Порочный роман

Дневник и кольцо исчезли, так почему же она чувствовала себя такой опустошенной? Гермиона сидела в своей комнате в Дырявом котле, уставившись на заляпанный чернилами пол. Том… в то время как она разрывала путы, удерживающие его к жизни, он, казалось, цеплялся за узы, которые он держал в ее сердце. Она чувствовала себя несчастной даже тогда, когда приближалась к своей цели, которую поставила перед собой. Теперь все это кончилось. С этого момента у нее не было никаких причин общаться с Томом. По видимому, у нее были причины встречаться с ним только для того, чтобы следить за ним, но она могла делать это совершенно незаметно, на самом деле, было бы лучше, если бы он ее не видел. Гермиона никогда еще не была так противоречива. Даже в самые мрачные времена ее собственная мораль сияла как маяк, далекий и далекий в темноте, освещая ее путь в поисках. Теперь она шарахалась от этого света, упорно дрейфуя в темноту. Она подняла заколотый дневник, черные чернила змеились по ее бледным рукам. Как она отреагирует, когда снова увидит его? Будет ли она сопротивляться притяжению этих прекрасных, злых глаз? Или она сдастся? Несмотря на то, что она знала, что должна сделать, сдаться казалось самым привлекательным вариантом, особенно сейчас, когда его запах все еще цеплялся за ее кожу, а синяки от его прикосновений остались. «Тебе вообще не следовало сдаваться». Но сейчас было уже слишком поздно для подобных размышлений, не так ли? Гермиона приняла душ в третий раз за этот вечер, прежде чем послать сову Джеффри, чтобы сообщить ему, что она скоро свяжется с ним. С волос снова капала вода, и Гермиона вышла из Дырявого котла, неохотно отбросив обереги, которые она установила вокруг своей комнаты. Судя по карте Мародеров, Том все еще был в своей комнате, но, учитывая, что его камин был подключен к каминной сети, он мог появиться перед ней в одно мгновение. Гермиона импульсивно бросилась прочь из Косого переулка, чемодан завис у нее за спиной. Было уже раннее утро. В то время как в Косом Переулке только просыпалась и начинала гудеть жизнь, переулок казался мертв. Я полагаю, что для грешников все же есть отдых. Не останавливаясь, чтобы проанализировать свои шаги, Гермиона направилась к Лощине Маранаты. Занавески Альфарда были задернуты, и когда она попыталась бросить камень в его окно, ответа не последовало. Она попыталась послать ему сообщение Патронуса и в конце концов пришла к выводу, что его там нет. Как раз когда она собиралась сдаться и Аппарировать в более пустынное место, чтобы разбить лагерь, она услышала хруст шагов по осыпающейся булыжной мостовой. Альфард остановился в нескольких шагах от нее. Он даже не выглядел удивленным, увидев ее там, просто усталым и измученным. Его темные волосы свисали на глаза, а вокруг некогда дружелюбных карих глаз залегли тени. Как ни странно, его очевидное страдание придавало ему мятежную привлекательность, которую она часто замечала в Сириусе. Мальчишеская округлость исчезла с его лица, оставив на его месте совершенно неожиданную точеную грацию. Сейчас он был больше похож на чернокожего, чем когда-либо прежде. — Я так и думал, что ты придешь, — проницательно сказал он. — Пришла извиниться? — Мне не за что извиняться, кроме того, что ты видел прошлой ночью. Если ты позволишь, я объясню, что произошло, — ответила Гермиона, опустив голову. Смех Альфарда был резким и грубым. — А какой в этом смысл? — На самом деле тебе есть за что извиняться. Ты ушел, не сказав ни слова. Я искала тебя, — язвительно сказала Гермиона, выходя из себя. — Ты просто сбежал. Мы должны были стать командой. Мускул на его челюсти дернулся. Альфард шагнул вперед, сокращая расстояние между ними. Его грубые пальцы на ее подбородке были неожиданными, а голос-шипящим и безумным. — Я видел, как моего брата чуть не замучили до смерти за то, что я говорил с тобой. У меня были планы, но все они напрасны, когда этот человек может разрушить жизнь одним взмахом своей палочки. Я бросил все попытки. — О-он пытал Сигнуса? — Пробормотала Гермиона. Лицо Альфарда посуровело, когда он отпустил ее подбородок. Гермиона потерла ноющий подбородок, глядя, как Альфард отворачивается. — Это было самое ужасное зрелище, которое я когда-либо видел, — с горечью сказал он. — Я никогда этого не забуду. Он кричал и извивался… Гермионе захотелось напомнить, что однажды — казалось, это было целую вечность назад, — Альфард попытался наложить на нее проклятие Круциатус. Конечно, тогда он не знал, что именно она пряталась в кустах той ночью, но разве это имело значение? Он все еще пытался использовать его. И все же она напомнила себе, что Гарри тоже однажды использовал проклятие Круциатуса. Это была сложная тема для обсуждения. Кроме того, Альфард был невежественным мальчиком, когда дело дошло до этого, и, вероятно, не знал, как выглядит проклятие Круциатус в действии. — Ты почти жалеешь, что он не использовал вместо этого смертельное проклятие, — посочувствовала Гермиона, и голова Альфарда дернулась к ней, когда он посмотрел на нее с полным удивлением. — Отведи меня в свою комнату, я хочу тебе кое-что показать, — наконец добавила она дрожащим голосом. Альфард молча повел ее в лощину Маранаты. Здесь было грязнее, чем в борделе. Когда Гермиона последовала за ним вверх по извилистой, тесной лестнице, она почувствовала запах пота, секса и огненного виски на его коже. А потом что-то резко ударило…что же это было? Его комната была почти пуста, если не считать открытого сундука, который стоял под окном, и мешка с деньгами, из которого высыпались галеоны. Пустая бутылка лучшего вина Огдена валялась на сломанном комоде. — Я тоже хочу тебе кое-что показать, — сказал он, поворачиваясь к ней. Когда он расстегнул плащ и бросил его на незастеленную постель, Гермиона ощутила укол беспокойства, но стояла неподвижно, а ее чемодан все еще висел у нее за спиной. Альфард сбросил мантию. Его голая грудь была такой же худой и гибкой, какой она ее помнила, но что-то темное змеилось вокруг его грудной клетки… Он обернулся, имея приличие выглядеть немного смущенным, и Гермиона резко втянула воздух. Она видела татуировку змеи через экран несколько часов назад; вблизи было ясно, что это относительно новая татуировка, и не только это, это была не обычная змея. Это был Василиск. Знает ли он о комнате? Прямо напротив Василиска стоял на дыбу великолепный Лев, как будто готовый напасть на Василиска с чистой яростью. Она казалась совершенно новой, даже новее, чем татуировка Василиска. Сердитое красное раздражение окружало отмеченную кожу. Мурашки побежали по ее коже. В остальном его кожа выглядела такой нежной и молодой… А потом весь этот темный гнев сконцентрировался на его жилистой спине. У нее пересохло во рту, когда она проследила за хвостом Василиска, спускавшимся вниз, исчезая за поясом его простых темных штанов. Он повернулся к ней, подняв брови. Теперь его лицо выражало гордую оборонительную решимость. — Слизерин и Гриффиндор? — заметила она. Альфард закусил губу. — А теперь покажи мне свою. — Его голос был мягким. Гермиона взмахнула палочкой, и сундук упал на пол. Сделав глубокий вдох, чтобы подавить нервозность, она сбросила и дорожный плащ. — Он не единственный, кого пытали проклятием Круциатуса, — начала она, собираясь с силами, чтобы закатать рукава своей мантии, — однажды он мучил меня так долго, что когда они вырезали это во мне… это было даже не так больно. Глаза Альфарда метнулись к ее руке, когда Гермиона показала шрам, который она всегда охотно показывала только одному человеку: Тому. После того, как она получила его, никогда не было подходящего времени, чтобы рассказать об этом Рону и Гарри. На самом деле, это выглядело довольно эгоистично. Кровь отхлынула от лица Альфарда, когда он взглянул на белую рубцовую ткань. Наконец он снова поднял на нее глаза. С его темными волнами в глазах и озорной ухмылкой, начинающей кривить его губы, он выглядел поразительно похожим на Сириуса в его самом озорном виде. — «Некоторые люди носят свои сердца на рукаве, — а вы носите свой статус крови. Он шагнул вперед и схватил ее за запястье, его пальцы зачарованно двигались вдоль шрама. Его запах, так близко, был намного сильнее, внезапно перенося Гермиону обратно в бордель. Хватка Альфарда на ее запястье была гораздо более грубой и неуклюжей, гораздо менее собственнической и злобной, чем у Тома. — Тебе надо сделать татуировку. Гордись тем, кто ты есть. — Тебе легко говорить, — сказала Гермиона охрипшим от сухости во рту голосом. — Теперь мы прощены? — Нет. — Альфард отпустил ее запястье и плюхнулся на кровать, скрестив руки за головой, демонстрируя свой обнаженный торс. Было легко понять, как этот человек вырастет, чтобы так сильно влиять на Сириуса. — «Он, наверное, подумает, что его дядя Альфард — воплощение хладнокровия», — подумала Гермиона, пряча улыбку. — Ты все равно должна мне сказать, что именно ты делала в борделе с Томом прошлой ночью. — Я шла за тобой. Я не хотела вступать с тобой в конфронтацию, я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Но Том последовал за мной. Я даже не думала, что он может найти способ выбраться из замка, поэтому и не думала заметать свои следы более тщательно. На мгновение игривый, мальчишеский Альфард всплыл на поверхность, и его глаза расширились. — Вы следили за мной? — его голос был так мягок, так полон надежды. Вполне вероятно, что Альфард просто хотел быть для кого-то самым важным человеком. Возможно, его чувства к ней имели мало общего с их общением и все было связано с его желанием быть первым выбором, предпочтительным. — Да, — тихо ответила она. Губы Альфарда скривились в первой искренней улыбке, которую она увидела на его лице за много лет. — Я беспокоилась о тебе. Ты только что ушел, а мы еще не успели обсудить наши планы. Альфард не ответил. — Я сбежала из Хогвартса. Я с этим покончила. Я покончила с Томом. У меня все еще есть своя миссия, но я больше не буду учиться в Хогвартсе, — объяснила она. При упоминании Тома жгучая боль, похожая на проклятие Круциатуса, пронзила ее душу. С Томом все было кончено… ей нужно было время для скорби, но она знала, что впереди у нее еще много лет, чтобы горевать и сожалеть. — Куда же ты пойдешь? — У меня есть палатка, я собираюсь переезжать с места на место, пока не найду денег, чтобы немного остепениться. — Мне трудно поверить, что ты покончила с Томом, — наконец сказал Альфард совершенно откровенно. Его мальчишеский вид исчез, и он снова стал холодным и отчужденным. — Сколько раз он уже трахал тебя? Я думаю, ты уже забыла того другого парня. — Сколько раз ты трахал других девушек? Ты не имеешь права подвергать сомнению мое поведение, — сердито парировала Гермиона. — Если ты сделаешь это снова, я полностью намеренна заколдовать тебя, и у меня нет причин сдерживаться. Это последний раз, когда мы будем говорить о моих…взаимодействиях…с Томом. Когда-либо. — Прекрасно. Только не надо все время тыкать мне этим в лицо, — злобно сказал он. Гермиона прикусила губу, чтобы не закричать на него; этот разговор быстро шел в никуда. — Как скажешь. Это больше не повторится, так что... что угодно. И снова это жгучее, обжигающее горе: он не любит ее. Она поспешно отодвинула его в сторону, но не смогла полностью освободиться. — Я подумала, что раз уж мы оба теперь беглецы, то вполне можем объединить наши усилия. Но так как ты, кажется, не способен быть вежливым, мы должны просто забыть об этом, — продолжала она, скрестив руки на груди. Взгляд Альфарда задержался на ее покрытой шрамами руке, как будто он хотел что-то сказать. — Перемирие. Ты права: мы вполне можем работать вместе. Я все равно не могу оставаться здесь вечно, мои родители скоро найдут меня. Даже они не настолько глупы. Его взгляд скользнул к рассыпанным на бюро деньгам. — А еще у меня столько золота, что я не знаю, что с ним делать. Этого хватит нам на долгие годы. Десятилетия, если понадобится. — Трудно поверить, что ты готов провести со мной десятилетия, — сказала Гермиона с сардонической усмешкой, которую Альфард полностью вернул. — О, это не так уж трудно, провести несколько десятилетий в палатке с привлекательной девушкой, — поддразнил он. Гермиона закатила глаза, но они были полны удовольствия. Похоже, они с Альфардом негласно помирились. — Перемирие, — наконец рассмеялась она, когда Альфард поднялся с кровати, и они обменялись рукопожатием. Времени терять было нельзя. Все, что Гермиона хотела сделать, это погрузиться в блаженный, невежественный сон, но она знала, что не сможет. Вместо этого они с Альфардом покинули лощину Маранаты. С чемоданами, невидимо висящими позади них, благодаря помощи чар разочарования, они сначала остановились в Гринготтсе. Хранилище Альфарда было переполнено золотом; Гермиона старалась не выглядеть слишком впечатленной. С другой стороны, Альфард не мог быть слишком хорош с деньгами, если он думал, что все это золото растянется только на несколько десятилетий. Теперь она отчасти понимала его высокомерие: он мог делать все, что ему заблагорассудится, но теперь, когда он официально стал взрослым в волшебном мире, никто не мог отнять у него это золото. Ему никогда в жизни не пришлось бы работать, если бы он этого не хотел. После Гринготтса они запаслись едой и различными припасами. Солнечный свет ослепительно белел на снегу, когда они подошли к заброшенному углу Косого переулка и уставились друг на друга. — И куда же? — Увидишь, — ответила Гермиона и, схватив его за руку, вместе с Альфардом Аппарировала подальше от Косого переулка, подальше от Тома. В ту ночь она использовала Муффлиато, чтобы скрыть от Альфарда свои рыдания.