***
Помещение было просторным. Где-то в углу, у грамотно поставленного рабочего места, одиноко горела вкрученная в дерево бледная подсветка. Лишнего света в комнату не проникало из-за отсутствия окон. Основное освещение было выключено. На часах стрелка неумолимо быстро двигалась вперёд и отмеряла третий час. Стул тихо вертелся и иногда поскрипывал под чужим весом. Ручка в тонких пальцах умело крутится из стороны в сторону, издавая тихие, приятные на слух клацающие звуки. Эти четыре бетонные стены видели многое. Казалось бы, тут заложена вся история создания Лиловой фракции. Саша, сразу же после своего назначения, очень сильно хотел переименовать её в зелёную. Этот цвет успокаивал. Хелду он нравился больше чем тот, который когда-то давно выбрали его родственники. Может, зелёные оттенки скрашивали его ужасный характер и стервозность на минимум. Но пусть это и его любимый цвет, стоит признать, что через пару лет Киселёва бы тошнило от него. Как от лилового и фиолетового. Раньше он обожал соединять оттенки и выстраивать образы своей формы, которую, может быть, гордо накидывал на свои плечи, пока шёл на собрание глав ветвей. От неопределённостей и наивных детских мечтаний Саша криво улыбается и замирает на месте, сосредоточив свой взгляд на чёрной гравированной ручке. Это был подарок. Утешительный приз после смерти отца. Ему её вручил бывший руководитель Чёрной фракции в знак доверия и шаткого мира. Шаткого только потому, что Хелд и сам был на грани. Саша хотел подписать себе смертный приговор и ударить гада. Это вечно бледное, истерическое выражение мелькало в прошлом часто. И только теперь, когда у Киселёва при себе есть власть, его любовник, преданный друг и силы чтобы отомстить, он попросту выгорает. Медленно, но верно и беспрепятственно от его кожи будто бы отделяются куски сажи и пепла. Галлюцинации, мучающее его биполярное расстройство или же просто самовнушение? Где-то глубоко внутри, даже там, куда не залезал вечно проницательный и умный Вячеслав Ронжин, Хелд начинает уставать. Но не отступит. Не отступит вплоть до того момента, пока не увидит перед собой золотую корону всевластия. Отдаст её Ронжину и пропадёт так же быстро, как его жалкий отец. Да, этот жалкий старик был сам виноват. Где-то глубоко внутри, в самых потаённых закоулках своего разума, Саша поддерживал политику Лаггера. Жёсткую диктатуру, направленную лишь на улучшение положения страны.— Вот какая должна быть власть. Запомните раз и навсегда, как правильно надо управлять страной в критическое время.
— Нужно лишь избавиться от тех людей, которые могли бы предать вас.
— Поставьте на роль этого старика его сына. Может, хоть от него будет какой-то толк.
Где-то глубоко внутри, куда пробираются лишь сомнения и остаются жить чужие упрёки и ссоры, Хелд не верит сам себе и молча ждёт малейшие трещины чтобы спастись, выбраться из вечного заточения. Слёзы стекают по щекам медленно, очерчивают холодные кривые дорожки на коже и капают с подбородка на джинсы. На плечо ложится крепкая, тёплая рука. А может, спасение уже найдено. Оно пришло оттуда, выглядывая из-под синих флагов и красивого знамени, расшитого золотом по шёлку. Подсознание трещит по швам, но вскоре вся картина, по тем жалким кусочкам, вновь восстанавливается в одну. Тонкие губы изламываются в угловатую улыбку.***
После получения дипломов в квартире стало очень шумно. Колбая не мог отойти от пройденного стресса, а Андрей просто рад. Рад тому, что не умер и мог делать что хочет. Мист оказался умнее Ромы. Ушёл сразу же, как только получил своё высшее образование. Никто не знал где мог ходить Косухин. Но Фильченков же прекрасно понимает, что Шавель должен знать всё. Даже то, что касаться обычного гражданина не могло бы. И если Шавель ведёт себя как обычно, то значит у Яра всё должно быть хорошо. Впереди остался лишь официальный выпуск и всё. Конец студенческой жизни. И тут, сердце Лошки ухает где-то внизу, разбиваясь на части. А что будет дальше делать Джонни? Чем он займётся? Ему с обустройством помогут родители? Флэк решит всё сделать сам? Лололошка правда не знает. От этого становится только хуже. Мысли сбиваются от резких движений перед лицом. Колбая машет перед ним какими-то бумагами, деловито положив одну руку на бок и немного нагибаясь над сидящим шатеном. Рома перевёл свой взор на него, глупо, прямо в упор пялясь на парня. Его взгляд под тонкими стёклами очков выглядел немного недовольно и удивлённо. Угольные волосы мелкими прядями спадали на лицо. Под выразительными чёрными глазами залегли лёгкие синяки, искусанные губы идут точной прямой линией, домашняя тёмно-серая футболка немного помята, а шнурки на шортах глупо болтались из стороны в сторону. Рома интуитивно чувствовал на себе такой же взгляд — придирчивый, но чертовски тёплый. И лишь через какое-то время таких разглядываний, Лошка получает лёгкий щелбан в лоб и щурится. — Хэй, я тебя уже минут пять дозваться не могу. С тобой всё нормально? — Видимо, Колбая решил проигнорировать последние полминуты. — А, да, прости. Просто я тебя так и не спросил кое о чём. — Фильченков решил не скрывать правду от парня. — И о чём же? — Ты же собирался работать врачом на границах с морем… Туда не так-то просто устроиться. Особенно с нулевым стажем. — А, ну… Я по этому поводу особо не беспокоюсь. Просто не знаю как правильно подать свою вакансию. И когда её подавать. Там всё слишком замудренно. — Я постараюсь помочь тебе с этим, если ты хочешь, конечно. С подачей вакансии и нормальным обустройством. Знаешь ли, Демастер может отправить тебя к чёрту на куличики и высказать ты ему ничего не сможешь. Косте, я имею ввиду. Хотя, определение чёрта ему тоже подходит. — Рома замолчал, пытаясь не смотреть в глаза напротив сидящего. Первое время, под потолком стояла тишина. Колбая удивлённо хлопал глазами, пытаясь переварить речь Лошки и перекрутить её заново. Казалось, даже небо застыло за окном. — Это что же, великий Роман Фильченков, собственной персоной, решил без всяких издёвок помочь мне в делах рабочих? Заботишься? — Ехидно пропел Флэк, уже не скрывая хамоватой улыбки. А Ромашка только злится, пытается убить взглядом хозяина квартиры. — Забудь о моём предложении, я как-то резко передумал. — Брюнет засмеялся, получая лёгкие тычки под рёбра.***
Костя откинулся на спинку стула, слушая мерное постукивание капель начинающегося дождя о окно. Ему это уже осточертело. Благодаря санкциям Ронжина и умениям оного, Лиловая и Синяя фракция всюду лезла в щели и мешала спокойной экономике торговой ветви. И противопоставить что-то этому сложно. «На шахматной доске сражается не только король, — учтиво напоминает хриплый и до одури знакомый голос, — а ещё много-много подчинённых. И у каждой фигуры своя определённая роль, — будто наяву чудится глухой деревянный звук. На чёрную клетку ставится конь, — Если умрёт правитель — за ним погибнут его слуги. Если потопят государство — прогнётся народ. Понимаешь?» По спине табуном идут мурашки. Это было давно и вряд ли правдой. Когда все четверо сидели за одним столом и, доверившись друг другу, пили чай, общались, строили планы. Под тяжёлым давлением никто не решается лишний раз повернуть выгоду в свою сторону. Всё доставалось строго пополам. Все в достатке, не имеют проблем и недопониманий, люди счастливы. Наконец к ним пришло то самое спокойствие. А наверху, где-то в одном из главных зданий, тяжёлая рука взмахивает для отдачи новых поручений. И все ходят словно шёлковые, сохраняют баланс цветов на родном флаге. В глаза тычется лиловый, пурпурный, фиолетовый. Эти основы мелькают перед глазами и расползаются словно вирус, пока синий закрывает плотными слоями голубое небо. Как-то всех стало слишком много. Слишком много людей, проблем, оружия, мнений. А разговоры и взаимопонимание исчезают с уходом Андрея Шавеля. Всё исчезает. Рядом с Демастером сидит Ярослав, подпирает голову рукой, облокачивается о свободный участок стола. И всё кажется неправильным. У стены стоит усталая Вика, а рядом с ней притёрся Подлёнов. Молчат и ждут. Не хотят встревать. — Ну, как там наш дорогой Дюша? — Для приличия начинает первым капитан Алой фракции. — Я с ним разговаривал. — Коротко отвечает Косухин и цыкает. — И что? — Вопросительно тянет Демастер. — Отпирается. Как всегда. Я давно на него не воздействую в полной мере. — Ясно. И на этом всё? — Приподнимает голову и натыкается на взгляд раздражённых голубых омутов, — Понимаю, ты решил не вмешивать его в это лично, но… Я предполагаю, что мы вряд ли сможем защитить его после нашего проигрыша. Косухин медленно выпрямился. Его бледное лицо не выражало каких-либо эмоций, а в глазах плескался самый настоящий шторм. Волны состояли из чувств, накатывали одна за другой. Виктория не могла подобрать слов для утешения, кусая свои пухлые губы из раза в раз. О чувствах этих двоих она знала достаточно хорошо, но не вмешивалась. Была тактична к своим лучшим друзьям и лишь перебирала свои разноцветные локоны. — Я понимаю. Я это прекрасно понимаю, но я ничего не могу поделать с его… — Прошу простить за мою некомпетентность, но я не думаю, что Андрея Шавеля, седьмого правителя Чёрной фракции, надо будет от кого-то защищать, — Все взгляды обратились на уверенного Подлёнова, разминающего руку, — Я не знаю, на что способен этот человек, но уверен в силах Ромы. И мне этого вполне достаточно. На пару секунд повисла тишина. Костя вопросительно приподнял брови, а потом рассмеялся. Ну, да. Почему они должны выдумывать себе дополнительные проблемы и переживать за Андрея, когда тот мог сделать всё сам и при желании даже лучше?