***
Никому не нравится, когда его чувства комкают, словно листок бумаги, весь изрисованный грязными чернилами страха, ревности и недопонимания. Никому не нравится, когда предаёт тот, от кого ждёшь этого меньше всего. Никому не нравится, когда правда оказывается на поверхности, а ты слепо рылся в глубинах всего того мнимого дерьма, даже не подозревая, как на самом деле всё было просто. И мы теряем столько времени на то, что нам так не нравится... Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем. Ни как иначе... И сколько же мыслей было выплеснуто из светлой головы Узумаки прежде, чем он осознал, как глупо он в самом деле себя вёл. Как много не понимал, как много отрицал, как много не видел. Не видит и сейчас, но точно чувствует. И так странно чувствовать жгучее тепло в груди, почти болезненное, но такое необходимое сейчас, будто ностальгическое, желанное к ощущению ещё с давних пор, когда ещё детская улыбка не требовала веских причин, чтобы появиться на румяном лице. Лицо уже давно не румяное, улыбка уже давно не обычное явление, глаза уже не горят пламенем, а душа уже не просит любви. Но если не просит, тогда почему так хочется прижаться к тёплым заботливым рукам этого, по ощущениям, очень знакомого и уютного ему человека? Сквозь пелену забвения ощущать частое биение сильного и крепкого сердца... Знакомая мелодия, как когда-то в детстве. Это ли не старая колыбельная? Тёплая, милая и любая уже не детскому, но всё такому же доброму и безнадёжному сердцу. Так страшно осознавать... Что тебе так нравится быть тем, кем так просто овладеть. И так страшно, когда завладеть хотят те, кого ты даже видеть в глаза не хочешь. Что не так с этим маленьким телом? Сломали... И отнюдь никому он не доверится. Никому. Никому, но... — «Только сейчас, ещё один раз... Прошу». Не пожалеть бы только, что так сильно он хочет жаться к человеку, оказавшемуся рядом, когда это было так необходимо. — «Я снова поведусь на протянутую руку. Простите. Простите меня...»***
Полтора года ссылки Какаши Хатаке окончились успешным выполнением заданной ему миссии. Пусть и с опозданием, но Хокаге не смутил этот факт, учитывая то, с каким настроем приходил к ней Какаши просить это задание. Самое длительное. Тогда она так и не смогла понять, от чего скрывался и бежал её подчинённый, но уверенность в опыте и благоразумии Хатаке успокаивало её, и не зря. Она получает письмо в которой отчётливо сказано:«Миссия выполнена. Готовлюсь возвратиться с отчётом!»
Губы Цунаде в тот момент едва дрогнули в улыбке. Он был ей нужен здесь. И возможно, теперь она узнает причину его побега. Но пока что она остаётся ждать, припоминая весь их последний разговор. Хатаке тоже помнит. Не забыл. Как уходил, практически бежал прочь, молясь, чтобы его пустили на задание, чтобы только не потерять ещё и своей работы. Ведь лучше бы он покинул деревню без веления, чем нарушил обещание. Обстоятельства сложились прекрасно, и спустя столько времени, столько бессонных ночей, кошмаров, слёз и панических атак он выдвигается обратно, точно зная, что не задержится в деревне надолго. У него есть точный срок... Два года. Он не нарушил бы его ни на день. Ещё раз подвести и предать он просто не способен. Нет. Никогда! Но тянуть с этим заданием было уже некуда, особенно когда слухи о его выполнении пошли по деревне дождя и за его пределы. Было бы странно, если бы о переменах узнали бы все, кроме Хокаге, что и дала указание на эту миссию. Ему больше нет смысла оставаться, и он уже прокручивает в голове дальнейшие переговоры с Цунаде-самой, точно зная, что не уйдёт без миссии ещё, как минимум, на полгода. — «Я должен вернуться ночью. Куда меньше вероятность встретиться с Наруто. Быть осторожным. Стоит быть очень осторожным». Голову не покидает один и тот же образ; на протяжении всего этого времени, каждый час, он помнит, вспоминает... Золотистые волосы. Насколько они отрастут, пока его не будет? Голубые глаза. Смогут ли они смотреть на мир с тем же миролюбивым жизнерадостным блеском? Слегка пухлые губы. Сколько понадобится времени, чтобы они снова могли изображать собой самую очаровательную улыбку. Светлые ресницы, брови, маленький, аккуратный носик и несколько еле приметных веснушек на светлой персиковой коже. Насколько же он помешался? Каждый день держать его в голове, каждый день читать молитвы о прощении, которые, как он думал, уходят в никуда. И он благодарен хотя бы за то, что ему было позволено явиться вновь, пусть и спустя удушающий срок. Он перенёс полтора года с трудом и достоинством... Которого, казалось бы, он лишился ещё в ту ночь. Встречал стольких новых людей и неосознанно в каждом искал черты одного единственного мальчишки. Но никто не мог заменить его. Никто даже близко не был похож на то яркое солнце, что снилось ему по ночам и заставляло просыпаться в холодном поту снова, если снились его крики и слёзы. Он думал, что уже никогда не сможет посмотреть в те глаза, которые полнились слезами... Из-за него. Вложить небольшие мальчишеские кисти в свои ладони не сможет, ведь они тряслись... Из-за него. Но надежда не умирала в его сердце. Надежда на прощение. Он не мог молить о большем. — «Чтобы только знать, что ты меня не ненавидишь». Ему путь держать пару дней. Он не хочет спать и не хочет есть. Ему интересно, получится ли хоть одним глазком взглянуть на повзрослевшего юношу. Ему так интересно, насколько мог вырасти его ученик, чему научится, чем начать увлекаться. А может быть, Узумаки вырос настолько, что заметит его присутствие ещё до того, как он хоть подумает нагрянуть к нему? Эти мысли не давали ему всерьёз задуматься о таком риске. Всё потерять спустя столько времени? Ни за что! Ещё полгода он выдержит. Да хоть повторно, снова и снова, если однажды его поступок будет прощён и оправдан. Как бы наивно это не звучало. Раны затягивались и вновь начинали кровоточить. Бесконечные муки в ожиданиях и надеждах, в таких же хрупких, как и его любимый мальчик, которого он, моральный урод, сломал. Пока он думает об этой теме, время будет лететь незаметно. И так всегда, особенно по ночам, по его бессонным ночам. Однако сейчас ему нужно придумать, какой дорогой пойти, чтобы точно не встретить мальчишку. Учесть все риски и обдумать любые возможные опасности. Как же это сложно, а ведь ему просто нужно не столкнуться с одним единственным человеком из тысячей жителей. Может быть, что Наруто и вовсе сейчас не в деревне, а на задании или... Да что угодно. Он ушел почти сразу, как выебал до полумёртвого состояния юное тело и выслушал, как тот, захлёбываясь в слезах и непонимании, прогонал его прочь. Быть может, его жизнь кардинально изменилась за это время. Быть может, Наруто и вовсе забыл его, забыл все обещания, забыл, чтобы жить дальше, а тут он... Со своим грязным прошлым и грешной душой. Скоро ему предстоит всё узнать, и да... — «Я... Дома».***
Когда уже кромешная мгла снизошла до уровня деревни, скрытой в листве, шиноби, чьё имя было известно каждому здешнему жителю, вернулся в обитель своих мучений. Он добежал даже быстрее, чем планировал. И во многих окнах ещё горел тусклый свет ламп, от чего, на его взгляд, наиболее разумным было бы идти по тому пути, где тень будет скрывать его в своих лапах лучше всего; где люди не ходят, и ни одна живая душа его присутствия не заметит. Около нескольких километров от дома своего мучителя и героя всех своих ночных кошмаров был тёмный переулок, где, он как сейчас помнит, когда-то стал свидетелем избиения Наруто. — «Это было так давно. Я убил бы любого, кто прикоснулся бы к нему, если... Сил убить себя мне не хватило, то пусть хотя бы так. Я от всего смогу его защитить. От всего на свете. Даже от себя, впредь!» Глубоко дыша, он всё скорее направляется к назначенному месту. Его ждут. С отчётом. Его здесь ждёт только один человек. Так он думал и даже мысли не допускал, что каждый день Наруто снова и снова ждал его, с надеждой смотрел в окно и оставлял его открытым даже на ночь, донимал Цунаде-саму и не давал покоя никому, если это касалось его. — «Он, наверное... Нашёл себе девчонку. Может, даже вовсе Сакура обратила на него своё внимание. Точно ведь подрос. Вдруг уже ростом с меня? Может быть, он счастлив и живёт, не помня прошлого? Он же такое солнышко... Солнышко. Моё солнышко». Ему нельзя было снова об этом думать, чтобы сердце не подводило его резким сжатием и болью. Он должен помнить о своей цели и, несмотря ни на что, двигаться к ней, вот только... — «Чёрт возьми, я чувствую. Это же... Это его чакра! Наруто. Нет... Нет, нет, нет! Я не должен был. За что?!» В какой-то момент он заметил, как обмяк под гнётом нежилого встречного порыва ветра, что, помимо обжигающего холода, донёс собой не только давно забытую, по ощущениям, чакру Узумаки, но и его истошный... душераздирающий крик. Крик, что пробрал Хатаке от головы до пят и заставил затрястись зрачки в его чёрных зеницах. Он дрогнул, приостановившись на крыше одного из домов, чтобы убедиться, что... — Мне не послышалось? Но из далека доносятся повторные вопли, и теперь уже Какаши не может себе позволить списать это на глюк. Помимо крика, острый слух распознаёт слова этого голоса. Слегка изменившегося голоса, но всё такого же высокого и приятного, только, отнюдь, панического и отчаянного. — «Противно? Не надо? Остановись? П-пожалуйста... Саске?!» Последний слово стало спусковым крючком и ключом к осознанию. Саске... Его глаза тут же распахнулись, а смысл сказанного начал доходить, и все мысли воображали не самые лучшие исходы этой ситуации и того, что там происходило. Понятно одно: это Наруто, и ему нужна помощь. Не понятно другое... — «Насколько же силён стал этот Учиха, если я не заметил и толики его присутствия?» У Какаши не оставалось времени на размышления. Как бы сильно он не мог сомневаться, он знает точно, Наруто бы не стал просить помощи, не будь ситуация столь отчаянной. А если в этом деле замешан Саске, он не посмотрит, что тот его ученик, и перережет ему глотку, чего бы ему это не стоило. То, что он под гнётом мыслей не уловил следов его чакры ничего не значит. Уже сейчас, торопясь и приближаясь, он чувствует. И даже эту ауру. Тот точно использовал что-то на мальчишке. Нет сомнений. Гендзюцу? Насколько же сильное, чтобы Наруто не смог противостоять? Это всё так туманно, глупо, необдуманно. Он даже не успевает усомниться, вспомнить про своё обещание, осознать, что если встретиться с этим мальчиком, то больше никогда не сможет дать ни одного обещания, ведь он уже нарушил столько своих клятв. Ему попросту стыдно будет смотреть ему в глаза. И страшно. И самое главное, что в голубых глазах Узумаки он будет самым жалким ничтожеством, но, если это всё цена за жизнь и благополучие Наруто, он заплатит её, не задумываясь, и много раз он себе это говорил. Его час настал. Его расплата, его кара, его конец. Возможно, после этого он навсегда уйдёт из деревни; возможно, закончит свою книгу на этой главе, обрывая свою жизнь, не дойдя даже и до середины. Ему лишь бы только знать, что с золотистой макушки не упадёт ни один волосок, что голубые глаза будут вечно отблёскивать на солнце счастьем, и никто не сделает с ним ничего, что ему не понравится. Он готов совершить ошибку ради благополучия того, кому он отдал своё сердце. Он отдаст ему всё... Отдаст свою жизнь и пойдёт на смерть, если тот так захочет. Просто по прихоти, просто потому, что безумно влюблён... Влюблён, но не в этот крик, который он слышит уже чуть ли не в нескольких метрах, и эти метры — высота крыши некого заброшенного здания, к стене которого было прижато недееспособное тело юного Узумаки. Он видит... Видит руки Учихи, что покоилось на талии, которая не предназначена ему уж точно! Видит, как они перемещались по истощённому телу, что не могло оказать сопротивления. Они мучали его, заставляя этот прекрасный голос срываться то на истошный крик, то на хриплый шёпот. Он жалеет, что может видеть, ведь он не имеет сил на это смотреть. Как взгляд этого наглого урода смел безнаказанно гулять по этому восхитительному телу! Явно без его согласия... — «Блядский... Выродок, да я прикончу тебя!» Какаши тоже не дурак, своё присутствие скрывал, потому его появление было таким же неожиданным, как и слегка запоздалая реакция Учихи. Эта мразь так сильно увлеклась, что ничего вокруг не замечала, вслушиваясь в его голос и не стыдясь лапая юношу, пока тот умолял остановиться. И кто знает, что было бы, если бы Какаши не объявился? Если бы только он пошел другой дорогой, вернулся позже, раньше, что угодно, он мог не застать или застать, когда было бы слишком поздно, и тогда он бы никогда себя не простил. Никому не позволит трогать его. Прикасаться к его бархатной коже, оставлять поцелуи на этих пухлых губах кораллового оттенка, наслаждаться его плотью... Как бы нагло это не звучало, ему больно это видеть. Он в ярости. Настолько, что просто рвать и метать ему было бы недостаточно. Какой к чёрту он после этого учитель для этого паршивца?! Лучше умрёт, чем снова назовёт его своим учеником. — «Дьявольское отродье...» Стискивая зубы и вбирая все силы, что у него были, он, не думая, не размышляя, хватает Учиху за копну его черных смолистых волос, сжимая до той силы, какую мало применял даже по отношению к врагам. Ему можно. Сейчас он позволил бы себе многое. Его рука вместе с захваченными в плен патлами выродка учиховского клана отклонятся назад резким рывком, оттягивая того до той степени, что тот, не ожидая ничего подобного, свалился с ног. Но это было лишь на долю секунды, пока он пытался осознать, что только что произошло, и, судя по его яростному, животному выражению лица, ему точно это не понравилось. Какаши не с руки разглядывать, как тот хрипло стонал и скулил от неожиданности и боли. С силой замахиваясь, он не пожалел смазливого лица так же, как его дыхание на жалело несчастной шеи невинного мальчика, его мальчика, пусть даже его он никогда и не был. Он же блядский эгоист, сейчас позволит себе слабость и выплеснет всю силу и ярость, оставляя губу этого потенциального насильника разбитой вдребезги и заставляя внимать его вкус собственной сочившейся крови и сукровицы. Кто ещё из них большее ничтожество? Учиха отступает чуть назад, но всё ещё не валится с ног, удерживаясь и опираясь о дерево позади него. Тот попытался что-то рявкнуть, но слушать этого щенка он был не намерен. У него были дела и поважнее, чем взбешённый выблядок с шаринганом. Краем глаза мужчина стал замечать, как тело, ранее безжалостно прижатое к холодной поверхности бетонной стены, стало постепенно спускаться всё ниже к земле. Как бы ни так, он клянётся всеми богами, что очень хотел убить этого подонка, но куда больше его интересовал мальчик, над которым ещё недавно измывался этот мудак. Интересовали его глазки, что по всей видимости заплыли некой пеленой, его коленки, что подрагивают и не дают ему возможность устоять на ногах, его вовсе ослабшие руки и измученная шея, за которую, Какаши уверен, смел держаться этот Учиха. Интересовало всё, что касалось его, и пока он будет дышать, он сможет оставаться в себе и сдержаться, чтобы не навредить Саске, каким бы то ни было образом. Мгновенным резким движением, будто на автомате, он метнулся к Узумаки, подхватывая его на руки сразу же, словно принцессу, что спасал из лап дракона. Этот дракон, и правда, был готов сожрать его лисёнка, и огонь в глазах Хатаке ясно давал понять, как сильно тот ненавидел то, что сейчас происходило. Он с долей отчаяния смотрел на Наруто, так переживая, словно он умирал на его руках, хотя просто был в отключке. Не переживать за него было невозможно, и он уже было хотел позвать его, попытаться как-то достучаться, он не мог оторвать взгляда и не мог позволить своим рукам трястись, а они очень хотели и очень сильно чесались, чтобы избить до полусмерти назойливого парня, покусившегося на любовь всей его жизни. Но это тело, нуждающееся в помощи, его останавливало. Он хотел было уже всё бросить и отнести Наруто домой, после чего разобраться с этим ублюдком, но тот, видимо, оклемавшись, почувствовал себя очень смелым и очень зря. — Вы?! Громко доносится из уст Учихи, что озлобленно скалился и сжимал кулаки, еле сдерживая порыв разнести тут всё к чертям. Он даже не подозревал, насколько сейчас зол его учитель. А он зол настолько, насколько было возможно, когда испытываешь жгучую боль и вину перед любимым человеком. И всё из-за какого-то кретина, который высокомерно предположил, что ему всё позволено. — Выблядок клана Учиха... Тихим тенором судорожно произносил Хатаке, отчётливо цедя сквозь зубы с упрёком и ненавистью. Взгляд Хатаке несёт собой неудержимую убийственную ауру. Всё его тело слегка потряхивает. Настолько сильно тому было противно произносить его фамилию. Даже тошно, как представит, что этот урод мог бы сделать с Наруто. — Что ты хотел с ним сделать?! Какаши знал, точно знал, но от чего-то хотел услышать это из его уст, хотел его признания. Хотя может быть, Саске хоть на долю секунды станет стыдно за своё поведение, чтобы попытаться выдумать оправдание, хотя бы немного похожее на реальность. Ему неважно... Он не слепой и не дурак, а если и ошибся, что именно тот планировал, то сути дела не меняет, если это было против воли Наруто. — Отвечай! Срывается на крик мужчина, прибывающий в бешенстве от наглости этого... По сути, ещё ребёнка! Его глубокое частое дыхание и быстрое биение сердца не скрыты от красных глаз Саске, но тот был не настолько глуп, чтобы применить хоть одну свою технику на ком-то вроде Какаши. Видимо, его глупость доходила лишь до того уровня, чтобы высмеять эту искреннюю ярость ухмылкой на своём смазливом, отвратительном лице. Но джонин даже глаз не поднимает на это убожество, вглядываясь в черты бедного юноши, покоившегося на его руках так неподвижно... Он смотрит на мальчика, который ему не достанется. Но это не значит, что он позволит, чтобы он достался кому-то вроде Учихи. — «Я это так не оставлю...» Усмехаясь, думал про себя Учиха, прикладывая руку к своему лбу и зачёсывающим движением назад поправляя волосы. Он, приподнимая голову, наконец без страха и сомнений соизволил взглянуть в глаза своего излюбленного сенсея, которого ненавидел больше жизни. Любого, кто ему мешает... Он никого не простит. Он каждому припомнит. Разорвёт. Уничтожит. Даже если его губы измазаны кровью, которая алыми пятнами срывалась на землю. — Трахнуть я его хотел! Изощрённо распинаясь, молвил Саске, отшатываясь чуть назад и заливаясь неестественным, надрывным смехом. А что ожидал этот жалкий учитель? Он действительно думает, что ему не всё равно. — Неистово, чёрт возьми, хотел выебать его, пока Вы опять всё не испортили! Иронично проговаривал брюнет, поднимая на того насмешливый и презирающий взгляд. Как только это отребье может владеть шаринганом его клана? Убожество... Какаши же невыносимо это слышать. Ему действительно это не послышалось, и Учиха самым точным образом дал понять свои грязные намерения. Даже слушать противно... Гадко. Мелкая самовлюблённая тварь, которая считает, что ему всё дозволено. Скрепя зубами, Какаши крепче прижимает к себе мальчишку, который за время его отсутствия немного потяжелел. Но он даже внимания сначала не обратил на это — всё-таки умиляться не было ни времени, ни сил. — Слышь... Ты бы хоть постыдился, урод. Думаешь, если я твой учитель, тебе это с рук сойдёт?! Задыхаясь болью и яростью в примеси с холодным воздухом, отчеканил Какаши неистово, чётко, возмущённо. — Ты жив только потому, что в моих руках этот мальчик... — Правда?! Наигранно удивлённо спросил Саске, подходя ближе на пару шагов, как бы невзначай не отрывая взгляда от столь убогого зрелища. Ученик и учитель. — Знаете, что я вижу перед собой? Педофила и малолетнюю шлюху! Отвечайте, Вы же с ним уже позабавились? О да-а, наверняка. Так чем же я хуже, м? Сенсей? Ему так льстило издеваться. Он толком не воспринимал Какаши, как взрослого человека. Уж слишком неуважительным был этот парень, что плевал всегда на все правила приличия. Но ладно бы раньше до этого никому никогда и дела не было, ведь бороться с этим сучёнышем было бесполезно, но сейчас это переходило все границы. Что он слышит? Что сейчас услышал Какаши? Его зрачки дрогнули в моментальной панике из-за одного только напоминания о том, что... — «Он прав. А он же... Чертовски прав. Нет, он не может знать. Если спрашивает, значит, просто предполагает. Мерзкая скотина, как ты можешь сравнивать меня с собой?! Я был не в себе. Я люблю его. А ты не лучше грязи с моих сапог». — Закрой свою пасть, дерьма кусок! Как ты смеешь только думать о таком?! Называть так меня и, тем более, Наруто. Что в твоей блядской голове? Что же могло быть в голове этого выродка? Мозг, который он лично ему из черепной коробки потом извлечёт? Он уверен, без сомнений, что тот ему не нужен, раз правильно пользоваться им не умеет. — А что такое? Правда глаза режет? Не знаю, где Вы шлялись полтора года, но я не слепой.. кто угодно может этого не видеть, но я — не все. Вы же были моим учителем — знаете, на что я способен. Самодовольно твердил Учиха, всё ещё смотря на тело, что не смог получить, и уверяя себя на сто процентов. Он получит... Не сейчас, так позже. Ему не стыдно проиграть бой ради победы в войне. Он не отдаст мальчишку этому никчёмному старикану. Только не ему и только не его. — Я больше никогда не осмелюсь назвать тебя учеником. Всё, что ты можешь, это красиво выпендриваться. Ты ничего не можешь знать. — Не делайте из меня слепого! Этот мелкий паршивец чуть ли не каждый день по истечению года донимает Цунаде-саму. «Где же Какаши-сенсей?!» «Есть ли новости о Какаши-сенсее?!» Он изменился после Вашего ухода. Он не подпускал нас к себе. Он даже от миссий отказывался первое время... Что Вы с ним сделали, что он, словно покорная собака, дожидался Вас?! Учиха, вскоре и сам не выдерживая, начинал срываться на крик. Ему не понять... Чем он хуже?! Как так получилось, что он впервые не может получить желаемого? Почему этот мальчишка выбрал его?! — Почему Вы?.. Тихо повторял он, истерично усмехаясь, словно сходя с ума от этой несправедливости. А Какаши не верит своим ушам... То есть все слова Саске, сказанные сейчас, правда? Это не галлюцинации, и это не насмешка? Это не шутка судьбы и не враньё? Это правда? — «Он правда не забыл обо мне? Он так сильно меня ждал? Переживал ли? Может, я просто принимаю желаемое за действительное? Это очень странно, ведь после того, что я сделал, я думал, что Наруто больше никогда не захочет меня видеть. Но если это всё правда, то почему?! Почему он всё это делал? Как он мог думать обо мне без отвращения? Он простил? Есть ли хоть доля шанса, что он простил мне мой проступок? Моё солнышко... Ты удивительный. Пожалуйста, я так хочу верить словам этого ублюдка. Только сейчас, умоляю, солнышко... Позволь спасти тебя и на коленях молить прощения». Он не передаст словами, как сильно его тронула эта информация. Губы, скрытые под чёрной тканью дрогнули, а глаза приобрели неестественный блеск. Теперь уже он мало что понимал, он просто хотел помочь своему мальчику. Своему излюбленному ученику, которого так долго не видел. Почему они вынуждены встретиться при таких обстоятельствах? Почему этот Учиха всегда всё портит? Мотнув головой и отогнав все мысли, он вновь устремил взгляд на Саске, что морщил нос, по-видимому, от отвращения и ненависти, но Какаши так плевать... — Слушай меня внимательно... Чуть ли не прошипел Хатаке, отворачиваясь малость в бок, чтобы этот придурок не пялился на Наруто — Сейчас... Я спущу тебе это с рук. Но уже завтра я оповещу Цунаде-саму, и поверь... Она беспрекословно поверит мне и Наруто. Тебе просто повезло, что я появился вовремя. В ином бы случае я убил бы тебя собственными руками. Удачи скоротать тебе время в колонии. Никогда больше не смей даже в мыслях представить Наруто в том свете, о котором ты мне сказал, несносный мальчишка! Ему сложно оставить это так... Оставить его безнаказанным. Оставить его до завтра, предполагая, что тот сможет что-то предпринять, начиная от ухода с деревни до чего-то похлеще. Но скорее всего, гордость ему не позволит. Хатаке становится тяжело вести этот диалог, он невыносимо печётся о Наруто, которому, возможно, может стать ещё и холодно. А он не хочет, чтобы его мальчик мёрз. — Как вы думаете, сенсей, почему я до сих пор Вас не тронул? Вы ведь так заняты любованием своей подстилки. — Следи за словами, я повторю ещё раз! При должном желании, я уложу тебя, даже не используя рук, но ты слишком горд, чтобы напасть на того, кто, по твоему смешному, неверному мнению, бессилен. Частое дыхание, что превращалось в пар на холодном воздухе, всё ещё было неизменным фактором того, как он не спокоен и не успокоится, пока Наруто не окажется в безопасности, а это значит, что ему нужно спешить. Сглотнув, последнее, что довелось сказать Какаши перед тем, как покинуть это место, было... — Я больше не хочу тратить на тебя время. Я должен позаботиться о Наруто. Надеюсь, ты услышал меня. Он даже не собирался говорить слова прощания. Собравшись с силами и мыслями, Хатаке одним резким прыжком взлетел в воздух, приземляясь на крышу заброшенного здания и держа путь по направлению к дому Наруто, перепрыгивая по крышам домов и веткам деревьев. В тот момент он больше не думал ни о чём, кроме как о благополучии златовласого. Тот дышал, но слегка подрагивал, даже будучи без сознания. Что же ему мерещилось? Что он видел, что чувствовал? Вдалеке послышался мерзкий крик Учихи. — Да пропади ты пропадом, грёбаный педофил! Это было услышано настолько отдалённо, что Хатаке даже внимания не уделил этим бессмысленным воплям. Сейчас он смотрит на своего мальчика. Впервые за столько времени. Больше года прошло, но тот всё так же красив и изящен. Он явно немного подрос, золотистые волосы теперь были чуток длиннее, черты лица чуть более повзрослевшие. Всё-таки Наруто уже давно не четырнадцать, как было тогда, когда он уходил из деревни. Этому парню уже стукнуло шестнадцать, но, к сожалению, пепельноволсый не смог поздравить его ни с одним днём рождения после своего ухода. Он помнит, как раньше всегда они праздновали вместе. Обычно, со всей командой, но те ограничивались не особо дружелюбным поздравлением и уходили. Только он оставался всегда до самого конца и нежил мальчика объятиями, словами и своей заботой. Он столько всего помнит. Столько хорошего, что связано с этим парнем. Сейчас уже подросшим, красивым и, кажется, отныне ещё более любимым парнем. Как же он скучал. По этим щекам... Они уже чуть меньше, а подбородок чуть острее. По этому телу. Его талия всё так же прекрасна — что за золото? Его фигура стала только более изящной, несмотря на очертания мышц. Подтянутое стройное тело, любимая копна волос, лицо — он увидел всё, кроме глаз. Они были закрыты, к большому сожалению мужчины. — «Может, всё-таки не стоит оставаться и давать знать ему о своём присутствии? Я обещал, но... Он искал меня, переживал, допрашивал Хокаге. Если так, то не против ли ты, милый Наруто, если я останусь? Хотя бы посмотреть в твои глаза. Не возненавидишь, не прогонишь? Последние два раза преградой между нами была дверь, сейчас же только моё обещание и твоя просьба. Как мне не хочется уходить от тебя снова, и самое главное — подвергать тебя опасности. Кто знает, что этот придурок может сделать с тобой?» — Я всё сделаю, чтобы защитить тебя, маленький. Шёпотом молвит Хатаке со слабой улыбкой на лице, в коей покоилась надежда. Всё ещё может измениться... Не так ли? Они могут попробовать начать сначала, и возможно, после пробуждения Наруто позволит ему хотя бы попробовать оправдаться. А вот и виднелся старый потрёпанный дом и сама квартира джинчурики. Та же дверь, тот же пол и крыша. Ему чуждо вспоминать, как эта самая дверь разделяла их, но ничего не поделаешь. Пора бы и забыть, ведь столько времени прошло? А тот — словно дитё малое. Ему нужно стать лучше, всё, что он делал до этого, — ненавидел себя и жалел Наруто, что так обрёк его собой. Может, они оба вырастут из этой ошибки? Наруто ведь мальчик не глупый... И Какаши ведь не настолько урод, как тот же Саске. Пепельноволосый ступает на порог квартиры, предварительно открыв незапертую дверь локтем. Он заносит парня в спальню, что была, на удивление, довольно чистой и даже пустоватой. Неизменно на тумбочке покоилась одна коробка рамена. Причем странно, что лишь одна, а кровать была даже заправлена. Тихо охнув про себя от столь обескураживающего зрелища, мужчина аккуратно опускает ослабшее тело на мягкую поверхность кровати, пристально вглядываясь в побледневшее лицо и просто надеясь, что с ним всё будет хорошо, и эти щёки вновь нальются румянцем. Неистовое чувство вызывает эта ситуация. Его сердце так сильно бьётся и переживает за сердце его ученика, который не факт, что вообще захочет его увидеть раньше срока. Что, если Саске наговорил бред, пусть даже особого мотива на то не было? Всё не однозначно, и что ему делать? Он точно не сможет вновь вдохнуть спокойно, пока не увидит, как медленно приподнимаются опущенные веки, как светлые ресницы дрогнут в пробуждении и осознании, пока он не услышит хоть малейшего вздоха, слетевшего с этих губ. Вдохнуть спокойно он мог бы, если бы имел право и возможность снова внимать запах золотистых волос, но из-за одной только ошибки ему больше во век не суждено. Сейчас уже ночь... Он так и не наведался к Цунаде-саме, не предоставил отчёт и не попросил нового задания. — «Моей главной миссией всегда будет защищать тебя». Мальчишка явно просто очень устал и перенервничал. Ему нужно отдохнуть; он точно оклемается, но забота Хатаке доходит до маразма. Луна плохо освещает комнату с этой стороны дома, и Какаши решает включить тусклую лампу, чтобы получше рассмотреть Узумаки, пока ему предоставлена такая возможность. Просто вновь взглянуть на него в хорошем освещении... Матовый вялый свет с щелчком распространяется по комнате, больше всего скапливаясь около мальчишки. Мужчина не сдерживает тихого вздоха в то мгновение, когда разглядел во свету этого подросшего юношу. В лунном свете он в полной мере осознал, как тот похорошел, как подрос, как изменился. Его мальчик уже такой взрослый... И до сих пор он с уверенностью может сказать, что никого красивее в своей жизни он не видел и не встречал. Пепельноволосый с жадностью оглядывает всё. Расслабленные кисти, тонкие запястья, линии талии, видневшиеся из-под одежды, длинную шею, бледноватые щёки, слегка растрёпанные, всё такие же яркие золотистые волосы... Как же насмотреться? Его никто не мог заворожить настолько, как сейчас; он ощущает себя словно в гендзюцу, но в этом совсем не виноват сам Наруто. Однажды он, сам того не зная, заставил парня поверить, что лишь он виноват в том, что с ним сделали. Больше он такого не допустит, и потом чёрный взор должен покорно уйти от очаровывающего юноши. — «Снова... Не могу на него смотреть без нетрезво бьющегося сердца. Такой завораживающий, манящий. А ведь это тело могло оказаться в руках того урода. Теперь, думая об этом, я не могу подавить в себе желание свернуть ему шею и забрать своё солнце. Но я уже никогда не смогу этого сделать...» И даже не попытается. Скорее всего, зная правду, его сочтут последним ублюдком-педофилом, который влюбился в собственного ученика и воспользовался им. Сказать, что любишь, в его случае не признание чувств, а признание, что он полный моральный урод. И даже зная это, зная, как всё выйдет, он скажет правду, не смея солгать ярким голубым глазам. Осталось только дождаться, когда он проснётся... Он попытает удачу, раз в жизни. Просто понадеется на честность Учихи. Если Наруто хочет его видеть, он подчинится без колебаний. Слабое тело всё так же лежало неподвижно, а грудь размеренно вздымалась под успокаивающий темп тихого дыхания. Какаши думает, что, возможно, стоит укрыть Наруто. Ведь, по сути, было ещё холодно, пусть и в преддверии весны. Однако ему самому уже нездоровится от духоты этой ситуации. В воздухе будто витает напряжение с какой-то немыслимой магией. Он так нервничает, что вызывает то вспышки жара, то холодок вдоль позвоночника. Решившись, он всё-таки поддевает замок и аккуратно стягивает его вниз, расстёгивая и расправляя кофту голубоглазого, а после берёт не особо тёплое покрывало и медленно и заботливо укрывает им любимого. Далее он снимает с себя жилет и повязку, чтобы те не мешались. Он слишком устал и в то же время заснуть ему было нельзя. Он должен дождаться, пока Наруто проснётся. — «Но я так устал. Нару, солнышко... Маленький, позволь». Хатаке, как самое жалкое существо, спускается перед ним на колени у самой кровати и теперь уже не сдерживает кома, ставшего в горле, который проявился ещё при первом же взгляде на золотистые локоны спустя время разлуки. Его глаза отнюдь не выдерживают этого натиска, слезятся, как у самого сентиментального глупца. Он словно только что осознал, что здесь происходит. Он наконец рядом, а его мальчик лежит перед ним, чуть ли не тронутый другим. Если бы он не успел, лучше бы умер... Его солнышко, оно светит ярче любой лампы, так хочется к нему потянуться, извиниться, но он не услышит. Он проснётся и, возможно, навсегда прогонит его, но силы уже покинули Какаши окончательно. Жмуря глаза и тихо, судорожно рыдая, он укладывает руки и голову на поверхность края кровати, позволяя минутной слабости выйти из него в виде пары капель слёз, которые тут же впитаются в белую ткань простыни, а после высохнут, не оставляя после себя и следа. — Я такой жалкий... Прости меня, маленький, прости. Влажные губы с силой сминаются перед тем, как прошептать давно заготовленную фразу. — Я так сильно люблю тебя. Люблю тебя. Люблю. Он сжимает кулаки, пытаясь сдержаться и не задохнуться от накатывающей, вовсе не минутной слабости. Его не слышат, и слава богу. Возможно, до утра он ещё побудет всего лишь джонином, который совершил ошибку по пьяне, а не тварью, что посмела всем сердцем полюбить собственного ученика. — Я лишь на секунду глаза прикрою, пожалуйста. Разбуди меня... Разбуди. И возможно, его сон, где он ничтожество, прервётся. И возможно, одно прикосновение златовласого станет спасением для этого мужчины. Мужчины, крепкого, сильного, зрелого, но такого слабого и беспомощного перед тем, кого любит. Разбуди его... Заставив поверить, что всё ещё можно исправить. Разбуди его, не уходи.Разбуди...