В местечке под названием Реймс

      Реймс. Июль 1788 года.       Гэвин бодро шел по пыльной тропе, насвистывая только что придуманный мотивчик. Примерно с полчаса назад, скрипя и раскачиваясь, мимо него проехала карета, запряженная четверкой гнедых. Гэвину хотелось верить, что карета, а главное, везущие ее лошади принадлежали Жерому Лангле — его нанимателю и королевскому наместнику в Реймсе.       Гэвин Валуа с детства любил лошадей, он хвостиком ходил за отцом — главным конюшим — перенимая его науку. Уже в 5 лет Гэвин превосходно держался верхом, не используя при этом ни седла, ни чепрака*. Он подходил к пасущимся в просторных левадах лошадям, дожидался, пока кто-нибудь из них опустит холеную шею к траве, а потом цепко хватался на ухоженную гриву. Лошадь недоуменно фыркала, раздувала красные ноздри и вскидывала голову, а маленькому Валуа оставалось только шустро перебирать ногами и скатываться по лошадиной шее на широкую спину.       Гэвин улыбнулся собственным воспоминаниям и ускорил шаг, желая поскорее добраться до Монфокона — в общем-то невзрачного каменного замка с торчащими по западной и восточной стороне серыми башнями. На подходе к нему можно было увидеть и почти заросший бурьяном ров, и темные щели бойниц. Впрочем, все это было лишь бесполезным устрашением — напоминанием простолюдинам о том, кто властвует над ними. Наперед рва и бойниц в глаза бросались витражи, украшающие окна главной залы и сейчас сверкающие в лучах полуденного солнца. Были в Монфоконе и известные далеко за пределами Реймса винные погреба, и просторный амбар с запасом муки и зерна на несколько месяцев. Был глубокий колодец и аккуратный сад. И, разумеется, была псарня и конюшня с просторным крытым манежем, примыкающим к ней. Это радовало Валуа больше всего.       Гэвин не зря ни на минуту не отходил от отца в детские годы. Сейчас, будучи взрослым мужчиной, он был готов заменить отца, которого с годами стали подводить не только слух, но и зрение. Маркиз Лангле доверял сыну своего главного конюшего, ведь слава о Гэвине Валуа летела быстрее вверенных ему породистых скакунов. Каждый житель провинции Шампань, хоть как-то связанный с лошадьми, слышал и об умелых руках Гэвина, способных расчистить даже сбитые копыта тяжеловозов, и о его таланте заезжать самых норовистых жеребцов, и об умении научить паре приемов крестьянских мальчишек.       Дробный перестук подкованных копыт отвлек Гэвина от потока воспоминаний. Уже в следующее мгновение, шумно отфыркиваясь, вокруг Валуа нарезал круги вороной испанский жеребец. Седевший верхом юноша звонко рассмеялся и, не без труда, остановил испанца.       — Прошу прощения, месье, — всадник ловко соскочил с седла. — Признаться, я еще не обрел достаточную сноровку в управлении этим конем, он меня не всегда слушает.       Гэвин был шокирован: вот так просто признать свое неумение сможет не каждый крестьянин, а тут явно благородный господин.       — Месье, мы не зашибли вас? — радость, сверкавшая в карих глазах, сменилась беспокойством, а широкая улыбка угасла. — Просто вы молчите.       — Вы очень старались наехать на меня, — Гэвин прочесал пятерней волосы, — но все хорошо, я просто задумался.       — Вот и хорошо, что хорошо, — вновь обворожительно улыбнулся юноша и явно хотел добавить еще что-то, но разгоряченный жеребец едва не вырвал повод из его рук, в очередной раз махнув горбоносой мордой.       — Ему железо не подходит, — Гэвин уверенно шагнул к чужому коню и расслабил нащечный ремень на уздечке, проследив, чтобы трензель* в лошадином рту опустился достаточно низко. — Теперь сносно. Попробовали бы сами походить так. Еще и лошадь в мыле. Вы вообще откуда?       — Спасибо за помощь, — юноша в очередной раз улыбнулся и, сняв кожаную перчатку, протянул правую ладонь. — Мое имя Коннор. Коннор Лангле. Только недавно прибыл из вынужденной поездки в Киберон. А как вас зовут, месье?       Услышав фамилию, Гэвин поморщился и немедленно поклонился. Отчитывать будущего господина в первый день знакомства было явно не лучшим решением. Гэвин впервые устыдился своего происхождения. Он хотел бы и дальше журить чрезмерно оптимистично настроенного юнца, а после важно поклониться ему по правилам светского этикета. Он бы непременно взмахнул широкополой шляпой, щегольски подбросил левой рукой трость и, ловко поймав ее, отвел в сторону, синхронно с этим отведя назад и согнув в колене левую же ногу, а после изысканных жестов гордо поднял бы голову и ушел, довольный произведенным впечатлением. Однако вместо этого Гэвин мог лишь склониться в поясном поклоне, опустив голову.       — Лорд Коннор Лангле, я Гэвин Валуа. Конюший, которого ваш отец пригласил на службу.       Коннор еще шире улыбнулся и поудобнее перехватил поводья.       — Ты ошибся, месье. Я не лорд, я граф. Господь даровал меня отцу раньше брата, я старший сын.       — Прошу простить, — процедил Гэвин и склонился еще ниже. Его злили собственные промашки и широченная улыбка Лангле. Валуа не мог понять, издевается тот над ним или из каких-то особенных нравственных идеалов именует таким странным образом.       — Извинения излишни, — Коннор хлопнул Гэвина по плечу. — Пойдем же, я очень соскучился по отцу и брату, хочу скорее их увидеть.

***

      — Граф Лангле, если вы продолжите тянуть повод на себя и пилить лошади рот, то непременно свалитесь вниз, когда она попытается вас сбросить. Лорд Лангле, перестаньте стегать своего коня хлыстом, он и без этого нормально пойдет вперед, когда вы увереннее сядете в седле и разгрузите ему зад, — Гэвин сновал по манежу от одной пары к другой, то и дело указывая братьям на ошибки.       — Не учи! — крикнул младший Лангле, в очередной раз хлестнув белоснежного жеребца по крупу. — Я до двадцати одного года дожил, уж как-нибудь научился ездить.       — Вот именно, лорд. "Как-нибудь". А ваш отец попросил слепить из вас первоклассных всадников. Да с такой посадкой вас любой крестьянский мальчишка обскачет, — не остался в долгу Гэвин, мысленно проклиная свой излишне острый даже для главного конюшего язык.       Коннор всегда прощал ему любые едкие замечания, лишь смущенно улыбался, признавая правоту Валуа. Младший же сын маркиза, Ричард, был полной противоположностью брату. Двойняшки Лангле всегда привлекали к себе внимание, но, несмотря на одинаково безупречные черты лица, даже подслеповатый священник Реймса никогда не принимал одного брата за другого. Родившийся на несколько минут позже Ричард был заметно выше и костистее Коннора, хоть и считался младшим. Он превосходил Коннора в силе и ловкости, первым начал ходить, однако до четырех лет молчал, пока испуганная мать не пригласила к нему врача, опасаясь, как бы ребенок не оказался немым. В тот же день Ричард произнес первые слова, а на его лице впервые промелькнуло подобие ухмылки, которое с возрастом переросло в язвительную гримасу.       С каждым годом разница между братьями становилась все более явной. Во время занятий грамматикой и чистописанием Коннор то и дело ошибался, смутившись, старался как можно скорее исправить ошибки, проливал чернила, а потом, измаравшись ими с головы до ног, украдкой слизывал с верхней губы темную каплю и виновато улыбался. Ричард же долго настраивался, а только потом брал в руку перо. Если же непрошенная капля все же падала на исписанный убористым почерком лист, младший Лангле с остервенением разрывал его на мелкие кусочки, а потом с совершенно безэмоциональным выражением лица начинал сначала.       Оба брата были избалованы женским вниманием. Но если Коннор запоминал, на каком именно моменте Мари остановилась в новой книге, сколько цветов вырастила Аннет и какие именно булочки нравятся Марселан, то Ричард лишь неодобрительно взирал на каждую свысока, изредка отпуская низкие шутки, оставшись наедине с братом.       Едва услышав замечание Гэвина, Ричард рванул на себя поводья, из-за чего лошадь развернулась на задних ногах, а Валуа неодобрительно поморщился.       — Тебе бы не мешало хоть иногда думать, прежде чем говорить, конюх. Я слышал, есть народ, который обрезает языки своим излишне наглым слугам. У нас так не принято, но найдутся другие средства, — Ричард недвусмысленно качнул хлыстом в воздухе.       Гэвин шумно выдохнул и заставил себя не отводить взгляд. Сейчас он как никогда раньше был согласен с девушками, утверждавшими, что в глазах младшего Лангле отражается холод, царивший в его душе.       — Ричи, не заводись, — возникший рядом Коннор успокаивающе провел ладонью по предплечью брата, а его вороной жеребец, после подбора правильного железа переставший ронять с губ клочья пены, ткнулся носом в круп светлого коня.       — Ты напрасно потворствуешь слугам, Коннор. Они должны знать свое место.       Гэвин понадеялся, что он не слишком громко заскрипел зубами в ответ на эти слова.       — Дай-ка, — едва слышно попросил Коннор и мягко забрал хлыст из рук брата. — Признай, что Гэвин прав, он не сказал ничего предосудительного.       Ричард промолчал, лишь коротко сжал запястье Коннора. Порой казалось, что братья Лангле могут общаться совершенно без слов.       Гэвин окончательно утвердился в этом ощущении вечером того же дня. Едва приняв внезапно прибывшего в Монфокон нарочного* с письмом, Коннор принялся аккуратно паковать вещи в дорожный мешок и велел Гэвину лично подседлать коня.       — Не доверяю я твоим конюхам, месье, — хмыкнул Лангле, используя уже ставшее привычным обращение. Гэвин не видел в этом издевки, скорее, тешил свое самолюбие.       — Далеко ли собрались на этот раз, граф? — Валуа было искренне интересно.       — Покорять столицу, у меня там друзья. Большего пока не могу сказать, но обещаю, наши имена прогремят на всю Францию!       Все это время молча стоящий у стены Ричард подошел к брату и положил широкие ладони ему на плечи. Коннор подался вперед, ловя взгляд Ричарда, и прижался лбом к его подбородку. Забывшись, младший Лангле почти невесомо прикоснулся губами к алебастровому лбу, вдохнул родной запах, провел кончиком пальца по россыпи родинок на щеках, а потом резко убрал обе руки за спину, развернулся на пятках и молча вышел из конюшни.       — Я тоже буду скучать, — шепотом обронил Коннор и, повернувшись к конюшему, улыбнулся. — Спасибо тебе за все, Гэвин. Надеюсь, еще свидимся.

***

      Стемнело. Гэвин бесцельно слонялся по внезапно опустевшей конюшне, не зная чем себя занять. Он и представить не мог, что Коннор так много привносил в это место. На ум приходили совсем уж возвышенные фразы о том, как вместе с уехавшим Коннором замок Монфокон потерял свою душу.       Взгляд Гэвина то и дело обращался к белоснежному жеребцу Эфусиво, недавно подаренному Ричарду. Конюший прекрасно знал, что лорд запрещал кому бы то ни было прикасаться к своей лошади, а о том, чтобы оседлать ее, не могло идти и речи. Но сейчас стояла глубокая ночь, даже припозднившиеся служанки поспешили задуть свечи, и Монфокон взирал на окрестности темными пятнами окон. Так наверняка лорд уже видит десятый сон...       Решившись, Гэвин снял с крючка легкую веревочную уздечку и отворил кованую дверь денника, выводя жеребца. Валуа не захотел оставаться в манеже, по углам которого сгустились тени, нервировавшие и без того настороженного Эфусиво. Гэвин аккуратно вел коня за собой, следя, чтобы в темноте он не споткнулся о случайный камень. Светлая шкура сияла в лунном свете, ветер играл волнистыми прядями гривы и хвоста, подкованные копыта ритмично стучали по мощеной дорожке. Гэвин невольно залюбовался.       Огрубевшая от постоянной и тяжелой работы рука благоговейно огладила гребень лошадиной шеи, Гэвин оттолкнулся от земли, подкинул себя и плавно сел верхом, опасаясь случайно ударить. Он не стал надевать седло, поэтому ощущал каждое движение Эфусиво, чувствовал даже тепло его тела сквозь тонкую ткань летних брюк. Гэвин наклонился вперед и чуть сжал пятками светлые бока. Жеребец послушно пошел плавной широкой рысью, изогнув шею. Преисполненный детского восторга, Валуа умело просил лошадь менять один аллюр на другой, двигаться боком и осаживать назад. Когда Эфусиво остановился, довольно жуя специально припасенную Гэвином дольку яблока, раздался резкий звук.       Из тени деревьев, аплодируя, выплыл Ричард. На его лице застыла сардоническая улыбка.       — Хорошо развлекаешься, конюх, — в ночной тишине голос прозвучал особенно громко. — Так вот, значит, из-за чего мое же животное мне не подчиняется. Ты ночами нашептываешь ему что-нибудь на ушко, а потом по округе вместе скачете.       Гэвин молчал, лишь спешился и крепче сжал поводья: при виде хозяина Эфусиво принялся вырываться и пятиться назад. Ричард подошел ближе, по-собачьи склонил голову к левому плечу и, резко размахнувшись, ударил Валуа под дых. Гэвин не выпустил повод, лишь опустился на землю и после первых секунд замешательства поднял голову, уже готовый к борьбе. Он сжал кулаки, на его руках набухли вены, явственнее стали видны мускулы. Он готов был броситься без промедления, и Ричард знал это.       — Ничего себе! Полегче, конюх! — ладонь лорда приподняла полы жюстокора*, показав эфес шпаги. — Тебе стоит научиться дальновидности. Коннор уехал, отныне некому тебя защищать.       — Этого больше не повторится, — процедил Гэвин сквозь зубы. — Но вы можете быть уверены, я лишь пытался найти контакт с конем, а не настраивал его против вас.       — Разумеется. Разумеется, не повторится.       Тон Ричарда не предвещал ничего хорошего, и Гэвин уже собрался отразить возможную атаку, но лорд опередил его. В одно мгновение Ричард выхватил шпагу из ножен, поудобнее перехватил ее в руке и эфесом с заостренным поммелем* наотмашь ударил Гэвина по лицу. Валуа вскрикнул. В ушах шумело, от боли перед глазами заплясали яркие искры. Все труднее было сконцентрироваться на происходящем. Кровь из разбитого носа стекала по лицу и шее, пока дезориентированный Гэвин пытался защитить себя от дальнейших ударов. Следующим он ощутил пинок под ребра и в пах, сжался и, хрипя, попытался вдохнуть. Ричард обошел его, схватил за волосы и запрокинул Гэвину голову, всматриваясь в закатывающиеся глаза. Валуа застонал, судорожно поджал под себя ногу и с облегчением понял, что теряет сознание.