула с противоположной стороны, после чего Маркус бесцеремонно положил его обратно на стол. Затем аристократ как будто забыл о существовании Софии, и его сосредоточился на фигурном подсвечнике, что стоял на камине. Маркус с минуту жадно разглядывал его, затем обратился к старшим Инеску: – Мадам, мсье, не стану более стеснять вас своим присутствием, тем более что мы на несколько дней арендовали гостиницу. Кстати, а на какой день планируете свадьбу? Я, увы, лишним временем не располагаю. Супруги Инеску переглянулись. Ответила мать Софии: – Сейчас пятница? В среду на следующей неделе вас устроит, мсье ЛеРуа? – Вполне, мадам Инеску. Что ж, до скорой встречи. Мадемуазель Софи! – Мсье ЛеРуа. – Для вас – просто Маркус. Кстати, если не секрет, где можно приобрести такой же подсвечник, как на вашей каминной полке? – Увы, нигде, – покачал головой Конрад, – это семейная реликвия Инеску, ей уже примерно сто пятьдесят лет. При этих словах глаза Маркуса загорелись так, что от них самих можно было зажигать свечи. – Простите, мсье Конрад, а могу я купить его у вас? – Увы, мсье ЛеРояль, он не продается. – Даже так? Француз подошел вплотную к Инеску и что-то прошептал тому на ухо. На лице Конрада отразилось изумление, затем неохотное согласие: – Ладно, мсье ЛеРояль, считайте это частью приданого нашей дочери. – Мсье ЛеРуа, если вам угодно. Благодарю за ваше согласие! Далее из упомянутой дорожной сумки француз извлек объемистый кисет с монетами, и вручил Конраду названную сумму. Пока тот пересчитывал монеты, пробуя каждую на зуб, мать продолжала изображать безучастие, француз вертел в руках приобретение, Марейка украдкой глядела на импозантного француза, а Янек ножом вырезал из яблока черепушку. Поклонившись на прощание всем Инеску, и персонально – Софии, Маркус наконец-то соизволил покинуть усадьбу Инеску. Минутой позже, София увидела из окна коридора второго этажа, как Маркус ускакал прочь на породистой серой лошади в яблоках, подняв столб пыли. Подумав о собственной лошади, Ночке, София горько вздохнула. Все же, она скорее ненавидела этого наглого, напыщенного француза (некроманта!). Вместе со всем его адским зверинцем.