***
Спустя какое-то время, когда ночное небо уже полностью покрылось сиянием звёзд, и лунный свет был единственным, что ещё освещало опустевшие коноховские улицы. Остался лишь один дом, в чьих окнах горел тусклый свет, и это была квартира, принадлежавшая пепельноволосому шиноби — Какаши Хатаке. Единственное наполненное светом окно выделялось среди деревни, на которую опустилась кромешная тьма. Было около полуночи, когда все жители погрузились во мрак, но только не эти двое, ведь они продолжали обречённо проводить оставшееся у них время до сна на кухне старшего. Напряжённая тишина, стоящая в ушах опьяненного пепельноволосого шиноби лишь иногда нарушалась звучанием гулкого голоса мальчишки, который любезно составлял ему компанию. Именно так… На протяжении вечера Какаши успел поддаться влиянию алкоголя, и сейчас его разум был опьянён так же сильно, как и его тело. Крепкий напиток напрочь отбивает мужчину от реальности, заставляя усомниться в каждом действии и слове своего собеседника и себя в том числе. Мозг пытается справиться с чем-то инородным, что пыталось на него воздействовать, но получалось это довольно плохо. Чем больше Хатаке напрягал мозг и пытался сконцентрироваться, тем больше его голова болела и просила остановиться, а Наруто… Он не понимает. Сидя уже около часа на кухне преподавателя и наблюдая за тем, как он вливает в себя терпкую жидкость, мальчишка напрочь отказывается понимать, что и почему сейчас происходит. По началу всё было хорошо и спокойно: блондин уже не обращал внимания на то, что его наставник выпивал, и они просто беседовали. Говорили обо всём, начиная от некоторых интересных историй и случаев, произошедших на миссиях, заканчивая совместными воспоминаниями или обсуждениями их общих друзей и знакомых. Наруто, честно признаться, поначалу доставляло удовольствие слушать такого раскрепощенного учителя, пусть это было и не совсем ярко выражено и не очень привычно, но Узумаки ведь видит эти перемены в его речи и отношении ко всему происходящему. Вы спросите, каким же образом Какаши удавалось пить, а до этого и ужинать, ни разу не раскрыв лица перед своим учеником? Но здесь всё достаточно просто… Мальчишку всегда это поражало, но лицо его учителя, будто по волшебству, всегда было чем-то да скрыто, что бы он ни делал, а в любом другом случае он мог просто отвернуться и его абсолютно не заботило бы то, насколько странно это выглядит. Так было всегда, даже в каких-либо заведениях, он всегда был в маске и ел так, что никто не мог узреть его черт даже самую малость. Это была очень странная особенность, и для незнакомого человека она точно показалась бы абсурдной и неестественной. Однако те, кто уже достаточно долгое время хорошо знали Какаши всё понимали и так к этому привыкли, что перестали обращать на это внимание и придавать этому значение. Они даже не пытались в эти моменты увидеть его лицо, ведь прекрасно знали, что всё бестолку. Наруто со временем стал относиться к этому довольно спокойно, но не всегда, конечно же. По началу его это очень раздражало, вызывало неимоверный интерес и казалось чем-то недосягаемым. Даже сейчас, вновь думая о том, что даже в такие моменты узреть его лицо практически невозможно, он думает, насколько же это удивительно и загадочно. Поэтому он перестал пытаться, а после того обещания и вовсе забыл об этом, теша себя надеждами, что однажды… Однажды он станет особенным, он станет одним из тех немногих, кто сможет узреть Какаши без всех этих лишних масок. Он хочет быть особенным для него, а ещё лучше единственным, кто будет достоин этой чести. Довольно долгое молчание выводит из размышлений. В какой-то момент оба перестали вести диалог и задумались о чём-то своём. Но, очнувшись от своих мыслей, Наруто забеспокоился о состоянии своего сенсея. — «Может, ему не стоило так много пить?» Немного неуверенно размышлял парень, наблюдая, как расслабленная туша напротив него, опираясь о стол, пытается унять головную боль. Взгляд блондина устремился на стеклянную бутылку, на дне которой оставалась всего пара капель алкогольного напитка. Они завораживали своим подрагиванием и в то же время давали понять, что вся эта бутылка опустела благодаря стараниям лишь одного человека. Со стороны пепельноволосого слышится приглушённый хриплый стон, выражающий его страдания и жалкие попытки скоординироваться. Жаль, что всё это безуспешно. Алкоголь с силой бьёт по головному мозгу и напрочь выбивает из реальности. Наруто не понимает, зачем? Мало того, что дразнил одним своим предложением, после чего напрочь отказался признавать его за равного и так и не дал ему ни капли алкоголя, так ещё и сам не сумел вовремя остановиться. Не то чтобы Наруто так этого хотел, но дело было в другом. Дело было в том, что ему не нравилось, когда его признавали за ребёнка. Ему стыдно, некомфортно и совестно, он бы так хотел быть в его чёрных глазах не маленьким мальчиком, учеником, а его… Другом. Другом ли? — «Почему я не понимаю этого чувства? Почему я… Не могу понять, чего хочу? Чего я этим добиваюсь?» Внутри всё сжималось, когда этот человек смотрел на того с осуждением, злостью, разочарованием. Это было так редко, но это было и сейчас, вспоминая всё это он понимает, что не хочет так больше. Он бы хотел разделить с ним сейчас эту тяжёлую ношу алкогольного опьянения, хоть и понимал, что так нельзя. Он бы хотел быть ближе, неосознанно, так по детски, так наивно и без каких либо плохих намерений, а учитель снова и снова оставляет его где-то там… Оставляет его одного, совсем без него, совсем не желая подпускать ближе. Такая мелочь… Такая, чёрт возьми, правильная мелочь как воздержание от алкоголя несовершеннолетнего, кажется голубоглазому мальчонке очень обидной. Он точно сошел с ума и вообще не думает своей, пусть даже и трезвой, головой. — «К чему же я возмущаюсь? Нужен мне тот алкоголь? Нет, но… Мне нужен он… Стоп, что? Я же имел в виду… Он нужен мне рядом, нужен ещё ближе, но как я…» Нет, он слишком прост, слишком юн, слишком глуп, слишком влюблён… Влюблён? Нет же, не может быть! Не может же? — «Неужели так сложно понять, чего хочешь? Он всегда был так близко, но всегда недостаточно. Но как это тогда — достаточно? Он всегда рядом, но всё равно на несколько ступеней выше. Он всегда тёплый, но иногда от него веяло таким холодом, что ноги подкашивались. Хочу обнять его…» Неподвижно пялясь на деревянную поверхность стола, голубые глаза расслабленно осматривали микроскопические трещинки и незначительные потёртости, но на самом деле смотрел парнишка никуда иначе, как в себя. И копался он только в себе. Какаши по началу было далеко не до того, чтобы обращать внимание на своего собеседника. У него не было сил смотреть на него, но находились силы думать о нём. Как же это было больно. Как будто голова его вскоре взорвётся, и это повлечёт за собой необратимые последствия. Иронично, не так ли? Одурманенный до потери здравого смысла, он сидит напротив любви всей своей жизни. Самого недосягаемого человека, достигнуть которого хочется больше всего на свете. Он изо всех сил держится, чтобы не поднять на него взгляд. Молчание тянется мучительно долго. Обоим это начинает нехило надоедать, и каждый продумывает дальнейший план действий в сторону своего собеседника. Пока Наруто старается выдавить из себя хоть слово, вопрос, утверждение, Хатаке уже полным ходом выстраивает в своей голове сюжет того, как они с Наруто могли бы вместе напиться и совершить кучу непростительных ошибок. Что было бы тогда? — «Я бы мог им воспользоваться… Это так неправильно, но я думаю об этом. Продолжаю думать и действительно убеждаю себя, что у меня есть право на его любовь. Зачем я делаю это, если это не так?» У пепельноволосого будто началась ломка. Самая ужасная, самая трудная и опасная для того, кто сейчас находится предельно близко. Невинный блондинистый лисёнок с немного грустным, обеспокоенным и обиженным выражением лица сейчас метался взглядом по комнате, чаще всего обращая своё внимание именно на сенсея. Все их мысли только друг о друге, отличие лишь в том, что Какаши мыслил не на трезвую голову. И сейчас в его голове борятся два слишком разных противоречия. Первое: извиниться за все свои грехи, покаяться и прекратить думать о голубоглазом парне навсегда. Пойти спать, пока сам же не успел натворить непростительных ошибок. И второе: позволить себе поблажку, взять то, что всегда так безумно и яро желал, взять, не спросив разрешения, взять и внимать сладкие стоны всю ночь до самого рассвета. В его голове всё выглядело именно так: грубо прижать к кровати, вытягивать из уст столь желанные стоны, подчинить, показать цену своей любви. Жаль только, что любовь его не сдалась никому и даром… Так ведь он считает? Какаши всё-таки поднимает взгляд, от которого парнишка неизбежно и опасливо вздрагивает. Слишком строгий, но при том расслабленный. Невооруженным взглядом видно, что эти глаза замышляли что-то недоброе, и Узумаки не хочет в это верить. Он больше не в силах молчать. Ожидание тянется мучительно долго, раздражает. Губы, чуть дрогнув, приоткрываются в немом ответе, но вскоре, чуть погодя, блондин всё же смог произнести. — К-…Какаши-сенсей? Вы в порядке? Может, Вам стоит пойти спать? В ушах эхом отдаётся приглушённый голосок Узумаки, в голове воссоздаётся неприятное ощущение треска. Какаши жмурится, хватается за голову, изо всех сил старается собраться. Изо всех сил старается не сорваться. — «Не смотри на меня… Не смотри, я… У-ужасен. Ты не должен, тебе нельзя быть столь близко ко мне. Почему ты не можешь просто уйти? Ведь тогда ты… остался. Значит ли это то, что я мог бы зайти дальше? Понимаешь ли ты, чего хочешь? Понимаешь ли ты, чего хочу я?» — Помолчи… Перед глазами заполоняющая пелена, сквозь которую невозможно здраво осмыслить сложившуюся ситуацию. А эта пелена показывает ему ничто иное, как обнаженное девственное юное тело. Перед глазами буквально воссоздаются сцены того, в каких позах они могли бы делать это, с каким темпом он мог бы двигаться в нём, что именно кричал бы Наруто, на какой бы стадии сдался и перестал сопротивляться, а на какой и вовсе сам бы молил его быть быстрее, глубже и чаще. Чёртова дымка… Она губит его, губит его выдержку, его терпение, его самообладание. Куда же девается его хладнокровие? Правда ли всё это вина алкоголя? А может, просто он слишком долго сдерживался? Всё и сразу, только в несколько раз больше и опаснее. Узумаки, в свою очередь, испытывает ничто иное, как волнение. Как-никак, перед ним пьяный человек, и не какой-нибудь там левый, а его учитель. Учитель, которому он никогда не хотел бы чего-то плохого. — «Так чем же я заслужил этот взгляд? Почему Вы заткнули меня, как какого-то малолетнего, ничего не понимающего ребёнка?» Какаши продолжает смотреть на Наруто. Он смотрит на него, но видит самые развратные сюжеты с его участием и ничего не может с собой поделать. Нужно было остановиться, но уже было слишком поздно. Большие ладони, лежащие на столе, плотно сжимаются в кулаки, он противостоит из последних сил, он не хочет причинять боль; но так хочет получать удовольствие, так хочет именно его. А тот, в свою очередь, лишь недоумевая и нервничая, подмечает каждую мелочь, вздох и движение напротив сидящего, чтобы понять, в конце концов, что же не так? — «Не смотрите на меня так. Не надо!» — «Не смотри на меня так. Я больше не смогу…» Каждый из них так бы хотел забраться в головы друг друга и понять, что они думают друг о друге, что чувствуют, чего хотят. Но, с другой стороны, это могло бы всё испортить. Это могло бы навсегда разорвать их узы, которые и так по сути стали медленно разрываться ещё в тот момент, когда Хатаке погряз в своём желании любить и быть любимым. Любить того, кто никогда не сможет тебя полюбить. Именно так он видел себя и сколько бы он не отрицал это, от себя не убежишь. Как вообще можно отрицать это, когда в твоих штанах уже нарастает бугорок желания и похоти? Когда твой живот переполнен приторными, неугомонными бабочками, когда, стискивая зубы, ты понимаешь, что никуда уже не уйдёшь от своего порочного желания. А основная проблема в том, что одними фантазиями не насытишься. Приглушённый вздох со стороны подростка заставил навострить слух насколько это было возможно в его состоянии. — Сенсей… Пожалуйста, не надо больше пить. Идите в постель. Я могу п-помочь Вам. И пусть для Наруто всё это робкие попытки уложить учителя спать, для Какаши, у которого в голове мешалась каша, эти слова были будто звоночек, который призывал напрячься и работать определённые части головного мозга и определённые части тела. — «Что он только что сказал?.. Сенсей, пожалуйста… постель?! Я могу помочь?! Мне это не кажется?..» Зрачки в удивлении сужаются, дрожа и не сдвигаясь с одной единственной точки. Очередной приступ шума в ушах, и Какаши уже просто не может держать себя в руках. Да что уж там, держать себя в штанах… Наруто видит, как напряжен преподаватель, как ему плохо и от этого самому становится тяжело и совестно. Так хотелось помочь, сделать всё, чтобы тому стало лучше, и он было хотел уже встать, подойти, заключить того в объятия и снова умолять пойти уже в постель, да вот только его опередили. Мужчина медленно, но уверенно, опираясь руками о стол, встаёт из-за стола, еле держась на ватных, подкашивающихся ногах. Второй рукой он хватается за голову, тихо шипит, вновь бросает взгляд на блондина, и недовольно рыкнув, отворачивает голову. Медленно перебирая ногами он держит свой путь в спальню. Всё, что слышит парень, оставшийся на кухне, так это медленные удаляющиеся шаги в сторону дальней комнаты, которая, по-видимому, являлась спальней. Эта недовольная и несколько агрессивная реакция пугает, а тем более, что он, ничего не ответив, поспешил удалиться. — «И что это только что было? Что за реакция? Может, скажете уже, что я сделал не так?» Обидчиво, чувствуя вину и небольшое раздражение, он насупил брови и сложив руки на груди, думал над тем, стоит ли ему уйти или же лучше будет пойти за преподавателем. Все инстинкты внятно убеждали уходить, но чувство беспокойства за близкого сердцу человека не давало покоя. Он не хочет оставлять его в таком состоянии. Только не его, только не сейчас. Как бы то ни было, он не может бросить. Его замучает вина и совесть до конца его дней. Он твёрдо решил, что не оставит его одного, он не может себе этого позволить, его тянет к нему, тянет, как по волшебству, он не в силах противиться желанию, даже под напором грубого голоса и грозного взгляда, он извинится даже за то, чего не делал, сделает всё, лишь бы тот не смотрел на него, как на глупого ребёнка, лишь бы снова улыбался под маской и снова ласково назвал его солнышком. Эти мысли снова так нагло заполняют собой юный разум, но сейчас не время погружаться в них. Нервно стуча пальцами по поверхности стола, набираясь решительности и смелости, Наруто делает глубокий вдох и встаёт со стула, твёрдо решив, что узнает причину такого поведения и сделает всё, чтобы тому стало лучше. Как же ему хочется быть полезным, быть рядом, быть ближе. Медленно, со всей осторожностью Наруто плетётся в спальню своего сенсея, искренне надеясь, что тот сейчас расслабленно лежит в кроватке и полностью погружен в свои пьяные сны. Но Какаши, как на зло, не до этого, и скоро нашему мальчишке предстоит это узнать. Вот только, останется ли он верен своим намерениям, как только узнает, какая именно помощь нужна его излюбленному преподавателю? Неторопливо приоткрывая дверь в спальную комнату, златовласый робко делает первые шаги и в темноте ночной старается разглядеть своего учителя. Вся комната окутана мраком, но сквозь окно, у которого, собственно, и стоял мужчина, просачивались лучи лунного света, дававшие хоть какое-то освещение в сей кромешной темноте. В такой молчаливой тишине можно было расслышать не только сбитое дыхание старшего, но и то, как бешено стучало его сердце. Пепельноволосый стоял у окна, но даже не пытался всматриваться в незамысловатый пейзаж коноховских улиц, покрытых ночным мраком. Уж слишком не до этого. Мальчишке с этого ракурса открывался вид лишь на широкую спину наставника, по которой так хорошо облегала его обыденная чёрная водолазка, подчёркивающая все сногсшибательные рельефы натренированного тела. Руками оперевшись о подоконник, старший не издавал ни единого звука, не воспроизводил ни единого движения и лишь иногда он чуть нервно сжимал пальцы, будто вот-вот у него случится приступ гнева. Лёгкие мурашки, что сопровождались неким страхом, охватывали юное тело. Отчего же так беспокойно на душе? Отчего-то сердце, будто азбукой морзе, прямым текстом выбивает ему через грудь — беги… Но, кажется, мальчик настойчиво игнорирует все сигналы своего организма о приближающейся опасности и упрямо хочет подойти, хочет прикоснуться и вновь спросить… — «В чём же дело?» И он отдаётся своим желаниям, медленно подходя к своему преподавателю, от которого так и веяло напряжением. Стоя у подоконника собственной спальни, пепельноволосый слышит приглушённый звук шагов, раздающийся за его спиной и может лишь про себя молиться, дабы мальчишка одумался и шёл куда подальше. Нет, не шёл, бежал… Ведь он не знает, что сможет натворить, если тот приблизится к нему снова. Он, даже стоя спиной к голубоглазому, ощущает на себе его обеспокоенный, тревожный взгляд. Эти шаги, они тянутся так медленно, будто в замедленной съёмке, а может быть, это просто влияние алкоголя. Шаг, снова, он стоит прямо за его спиной. Слишком поздно. Или нет? Акцентируясь на последних здравых мыслях, Какаши пытается выдавить из себя хоть слово. Предупредить, предостеречь, защитить от самого себя. Он не позволит ему сделать этот последний шаг, не хочет, чтобы он его делал, но в тоже время его подсознание, не граничащее со здравым смыслом, желает совершенно иного. Нельзя поддаваться. Какаши ловит момент, но красиво связанную мысль выдать не удаётся и он лишь кратко и небрежно, чуть охриплым голосом предостерегает мальчишку. — Не подходи. Это звучит довольно грубо, что заставляет колени Узумаки подрагивать от волнения. Его дыхание частое и громкое, бледные костяшки пальцев хрустят и сжимаются, а теперь ещё и столь небрежный, грубоватый, в какой-то степени, агрессивный баритон выводит на неоднозначные чувства и переживания. — «И Вы действительно думаете, что я это так оставлю? Даже если Вам… Если Вы плохо себя чувствуете или хотите о чём-то поговорить, то я всегда помогу, всегда выслушаю и буду рядом. Вы же всегда именно так и поступали. Всегда… Всегда были ко мне добры, заботились. Так почему же я не могу сделать для Вас хоть что-то? Отплатить за Вашу доброту, стать для Вас поддержкой и опорой хоть на время. Я хочу чувствовать себя нужным… Нужным Вам!» — Ни за что. Тихо и мягко вышёптывает блондинистый парень, делая последний шаг навстречу своему преподавателю и ни капли не жалея об этом. Он не станет жалеть ни о чём, когда речь будет идти о нём. Только не о нём. Тонкие руки медленно и против всего, несмотря на все запреты, обвиваются вокруг талии мужчины и несильно сжимают того в тёплых непринужденных объятиях. Голова Узумаки медленно примостилась на широкую спину, а его носик упрямо зарылся меж лопаток старшего шиноби. Тело содрогается, но без сомнений прижимает к разгорячённому от алкоголя телу мужчины. — «Не отталкивайте меня…» Какаши приятно. До беспамятства комфортно и желанно чувствовать его объятия. Даже несмотря на вполне доступный к пониманию запрет, мальчик наперекор всему становится только ближе. Какаши буквально не может надышаться, слишком жарко. Даже ощущение чужого дыхания на своей спине сводит с ума, но дело больше именно в человеке, от которого оно исходило. Такое смелое и наивное доверие, и всё ради чего? — «Зачем? Ты снова… снова и снова переходишь все границы, так почему же я должен сдерживаться? Почему я не могу сделать тебя своим? Особенно… когда ты так нагло жмёшься к моей спине. Особенно… когда ты так самовольно позволяешь себе быть таким желанным мной.» Наруто не знает, что ещё говорить в таких ситуациях. Даже не предполагает, что творится на уме у пепельноволосого, но при этом даже не рассматривает отступление как вариант, а Какаши, он просто держится. Из последних сил. Оба ощущают напряжение друг друга и только делают его сильнее. Старший искусал в кровь всю нижнюю губу, а Наруто так и не желает исполнить просьбу наставника. — Наруто, зачем? — Сенсей, Вы же знаете, Вы можете всё мне рассказать, я не хочу, чтобы Вы что-то скрывали от меня, не хочу видеть Вас таким. Встревоженным и… Напряжённым. А ведь Какаши в самом деле напряжён. Вот только во всех смыслах этого слова. Он абсолютно не контролирует своё возбуждение, активно прогрессирующее в области паха и всеми силами пытается не выдавать себя и свои потребности, что ему пока что неплохо удаётся, но проблему этот факт не решает. Он хочет его, а тот вновь выдыхает обжигающим дыханием меж его лопаток. Он хочет брать, а тот сильнее жмётся, так настырно, как Какаши мог бы прижимать его к кровати. — Не хочешь видеть меня напряжённым, говоришь? Хм… Так помоги это исправить. Лицо старшего искривляется в ухмылке, которую, к счастью, не видно под маской. Дышать очень тяжко. Даже свежий воздух не смог бы остудить то тепло, что разливалось по всему телу мужчины, ярко выражено влияя на конкретные части тела, а именно его пах и низ живота. Бабочки явно решили устроить бунт в животе пепельноволосого, от чего его ноги иногда подкашивались, но он не давал себе даже пошатнуться, крепко опираясь руками о края белого подоконника по обок от себя. — «Прости меня…» В момент мужчина резко отрывается от своей опоры и выпрямляется, быстрыми движениями хватая мальчишку за запястья худощавых рук, что так крепко его обнимали мгновение назад. Не рассчитав силу своего захвата, он сдавил их до слегка ощутимой боли и убрал со своей талии, развернувшись к мальчику лицом. — «Сейчас мне не важно твоё разрешение. Сегодня всё кончится. Возненавидь меня…» Наруто опешил ещё тогда, когда услышал просьбу о некой помощи. — «Если я что-то могу сделать, то я буду только рад избавить Вас от этой ноши. Но что Вы?..» Неожиданная хватка вводит в ступор, тонкие, хрупкие запястья на миг пронзает жгучая боль. Наруто готовится к чему угодно, но не к тому, что ему в самом деле предстоит испытать. Преподаватель смотрит в его глаза. Наруто не нравится этот взгляд, не нравится то, что он говорит загадками, даже тон его не нравится. А точнее… Он просто не знает чего ожидать, оттого ему и непривычно. Чем-то этот взгляд был похож на тот, которым Какаши смотрел на него той ночью, после миссии, но в то же время он кардинально отличался. Не стоит забывать, что учитель находится далеко не в здравом уме, но его непослушный ученик всеми силами игнорирует этот факт и пытается отрицать, что довольно глупо с его стороны. — Какаши-сенсей, я могу что-то сделать для Вас? Улыбка под тёмной тканью становится лишь отчётливее. Сейчас мальчик многое готов сделать для любимого преподавателя, но вряд ли пойдёт на то самое, что действительно от него хочет его сенсей. — Ох… Ты можешь. Можешь просто заткнуться и предоставить всё мне. Язвительный тон, от которого не знаешь, чего ожидать, пугает, а сам смысл предложения напрягает своей многозначительностью. Кончики пальцев парнишки онемели и затряслись, словно осиновые листья холодным осенним днём. Ему смотрят прямо в глаза, и он не в силах скрыть свой страх за счёт обстоятельств данной ситуации. Зрачки предательски сужаются, а губы подрагивают, размыкаясь в немом ответе. Недолго погодя парнишка всё-таки озвучивает дрожащим голосом свой вопрос. — Но о чём Вы… Однако договорить ему не дают. Упрямая хватка сильных рук завладевает тонкой талией мальчика. Одной рукой Какаши притягивает ученика ближе к себе, пока другая резко и бесстыдно берёт подростка за подбородок и чуть приподнимает его, заставляя их лица быть примерно на одном уровне. Расстояние до неприличия мало, а большой палец старшего льнёт к пухловатым губам блондина, тем самым не оставляя ему возможности говорить. — Я же сказал тебе заткнуться, малыш. Самодовольно вбрасывает пепельноволосый, пока его чуть шершавый палец неторопливо изучал рельефы подсохших розоватых губ юноши. Мальчик послушно замолк, это послушание очень понравилось наставнику и он решил не останавливаться на этом. С похотью вглядываясь в голубые глаза, он ослабляет бдительность блондина и пользуется его недоумением и доступностью в этот самый момент. Палец Хатаке абсолютно бесстыдно, не спрашивая чужого разрешения, приникает сильнее к губам и в конце концов проникает в глубь расслабленной полости рта. Он оглаживает зубки младшего, плавно переходит на чувствительные дёсна и в конце концов доходит до того, что мужчина нагло льнёт и оглаживает влажный, обильно смоченный слюной, язык. В страхе утонуть во взгляде мальчишки, Какаши отводит взгляд, внимательно рассматривая шею, но не прекращая своих умелых махинаций. — Сегодня ночью ты будешь делать всё, что я скажу. Хатаке приближается в разы ближе, чуть ли не выдыхая на ухо блондину своё условие. — Иначе будет в разы хуже. Всё это время Наруто искренне не понимал и не способен был понять, что вообще сейчас происходит. Всё это время он не знал, как ему реагировать, к чему всё ведёт. Он не знает, бояться ему или же не стоит. Он не знает, плакать ему или смеяться. Пытаться сбежать или согласиться на эту весьма подозрительную авантюру. Это просто невозможно. Просто невозможно понять, что сейчас может произойти, даже вплоть до того момента, когда во рту оказался чужой палец. — «Что он собирается делать? Может, он шутит? Что мне делать? Разозлиться? Обидеться? Я не понимаю!» — Какаши-сен… — Видимо, ты не понимаешь, когда тебя просят по-хорошему. Весьма агрессивно произнёс старший и резко отвернул голову Наруто в сторону, открывая для себя прекрасный вид на восхитительную шею. Левая рука только плотнее прижала мальчонку к себе, и тут уже было невозможно не почувствовать это. В этот самый момент Наруто отчётливо ощутил то, что в его низ живота упирается что-то большое и очень твёрдое, пусть оно и было обтянуто тканью штанов, не сложно было догадаться, что именно это было. — «Н-напряжён. Он… Он хочет…?» Но мужчина как знал, о чём думал его подопечный, и поэтому не дал ему даже мысль в голове довести до своего логического завершения. Златовласый резким толчком был повален на мягкую двуспальную кровать, которая так удачно была расположена около окна, рядом с которым они находились. Слух Хатаке задевает краткий, негромкий и незначительный, полный удивления вздох младшего. Жаль, что незначительным и незамеченным он был только для самого мальца, но не для возбужденного, пьяного и по уши влюбленного мужчины. Светлые волосы, небрежно растрёпанные и торчащие во все стороны, мятые простыни, слегка задравшаяся лёгкая одежда. Мужчине открывался прекрасный вид на запуганного, оцепеневшего мальчишку, чьи глаза выдавали неподдельный страх, непонимание и любопытство. Первым звоночком этому послужила последняя фраза, вырвавшаяся из уст сенсея совсем недавно, которая вводила в недоумение, заставляя запутаться в себе и своих желаниях. В какой-то момент, инстинкт самосохранения подсказывал мальчонке, что стоит попытаться выбраться и сбежать куда подальше, угомонить своё любопытство и спасаться от взгляда черных глаз. Именно так, но было уже поздно. Слишком поздно… — «Как же он прекрасно выглядит с этого ракурса. Как же ты прекрасно будешь выглядеть, когда окажешься подо мной.» Издав нетерпеливый тихий рык, Хатаке ещё раз внимательно оглядел эту прекрасную картину, дабы получше запомнить всё то, что благодаря алкоголю он неизбежно забудет на следующий же день. Кажется, теперь уж точно процесс необратим. Наруто страшно, он не может даже пошевелиться. Может только с жалостью и страхом в прекрасных глазах молча молить того прекратить. — «Прекратить? Прекратить что? Я даже не знаю, что именно он от меня хочет. Хотя судя по… О нет. Только не говорите, что он… Пожалуйста, пусть всё это будет глупой шуткой, прошу! Я не верю, что он способен на это! Не верю…» Пока Наруто пытался убедить себя, что всё в порядке, что всё под контролем, что всё будет хорошо и это просто несмешная шутка, Какаши в спешке навис сверху обладателя пшеничной макушки, закрывая для него все пути отступления. Мальчишка в момент оказывается подмятым под мужчину, что навис над миниатюрным, хрупким телом. Тонкие бледные запястья были грубо прижаты к белым смятым простыням кровати. Всё тело юного парнишки покрылось мелкими мурашками, которые сопровождались неконтролируемой дрожью. Он хотел что-то сказать, что-то произнести, но ком, застрявший в горле, мешал лишний раз вздохнуть, мысли и вовсе не вязались, путаясь в потоке несвязных, нелепых предположений. — С-сенсей? — Молчи! Бархатистый голос, тон которого был значительно тише, но с той же интонацией, обрывает все попытки узнать, что всё-таки сейчас происходит. На лице, что всё ещё было скрыто тонкой черной тканью, отражался лунный свет. Он искусно дополнял образ учителя, что соответствовал его поведению и действиям. От напряжения между двумя шиноби, младший из них чуть сглотнул и попытался отвести взгляд. Одна рука была освобождена из хватки мужчины, с целью дальнейших действий. Плавным движением, лицо старшего приблизилось к лицу младшего. Меж их губами оставались какие-то несколько сантиметров, но никто не смел приблизиться ближе. Томный шепот вывел из оцепенения, в коем пребывал подросток. — Сними её. Приказным тоном проговорил мужчина в предвкушении того, как юный Узумаки будет робко оттягивать кромку его маски и неистово краснеть и переживать. Услышав просьбу, что удивляла не меньше, чем настораживала, парень почувствовал, как звон в ушах затих, оставляя после себя отголоски и шум сбитого дыхания обоих. Но несмотря на весьма сомнительную ситуацию, в коей находился Узумаки, желание увидеть то, чего он так долго хотел, к чему яро стремился, было куда больше. Бежать было некуда, намерения сенсея не ясны, но если он сможет вынести из этой ситуации хоть что-то, для него это уже будет победой. Увы, как же он ошибался, но рука, чуть подрагивая, нерешительно тянется к чёрной ткани, робко, с опаской касаясь кромки заветной маски, проводя по ней тонкими фалангами пальцев. Он легонько проводит по краю подцепляет и слегка оттягивает, после чего плавно снимает её с лица. — «Ох, Наруто, малыш, любопытство тебя погубит.» Шок. Лисёнок будто разучился моргать, уставившись на объект своей заинтересованности, своего восхищения. В удивлении и восторге у того слегка приоткрылся ротик, который он вскоре быстро закрыл, сглатывая скопившуюся в полости рта, вязкую слюну. — «Красивый, очень красивый. Зачем скрывать такое восхитительное лицо за маской?» Несмотря на то, что лунный свет был единственным освещением в тёмной комнате, всё равно можно было разглядеть чистую кожу, привлекательные скулы, прекрасной формы подбородок, бледноватые губы и маленькую, аккуратную родинку слева, под нижней губой. Рука не отпрянула. Первые мгновения мальчик не мог пошевелиться, не мог даже моргнуть, чтобы вдруг не упустить из виду хотя одну мельчайшую деталь его идеального лица. Спустя пару секунд что-то подтолкнуло его вперёд, вынуждая маленькую ладонь прильнуть к щеке плавным робким движением. Он коснулся лишь слегка, чуть огладил щеку большим пальцем и хотел было отпрянуть, но свободная рука мужчины не позволила, оказавшись поверх тыльной стороны ладони Наруто. Всё так идеально сочеталось, кроме одного. Спустя секунды, наблюдая за реакцией мальчишки эти бледные губы расплылись в усмешке, хитрой, явно не с добрыми намерениями. — Нравится? Самодовольно произнес старший, приближаясь ещё ближе, чуть ли не касаясь носика мальчика своим. Наруто не хотел отвечать, не знал, что ему отвечать, но больше всего не хотелось злить учителя и испытывать судьбу. Его головушка слегка опускается в кивке, как и его стыдливый взгляд, а из уст вырывается робкое: — У-угу… И мужчине этого достаточно, чтобы, наконец, начать действовать. Одно лишь слово избавило Хатаке от всех цепей, что сдерживали его до этого. Все оковы пали, а значит, он свободен в своих действиях. И даже если для Наруто это ничего не значило, то для Хатаке это стало ключевым ответом. Резким движением Какаши прильнул к оголённой шее, зубами впиваясь в нежную, нетронутую никем ранее, кожу. Он особо старательно прихватывал её губами, уделял внимание пульсирующей жилке, что проступала из-под алебастровой кожи, сильно прикусывал своими острыми клыками и влажно зализывал в качестве извинений. — «Нежная… Такой сладкий.» Из уст лисёнка вырывается первый стон, больше похожий на мольбу прекратить, нежели продолжить. — Больно! Глубоко вздохнув и стиснув зубы, он инстинктивно вытягивал шею, так же надеясь этим притупить чувство острой боли. Хатаке не вслушивался в слова мальчика, в его просьбы и мольбы. Всё, на что он обращал внимание — на частое дыхание и сердцебиение, сопровождающееся пульсацией венок и томными вздохами, которые отдавались отголосками в ушах. Когда он, наконец, оторвался от бедной, измученной, изящной на вид шеи, самодовольный взгляд пал на метку, что была оставлена им же мгновение назад. Пальцами одной руки он провёл поглаживающим движением вниз к ключице, не переставая восхищаться ценностью своего сокровища. — Терпи, малыш. За любопытство придётся платить. Мягко приказывает старший, уже пробираясь под чёрную футболку юноши и оглаживая подтянутый живот. Узумаки не совсем понимает, чего от него хотят, ведь обладал лишь базовыми знаниями о подобных вещах. Он до последнего не хотел верить, что это то, о чём он мог подумать. — Что Вы собираетесь… И вновь томный вздох. Колено преподавателя протиснулось меж сведённых тонких ног юного парня. — Я слишком долго терпел. Больше не намерен! Старший не сдерживает тихого смешка и с нетерпением стягивает с себя такую лишнюю сейчас одежду. Сначала избавляется от излюбленной чёрной водолазки, а после наспех приспускает брюки, от которых через мгновение не остаётся и следа. Оставшись в одном нижнем белье, Какаши самодовольно хмыкнул, кидая хищный взгляд на свою «жертву». Делает он всё это настолько резко и быстро, что успевать соображать было в тягость. Пока была возможность, голубоглазый стал упираться и дёргаться в надежде вырваться и избежать дальнейшей участи. Но попытки сбежать куда подальше с треском провалились. Даже в моменты занятости, Какаши прекрасно справлялся с тем, чтобы сдерживать своего хрупкого лисёнка и вжимать его с большей силой в белые простыни своего ложа. — Не рыпайся, тебе же хуже будет. Ухмыляясь предупредил мужчина. — Да что Вы от меня хотите?! Пустите меня! Зачем Вы раздеваетесь! На одном дыхании прокричал мальчонка, чуть ли не начиная плакать. В глазах цвета моря появилась излишняя влага, а шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего ждать не стоит. Нужно бежать, но не получается. Наруто держат, ему больно и страшно, он хочет уйти, он хочет выбраться и не видеть этой ухмылки. Он уже сто раз успел пожалеть, что не ушёл, что ослушался, он уже не может воспринимать учителя, как раньше. Это было слишком. — Что я от тебя хочу? Ох, Наруто, я покажу тебе на практике сюжет интересовавшего тебя романа, может, тогда ты поймёшь, что не стоит брать чужую порнушку. Зрачки сузились до своего предела. Тельце невольно задрожало, будто у его владельца была паническая атака. — П-порнушку? — Ты можешь просто помолчать? Хотя… Я знаю, как заставить тебя заткнуться. Лицо мужчины вновь исказилось в выражающей опасность ухмылке, от которой блондина пробирала дрожь, сопровождающаяся едким страхом и предвкушением чего-то очень нехорошего. — «Пожалуйста, не надо. Не продолжайте. Чтобы Вы не задумали, хватит! Я не хочу в это верить. Если бы я просто молчал, мы бы не дошли до этого? Но он же… Он не сделает мне больно, он не сделает со мной этого. Ведь так?» Вторая рука мужчины наконец решает отпустить чужое запястье, но взамен тому она сильной хваткой льнёт к горлу, сжимая белёсую изящную шею подростка. — Вставай! На глаза наворачивается лишь больше соли. Хочется просить прекратить, но просто открыть рот и издать хоть какой-то звук банально страшно, да и в таком положении практически невозможно. Чуть больше усилий, и его точно бы придушили. Чуть больше усилий, и он избавился бы от всех своих страхов и проблем, а так, лишь жгучая боль и невозможность вдохнуть нужную организму порцию кислорода. — «Что вообще сейчас происходит? Он никогда не был таким! Это точно мой учитель? Не понимаю! Больно… Мне очень, очень больно.» Какаши не особо церемонился, стаскивая того с кровати. Он насильно заставил мальчишку опуститься перед ним на колени и в нетерпении предвкушал, как тот будет заглатывать его довольно значительных размеров член, ведь, после всего этого, он на пределе и уже просто не может терпеть. Наруто не в силах оказать хоть малейшее сопротивление. Его дрожащие колени и жгучее покалывание сдавленной шеи напрочь отбивают у него все возможности сделать хоть что-нибудь. Даже мысли о сопротивлении постепенно пропадали. Как только Наруто приземлился коленями об деревянный пол, изнывать от боли захотелось лишь сильнее. А он сдерживался, пытался даже не заплакать, до последнего надеясь, что всё это прекратится в последний момент. А если бы он мог оказать сопротивление, сделал бы он это? Смог бы он причинить боль тому, кого любил и уважал, кому доверял и помогал на протяжении всей своей жизни. У него рука бы не поднялась, дрогнула бы, проклятая… — «Настолько я слаб.» Голову Узумаки приподнимают вверх. Какаши смотрит сверху вниз на невинного напуганного ребёнка, и смотрит он самодовольным, властным взглядом, от которого неистово веет собственнической натурой и желанием владеть. — Как же давно я мечтал увидеть тебя с этого ракурса. Говоря эти слова, свободная рука уже наспех избавлялась от такого лишнего сейчас нижнего белья на собственном теле. Оно так неприятно стягивало столь сильное возбуждение напряжённого полового органа, что было просто невозможно спокойно вдохнуть полной грудью. Высвободив возбужденную плоть, Какаши внимательно смотрел на освещенное лунным светом лицо мальчика, что так мило и жалобно выглядел, стоя перед ним на коленях. Зрачки сужаются, страх овладевает не только рассудком, но и телом. Каждая клеточка его организма и нервной системы дрожит и изнывает от своей беспомощности. Перед личиком голубоглазого, в прямом смысле этого слова, встала очень пугающая, впечатляющая картина. Огромный, подрагивающий от предельно сильного возбуждения член. Член его преподавателя в паре сантиметров от своего лица. Невыносимо стыдно, невыносимо страшно, невыносимо унизительно… — «Ч-что мне д-делать? Он… Он же? Сенсей, остановитесь! Остановитесь, пожалуйста… Вы же не сделаете этого? Не сделаете мне больно?!» Но рука, несмотря на все надежды, перемещается с шеи на блондинистую головушку. Крупная пятерня пепельноволосого зарывается в золотистые локоны и с силой сжимает мягкие, шелковистые волосы его любимейшего ученика. — А теперь открой свой ротик пошире, пока я не заставил тебя сделать это силой. Это конец… Теперь уж точно. Конец! Мальчик зарыпался, попытался выбраться, отвернуться, отпрянуть подальше от стоящего перед ним человека и его стоящего достоинства. От человека, которого он знал, думал, что знал очень хорошо, но по итогу от человека, которого он видел в первый раз в своей жизни и лучше бы никогда не увидел, не познал, не докопался до истинной его личности. Личности, которая столько лет так хорошо скрывала свою истинную сущность под чёрной, невзрачной маской. — Нет, отпустите! Какаши-сенсей, придите в себя! Что с Вами такое? Что?! Что с Вами?! Из глаз хлынула горячая солёная влага, что была подтверждением того, насколько отчаялся златовласый. Это было просто невозможно больше сдерживать. Слёзы стекали по его щекам, крупными каплями падали на деревянную поверхность пола, а прежде солнечный мальчишка, отныне, жалобно скуля от своей безысходности, хотел кричать от боли как физической, так и моральной. Но его не слышат… Алкоголь делает с людьми неимоверно устрашающие вещи. До неприличия развращает, освобождает от всех оков приличия и иногда показывает ту сторону личности, которую человек так тщательно скрывает долгие годы. Так и Хатаке поддался влиянию этого «волшебного» напитка, поддался и больше не может остановиться. Он не думает о последствиях, и это самое страшное, он не понимает всей значимости происходящего, для него это словно сон наяву, по истечению которого, как он хотел бы считать, ничего не случится. Он никогда так не ошибался, но когда он это поймёт, будет уже поздно. Будет слишком поздно… — Не рыпайся и делай, что я тебе говорю. Ладонь с большей силой сжимает мягкие блондинистые пряди и рывком притягивает мальчика ближе, навстречу к своему паху, пока тот и вовсе не касается лицом его органа. — Открой. Свой. Рот! Сквозь боль и слёзы, сквозь стыд и унижение, дрожащие губы подростка невольно приоткрываются, чем бесспорно пользуется его преподаватель. Направив голову ученика прямо пропорционально своей возбужденной плоти, мужчина с силой притянул блондина за волосы, заставляя его вобрать в маленький ротик свой истекающий природными выделениями член. В рот мальчика протиснулась лишь головка, чего было чертовски недостаточно для мужчины. Губы парня с силой сжали инородное тело, которое протиснулась в его ротовую полость, но это произошло лишь от желания избавиться от нежеланной плоти внутри себя. Будто и не видя страха в голубых глазах, будто и не видя слёз на измученном лице, будто и не замечая, как тот сейчас страдает, как напуган и хочет забиться в самый дальний уголок этой деревеньки и прорыдать несколько дней подряд, старший притягивает своего ученика всё ближе, пока пульсирующий член не войдёт в ротик младшего впритык к самому горлышку, пока половина его плоти не окажется сжатой влажными тёплыми стеночками ротовой полости четырнадцатилетнего мальчонки. — И только попробуй оскалить свои зубки, лисёнок. Ощущение чужой плоти во рту странное, невыносимо унизительное. Тошно, мерзко, отвратительно… На вкус чуть солоноватый, большой и зудящий член, пульсирующий от возбуждения, буквально заполнил девственный ротик мальчика. Он никогда не сможет забыть это надругательство со стороны того, кому бесспорно доверял. Он не знает за что ему всё это, но уже желает умереть. Он позабыл обо всём. О своих чувствах, о мечте, о планах на будущее, о желании помочь. Помочь друзьям, учителю, да всей деревне помочь. Ведь сейчас помощь нужна никому иному, как ему самому, но никто не собирается спасти обладателя пшеничной макушки. Его попросту не услышат, никто об этом не узнает, никто его не остановит, а самое обидное — он не остановится… Он больше не остановится. Наруто ничего не остаётся, как подчиняться, ведь даже если он сможет убедить себя, что нужно дать отпор, он попросту не сможет этого сделать. Силы покидают всё больше, с каждым мгновением, движением и толчком. Ничего уже не исправить. Его горло неприятно щиплет от трущихся внутри движений, его глотку буквально используют. Как же это невыносимо, брезгливо. Им пользовались как игрушкой для утех, пользовались, как ничтожеством, с которым можно делать всё, что душе угодно, пользовались, словно он был недостоин не испытывать ничего в этой жизни, кроме унижения и позора, ему будто в очередной раз хотели показать насколько он жалок, насколько ничтожен, насколько слаб и беззащитен. Именно так он это чувствовал. Изнутри его распирало душераздирающее чувство ментальной боли и отчаянья. Даже являясь слабо просвещенным в сфере полового воспитания, он понимал, что над ним просто совершается акт насилия. Очень жестокий и бесчеловечный акт насилия, а что самое обидное, с ним это делает тот, от кого он никогда ничего плохого в свою сторону не ожидал. Какаши даже не представляет, что он творит, до чего доведет Узумаки своими действиями. Он даже не думает и не допускает мысли, что такое не прощают, и, скорее всего, Наруто больше никогда не будет даже смотреть в его сторону. Он самолично затушил свет своего солнца и сам не понял этого. Всё что он понимал, так это то, что он несомненно хочет большего. Хочет, чтобы тот брал глубже, хочет, чтобы заглотнул больше и он даёт волю желаниям, с большей силой насаживая желанный рот на свою плоть. Мужчина тёрся о влажный и шершавый язык, толкался в самую глотку и даже не допускал мысли, что блондин может подавиться. Ему нравилось как вязкая горячая слюна со всех сторон обволакивала его ствол, ему нравилось чувство превосходства над кем-то. В очередной раз насаживая мальчика на себя, он ускоряется, предчувствуя столь желанную разрядку. Двигается довольно быстро и не даёт мальчонке лишний раз вздохнуть. Наруто снова чувствует боль от сильного сжатия своих волос и быстрых движений и махинаций с его горлом. Он всеми силами старался правильно дышать, чтобы не подавиться, всеми силами надеялся, что это вот-вот закончится. Но закончилось это совсем не так, как он ожидал. Хатаке содрогается всем телом, шумно выдыхая и хватая ртом воздух, жмурится от блаженной неги, сковавшей все тело. Он наконец поймал момент своего оргазма и выпустил наружу своё возбуждение, которое до сего момента тяжко обременяло его. Всё произошло настолько быстро, что парнишка и понять не успел, когда его рот заполнила солоноватая, вязкая, белая жидкость, принадлежащая его наставнику. В ужасе и изумлении, выпучив заплаканные покрасневшие глаза, парнишка пытался сдержать новый порыв слёз. Он не хотел плакать перед сенсеем даже в такой момент, особенно в такой момент, но сейчас он не его учитель. В этом человеке он не видел своего учителя. Пепельноволосый расслабленно смотрит на любимого подопечного сверху вниз, пытаясь отдышаться и отойти от столь приятных ощущений. Ещё никогда ему не было так хорошо. Ни с одной девушкой, никогда в жизни. Хотя, по сути, у него не было половой близости уже пару лет, а всё лишь потому, что он хотел только одного. Одного прекрасного, одного идеального и одного недосягаемого ученика. И вот сейчас он перед ним на коленях, даже не верится. Лицо искривляется в ухмылке и он наконец освобождает рот своей бедной жертвы. — Только попробуй выплюнуть. Глотай. Всё… До последней капли. Доносится до слуха златовласого и дрожащие от страха зрачки устремляются прямо в чёрные глаза. Будто спрашивая: — «З-за что?..» Тёплая сперма растекалась по языку и стенкам горла, мешалась с слюной и сама устремлялась глубже к глотке. У него просто нет выбора. Он сглотнул его семя. До последней капли… Только что начавшие разгораться чувства тут же были затушены легкомысленным проступком самого близкого ему человека, его грубостью и унижениями, его действиями и словами, которые оставили очень глубокий порез на и без того израненном сердце юного мальчишки. Он никогда этого не забудет. Он больше не может смотреть ему в глаза. А вот сенсею, видимо, было недостаточно. Ему мало всех тех страданий, которые он уже подарил нетронутому ранее подростку. Сейчас, когда у него наконец появилась такая возможность, он не остановится на этом. Мало, ему чертовски его мало. Мало этого красивого тела, мало этих шелковистых волос, прекрасных голубых глаз и мягких губ. Недостаточно. Недостаточно, ведь Наруто — плод которым невозможно насытиться. Запретный, непостижимый, до боли в груди и неги в животе желанный. — «Чёрт… На коленях ты выглядишь даже лучше, чем я себе представлял. Но ты ведь не думаешь, что мы закончили на этом, верно?» Старший на автомате хватает дрожащего подростка за запястье и резким движением тянет чуть вверх и на себя, заставляя того встать на ноги. Попытка довольно спорная. Сломленное стрессом и надругательствами тело не хочет поддаваться, но мужчина сильнее и церемониться не желает. Сжимая запястье до покраснения, со второго рывка ему удаётся поднять своего ученика и в тот же миг завалить обратно на кровать, где ему и место. Руки мужчины грубо сомкнулись на тонкой талии, перед тем как старший крепче примял парня к себе. Сейчас действия Хатаке отвлекали, от чего в следующий момент подросток не успел сообразить и понять, что произошло. Пока Узумаки осознавал, что его ждёт, Хатаке не теряя времени уже раздевал его. Футболка была заброшена куда подальше и только когда дело дошло до оранжевых штанов, Наруто стал кричать и отбиваться, пытался вырваться, оттолкнуть, сделать что угодно. Не получалось. Каждый раз, как по волшебству, его руки оказывались прижатыми к кровати до покраснений на бледных, хрупких запястьях. Сколько бы он не кричал, не умолял, его нижнее бельё уже наспех стягивали с бёдер вниз по стройным ногам. От стыда и негодования мальчишка сводил ноги вместе, в попытке прикрыться. Он зажмуривал глазки и просил отпустить. — Сенсей, прекратите! Прекратите это! По ещё влажным щекам блондина скатывались всё новые и новые солёные капли. Пока он страдал, Хатаке, довольно ухмыляясь, раздвигал его изящные стройные ножки. Сопротивления бесполезны. Как бы он не старался предотвратить этот процесс, у него нет сил, нет его прежнего упорства и упрямства. Больше ничего нет… Небольшой, аккуратный член, который несмотря на все просьбы остановиться был в меру напряжён, а также то самое, заветное место, которое Хатаке хотел чувствовать изнутри, выглядело до неприличия маняще. Как часто он желал сделать его своим, слиться с ним в единое целое, и сейчас он так грязно рассматривает его, ни разу не стесняясь своего животного поведения. Он слишком часто представлял, как будет входить в него, как тот будет сжимать его и выгибаться навстречу. — Прекрасен… Прошептал он, прежде чем резко, без суда и следствия, ввести сразу три пальца внутрь любимого солнца, но пока что лишь по одну фалангу. Послышался сдавленный рваный крик. — Больно! Нет! Не туда! Но пальцы, наперекор просьбам, лишь грубее и глубже проникали внутрь дырочки подростка, сопровождаясь самодовольной ухмылкой учителя, который смотрел своему лисёнышу прямо в глаза. — «Такой узкий. Я ведь буду твоим первым? Я не сомневался, но как приятно осознать это в полной мере.» Его сжимали изнутри, двигаться было практически невозможно без надлежащего количества смазки или выделений. Однако старшему это не мешало. Голову не заполняли мысли, все они ушли чуть ниже, и думать он мог только о том, как возьмёт этого мальчишку во всех существующих позах, как будет насаживать на себя эти девственные бедра, как заставит кричать и стонать так громко, как только тот сможет. И он исполнит обещание, он покажет тому всё то, что он так хотел увидеть и узнать. Не позаботится о его чувствах, не позаботится о его ощущениях. Ему абсолютно не до этого. — «Упрямый лисёныш, ты даже не представляешь, что тебя ждёт этой ночью.» Думал он про себя, все больше и глубже входя в Наруто, двигая пальцами, растягивая мышцы узких стеночек. Наруто кричал, вскрикивал каждое движение, даже самое маленькое заставляло его чувствовать ужасную боль, судороги по всему телу и некую тошноту, видимо, от неприязни. Его будто рвали изнутри, он задыхался в мольбах остановиться. — Прошу, хватит! Я не могу! Мне больно!.. Как же б-больно… Больно не только от физических махинаций, но и от осознания того, что его учитель с ним так обращался. Он позволял себе вытворять непростительные вещи со своим же учеником. На его лице ни капли жалости и сожаления, он ужасен. Как же больно осознавать, что человек, которого ты уважал, на которого ты равнялся, коим восхищался, сейчас ведёт себя как животное. Самое грубое, бесчувственное и развратное животное. Больно, стыдно, обидно до глубины души. До того, что хочется умереть, исчезнуть. Но больше всего сейчас хотелось, чтобы учитель наконец вытащил из него свои пальцы, и это произошло. Когда Какаши решил, что достаточно растянул мальчика, то не медля приставил головку возбужденной плоти, которая была всё ещё смочена слюной златовласого, к его слегка растянутому входу. В голубых глазах отображается лишь пустота и страх, они угасли, разочаровываясь в этой жизни и в людях. — «За что? За что, я же…» Нет, он не в силах больше мыслить. Резкое движение вперёд и Какаши вошёл во всю длину, вошёл по самое основание, ни на секунду не пожалев мальчика. Ни капли не заботясь о его состоянии. Душераздирающий крик не заставил себя ждать. Крик боли, крик о помощи, крик мольбы. Он никогда не испытывал таких мучений, никогда не чувствовал такой боли и не ощущал настолько сильной безысходности и разочарования. — Нет! Задыхаясь… — Прошу не надо! Он кричал. — Умоляю! Нет! Протяжно, плача и страдая. — Не хочу! Сквозь невыносимую боль и слезы. — За что? Он молил того остановиться, но его не слушали. Не зная, куда деть руки, он сжимал тонкие, смятые простыни, не зная как приглушить свою боль, он только больше напрягал мышцы, инстинктивно желая избавиться от инородного тела, что проникло внутрь. Размеры сенсея было просто невозможно выдержать без надлежащей подготовки, тем более маленькому, девственному мальчику четырнадцати лет. Член наставника не сравнится с тремя пальцами, потому той подготовки было крайне недостаточно. Его буквально порвали изнутри. Мышцы не выдерживали, а он всё ускорялся, вдалбливая того в мягкую поверхность кровати. По началу двигаться было тяжело, но вместо того, чтобы дать голубоглазому привыкнуть, тот лишь с большей силой вдалбливал мальчику по самое основание. Крики парнишки он будто бы не слышал, он уже не мог остановиться. Пути назад нет. Наруто наконец под ним, он наконец стонет и кричит от его возбуждённой плоти внутри себя. Какаши доволен, чертовски доволен. Он не видит и, видимо, не хочет видеть, в каком состоянии блондин. Он сжимает руками его талию и продолжает. Сжимает так, что на ней несомненно останутся синяки. Так грубо, жёстко и грязно, так быстро, беспринципно и мерзко, так больно и обидно. Каждая косточка в теле жалко выла, возбуждённый пах в особенности. Несмотря на боль и страдание, у мальчишки тоже завязывался узел возбуждения, по другому и быть не могло, но любое мелкое чувство удовольствия было ничем по сравнению с тем, что он испытывал, когда его с животной скоростью вдалбливали в эту чёртову кровать. Больше действительно не было никаких правил и морали. Так продолжалось ещё некоторое время, пока Какаши не почувствовал приближение разрядки. Он вот-вот должен был кончить, Наруто также был на пределе. За то время он уже исцарапал плечи и лопатки мужчины, искусал все губы и сорвал голос. В какой-то момент он просто не мог продолжать кричать, тогда стоны и крики сменились жалкой хрипотой и сдавленным писком. Он ненавидит его, ненавидит себя и ненавидит весь мир. Возможна ли вообще жизнь после того, что с ним произошло? Может ли остаться всё, как прежде, после того, как с ним так поступили? Что будет дальше? Что будет завтра? Момент, ещё несколько секунд, он на пределе и был готов уже кончить, но получить хоть какое-то удовольствие ему помешал его сенсей. — Ну уж нет, ты не кончишь, пока я не насытюсь тобой полностью. Властно, глубоко дыша сказал мужчина, обхватывая пальцами основание головки члена ученика, до боли сильно сжимая её на момент эрекции. Рваный крик пронзает слух, но его продолжают игнорировать. Больно, снова больнее чем когда либо. Ему не дали получить даже самую малость удовольствия. Слюна тонкой струйкой стекает по подбородку, так как мальчик не в силах был даже сглотнуть её. Глаза давно потеряли привычные отблески жизни, он будто умер изнутри. Шея покрыта многочисленными укусами и засосами, а вход, с которым так жестоко обошлись, истекал небольшим количеством крови. Бедра и талия покрыты синяками. Сколько это длится? Он уже не помнит, не понимает. Потерял счёт времени ещё до того, как в него вошли. Все тело изнывает, разум в отчаянии и разочаровании, а душа попросту угасла, покинула тело в нежелании продолжения этих пыток. Он уже не двигался, не сопротивлялся, не отбивался. Потому как он понял, что этим доставит себе лишь больше страданий. Он будто бы… Смирился? Пока его трясущиеся руки вновь слабо сжали простыню, а из уст вырвалось хриплое, осипшее и невнятно: — Хватит… Какаши поймал момент оргазма, и томно простанывая, кончил внутрь окровавленных, ранее девственных бёдер. Внутри него растекается тёплое семя его учителя. Его… Его сперма глубоко в дырочке мальчишки. Он больше не девственник… Его первый раз украл мужчина старшего него, что был его учителем. Его первый раз стал для него адом, самой ужасной пыткой. Его первый раз он предпочел бы забыть, но вряд ли сможет. Теперь он предпочёл бы умереть. Опозоренный, униженный, морально и физически уничтоженный. Он стал игрушкой для утех, которую без капли жалости использовал дорогой ему человек. Казалось бы, как он ещё в сознании? Но Хатаке кончил, а значит, всё закончилось. Да, так он думал. Но Какаши и этого было недостаточно, что доказывал его всё ещё возбуждённый пах. — Нет. Испуганный взгляд голубоглазого пал на всё ещё возбуждённую плоть, и последняя надежда на прекращение всего этого в момент угасла. — Да. Самодовольно, предвкушая продолжение, твердил преподаватель. — Не надо… Обессиленно молил парнишка, дрожа и содрогаясь всем измученным телом. Как жаль, что Какаши этого не слышал. Это продолжалось на протяжении довольно долгого времени. Раз за разом, меняя позы, вдалбливая обессиленное тело. Слюна и слёзы стекали по личику страдальца, впитываясь в белые простыни и наволочку подушки. Глаза и вовсе будто разучились моргать. Сдавленные, хриплые стоны становились всё тише. Синяки, царапины, метки и укусы болели, как и каждая косточка, каждая жилка, каждый сантиметр тела пропитан болью. Сейчас он лишь сосуд, игрушка для удовлетворения чужих грязных потребностей. Так он себя чувствует. И это единственное, что он чувствует на пределе возможностей своего сознания. Перед глазами всё плывёт. — «Где же я? Что со мной происходит? Почему мне так хочется… Хочется избавиться от своего же тела. Почему мне так противно? Противно от самого себя…»***
Некоторое время спустя у них был уже четвёртый раз, и мальчику наконец дали кончить. Он не почувствовал ни капли удовольствия, но тем не менее. Он достиг своего предела, и душа будто хотела покинуть его тело. Игрушка сломалась. Он не двигался, отключился, больше он ничего не чувствовал, он умирал морально, если не физически. Лёжа поздно ночью на чужой кровати, его учитель насиловал его на протяжении довольно долгого времени. Хрупкое тело было покрыто следами, которые свидетельствовали об этом инциденте. Грязные метки, нежеланные, совсем нежеланные. Он не был готов к такому. Сейчас его частое сердцебиение наконец сменилось еле заметным пульсом. Похоже, Хатаке даже и не заметил, что Наруто уже без сознания. А он лежал. Уже ничего не чувствуя, ни о чём не думая, ничего не делая. Если бы не еле приметный пульс, можно было принять блондина за труп. И даже если на утро девятихвостый залечит его израненное тело, лис не сможет залечить его в конец израненное сердце. Игрушку не так легко починить, особенно после столь извращенного, долгого и нежеланного использования. Какаши наконец смог удовлетвориться за счёт любимого голубоглазого ученика. Он устал, обессилен и выжат как лимон, но, чёрт, как же он был доволен. Доволен, вот только он не видел, что сотворил, не мог в полной мере воспринимать то, что сделал с любовью всей своей жизни. Не хотел видеть, просто не хотел. Иллюзия или затуманенный разум, что-то не давало ему в полной мере оценить состояние мальчика, и он всё продолжал. Сейчас он изнеможён и не может ясно мыслить. Мозгу срочно нужна перезагрузка, точно так же, как и телу. Сознание покидает его обессиленное тело, а опьянённый мозг отключается. Мужчина выпадает из реальности, заваливается на кровать рядом с полуживым подростком и погружается в своеобразный сон. Сегодня он снова засыпает со своим солнцем, но кое-что изменилось. Он засыпает с солнцем, что вряд ли сможет светить также ярко после всего этого, если вообще сможет. С солнцем, которое он сломал, но так и не понял этого. С солнцем, которое погасло на его глазах…