***
— «Не знаю, что со мной происходит, но я чертовски хочу остаться здесь. Мне так нравится, что я чувствую сейчас. Нравится ощущение того, как кто-то очень близкий и родной держит меня за руку. Разве у меня когда-то был такой человек? Не знаю, что это за место, но мне здесь хорошо... Я могу спать сколько угодно, меня никто не потревожит и не обидит. Здесь я иногда отдалённо вижу какие-то близкие сердцу образы то ли родителей, то ли друзей, то ли любимого человека. Здесь мне спокойно, потому что я один. Здесь мне...» Солнце. Как странно, но это определение описывает не только мирно спящего парня, но так же и дневное светило, озаряющее нас своим светом каждый день. Каждый новый наступающий день приходит с рассветом в людские жизни, озаряя их надеждой. Это олицетворение того, что наше пробуждение — это начало чего-то нового, и за один только день мы можем изменить всю нашу жизнь как в хорошую, так и в плохую сторону. Людям необходимо понять, как много могут значить часы их жизни, но они потратят их на банальности, проклиная следующий день за то, что он будет точно таким же. И лишь надежда в наших сердцах остаётся лучом света в кромешной темноте сознания. Примерно так прошли дни ожидания для Узумаки и Хатаке. Каждому из них было, на что надеяться, было, во что верить, было, о чём мечтать. И точно так же прошли бы и последующие полгода, которые они должны были скоротать порознь, если бы не происшествие вчерашнего вечера, которое, по велению судьбы, заставило переосмыслить очень многое. Однако если Какаши переосмыслил всё в первые же дни после своего преступления, то Наруто понадобилось куда больше времени, чтобы хоть на долю секунды суметь убедить себя в своей невиновности. Неожиданные неприятности могут стать началом чего-то нового, совсем непредсказуемого и, возможно, даже хорошего... С рассветом их жизни изменятся.***
Как странно, но просыпаться было легко... Для кого? Для того, кому весь этот вечер показался каким-то плохим и в то же время правильным сном. Доля его фантазий и переживаний попросту образовали собой какую-то слабую иллюзию, которая исчезнет, как только он откроет глаза. Он уже в сознании, но что-то мешает ему приподнять веки. Чувство предвкушения? Не пойми откуда взявшаяся тревога? Или воспоминания о том, к чему может привести его детское любопытство? Как будто бы он ищет лазейку в своей памяти, ссылаясь на окружающие ощущения, которые может внимать всеми чувствами, кроме зрения. Обмануть можно что угодно, но глаза сложнее всего. Боится увидеть правду? Ему кажется, что он дома. Родной запах не даёт ему других объяснений. Ему кажется, что он в своей кровати. Не самой большой, не самой мягкой, но довольно удобной. Ему кажется, что... Его руку кто-то держит, и это уже не сон и навряд ли галлюцинации, но кто это тогда может быть? Теперь он точно был обязан убедиться. С надеждой он распахнул зеницы, немного слипшиеся после осознанного сна. Ему пришлось моргнуть пару раз, чтобы убедиться, что это расплывчатое пятно перед ним в самом деле... — К-какаши-сенсей... Его голос очень тихо осмелился произнести это имя снова, едва дрогнув. Перед ним предстала картина, которую ранее он мог представить только в своих грешных снах и не иначе. У его кровати на коленях его возлюбленный учитель, чей долгожданный приход казался сказкой. Его руки и голова лежали на поверхности кровати, совсем близко к мальчишеской руке. Его пальцы лишь слегка касались ладони Узумаки, но казалось, что его держат за руку. Он не верит своим глазам. Насколько же реально то, что сейчас происходит? Ему хочется тотчас его разбудить, но он только закрывает себе рот ладонью, чтобы не потревожить сна сенсея своей излишней несдержанностью и эмоциональностью. И мечтать об этом он не смел, а теперь видит учителя так близко. Как же давно он его не видел, не ощущал тепла сильных рук и мягкости волос. Не внимал его запаха, не наслаждался одним лишь фактом присутствия мужчины. Что за помешательство, спросите вы? А дело в том, что в какой-то момент детская любопытность и наивная заинтересованность мальчика к учителю, может, по правде превратилась в искреннее трепетание сердца от одного только вида возлюбленного человека. Он... вырос? И теперь всё чувствуется так по-другому, по-новому и даже немного пугающе. Робкий удивленный вздох таки вырывается из зажатых ладонью уст, а дрожащие зрачки в глубинах голубых глаз неутолимо наблюдают. С жадностью, интересом, предвкушением и любопытством. Он смотрит на мирно спящего сенсея, совсем позабыв про обещание, которое ещё вернётся триггером в его голову. Забавно, но на ум приходит лишь чувство заполненности, тепло осеннего солнца, запах непрекращающегося летнего дождя и ромашка в золотистых волосах. На ум приходит рамен в Ичираку в компании его личного инкогнито в маске. На ум приходит спадающая с его лба повязка и робкое переплетение пальцев двух абсолютно непохожих рук. Черные глаза...А ещё... А ещё теневые клоны, наставления, улыбка, читаемая из-под тёмной ткани, звон колокольчиков, приглушенный сдержанный смех на фоне звонко разящего, похлопывания по плечу, а поле — широкая удобная грудь учителя. На уме лишь... Прекрасное. Настолько, что даже тошно. Произошедший однажды акт насилия так упорно прятался в глубинах сознания, только чтобы не испортить долгожданного впечатления. Он не забыл причинённой боли, но и не забыл всего того тепла и трепета, которые он внимал без сопротивления, жадно, просто зная, что могут дать ему эти любящие руки. Он хотел бы верить, что это так... Что этот мужчина искал с ним встречи, что всё это не случайность и что тот не испытывает ненависти к его забитой жизнью и им самим персоне. Он очень долго считал, что его презирают и только поэтому ему сделали так больно. Только потому, что хотели показать, насколько он жалкий и ничтожный в мире, где всем на тебя наплевать. Первое время парень правда думал, что алкоголь может так сильно влиять на человека, но чем больше он размышлял, тем отчётливее осознавал, что это — его очень глупое заблуждение. Оправдание, основанное лишь на его собственной нездоровой ненависти к себе. Всё ещё может быть оправдано. Всё ещё может измениться. Его нежданный жданный гость проснётся. Обязательно, и тогда... Что? Что произойдёт? Как будет выглядеть его лицо? Что он скажет ему в первую очередь? — «Стоп. А что вообще... Произошло вчера?» Внезапно дошло. Если вся та нежность, которую он почувствовал на грани перед тем, как потерять сознание, оказалась правдивой, ведь была дана ему любимыми руками, то было ли всё до этого правдой? Несомненно... Он до сих пор не может поверить. Всё, что с ним произошло вчера, было правдой. Всё, что он помнит: а он помнит всё. Внезапно даже поплохело... Он ведь не глупый: знал, к чему всё идёт, но ноги уже не держали, а страх парализовал тело. Как жалкое животное в цепких лапах хищника, всё что он мог — вымаливать пощады и звать на помощь. А ненависть к этому ублюдку, так называемому Учихе, прожигала изнутри. За то, что трогал его, за то, как смел говорить про его учителя, за то, что... Смел выцеловывать его губы против его воли. За то, что смел даже мысль допустить о его теле в своей грязной голове. Ненавидит просто за то, что его блядские, мерзкие пальцы сжимали его такую хрупкую шею. А его голос донимает в памяти по сих пор. Жутко гнусный отвратительный голос, от которого по коже проходиться озноб. И всё это... — «Неужели сенсею довелось увидеть всё это?» Его рука вздрагивает и медленно приближается к этому человеку у его кровати. К человеку столь долгожданному, родному, желанному. К человеку, который вряд ли сможет смотреть на него, как прежде, после того, как его трогал Учиха. Какаши-сенсей. Его дьявол, его ангел, его грех, его последняя надежда на будущее. Что он заслужил из этого? Неважно, если получаешь всё сразу, оптом, без вопросов. Ему важно лишь то, как к нему отнесутся? Что сенсей скажет ему в первую очередь, когда проснётся? Смогут ли они поговорить о том случае, что произошел между ними полтора года назад. Наруто так давно простил... И он помнит, как сенсей, стоя у его дверей и дверей ванны, вымаливал хрупкое детское прощение. Тогда он не был услышан, а сейчас... Парень неизменно готов услышать снова. Снова, хоть одно «прости», и ему больше ничего не надо. Только чтобы его не ненавидели. Он не надеется даже на грамм какой-то взаимности. Не надеется признать и то, как сильно его тянет к нему, как чутко он ощущает по всему телу дрожь и жар, когда думает о нём, что его живот полнится бабочками и даже его сны... Это слишком стыдно для него. Это не для него. Счастье? Что будет им являться для парня на сегодняшний момент?.. Прежние взаимоотношения учителя и ученика? Эгоистично мало. Абьюзивные отношения, построенные на детских травмах и взаимозаменяемости. Объективно жизненно. Романтические отношения, любовные чувства, ментальная и физическая связь? Увы, невозможно в мерках вселенского масштаба. Выход — из трёх зол выбрать наименьшее — кажется не таким уж и плохим. Так может всё ещё может быть, как прежде, и плевать, как сильно Наруто хочет сказать сенсею о том, что его мальчишеское любопытство сгорело дотла и восстало страстью, будто птица феникса. Действительно... Чувствовать такое к мужчине старше себя на четырнадцать лет. Сумасшествие. Только поэтому он готов остаться один, полностью убеждённый, что не сможет полюбить никого так же, как эти чёрные глаза и заботливые руки. Руки, которые долгое время оберегали его и даже сейчас... Блондин наконец отходит от своего шока, сжимает руки и с предвкушением смотрит на всё ещё спящего сенсея, который, по всей видимости, и не планирует просыпаться в ближайшее время. А пойти на такое преступление, как разбудить его, Узумаки просто не мог. Такой спокойный и... — «Красивый. Его волосы стали немного длиннее, или мне кажется? Совсем не изменился...» — Какаши-сенсе-е-ей. Мальчик растягивает на устах, наслаждаясь произнесением этого имени сполна. Его глаза, теперь уже такие отрешенные и завороженные спящим сенсеем, совсем не хотят вспоминать, что такое моргать, а руки как под гипнозом тянутся к пепельным прядям, которые слегка спали на умиротворенное невозмутимое лицо. Наруто так давно не трогал его волосы, а те манили. Сильнее только что приготовленного рамена из Ичираку. Волшебство. Его пальцы совсем нежно поддевают одну прядь, лёгкую и мягкую, приподнимая её вверх и заправляя за ухо. Робко и бережно. Как же ему нравится... — «Нравится. Нравится. Нравится!» Будучи ребёнком, он мог сказать это сколько угодно раз, непринуждённо, честно, но не сейчас. А ему так нравится всё в этом мужчине. Каким же он был привлекательным. Как давно ему удалось очаровать Узумаки? Его ведь даже в деревне не было, а он влюбился как ребёнок. Влюбился как котёнок, который, чувствуя заботу и тепло, больше не хотел уходить. Пригретый и довольный. Ему бы просто мурчать под крылом Хатаке, где точно будет спокойно и безопасно. Ощущать, как с ним нежны и аккуратны. Вот бы... Всё так и было. А он не заметил, как уже нагло оглаживал и перебирал пепельные пряди. Совсем не заметил, как тяжёлые веки сенсея дрогнули во внезапном пробуждении. Рука машинально отдёрнулась, но не поспел. Его вздрагивание явно заприметили, было бы странно, будь оно иначе. Учащенное сердцебиение, дрожащие зрачки, лёгкое покраснение у щёк. Неужто всё это будет доступно взору его сенсея спустя столько времени. Он задерживает дыхание. Хатаке открывает глаза так медленно, не до конца осознавая свою принадлежность этой реальности и локации, в которой он существует. Он жив? А зачем?.. Зачем ему всё ещё дана эта оболочка и способность дышать после всего, что он натворил в этой неудавшейся жизни? Он задавался этим вопросом каждый день, каждое новое утро, что встречало его своей жестокой реальностью, и ответ он находил в прощении, таком эгоистично желанном. И сегодня... Снова ли? Ах да... Совсем нет. Сегодня есть совсем другая причина, та самая, которая только что, кажется, отдёрнулась от него, стоило ему только приоткрыть свои некрасивые, лживые глаза. Чудо. Никак иначе такого страха, как сейчас, он не испытывал уже давно. Он поднимается и с осторожностью смотрит на покрасневшего напуганного парня, жавшегося к подушке, подальше от него. Губа Хатаке дрогнула. Это происходит с ним снова. Он пугает того, кого любит каждой клеточкой прогнившего сердца. Совершённые ошибки оставляют следы. Даже на этих глазах, что в свете дня были прекрасней самого чистого голубого неба, словно клеймом было заковано чувство счастья и любви к жизни. Совсем не изменились, если можно так сказать... Даже дыхание всё такое же учащенное, правда, несвойственное для данной ситуации. Какаши за секунды улавливает столько мелочей, вплоть до напряжённых пальцев, чьи костяшки побелели, пока въедливо цеплялись за мягкую ткань одеяла. Улавливает столько искреннего удивления, что считывает его как испуг. Какой же он дурак. До того отчаянный, что тут же встаёт на ноги и, не отрывая взгляда, пытается сказать хоть слово. — Н-наруто. Солнышко, прости. Прости, прошу, я сейчас же уйду. Я не трону тебя. Пожалуйста не бой... — Стоять! Уверенный крик блондина заставляет пепельноволосого пошатнуться у самой двери и замереть на месте, не зная, чего толком ждать от этого непредсказуемого парня. Почему ему нельзя уйти? Он должен. Его же бояться и ненавидят, разве не так? Наруто не дурак же. И оправдание, что он ребёнок, тоже... уже не прокатит. Мужчина. Сильный, заботливый, готовый чуть ли не подчиняться ему, просит его прощения, переживает и кусает губы под своей маской. Он же видит... Видит, как тот сглатывает очередной ком в горле, мучается каждую секунду, пока он думает о том, с чего бы начать этот самый важный и чертовски неловкий разговор в его жизни. — Хватит, чёрт возьми, сбегать... Тихонько бормочет мальчишка сквозь зубы, выставляя руку перед собой и четко указывая на бесстыдника напротив. — Вы. Сейчас. Никуда. Не уйдёте. Иначе он действительно поверит в тот факт, что в чёрных глазах он — просто глупая незрелая особь человека, не способная понять якобы всё то, что дано испытывать этому старому извращённому учителю. Когда всё ещё начиналось с любопытства, возможно, так и было, но сейчас это его оскорбит. Не смотрите на него так. Он понял за это время достаточно и пережил чересчур много для ребёнка шестнадцати лет. Спасибо учителю... — П-присядьте обратно. С тонкой дрожью в голосе отчеканивает парень, глубоко вдыхая и поджимая к себе колени. Даже смешно улавливать эти искры недоумения и страха перед настоящим на лице взрослого мужчины. Чего он, как ребенок. В самом деле... — Ну же! Той ночью вы были куда увереннее! Язвительно говорит мальчик, чем ускоряет процесс. Видимо не только громкость фразы, но и ее содержание повлияли на собранность сенсея. Хатаке присел на край чужого ложа, не говоря ни слова и только склоняя голову. Если бы тот знал, что услышит такие слова... Они ранят его в самое сердце, но он выдержит, зная, что заслуженно получает эти ножи. Пускай губы истекают кровью. Он давно уже не сильный и не уверенный в себе шиноби, который мог строго рявкнуть на несносного малыша, непослушного и непоседливого. Теперь казалось, будто они поменялись местами. Он узнаёт в этом упрекающем голосе взрослого парня, а не капризного юнца. Только ему это сейчас не в угоду, как бы он ни был горд за свое солнце. — Прости. Я думал, ты не будешь рад меня снова увидеть. Я ведь не сдержал обещание... — Плевать... Тишина. Тонкие пальцы стаскивают одеяло вон, а глаза убегают в сторону приоткрытого окна. Раздражение... Не думал парень, что первое, что ему доведётся испытать, будет именно это трепещущее чувство. Но как ему реагировать, если от него снова хотели сбежать. Не в этот раз. — Ты подрос... — А я ждал вас! Почти одновременно проговаривают ученик и учитель, стараясь поскорее разрушить стену неловкости и сомнения, мешавшую им заговорить прямо и без утайки. Как же хотелось выплеснуть всё разом и странно, что Узумаки ещё не сорвался. Давно ему не приходилось быть болтливым и открытым. А можно ли? Хватит ли доверия после всего, что случилось? Какаши тоже не легко. Они оба ловят неловкую паузу, и кто теперь начнет и самое главное — с чего? Это же Наруто заставил его остаться, так значит пускай берет ответственность! А с другой стороны, Хатаке должен понимать, что он старше и умнее, потому будет эгоистично ждать первые шаги от юного парня. Ситуация слишком сложная. Но на самом деле все куда проще, если не думать. Всё-таки его... ждали. — Спасибо, а Вы... Почти не изменились. Ответил парень малость скомкано. Он слегка склонил голову и оглядел силуэт напротив, ютившийся на самом краю койки. Чего только он такой зажатый? Не узнает Какаши-сенсея. А с другой стороны, наверное... Полтора года назад он ведь так и не успел взглянуть на учителя после инцидента. Даже не посмотрел, в каком состоянии он. Даже не нашел в себе силы выйти и поговорить. Сейчас же... — Сенсей, посмотрите на меня. Какаши не поднимал головы и взгляда до этого. Однако развернулся на половину в угоду желанию парня. Смотрел в пол, как будто бы паркет комнаты в разы интереснее его ненаглядного солнца. — Спасибо вам за помощь. — «Вчера. Если бы не вы, он бы меня...» Нет надобности говорить очевидные вещи. Достаточно просто тихого: «спасибо». Слегка неловкого от того, что сам не смог справиться. Стыдливого от того, какой он, возможно, жалкий, хотя в глазах черных он явно таковым не являлся. Как минимум потому, что тот все ещё не поднял их и не сказал ни слова. А что ему ответить? — «Что ты хочешь услышать? Пожалуйста?.. Как надменно прозвучит. Я сделал с тобой то же, что хотел сделать он. Лучше ли я того ублюдка?» — Да поговорите же вы со мной! Мужчина слегка выпрямляется, поворачивает голову и бросает мимолётный взгляд на самые красивые глаза и на румяные щёчки, почти надутые от невинной злости. Он такой красивый. И такой непорочный, даже несмотря на то, что с ним сделали. — Нару, я не смог... Защитить тебя даже от самого себя. И тебе не нужно благодарить меня. Если бы... Как же мерзко это звучит в его голове и как неправильно, но если честно, то... — Если бы этот ублюдок тебя тронул, я бы уже никогда себя не простил. — «Я и до сих пор не могу простить себя. И смогу ли вообще?» Но это все слишком не так, как должно быть. Они наконец встретились и могут поговорить открыто и без утайки. Глядя друг другу в глаза, искренне, без лжи и лицемерия. Как и ранее между ними доверие, привыкание, зависимость. Но только подорванная... Они давно не испытывали на прочность свои отношения. Тем более, что отношение поменялось. — Он не тронул. Благодаря Вам и только поэтому. А значит — спасибо. И снова молчание. Что ему сделать, чтобы человек перед ним начал говорить с ним, начал смотреть в глаза, не опуская их, начал тянуться к нему, как делал это ранее. Настолько холодно стало между горячими сердцами. Он же сам... Хотел поговорить с ним. Ещё полтора года назад, ещё в те первые дни после случившегося он искал момент, но только тогда он не позволил. А сейчас позволяет... Тонкие фаланги парня неопровержимо разжимают белую простыню и тянутся к мужским кончикам пальцев, глядя на их неподвижность и нервную робость, которую хранили в себе чуткие подрагивания на самом краю постели. Хатаке даже не смотрит. Не видит отчаянные попытки дотянуться, но чутко ощущает лёгкое прикосновение, как тотчас же отдергивает руку. Ему так страшно... Снова напугать и причинить боль. А Узумаки грустно. До той степени тоскливо, что хоть веревкой с мылом запасайся. — Ненавидите меня? Мужчина сглатывает, кладет ладонь обратно, не касаясь чужих пальцев и смотрит слишком честно, чтобы соврать. — Ошибаешься... — Докажите. Судорожный вздох. Разочарованный, скорее в себе. Зачем? И как? Как сделать это не дав намёка на свою грешную сущность? На свою ужасную внутреннюю борьбу. — Как ребёнок... Ей-богу. С совсем тихим ностальгическим смешком молвит учитель. Не осуждающе, просто... Любя, лелея, умиляясь. И детское ранимое сердце это чувствует. И даже не сдерживает лёгкой улыбки. Надо же... Ещё вчера он хотел исчезнуть, а уже сегодня он снова хочет шанс на жизнь. И теперь без масок. Честно. Глядя в глаза и держась за руки. Теперь ладонь мужчины не сбежит. И он не сбежит тоже. — Знаете, я по Вам... Так скучал. Я... Просто представить не мог, что с Вами могло случиться. Год прошел, а Вы так и не вернулись. И что мне было думать, если срок миссии прошел? Вы хоть знаете, как напугали меня, сенсей? Это была чистая правда. Каждое слово ещё тогда было тревожным чувством, что не давало покоя ни на миг. — Понимаете меня? Да из-за меня!.. Мальчик мотает головой и сдерживает накатывающий в горле ком. Какой же перед ним бесчувственный человек. За что только он его мучил? С ним — плохо, без него — ещё хуже. А сейчас он никому его не отдаст даже под страхом смерти. — Цунаде-сама уже видеть меня не хотела. Я к ней каждый день, а от Вас ни весточки. Хатаке слушал внимательно. Он не слышал желанного говора так давно, что сейчас каждое слово — сказанное, что странно, с переживанием и нежностью — было для него ценнее всех сокровищ на свете. Единственное золото сейчас молвило слова лукаво-правдивые, желанные и невыносимые к восприятию. Непонятные ему своей искренностью. Почему на него смотрят как раньше?.. Как когда-то. С доверием и чем-то ещё. Возможно, любовью, но разве Какаши мог допустить такую запретную мысль? — Думаю, для тебя было бы куда лучше, если бы мое возвращение не случилось. — Вздор! — Почему же? Почему после всего того, что я сделал, ты ведёшь себя как ни в чём не бывало? Что происходит, Нару?.. Его это пугает. Так быть не должно, и голова разрывается от противоречий. Откуда ему знать, что на уме у мальчишки? — Ты должен меня ненавидеть. Не я тебя. Я сомневаюсь, что тебе приятно находиться рядом со мной. Я даже сомневаюсь в том, что я поступил правильно, не покончив с собой в тот же... д-день. Баритон томный, но грубоватый, малость дрогнул, и все слова лились хриплым виноватым голосом. Ему сейчас нельзя показывать слабости. Ему нельзя сжимать руку, которая сама легла поверх его кисти, но он со всей виной принимает жест, отвечает и поддается. Нежит пальцы мальчика поглаживаниями и смотрит на нежные руки своими стеклянными глазами. Такими темными, но говорящими. Причем таким простым языком. Любовным и чувственным. Пускай порочным и больным, но искренне угодным дьявольской душе и ангельскому взору. Нельзя, но... Так хочется выдохнуть судорожно, а не задыхаться без кислорода и ответов на вопросы в голове. — Скажи же... Как ты сейчас меня терпишь? Как не боишься? Прогони, если хочешь. Если хоть немного сомневаешься в том, что такой человек, как я, достоин жизни. Я сделал тебе больно. Я испортил тебе жизнь. Я убил твое детство. И в этом виноват только я сам. Только я. И разве он неправду говорил? Чистую. Раскаиваясь он, кажется, готов ко всему. Только судя по взгляду мальчика, по-видимому, ничего не намечается. Только по сути... Хрупкая ладонь всё ещё доверчиво сжимала мужскую. А бледные губы под маской до того поджаты в предвкушении, что глаза еле-еле воспринимают лёгкую грустную улыбку на понятливом лице златовласого. — Я так рад... Что Вы вернулись. Тихо, до дрожи проницательным голосом отвечает мальчик. — Я думал, я Вас больше никогда не увижу. Не смогу сказать и спросить. Не смогу понять, что у Вас в голове. И Вы все так же не даёте мне увидеть. Сколько можно носить эту маску? И даже сейчас, когда Вы здесь, спустя столько времени, Вы всё равно прячетесь от меня. Снова не говорите о том, что важно. Вам важно только то, что я о Вас думаю? Вы так хотите, чтобы я Вас ненавидел. А не эгоист ли Вы, сенсей?! Вы же хотели со мной поговорить. С самого начала, но я... Не послушал Вас и потому прошу сейчас: расскажите же... Кого Вы прячете под Вашей маской? Что Вам было важно тогда и почему Вы так со мной поступили. Я перебрал худшие варианты в голове, и каждый так или иначе связан с тем, что это всё лишь моя вина. Я не хотел верить, что Вы сделали это из ненависти ко мне, но что мне оставалось думать? Если это так, прошу, скажите, в чем я Вам не угодил? В чем провинился и как мне загладить вину? А если нет, тогда скажите... Что Вами двигало? И не поверю я, что только алкоголь. На одном дыхании выпалил мальчишка, чуть ли не задыхаясь от своей же колющей надежды. Он столько хочет спросить, а язык заплетается в нелепых недосказанностях и неясных метафорах. Полтора года парень прокручивал в голове все те речи, что должен был молвить на случай, если Какаши не возьмёт на себя инициативу. Не зря, видно... Ведь для Хатаке уже все очевидно. Что бы он ни сказал, это ничего не изменит. Но вот голубоглазый плещет своим словом, прося сказать, в чем же он был виновен. И самым нелепым предположением его была теория о ненависти старшего. Никогда. — Наруто... Маленький, я даже и не надеялся на шанс поговорить. И что изменит то, что я скажу сейчас, я не знаю. Вряд ли ты поверишь мне, я сделал тебе так больно и... — Именно! Так больно, что... Сердце кровью обливается. Но у Вас прямо сейчас есть шанс, так воспользуйтесь им. Только правду, глядя мне в глаза, скажите это... Словно надеялся. Улавливал крохотные искры в бегающих зрачках. Может быть, его сенсею знакомо то же чувство, что и ему сейчас. Честно, ему уже надоела эта история. Надоели эти прописанные бесконечные главы его ничтожного, пустого существования, как персонажа своей жизни. Надоели его собственные страдания и чувства. Надоели мысли, сочившиеся то ли из мозга, то ли из пальца. Надоело вспоминать все то прошлое, чтобы прописывать настоящее и будущее. В светлой голове уже давно... Накопилось слишком много света для новой жизни. Осталось только поставить точку на темном полотне. Их первая и последняя история, которая закончится сейчас. Расставив все точки над «и» и продолжив жить в новых историях из совместной счастливой жизни. Такое же может быть? Они уже вместе сжимают руки друг друга, нужен ли им конец, чтобы закончить эти муки прямо сейчас? Или они готовы обрести новое начало в чувствах друг к другу? Три заветных слова, которые вы хотели услышать столь долгое время. Три заветных слова, на написание которых не повернётся рука самого Бога. Они не должны тут звучать, ведь аморальное прошлое выставляет их совсем не в искреннем свете. Больные чувства. Обречённые... А вот на что, решать уже не мне, не вам, ни даже Богу. Наруто Узумаки. Непоседливый, глупый, низкорослый, любопытный, игривый, упрямый, своевольный... Какаши полюбил его таким, какой он был. Какого он видел каждый божий день. Того, кого он вечно успокаивал, учил, наказывал, хвалил и направлял. Наруто Узумаки. Понимающий, добрый, справедливый, милый, вызывающий улыбку, заставляющий обрести надежду, вдохновляющий, красивый, тот, кто был рядом. Единственный, кому было дело до Хатаке. Теперь уже тот, кто был ему верным напарником, все ещё примерным учеником и самым близким человеком, из-за которого неустанно, каждый день у мужчины появлялось желание жить. Вставать с кровати и идти на тренировку или миссию, даже если он снова опоздает. На сегодня же лимит исчерпан — опаздывать больше нельзя. Наруто Узумаки... Тот, кого он сломал. Тот, кому он причинил боль. Тот, кто неустанно обманывал себя, считая, что в произошедшем есть хоть доля его вины. Тот, за кого обладатель шарингана был готов порвать любого, но тот, кого он не смог защитить от самого себя. Всё такой же светлый златовласый мальчик, чуток капризный и громкий. Мы пришли к этому. К моменту настоящего. К моменту, который обязан расставить всё по полочкам. Ибо продолжаться это больше не может. — Мальчик, которого я любил... Было ли сложно это сказать? Нет. Пожалуй, сложнее было ждать. Куда сложнее думать каждый день о том, что не успел сказать желаемое, и больше не успеешь никогда. Он готов ко всему. Ведь его солнце, он уверен, сможет светить так же ярко, как раньше. С ним или без него. — Которого люблю до сих пор и любить буду всегда. Пускай любовью грешной и неправ...
Неправильной...
Тогда как на счёт тела молодого парня, завалившегося резким движением на нерасторопного и уязвимого в тот момент мужчину? Тоже неправильно? А губы, юными и неумелыми движениями сильно и нелепо вжавшиеся в очертания сухих уст сенсея под тканью черной маски... Неправильно? Неправильно?! К хуям ваше «неправильно»! Как бы блядски неправильно это не было, этот капризный ребенок роняет чертову слезу на щеку старшего, не отлипая от охуевшего учителя, который не решается и руки на талию положить. А этот наглец мало того что схватил его за шиворот, так теперь ещё так сильно обвил крепкую шею тонкими руками. И откуда в этом изящном теле столько силы и напора? Как бы это не выглядело глупо и по-детски... Эти моменты, казавшиеся сном недалёкому преподавателю, стали самым ценным, что он испытал за последние годы своей жизни. Начиная с рождения, пожалуй... — «Он такой красивый. Красивый. Красивый. Невинный, божественный... Чистый и незапятнанный». Так и вертелось в аморальной голове пепельноволосого. Он все ещё чувствует это тепло губ и горячего дыхания. Наруто не отлипает, а он не сопротивляется. Пожалуй, такой поворот событий был самым желанным, но самым удивительным и неожиданным. Невозможным... Идеальным. Даже певчие птицы заткнулись на этот момент. И мальчик совсем не пошло и не провоцирующе прижимался всем телом к учителю, которого сам же и завалил. Всё-таки пора с этим заканчивать. Маска мешает неимоверно. В последний момент появилась мысль, что это может быть издёвкой, но парень отстраняется сам и лисьим взглядом устремляется на мужчину, который сейчас явно не играл доминантной позицией. Растерянный, недоумевающий, но самый счастливый на свете. — Не говорите так, словно наша история закончится на Вашем признании. Большой палец Узумаки ложится поверх влажной ткани маски, на которой ещё недавно покоились его губы. Он улыбается слегка самодовольно и провокационно облизывает губы. — Так Вы... Покажите мне того, кто скрывается под маской? И вызов принят. Только всё ещё робко. Не сделай он единожды больно этому парню, его уверенность бы так не пошатнулась. Но а пока что только лёгкая усмешка, кивок и решение, принятое быстро и без сомнений. Взяв за запястье руку парня, он мягко убирает ее от лица и снимает со своего обличия кусок ткани, который ему больше не понадобится в компании этого мальчишки. — Ты уже видел его. Но то, что забыл, пожалуй, к лучшему. Лицо сенсея оказывается в ладонях Узумаки, которые приподнимают его вверх. Этот красивый мужчина все это время принадлежал ему. И он совсем не тот, кем он хочет, чтобы его видели. — Я влюблён в мужчину тридцати лет. И он... Однажды очень плохо поступил. А я, возможно, сумасшедший, но я его не ненавидел. Я ждал его, мечтая прикоснуться. Без страха взглянуть на очень привлекательное лицо и спросить, насколько сильно Вы можете любить ученика... — Так сильно, что тебе и не снилось... — Снилось, сенсей... С лёгким румянцем проговорил мальчик, отпустив бледное лицо и отведя стыдливый взгляд. Во снах его любовь, пожалуй, не так порочна, как в мыслях Хатаке, но даже это так смущало... Он — жертва, влюбившаяся в насильника. И от мерзости в сердце должно быть невыносимо противно. А ему нравится... Что сильные руки наконец осмелились лечь на его талию и обнять уже совсем не как ребенка. Какаши ошибался, когда считал себя уродом, а Наруто — ангельским созданием. Они оба те ещё поломанные жизнью извращенцы. И неважно, что один стал таким из-за второго. Это всё ещё люди под лучами теплого солнца, обнимающиеся нежно и трепетно, простив самих себя и друг друга. — Поцелуете меня? — Если только пообещаешь рассказать о том, что тебе там снилось. На и без того румяном лице отразилось возмущение и смущение. Издевается! — «Сенсей — дурак!» И потому он заслуженно получит лёгкий толчок в бок. — Ещё чего! Вот сами и думайте, а не хотите, тогда... Хочет. И не отказывается от возможности, успевая даже подразнить и смутить парня. Эта реакция ему забавна. А губы у его солнца очень тёплые. Мягкие и нежные, в отличии от его сухих и покусанных. Вот так вот... В преддверии весны два любящих человека льнут друг к другу. Мужчина вкладывает в этот поцелуй всё самое сокровенное. Не отдает себе отчёт, но безнадежно сминает малость пухлые полосы снова и снова, будто боясь отстраниться и потерять кромку, за которую мог уцепиться. Вдруг после этого всё закончится... Или мальчишка таки признается, что все это не по правде. Что он хотел увидеть, каким может быть жалким и податливым его учитель. А ведь все из-за него... Он всё-таки отстраняется, пускай его и не хотели отпускать. Так сильно... — Хочу. Хочу видеть тебя с собой рядом каждый день... Хочу тебя без остатка. Как последняя тварь, но я... Хочу привязать тебя к себе навечно и никому никогда не отдавать. Позволишь мне стать тем, кто угробит твою жизнь? — Знаете, сенсей, я — как та ромашка. Помните? Если Вы сорвали меня, так возьмите ответственность и присвойте себе. Позаботьтесь... Она ещё верит в своё светлое будущее. В обретение новых корней... — Я всё ещё не понимаю, как такой прекрасный цветок смог простить и полюбить такого придурка, как я. Но я сделаю для тебя всё. Обещаю, я не подведу. И не трону тебя более без позволения, и не сделаю больно, и не дам попасть в беду. И жизнь моя в твоём распоряжении. — Бросьте... И правда, глупости говорит, а парню услада для ушей. Кажется, здесь попахивает счастливым финалом и не хватает только последнего штриха. Для полной уверенности, снова... Узумаки поднимает голову и расправляет плечи. — Я люблю Вас, сенсей. Женитесь на мне? — О боже, Наруто... Сдерживая смех, молвит Хатаке, отводя взгляд, не в силах смотреть на это беспечное личико. Красивое, улыбающееся, полное надежд и теплых чувств. И все это его. Они оба всё-таки заливаются смехом, и Какаши вовсе валит на кровать парнишку. Ненастойчиво притягивает в объятия спиной к себе и у самого уха отвечает, отойдя от моментальной забавы.— Если только ты скажешь: «Да».