***
Сквозь пелену отчуждения в слух блондина въедались звонкие, слегка приглушённые звуки падающих и ударяющихся капель о водную гладь. Тихое плескание и бульканье завладевало отрешённым разумом юноши и оставляло после себя лишь пустующее эхо, разносившее свою тревогу по всему телу. Плоть пробрало ознобом, когда наконец тихое рычание в конец вывело светловолосого из импровизированного транса, в который он впал, стоило ему ступить на порог собственного дома. Раздражающий прерывистый звон сменился невыносимым длительным пищанием, от которого голова раскалывалась словно на несколько частей. Что это за нестерпимое чувство, не дающее ему спокойно уснуть вечным сном? Ах да... Он ведь и не спит вовсе. Тяжёлые веки машинально приподнимаются, когда стерпеть невыносимые головные боли было уже невозможно. Парень сжимает кулаки, нервно стискивая зубы и напрягая каждую мышцу в своём теле, которая неистово ноет. Где он? Он же уже знает ответ. Неужели это то, чего он опасался? Может ли это с ним случиться? Прерывистое рычание вновь переняло всё внимание блондина на себя и прервало его размышления, заставив подскочить парня с пола на неустойчивых, изнеможденных ногах. Он дёрнулся и попытался скорей подняться, опираясь лишь на собственные конечности и хватаясь за голову. Что-то сильно сдавливало в груди. Как будто нечто вязкое заполонило его лёгкие и не давало свободу дыхательному механизму. Темнота сгущается, а единственный источник света за спиной предвещает неладное. Медленно переступая с ноги на ногу по водной, но устойчивой поверхности комнаты, Наруто обернулся на источник света, тут же встретившись глазами со своим кьюби. Лис, что преспокойно лежал за решёткой огромной клетки, конца и края которой было невозможно разглядеть. В его взгляде отчуждённое, холодное сочувствие с нотками презрения. И что прикажете ожидать от девятихвостого, который показушно отводит взгляд и фыркает, лениво ложась поудобнее? — Кх... Болван! Неожиданно выпаливает Лис, привлекая к себе внимание парня. Наруто передёргивает от устрашающего баритона, который ранее был ему не страшен, но сейчас суставы, так сильно подрагивающие под весом ослабленного тела, сдают на нет, и блондин обессиленно падает на колени. В тишине комнаты раздался всплеск воды, сопровождающийся лишь размеренным дыханием кьюби. — Ничтожное зрелище. Какого чёрта ты здесь делаешь? По позвоночнику пробегают мурашки. И правда, что он здесь делает? Если этот поганый Лис такой спокойный, это значит, что овладевать его телом он не собирается. Тогда в чём причина? — Долго молчать будешь? Ты же мой джинчурики, так соберись наконец! Несколько агрессивно высказывается девятихвостый, впиваясь когтями в железные прутья решетки. Он смотрит на того с запалом. Возможно, таким образом он пытался поддержать мальчика, чтобы тот встрепенулся, да вот только это совсем не помогало. Лис оскалил клыки, наблюдая, как Наруто продолжал сидеть на коленях, даже не собираясь вставать. Кулаки его были плотно сжаты, а дышать всё так же по-прежнему тяжело. Опустошенные глаза поднимают свой взгляд на огромные красные зрачки. Сухие. Даже чересчур осушенные глазницы цвета небес. Небес, в которых уже не видно ни единого луча солнца. Небес, где уже не летают птицы и не поют свои серенады, не ведают о своих высоких и далёких мечтах. Небес, в которых только и были видны сгущающиеся тучи отчаяния, недавно постигнутого за счёт своей беспомощности. И что он должен делать? — П-почему я здесь? Скорее, у себя спрашивал парень, вглядываясь в затемнённые очертания своего кьюби, которого было плохо видно из-за тусклого освещения. — Я не знаю... Но я хочу знать кое-что. Ответь, п-пожалуйста, где я сейчас? Моё тело, оно... — Ты у себя дома. Сам же туда добрался, не помнишь что ли? Спешно перебил Лис и уставился на своего джинчурики в ожидании новых вопросов. Его чуткий слух раздражало, что сердце этого мальца так быстро и неугомонно билось. Слушать его спёртые вздохи было невыносимой пыткой, лучше он и дальше будет сидеть здесь один, стискивая зубы от звуков ударяющихся о водную гладь капель, к которым он уже частично привык. — Мальчишка, соберись! Какого чёрта я вижу тебя в таком состоянии? — А где К-какаши-сенсей? — Мне по чём знать, где твой любовник? Недовольно фыркнул кьюби, виновато стискивая зубы почти сразу же после того, как осознал, что ляпнул. — «Л... любовник?» Наруто громко всхлипнул, переосмысливая смысл и значение этого слова и пытаясь сопоставить их с сенсеем отношения с этим мало понятным для него выражением. Быть любимым... С чего вообще сей глупый Лис сказанул такое, зная, что происходило? Это значение никак не подходило под их чувства, Наруто уверен. Если его и не ненавидят, то уж точно... Любви к нему точно не испытывают. Больно... — Мха-а... Он ушёл, обещая не попадаться тебе на глаза. Этот ублюдок не стоит твоих переживаний. Забудь о нём. Утверждал девятихвостый, сморщивая нос каждый раз, как вспоминал все те интереснейшие сюжеты, в которых пепельноволосый изрядно издевался над его мальчишкой. Именно его, чёрт побери, мальчишкой. По нему не скажешь, но своего джинчурики он любил. Он так был одурачен характером и напористостью этого мальца, что невольно всегда поддавался на его, пусть даже и дурное, влияние и сам начинал верить в его мечты. И каково ему, когда самый близкий, по сути, для него человек стал жертвой конченного кретина. Кретина, которому доверял этот белобрысый паренёк. Которым беспрестанно восхищался, которого любил... Уж сам Лис не знает, сколько правды в этих основополагающих факторах, но он не слепой, и его красные глаза видят больше, чем небесные зеницы джинчурики. От осознания этой глупой ситуации хочется оскалиться, вырваться наружу и разорвать к чертям того ничтожного мудака, полагающего, что он имеет право хотя бы смотреть в сторону его джинчурики своими грязными чёрными глазами. Да только никогда он не признался бы, что переживает за человека, за мелкого засранца, ставшего ему родным. — «Я и правда убил бы этого Хатаке, если бы мог, но...» — Не говори так! Не говори так о Какаши-сенсее. Наруто срывался на крик, пока его глаза норовили начать испускать слёзы, сдерживать которые было чертовски трудно. И чёрт, да! Знает он, знает, что ничтожен! Знает же, как жалок в глазах этого проклятого Лиса, но от этого не легче. Что с того? И разве должно быть ему дело до этого, когда голову только и заполняли мысли об учителе. О сенсее, о его словах, обещаниях и надеждах. — «Правильно ли я поступил? Я ведь даже толком не выслушал его. Он был подавлен; и где он сейчас? Вдруг с ним что-то произошло или он что-то натворил? Куда он пошёл? Не могу перестать думать...» — Да он же использовал тебя, болван! А ты продолжаешь вступаться и переживать за него? Не забывай, что я всегда знаю, о чём ты думаешь. Девятихвостый буквально прерывал навязчивые мысли, лезущие в голову блондина. Ему невыносимо это. Ему не понять, как сильно нужно быть одержимым человеком, чтобы простить подобное. А он, как и тогда, не чувствует ни капли ненависти и бессильно наблюдает со стороны, проклиная этакого седого ублюдка. — «Не лезь в эту светлую голову. Она моя. Тебе не место в его мыслях, если не осознаёшь своей значимости для него.» — Наруто, дыши глубже. Указывает кьюби, наблюдая, как мальчишке становится хуже. На него и правда больно смотреть. Его солнечные локоны растрёпаны, и глаза вот-вот начнут испускать солёные капли, которые он всё ещё сдерживал. И эти глаза так безумны, будто вот-вот этот мелкий лисёныш сорвётся с цепи, и тогда всему придёт конец. Но Лис снова... Снова не видит в них ни капли ненависти. — «Да что с ним не так?!» — Я не вступаюсь и вовсе не переживаю, я... — Хоть себе не ври, умоляю! Мне противно это слушать. — Да тебе всегда противно! Тебе ведь тоже, да?! Назови хоть одно живое существо, которому я не противен. Первая слеза скатилась по покрасневшей щеке и приземлилась на водную гладь, а парень всё продолжал твердить скопившиеся в его душе переживания. — Ещё недавно я мог с уверенностью назвать имя одного человека, но сейчас... Сейчас всё по-другому. Я не могу понять, не понимаю ничего. Но не смей клеветать это имя... Голос срывался на крик, высокий, звонкий и пронзительный, а эхо, создающееся в комнате, усугубляло ситуацию для слуха Лиса. Да только бесполезно всё это, страдать из-за других людей. Он понимает, что значит быть зависимым от кого-то, как бы иронично это не звучало, но в его представлениях это не лучшая перспектива, и понятно, в связи с чем у него такое мнение. Неужели парень напротив него сам не понимает, как подсел на это чувство? Чувство, которое списывал на всё, что угодно, только не на очевидную правду. Загнанный в угол лисёнок, впервые влюбившийся, был предан. Ему было невыносимо осознавать, что с ним что-то не так. Что его сердце какого-то чёрта бьётся чаще, чем прежде, стоит только подумать об учителе. А все совместные воспоминания на почве недавних событий превратились лишь в очередной повод для слёз. А он всё не выходит из головы, как не посмотри... И девятихвостому это не нравится. Он печётся о мальце и о себе в том числе, ведь именно от этого парня зависит его жизнь. А в таком состоянии он будет даже не в силах призвать его или высвободить. Неужели его сердце такое сильное? Ведь оно всё ещё не ненавидит. — Прости. Пожалуй, это был первый и, хотелось бы надеяться, последний раз в жизни Курамы, когда он осознанно приносит извинения жалкому человеку. — «Я и правда слишком сильно размяк. Этот белобрысый выводит, но, если он будет ныть, я и вовсе с ума сойду.» Слух привлекал тихий вздох. Видимо, златовласый всё-таки пытался взять себя в руки. Когда он наедине с собой, сделать это сложно, а когда он не один, это было ещё сложнее. И все хорошие воспоминания не помогали, ведь большинство из них сводились к одному, и это одно имело имя «Какаши» и часто использовалось парнем вместе с приставкой «сенсей». Наруто внимательно вглядывался в пол, иногда украдкой поглядывая на девятихвостого. Заботой тут и не пахло, не для него это, только не тогда, когда он в подобном состоянии. Почувствовать себя нужным и любимым, пожалуй, единственное, что спасёт его, ведь сердцу уже порядком надоело залечивать собственные раны самостоятельно. Время тихо протекало мимо и не оставляло после себя ничего, кроме смиренно угасающих чувств. Он до сих пор помнит этот привкус одиночества и пустующее ощущение в груди наряду с постоянным скрежетом в животе, словно у всех бабочек, живших там, отросли когти. Это ужасное трепещущее чувство неосознанности, ненужности. Каждый хоть раз испытывал его, но для Наруто несколько лет подряд это было образом жизни, пока не появился он. Этот подозрительный тип, часто заглядывающий в его окно, этот странный человек, носивший маску, наблюдающий за ним на импровизированных тренировках, этот пепельноволосый мужчина, покоривший юное сердце. Куда делись все эти воспоминания? Почему стоит подумать о чём-то хорошем, как картинки в голове непременно примешивают в этот коллаж воспоминаний вчерашний день, а может быть, уже позавчерашний. Он не знает... Не осознаёт свою принадлежность ко времени. Ему и не важно. Так хотелось разобраться в себе, а этот Лис... — «Почему я вообще тут? Раз я дома, то почему не помню, как добрался? И главный вопрос: всё-таки почему?! Почему тогда этого не произошло...» — Курама, скажи, почему тогда... Курама выжидал вопроса, ответ на который он уже подготовил, и тот был до нелепого прост, а вся нелепость в загнанности парня и его глупых домыслах, возникающих в попытках укрыться от самой правды. — «Видимо, докапываться до сути своих чувств ты не спешишь. Что ж... Может, это и к лучшему.» Парень медленно поднимается с колен, утирая какую-никакую влагу с лица. Решительности в нём заметно прибавилось, но это лишь с виду. Намётанный взгляд Лиса видит, как подрагивают ослабшие колени, как пальцы дёргаются в судорогах и не слушаются своего хозяина, как зрачки сужаются до предела и губы сминаются в тонкую полоску. Что не так с этим парнем? Держится на ногах, и этот взгляд, неужели он действительно думает, что напористость прокатит? Но он пробует. Сжимает кулаки и продолжает... — Скажи, почему той ночью ты не окутал меня своей чакрой? Почему не вырвался, не помог мне? Почему ты... — А почему самостоятельно не сопротивлялся в полную силу? Ты хочешь обвинить меня в невесть чём, а сам не можешь даже себя понять. Лис перебил Наруто, не желал слушать этот бред. Раздражает. Он бы только рад был помочь, избавить парня от этого, но не его вина, что Узумаки такой мягкотелый и щадящий по отношению к своему сенсею. — Но ты же мог... — Нет, не мог! Парня передёрнуло. В глазах читается немой вопрос, но девятихвостый не спешил отвечать на него. Наруто медленно подходит ближе, неуклюже перебирая ногами по пути к своему кьюби, держась одной рукой за локоть другой. Столько вопросов и так мало ответов. Казалось бы, все эти ответы уже давно известны, но не озвучены даже в мыслях блондинистого юноши. Сколько же можно скрывать? Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем он перестанет отрицать очевидное? Прежде, чем поборет свою защитную плёнку осознанности и правильности. Когда он наконец примет истину, пусть даже и не самую простую, не самую лёгкую к восприятию, но примет. Примет, и сразу станет куда яснее... — Почему? Цедит блондин через зубы, крепче сжимая свой локоть и поднимая выжидающий настойчивый взгляд. — Почему же, ответь? — Ты же и сам знаешь ответ. Ты не ненавидишь его... Ни тогда, ни сейчас, я не чувствую ни капли ненависти по отношению к нему. Верно, люди врут, говоря, что от любви до ненависти один шаг. Это точно не твой случай. И девятихвостому даже как-то совестно говорить всё это своему джинчурики после того, что он пережил. Он не хотел его жалеть, не хотел гладить по головке и говорить, что всё будет хорошо, не хотел помогать понять себя и докопаться до истины, но и давить тоже не хотел. Он лишь даст пинок под зад, который так нужен был парню. Сюсюкаться он не умеет, и ему это совсем не нравится. Даже скрывать сочувствие было нелегко под напускным безразличием. — Но как такое возможно? Я не верю... Я должен ненавидеть его хоть немного. Наруто снова хочет избавиться от собственного тела, снова хочет выкинуть из головы все мысли и забыться. Самое страшное, что может произойти с человеком помимо эмоционального выгорания, — это появление предпосылок к сумасшествию. Искры в его глазах выдают страх на ряду с безумием. Истинная боязнь себя и ненависть только к себе... Трясущиеся руки парня слегка расслабились, прежде чем подняться выше, сгибаясь в локтях. Опущенная блондинистая голова была прямо напротив выставленных дрожащих ладоней, и в голове назревал только один вопрос. — Ч-что со мной не так? Эти руки, его руки, запачканы. Воображение рисует эту грязь, а вода... Вода не в силах отмыть её. И снова глядя на свои ладони, вглядываясь в них предельно внимательно, не видя ничего вокруг себя, он закусывает губу до сочившейся из неё сукровицы, чтобы ненароком не уйти в себя раз и навсегда. Он заглушает сумасшествие физической болью. — Ты пойми сначала сам, что чувствуешь, чего хочешь, а потом задавайся такими сложными вопросами. Утвердительно молвит обладатель девяти хвостов, но его джинчурики не ведёт и глазом, продолжая сжигать пронзительным взглядом свои ладошки. Он бы так хотел сейчас помочь белобрысому, но кроме него самого ему никто не сможет помочь. — Но ведь... Это правда ненормально. И Узумаки осознаёт это во всех красках, только вот бессильно продолжает упрекать себя, трясясь в ознобе и теряясь в мыслях. — Не отрицаю. Куда важнее сейчас взять себя в руки, а не просто пялиться на них. Не думаешь? Как же все те мечты, которые ты впаривал мне в голову на протяжении стольких лет? Не говори, что я слушал это зазря. — Я... Не знаю. Такое ощущение, что я уже ничего... Абсолютно ничего не хочу. Врёт самому себе, отторгая очевидное, но ведь как можно быть честным с чувствами, если здравый смысл кричит об обратном. — Пх, а если быть честнее? И голубые глаза наконец поднимаются в то время, как ладони сжимаются в неплотные кулаки и опускаются вниз. — Хочу знать, что он в порядке... Честно отвечает блондин своему кьюби, в последний момент наплевав на здравомыслие, параллельно понимая, до чего он докатился. Опустился до уровня ничтожества настолько, что поставил свыше всех целей и желаний человека — одного единственного человека — которого, по сути, должен ненавидеть, а на деле ненавидит он лишь себя. — «И я не могу ничего с этим поделать...» Стать безумцем, который страдает от долгих приступов ужасного здравомыслия, — не лучшая перспектива для кого-то вроде него, даже если это безумие в хорошем и правильном применении. — Я не сомневался. Отвечает кьюби, прикрывая глаза в раздумьях. Он никогда не сомневался. Но что поделать с этим несносным мальчишкой? Этот глупый блондин уже порядком начинает выводить Лиса на эмоции; и не важно, какими они были, важно было то, что он не мог раньше этого себе позволить. А сейчас он смотрит на своего джинчурики, и сердце вздрагивает. Смешанные чувства сожаления, непонимания и лёгкого раздражения и, чёрт побери, желания помочь. Откуда оно у кьюби? До этого он был решительно настроен оставаться хладнокровным. Этот парень всегда был особенным... — «Я не прощу того гада, если Наруто не сможет быть прежним. Он должен как минимум взять ответственность. Но я не сомневаюсь: когда-нибудь даже этот мальчик возненавидит тебя, и тогда я займусь тобой, пусть даже после меня возненавидит собственный джинчурики.» — Курама, что мне делать? Тихо мямлит златовласый, всхлипывая и дразня слух Лиса своим сбитым дыханием. Руки быстро вытирают глаза, которые устремляются в никуда, и он не ждёт какого-то конструктивного дельного совета. Он ведь знает своего кьюби, как облупленного. Тот никогда бы не стал жалеть его, помогать и подбадривать, однако... — Всё будет хорошо. Он получит по заслугам. Уверен, он страдает не меньше твоего. А ты! Ты... Должен забыть о нём. Хотя бы на время, пока не разберёшься в себе. Ты ведь понимаешь, что сейчас не сможешь на него смотреть. Ты не сможешь спокойно реагировать на его присутствие и здраво оценивать смысл всего, что будет им сказано. Не наделай ошибок, о которых потом будешь жалеть. Он совершил непростительное и должен быть наказан. А ты жалеешь его... Одумайся, малец. Позаботься о себе. Я не хочу, чтобы тебе было плохо... Последнее предложение было сказано слегка стыдливо. И это так по-человечески, так непривычно, что он держался из последних сил, чтобы не сорваться и не забрать все слова обратно, показушно отвернув голову, сказав, что ему всё равно. Он не должен этого делать. Пускай парень почувствует себя хоть немного нужным. Зализать его раны будет непросто, но кто, как не он, сейчас может вправить ему мозги и направить на путь истинный. — Чёрт, как у вас людей всё сложно! Жалуется Лис, резко отворачивая голову, кладя её на собственные лапы и прикрывая глаза. Всё, недавно им сказанное, повергло в шок блондинистого юношу. Он стоял, как вкопанный, и не мог поверить собственным ушам. Возможно, он бы даже улыбнулся, если бы, конечно, мог натянуть улыбку, но, к сожалению, это было ему неподвластно. И пусть даже так, но сердце пропускает внушительный удар, а чистые глаза с надеждой пялятся на Лиса, который всё пребывает в состоянии неловкости. Не комфортны ему такие ситуации, и ничего с этим не поделать. — Пожалуй, ты прав... Всё и правда слишком сложно. Всё сложно до тех пор, пока не станет проще. А проще станет, только если полностью разобраться или полностью позабыть. Сейчас... Он не в состоянии разбираться. Не в состоянии думать и здраво смотреть на вещи. Сейчас... Он маленький обиженный мальчик, утерявший смысл своей жизни, смысл своей мечты, смысл всех этих миссий и тренировок. Действительно... А смысл? Смысл всего этого, если всё это будет без него? — Мальчишка, не кори себя. Ты ни в чём не виноват. — Не могу... — Можешь. А теперь тебе пора возвращаться. Хорошо поешь и выспись. Не гробь себя. Помни, моя жизнь зависит от тебя. Девятихвостый переживал по-своему. Сейчас его джинчурики придёт в себя, и он будет наблюдать за ним со стороны. Снова затаится в сознании, снова будет появляться только в крайних случаях, снова оставит блондина одного. Но он же знает, что этот юноша очень сильный. В голове не укладывается, что он может покончить со всей своей смелостью, со всеми целями, мечтами — всё из-за какого-то мудака. — Хорошо. Парень сглатывает скопившуюся в полости рта слюну и чуть ли не давится, ощущая её комком в своей глотке. — Спасибо тебе... Сипло тянет блондин, хоть и понимает, что благодарить этого Лиса особо не за что. Он никогда не сможет дать ему той поддержки, в которой он нуждается, но Наруто всегда примет любую, вне зависимости, поможет она ему или нет. Парень прикрывает глаза и вдыхает побольше воздуха, концентрируя своё внимание на подсознании. Уже скоро его тело стало ощущаться куда более явно. Оно потяжелело и отзывалось неприятной усталостью. Блондин уже пришел в сознание, но для того, чтобы открыть глаза, понадобилось куда больше времени. Тяжёлые веки приподнялись синхронно со звуком жалкого скуления. Тепло и холод одновременно овладевали телом. Первое, что увидел парень, когда приоткрыл глаза, была дверь его квартиры с внутренней стороны. — «Я всё-таки дома...» Сам он лежал на холодном деревянном полу, который и охлаждал его горящее тело. Ему было тяжело, но всё-таки он набрался сил и встал на ноги. Его целью было дойти до кровати, с чем он успешно справился. Всё же Лис хорошо его подлечил. На теле больше не оставалось ни одного пятна или укуса, ранее оставленного его учителем. И казалось бы, он должен был чувствовать себя куда лучше, но почему-то даже этот факт наводил на грусть и тоску. Тело парня завалилось на кровать, а его руки нашли своё успокоение на собственной груди. Он всё думал о том, что сейчас происходит с сенсеем. Что он чувствует? Чего хочет? Чем он сейчас занимается, зная, что совершил непростительную ошибку? Так много вопросов, и от каждого щемит сердце. Он ведь не должен о нём думать... Это неправильно. Это чертовски неправильно, но его блядские образы возникают в голове снова и снова. — «Почему это происходит?!» И снова наворачиваются слёзы. Он сто раз успел пожалеть, что не дал тогда точного ответа на надежды Какаши. Как же он хотел его увидеть... Хотел настолько, что если бы увидел, то непременно бы не смог этого выдержать. Противоречиво, но честно. Впервые он честен с самим собой за последнее время. — «Не хочу есть. И заснуть, видимо, не смогу. Что сказать Цунаде, если вызовет на миссию? Что делать... Если на миссию с Какаши?» Ему правда не понять, как стоит поступить? Ему до боли в сердце хочется узнать, придёт ли Какаши завтра. Ведь он обещал, что не будет появляться всего день. А что дальше? Что следует сделать Наруто, если вдруг тот заявится к нему под дверь? Что сказать? Впустить, выслушать, простить? Что следует сделать, чтобы потом не пожалеть? Вы там, где вы есть, и тот, кто вы есть, благодаря себе, благодаря принятым вами решениям и сделанным выборам. Так где же он ранее допустил ошибку? В чём здесь его вина? Возможно, он ещё придёт к этому. Осознает, но позже. Тому, кем овладевает отчаяние, лучше повременить с принятием любых решений. И обо всём остальном он подумает позже... Позже. Когда по его щекам прекратят стекать слёзы, когда ресницы перестанут дрожать, когда навязчивые воспоминания прекратят свой поток в светлой голове, когда он сможет контролировать себя физически и ментально. — «Не сейчас... Пожалуйста. Не сейчас!» Есть такие люди, которые не могут принять решение в силу разных обстоятельств: он просто неуверенный в себе человек, он ждёт, что кто-то примет решение за него, он бесконечно пытается взвесить все за и против, он, в принципе, ждет момента, когда решение уже не надо будет принимать. Именно таковым, с недавнего времени, стал Узумаки.***
Сегодня вечером один джонин не вернётся домой. Пока ночная мгла постепенно расстилается по полупустым улицам, он сидит в самом малоизвестном баре на окраине деревни. Не особо шумное местечко. Здесь мало посетителей и небольшой выбор еды и напитков. А ему сейчас так не хватает просто вкусной рыбы в соусе, но желудок тоже против этой идеи, как и его возможности. Здесь он точно лишён всех возможностей встретиться с блондином, а нарушать обещание он однозначно не собирался. Не посмеет заявиться и взглянуть ему в глаза. В глаза, которые смотрели на него с надеждой, отчаянием, непониманием, страхом, безысходностью. Любимые голубые глазки... — «Какой же я уёбок.» Кулаки нервно сжимаются, но он держит все свои нервы в узде, не желая напугать остальных посетителей и нарушить эту идиллию отчуждения и забытья, витающую в воздухе. В голову невольно полезли мысли об отце. Он вспомнил тот день, когда обнаружил его мёртвым, лежащим на полу у его ног в позе эмбриона. Он не шевелился, не дышал, не двигался и не подавал никаких признаков жизни. Только кровь растекалась по деревянному полу, питая его своим железом и насыщенным алым цветом. Страшное зрелище... В особенности для маленького ребёнка, пусть даже и гения, пусть даже и талантливого, пусть даже и очень умного и рассудительного, никого иного, как Какаши Хатаке, но... Это было просто ужасно. Он долго плакал, пока этого никто не видел, он долго не мог уснуть и винил себя, он ненавидел этот мир и людей, которые в нём жили. Его детство навсегда будет прямой ассоциацией со словами: боль, утрата, смерть, ничтожность. Он не выпил за сегодня ни грамма, но голова всё равно кружилась. В момент образ отца в его голове внезапно переменился на очень похожий. Та же самая картина, та же самая комната, тот же самый пол и та же самая кровь, устелившая собой всё, густая, тёмно-алая. Только вот всё это уже происходило не с отцом. Он отчётливо видит себя, видит свои мучения со стороны. Он истекает кровью, но не умирает. Его пальцы дёргаются в конвульсиях и тянутся к свету, со стороны которого эхом доносится: «Сдохни, животное!»... И этот голос такой знакомый, такой... Родной. Зрачки сужаются, хочется закрыть уши и никогда больше не слышать ничего подобного из уст самого доброго, самого любимого человека. Лучше он и правда сдохнет. — «Как вариант...» За весь день он ничего не съел, только много и очень много пил. Обычная холодная вода. После той ночи он строго настрого решил, что не возьмёт в рот ни капли алкоголя. Больше никогда в жизни... Ни за что. — Как же я жалок. Ни умереть не могу, ни жить нормально, как все люди. Убожество... Большой и указательный палец прильнул к глазам, потирая их и массируя через веки. — Я должен поговорить с ним. Даже если он не захочет меня видеть. Я приду завтра... Какаши поставил себе точную установку, и теперь он дождётся утра, прежде чем попытать удачу и раскаяться перед возлюбленным. Не имеет он права думать о нём в таком ключе... Не имеет, но снова окунается с головой в воспоминания, думая об этих утонченных руках. Его мысли направлены на Наруто и на ненависть, что было взаимосвязано. Чем больше он думает о мальчишке, тем больше ненавидит себя, ведь все мысли сводились к одному. Он дождётся завтра, прежде чем упасть на колени и преклониться, не смея взглянуть в голубые глаза. Даже если его выгонят, отвергнут, выскажут своё отвращение, но он готов принять всё это. Он же взрослый мужчина, чёрт побери, а ведёт себя словно ребёнок. Так не пора ли начать принимать достойные решения и брать ответственность за свои поступки? Самое время быть честным, быть смелым и понимающим... — «Дождись завтра, а после... Умоляю, выслушай меня.»***
Хотелось бы сказать, что новый день подступил незаметно для обоих, но, к сожалению, никто из них так и не смог нормально выспаться. Сколько бы Наруто не пытался погрузиться в мир Морфея, единственное, что у него получалось, так это неподвижно лежать с закрытыми глазами, создавая иллюзию успокоения, что было далеко не так. Он много раз ходил на кухню, действительно считая, что у него появится аппетит, но он так и не притронулся ни к одной пачке своего любимого заварного рамена. Только вода освежала его тело, а ещё принятый душ, который он хотел принять снова, стоило только на секунду вспомнить себя в тех позах, которые не хотели выходить из головы ни каким образом. Он нуждался во влаге. Она омывала его снаружи и изнутри. Под утро он почти что задремал, но тут же проснулся со слезами на глазах, долго и часто пытаясь отдышаться после не очень приятного сна, который был, скорее, очень грустным и душещипательным, нежели отвратительным и ужасным. Он видел своими глазами себя со стороны. Те самые качели и его друзья... Его окружали знакомые лица, лица, которые выражали ярость и отвращение. Каждый смотрел на него с презрением. Сакура... Была ближе всех. Она держала в руках кунай, приставив его к горлу маленького мальчика. На лице её была довольная лукавая улыбка. А из уст то и дело вырывалось: «Ничтожная тварь». Позади раздался голос ни кого иного, как его сокомандника Саске: «Постыдился бы, грязная шлюха», — а на ветке дерева сидел Шикамару, сморщив нос и показушно отвернув голову. Каждый, кто находился там, кинул в сторону маленького Наруто хотя бы одно оскорбление или недоброе пожелание, каждый буквально запустил стрелу в сердце ребёнка, который всё ещё неподвижно сидел на той качеле. Им овладел страх, он видел, как над ним сгущалась тёмная энергия, и это была не чакра девятихвостого, нет, это было нечто куда страшнее. В момент голубые глаза того дитя цепляются за пепельную макушку, далёкую от этой толпы. Все голоса на фоне этого мужчины затихают, и он отчётливо видит, как шевелятся его губы под маской, как те выговаривают: «Чудовище...». После этого он проснулся, обливаясь холодным потом и дрожа, как трусливая овечка. Самым лучшим выходом стало оставить все попытки заснуть, ведь всё равно всё это было бесполезно и только больше тревожило и высвобождало поток мыслей. Ему стоило отвлечься, что он и сделал, решая заварить себе кружку зелёного чая, когда на часах было уже около семи часов утра. Стоило ему поставить чайник, как в дверь постучали. Этот стук был словно предвестником беды. Бил по ушам и заставлял ноги подкоситься. На фоне зазвучал звук начала кипячения чайника, а стук на несколько секунд прекратился. Это было вовсе не что-то настойчивое. Тот, кто стоял за дверью, довольно робко и негромко постукивая по деревянной поверхности, был сейчас абсолютно очевиден. — «Неужели он пришел?» Сейчас основной задачей было успокоиться. Взять себя в руки и не сдавать, чтобы не случилось... А случиться может что угодно. — «Мысли здраво, Наруто. По-хорошему ты и вовсе должен был возненавидеть его и не оставлять надежд даже на разговор.» Глубоко вдохнув и позабыв о почти вскипевшем чайнике, он отчаянно пошёл на звук к входной двери своей скромной квартирки. Шаги раздавались медленные, и, когда их было возможно расслышать по ту сторону двери, стук затих. Видимо, тот, кто за ней стоял, прислушивался к шагам, что раздавались в квартире. А кто это был, несомненно, было очевидно... Какаши Хатаке. В отличие от Наруто, он действительно не сомкнул глаз ни на секунду, просидел в том круглосуточном убогом баре до самого утра, чем смутил абсолютно всех работников и посетителей, кому было любопытно и не всё равно. В основном, это были люди, которые так же, как и он, не выпивали. Что он только делал в том потерянном месте? Не имеет значения. Он наконец обрёл возможность провести переговоры с Наруто и не хочет упускать этот шанс. Он сдержал обещание, а теперь наивно и отчаянно будет пытать удачу и молиться всем богам, не стыдясь своей слабости, но убиваться от своей ничтожности. Он слышит шаги, замолкает, вслушивается, как они всё громче и громче раздаются по пути к входной двери. Он надеется на лучшее. Что сейчас произойдет? Услышит ли он его голос, или ему позволят увидеть его самого? Откроется ли эта чёртова дверь, или всё-таки она так и останется препятствием на их пути. Он так давно не смотрел в голубые глаза, но он никого в этом не винит, кроме своей животной убогой натуры. — «Пожалуйста, возьмись за эту ручку. Нажми на неё. Открой дверь... Дай мне шанс.» А нужен ли ему этот шанс настолько, насколько он его хочет? Молится о прощении, надеется на понимание, а к чему это приведёт, и малейшего понятия не имеет. Даже если всё будет как прежде, он никогда не сможет затушить огонь пылающего сердца, которое так отчаянно и безрассудно любило, действительно искренне любило эти золотистые волосы, аквамариновые глаза и самую красивую и чистую улыбку. Всё так. Это никогда не закончится и, казалось бы, намного лучше и проще будет отпустить, попытаться забыть, отказаться, не иметь ничего, но зато не питать ложных надежд и боли из-за того, что не можешь иметь большего. Но он так не мог... Эгоист. Жалкий эгоист... Шаги утихли совсем поблизости: вот-вот, и за этой дверью, он уверен, чуть ли не в притык стоял его ученик, если, конечно, он всё ещё имеет право так его называть. Молчание душит, чуткий слух шиноби улавливает его бешеное биение сердца и учащённое дыхание. Кровь по его венам текла разгорячённая. Он же тоже сейчас чувствует это напряжение, стоя там, и Какаши уверен, чувствует он это куда более ощутимо, чем он сам, но дверь... Так и не приоткрылась, а любимый голос так и не порадовал его слух своим звучанием. Да и не заслуживает он. Но... — Наруто... Это я. Прости, что пришёл. Прости меня... Но я хочу поговорить. Я же знаю, ты прямо здесь, за дверью, пожалуйста, ты дашь мне шанс? Ты ничего мне не обещал, но я сдержал своё обещание, и весь вчерашний день меня не было в твоей жизни. — «Вы, сенсей, действительно думаете, что попросту Ваше отсутствие заметёт собой все следы Вашего существования в моей жизни? Вы правда считаете, что если я не вижу Вас, то я не думаю о Вас, не переживаю, не чувствую, не вспоминаю, не ощущаю, не схожу с ума из-за Вас?..» — Это не так! Слегка нервно проговаривал блондин на повышенных тонах, чуть ли не вплотную прислоняясь к двери, но так и не решаясь её открыть, мечась между здравым смыслом и чувствами. — Даже если Вы навсегда уйдёте, даже если умрёте... Вы всегда будете... Будете частью моей жизни. Очень важной частью! Но... Какаши будоражит каждое сказанное слово по ту сторону двери, каждый звук и вздох, вылетающий из любимых уст. Голос... Надрывной, отрывистый, но не отстранённый, всё тот же ангельский высокий баритон. Руки льнут к деревянной поверхности и сжимаются в кулаки. Глубокий вдох, он прикрывает глаза и осмеливается сказать... — Я понимаю... — Но! Перебивает голос блондина, от которого по позвоночнику пробегает табун мурашек. Голова болит и без того, но этот громкий голос он готов слушать до тех пор, пока из ушей не польётся кровь. О нет, он не мазохист, просто любит его... Очень сильно. — Я не открою Вам, простите. Мне кажется... Кажется, что всё это неправильно. Кажется, что... Я могу натворить много ошибок. Кажется, я абсолютно точно не понимаю, что чувствую и что мне делать... Сенсей... Стискивая зубы и убирая трясущуюся руку от ручки двери, чтобы не поддаться соблазну, он глубже вдыхает и отвергает свои порывы, чтобы не выглядеть в глазах человека, что стоял за дверью, ещё более жалким. — Я всё понимаю, Наруто... Я жалок, раз притащился сюда, на что-то надеясь. И ещё более жалок я буду, если снова и снова буду неумолимо молиться о твоём прощение. — Нет. Нет, нет, нет! Вы не... Не говорите так о себе! Зачем Вам моё прощение? Зачем я Вам нужен? Наруто понимает, что ему будет комфортнее присесть, и он усаживается на пол, прислонившись спинкой к деревянной поверхности двери, поджимает колени и обхватывает их руками. Он глубоко дышит, пока его сердце быстро бьётся в один темп с сердцем пепельноволосого. Страшно... Чего они оба так боятся, почему не могут понять ни себя, ни друг друга? — Я думал... Я Вам ненавистен. Зачем Вам кто-то вроде меня, жалкий и ничтожный, с глупыми мечтами. Я должен был понять это раньше. Я сам виноват... Сам виноват... Разве что в том, что он был так мил для Хатаке, любим для его рук, очарователен для его глаз с какой стороны не посмотри. Пока его иссушённые глазницы успешно сдерживают влагу, что было удивлением даже для самого блондина, обладатель чёрных зениц вглядывался в незамысловатые линии на деревянной двери так, будто надеялся разглядеть светловолосого прямиком через неё. Ему больно слышать, что его солнце наговаривало на себя. Так и хотелось крепко прижать к себе и зарыться в светлую макушку, опаляя горячим дыханием кожу головы этого ребёнка. Успокоить и убедить, чтобы больше не смел произносить этих глупостей. — «Мальчик мой...» — Не говори глупостей! Ты совершенно ни при чём. Твои мечты вовсе не глупые, а ты... Самый прекрасный человек, которого мне только могла подарить судьба. Моя вина, что я тогда напился, что я тогда... Заставил тебя испытать это. И это всё не оправдания и это вовсе не мольбы. И всё это вовсе не для того, чтобы надавить на жалось. Он перечисляет каждую свою ошибку, указывая на то, что виновник всего этого ужаса не кто иной, как он сам и только он сам. Его мальчишка там, за дверью, он слышит стук его сердца, здоровенького и большого, очень доброго, раз оно до сих пор не чувствует ненависти, и очень не его... Сердце, которое он оберегал с самого детства, а теперь нанёс самый сокрушительный удар по нему... — Я не имею права на прощение, ведь так? А должен ли Наруто согласиться с этим утверждением? Он абсолютно точно понимает, что простить подобное нельзя, но, тем не менее, на его мозг со всех сторон давят противоречия. — «И всё-таки... Может, это и правда всё алкоголь? Может быть, он и правда искренне раскаивается? Может быть, он и правда не хотел всего этого? Кем я буду, если не прощу единственного человека, которого, несмотря ни на что, хочется прощать, чтобы тот не натворил... Что же... Со мной происходит?!» — Я не знаю... Мне нужно время. Нужно время прежде, чем я смогу разобраться во всём этом. Пожалуйста, дайте мне это время. Хатаке понимает, о чём говорит блондин. И с этим же пониманием он согласится на любые условия, лишь бы в конце концов снова стать пленником голубого смертельного для него омута, омута, в котором он, как дурак, снова и снова готов отдаваться предвкушению смерти... — Я буду ждать сколько угодно, но скажи... Как долго ты... Он хотел закончить, но в его голову пришло осознание того, что он не имеет права допытываться, однако же что делать, если он уже ляпнул? — Два года. Неожиданно доноситься до слуха старшего, приглушённо, тихо, но отчётливо. — Пожалуйста, два года... Снова повторяется парень в том же темпе, но чуть увереннее. Они не видят друг друга, но, как это бывает после долгих лет вместе, всё чувствуют. Наруто не нужно быть медиумом, чтобы понять, что на лице пепельноволосого удивление, а Какаши не нужно быть магом, чтобы ощутить, как напряжён светловолосый и как сильно сдерживается, чтобы спокойно вести разговор. Его, безусловно, удивил данный срок, но другого выхода нет. Хотел он было попросить в последний раз за эти два года взглянуть на него так близко, как он мог смотреть раньше, да язык не поворачивается просить о такой наглости. — Хорошо. Два года... Ты не увидишь меня, не услышишь меня, ничего не узнаешь обо мне два года. Я попрошу Цунаде отстранить меня от заданий с тобой и нашей командой. Я не нарушу обещания... — «Ни за что...» Наруто спокойно выдыхает и понимает: это правильное решение. Это действительно то, что он должен был сделать. Никак иначе. Слишком много времени понадобится, чтобы сделать осознанный выбор, который будет наилучшим выходом для обоих, который не станет ошибкой, который не причинит никому боли. Ему предстоит долгий процесс копания в себе. Другие люди будто и перестали для него существовать. Он уже и забыл об этом придурке Саске, противном, заносчивом и высокомерном. Он позабыл, как раньше пытался добиться внимание сокомандницы Сакуры. В самом деле она была не лучшей девушкой, которую мог выбрать светловолосый, он давно понял это и даже вспоминать не хотел о прошлом, в котором был якобы влюблен в неё. Сейчас он понимает, какой же это бред... Он никогда, никогда не любил её и не любил никого так сильно, как... — Спасибо Вам... Как... Ох, нет. Это не та любовь... Правда ведь? Он искренне любил учителя, но это... Это. Не. Та. Любовь. — «Но я не уверен! Как такое возможно? Это бред!» Да, его сердце определённо бьётся чаще от любых, даже незначительных, взаимодействий с этим мужчиной. Да, его сны и бессонницы были часто связаны именно с его образами. Да, он любил его большие холодные ладони, любил вкладывать в них свои и щедро делиться теплом. Да, он любил эти глаза, любил копаться через них в его душе. Да, он любил его тело, таскал его одежду, удивляясь, какая она большая. Да, он любил его запах, часто невзначай подбираясь ближе, чтобы в очередной раз вдохнуть его. Да, он любил его голос, голос, который был единственным, так красиво отзывающимся в его голове, внушающим и слегка хриплым баритоном. Да, он любил его лицо, пусть даже одна его половина была закрыта, пусть даже сейчас он не может уверенно сказать, что помнит хоть немного его черт, но оно было достаточно прекрасным, чтобы его любить, и он уверен. Он любил... Он. Любил. — Не благодари меня. По-хорошему, ты должен меня презирать. Молвит Хатаке, отвлекая блондина от его пугающих мыслей. Какаши отходит от двери на пару шагов и Наруто, как ни странно, это понимает. Он встаёт на ноги, поворачивается к двери лицом и вопреки подходит ближе, вплотную прислоняясь к ней. — «Знали бы Вы, как противоречиво это чувство, которое вовсе не назовёшь презрением! Которое хочется назвать тем самым знакомым каждому чувством, но мне правда страшно.» Думает про себя голубоглазый, сглатывая слюну и выдыхая неспокойным вздохом. — Наруто... До слуха светловолосого доносится собственное имя и вызывает интерес и предвкушающую надежду на нечто. Как будто его сердце почувствовало, что сейчас должно было произойти что-то очень важное, как будто ощущение непосредственности этого момента зашкаливало и било по мозгам, и всё же... — «Нет, я не имею права это говорить. Я не должен обременять его своими чувствами! Он не заслужил этого. Кто-то вроде меня не будет стоять с ним. Он только больше отстранится и, возможно, и шанса мне не даст.» Таково было решение, принятое с должной серьёзностью. — Тебе не обязательно прощать меня сегодня... Ты только прости. Сегодня Какаши пойдёт домой, разбитый и никчёмный. Попытается поужинать, но так и не сможет вкусить ни крошки из того, что будет покоиться в его холодильнике. Он однозначно избавится от до сих пор находящейся на кухне пустой бутылки из-под саке, которую будет проклинать, а возможно, и вовсе разобьёт, не сдерживая порыв гнева. Он ляжет спать... В кровать, на которой предварительно поменяет простыни, наволочки и пододеяльники. На них до сих пор ведь будет стоять запах его мальчика, который он по слабости своей вдохнёт в последний раз и кроме лёгкой пелены наслаждения, которая пройдёт спустя секунду, почувствует лишь прилив куда большего отвращения к себе. После всего этого он обессиленно будет валяться на кровати... На том месте, где в прошлый раз, проснувшись, он ощутил теплоту, означающую, что раннее там лежал Наруто. И единственное, что его будет интересовать: «Как же там его мальчик?»... — Прощай, малыш... И это прощание вовсе не шутка. Он дал обещание, которое не нарушит. Узумаки ломит сердце от собственного решения, но от этого никуда не деться. — «Я люблю тебя...» Присутствие Хатаке постепенно растворилось в воздухе. Узумаки не слышит биения его сердца, не слышит отрывистого дыхания, не чувствует по близости его чакры. — «Ушёл...» — Я буду скучать по Вам... Учитель.