Словно не было войны

      Раньше… вернее, сейчас правильней будет сказать, года четыре назад Чуя, пускай и не был мастером в глубоком познании себя, но точно мог определить правдивость некоторых суждений.       Были ли они знакомы с Федором и Николаем до потери памяти?       Да. Схожие травмы, отсутствие воспоминаний и такое по детски невинно замечание Оливера для разряда обстановки: вы явно музыканты, господа. Нет, на циркачей вы тож смахивает, но они у нас проездом не задерживаются. Так что остановимся на…хм, нет, погодите я угадаю! Кантри? Нет? Может Блюз?...       Умел ли Чуя петь?       Да не в жизнь. На первых порах горланить под гитару в подземном метро казалось унизительным делом, которое у него не выходило. Однако бегающие вошки-мысли жаждали выхода. В противном случае они разорвали его изнутри раньше голодной смерти.       Говорит ли он на японском?       Это выяснилось случайно, в порыве злости начал скакать по языкам, пожалуй, если бы Коля не заткнул ему рот, то данная информация не всплыла бы долго.       Знаете ли Чуя Чешский?       Нет. Коля заставил проверить в тот же день.       Дома тихо. И в этой разъедаемой тишине Накахара вдруг понял, что не может разобраться в правдивости слов Дазая Осаму. Поверить. Принять. Пускай Дазай явно не открывал всю картину, но… Рассказывал, что на ней. Как слепому посетителю галереи на экскурсии: на полотне изображено то-то и то-то, по диагонали слева направо в порядке возрастания стоят: машина, дерево, дом…       Если об Осаму Чуя мог связать несколько слов, то о себе, о себе настоящем, о том, кто остался в прошлом не мог.       — Значит, — бледные пальцы ломались в неуверенном скрежете, — я занимался…       — Внутренне политикой одной компании, зачастую культурной деятельностью города и связью с теневыми районами, а так же внешними связями одной организации: поставки, сбыт, контроль исполнения. Можно сказать, был визитной карточкой, — подтверждал Осаму, Чуя не вспомнит в какой момент он сел рядом, — Довольно рано присоединился к одной конторе и быстро поднялся по лестнице. Сфера твоего влияния была обширна, в подчинении находились несколько отделов. В последние несколько лет часто командировался в другие страны.       Дазай говорил складно. Прям как Фамия, когда пытается скрыть что-то. Легко и непринуждённо, как по сценарию. Еще всплескивает руками, сжимает переносицу и театрально вздыхает: как так, папочка, как так, ты предал мое доверие и решил, что это я изрисовал дверцы шкафа; да у меня в руках маркер, но, позволь заметить — это выглядит слишком подозрительно, а значит меня поставили.       Накахара тихо прыснул, чем привлек внимание и вызвал удивление собеседника, в купе с невинным «что в этом смешного?».       — Просто, — нет. Точно. Один в один. Ещё и голову вбок наклонил, — просто, у него точно такое же лицо было, когда я спалил за рисованием на обоях. Он год утверждал меня в своей невиновности, а потом сдался. Сознался.       Дети странные. Чуя же его тогда и ругать не думал. Только вздохнул. Что поделать, так обстановка в их маленькой комнатке стала веселее. Может быть он в то время был слишком строгим? Оправдываться тяжелыми временами — неприлично, но тогда голова рыжего была забита не только вопросом воспитания, но и банальным — где взять на это чудо денег. Это сейчас в комнате у Фамии есть целая стена, с большим съемным полотном и карандашами.       — Ты хорошо его воспитал, — тихо выдыхает Осаму, смотря куда-то сквозь него. Длинные костлявые пальцы так же бесцельно ломаются под натиском друг друга. Непривычно. Это так непривычно, пускай Накахара не может сказать, что для этого человека привычно.       В этом казалось бы комплименте сквозит тоска, пускай шатен так и выдавливает улыбку. Сожаление. Восхищение и сожаление, которое Чуя и не знает как интерпретировать и принять.       На это он только кивает головой. Нет, не хорошо. Не хорошо, потому что Фамие нет еще и пяти, рано говорить о воспитании. Слишком рано.       Но в глубине души замечание — льстит. Как бы глупо не звучало. Да, он воспитывал сына и вопреки всем страхам сделать ошибку добился того, что Дазай Осаму, нерадивая пара — признал это.       А значит, что-то все же удалось. И неважно, что Фамию все еще приходится уговаривать принимать таблетки во время простуды. Не важно, что он может прятаться часами, игнорируя просьбы вылезти и выпить кисло-сладкую микстуру. Этого Дазаю Осаму неизвестно, и чего уж там, навряд ли когда-нибудь будет.       — И меня не искали? — шатен пишет красивую картину, прелестно описывает. Вот только у Накахары есть и свои глаза и ему не обязательно быть художником, дабы сказать, что рисунок вышел дешевым и откровенно неправдоподобным.       — Нет.       От такого тона рыжий невольно поежился. Нет. Не искали. Ха, что-то трещит по швам твое полотно.       — Я был на твоих похоронах, Чуя, — каким-то нездорово тихим тоном продолжил Осаму, — Смотрел на пустой гроб, как идиот, — выдав истерический смешок, его длинные пальцы впились в темные кудри волос, сжимая их у самого основания в слабой попытке справится с чем-то. С трудом выдохнув, Осаму вернул себе обладание, смотря в аквамариновые глаза, — Ты никогда не любил лишних слов, да и не думаю, что слова сожаления как-то пойдут на пользу. Но мне жаль, Чуя. Жаль потраченного впустую времени, — его руки холодные, по знакомому холодные, осторожно накрыли чужую ладонь, — Прости, что не пришел раньше.       При всем желании собрать воедино эту странную конструкцию у Накахары не выходило. Что-то ускользало то-ли по его невнимательности, то-ли из-за недомолвок Дазая, то-ли из-за не от чего независящей случайности, о существовании которой никто не знает. Ну или не помнит.       — В тот день, мы должны были с тобой наведаться к конкурентам, — продолжил Осаму, — скажем, не все было гладко, без громкого конфликта не обойтись. Я опоздал. Приехал слишком поздно. Всюду разгребали завалы, вызывали медиков.       — Мы, — прервал Чуя, пытаясь отогнать глупую идею, пускай и интуитивно и понимал, что прав, — должны были встретится с?..       — Да, — Дазай ответил не раздумывая, догадываясь о содержании вопроса раньше, чем Накахара успел признаться себе в его существовании, — Чуя, знаю, от меня это звучит не убедительно, скорее даже настораживающе, но это определенно не те люди, с которыми можно находится в одном помещении без оружия. И то, лучше избегать такого варианта, — Чуя опустил глаза на бледные пальцы, что расположились поверх его. Обманчиво слабые, с четкими фалангами и едва заметными порезами. Трещинами. Чем-то напоминавшие его собственные. Издержки профессии? Или Дазай много резался? Сам? По воле случайности? Накахара мотнул головой, возвращаясь к беседе, — я… прости, я все еще не знаю, что произошло, почему. Но я беспокоюсь…       — О себе и о сыне, я как-нибудь позабочусь, Дазай Осаму, — прерывает Чуя, вытягивая ладонь, — Я ведь его хорошо воспитал, верно?       В карих глазах напротив так много разной крошки, крупинок, едва различимых друг от друга эмоций. Раньше он мог понимать этого человека или он всегда представлял собой непостижимую загадку? Что-то внутри Чуи фыркнуло, осознанно плюнув «идиот» в сторону шатена, что аккуратно подбирал слова.       — Ему, — неуверенно начал Осаму, смотря куда угодно, но не на собеседника, — понравился фильм? Ну на который вы ходили?       Такой неуверенный вопрос, словно Чуя пропишет между глаз только за мысль спросить подобное, вкупе с недавним уверенным разглагольствованием рисует слишком забавную картину. Настолько, что в голову Накахаре не пришла мысль возмутится или скорчить рожу. То, что соседи оказались на сеансе и явно не для просмотра веселых похождений подводных обитателей, а для наблюдения все еще царапает изнутри.       — Да, — сухо ответил рыжий, ловя глуповатую улыбку шатена, которую тот поспешил спрятать, — он обычно к мультфильмам о животных холодно, но в этот раз захотел.       — Не любит животных? — глупо спросил Осаму, выглядя слишком заинтересованно.       — Нет, вовсе нет, — замотал головой рыжий, — просто… не знаю, не горит желанием наблюдать за ними. Он и щенка никогда не простил, — чуть усмехнувшись Чуя продолжил, — Был период, когда во все глаза смотрел на змей и спрашивал, можем ли мы завести несколько дома.       — И что ты ответил? — искренне улыбнувшись, спросил Дазай, неосознанно подсаживаясь ближе и чуть наклоняясь.       — Что рептилиям нужны специальные условия дома, — честно ответил Накахара, — Аквариумы, подсветки и прочее. К тому же корм у них экзотичный, — хотя Фамие ли дело до этого? — но история с кормом его только раззадорила.       — Не завели? — по глупому спросил Осаму. Он словно и правда не понимал.       — Дазай, ему четыре, — напомнил Чуя, — сверстники Фамии иной раз говорят, что когда вырастут станут хамелеонами или ластиками. Это возраст навязчивых мыслей.       — Тогда, — задумчиво протянул Дазай, — кем он хочет стать?       Накахара смотрит на собеседника, который словно ожил на разговоре о сыне, что немного настораживает. Изнутри. Скатывается в горле, оседает внутри желудка. Не много ли… Не много ли ты хочешь знать о чужом ребенке?       — Да, да, — тихо кивает головой Осаму, прикусывая губу, — прости, я перегибаю. Да, перегибаю…       Кем хочет стать Фамия, когда вырастит? Фамия ребёнок. Недавно он выбежал из комнаты с явным желанием готовить, а потом отвлёкся на какое-то шоу о денежных махинациях и все. Папа, папа, я буду изучать фи-нан-сы, только ты не сердись, хорошо? А месяц назад вообще заявил, что научится играть на скрипке. Дети. У сына энергии хоть отбавляй, ему нравится пробовать себя в чем-то новом.       — Он чаще говорит, что хочет сделать, нежели, кем хочет стать, — ответил Накахара, — Недавно он заявил, что приготовит рыбу фугу.       С чего такое пожелание Накахара сказать не может. Дети? Или это просто его сын? Наверное, все же первое, но Чуя не склониться к какому-либо выбору. Слишком много сомнений, слишком много мыслей и страхов допустить ошибку в воспитании пережил в свое время. Возможно, именно поэтому он сейчас просто всей душой любит своего ребёнка и слушает советы Розы, что воспитала не одну группу. Слушает, но не ведётся слепо.       — Покажи, — выдыхает Накахара раньше, чем Осаму успел спросить ещё, — покажи ещё что-нибудь.       Смотря в свое отражение, вернувшись чуть ли не под утро, Чуя, на свое удивление, почти точно мог провести эту черту. Между ним настоящим и предполагаемым прошлым. Но пускай некая граница и видна глазу, рыжий понятие не имеет, где она заканчивается. Насколько далеко простирается.       — Мы, — негромко говорил Дазай, словно стыдясь, — не были близки. Вернее, — кислород с особым трудом проходит через его лёгкие, — не как семья. Как коллеги. Напарники.       Дазай сознался, что не знал о существовании сына. Что эта весть ударила сразу после преподаваемой гибели. Наверное, это было больно. Даже не наверно, Чуе тяжело понять каково это.       Прикрывает глаза, так же подпирая дверь дома, только теперь с другой стороны, стараясь не вглядываться в мрак собственной прихожей.       Дазай и сам понимает насколько много причин у Накахары ему не доверять. Но при этом, кажется, не осознает, как много причин поверить. Как много пунктов в его пользу. И не должен.       Попытки разложить в голове такие простые детали из прошлого как собственный гардероб отдаются тупой болью. Слишком сильной для мгновенной остановки потока мыслей и слишком слабой для ужаса.       Возможно, достаточной для кофе.       — Подводная собака съела Дорри.       Не знает, было ли заметно, что столь неожиданное откровение заставило вздрогнуть, но, поскольку Фамия тер глаза, то Чуя предположить, что нет. Босыми ногами в новой пижаме со звёздочками и такими спутанными волосами. Прижимал одну из многих подушек. Подушку. Чуя не знает, почему его сын предпочитает плюшевым игрушкам небольшие подушки. Нет, он не таскается с ними по магазинам, да и на памяти рыжего вообще редко просил взять на улицу что-то подобное. Но любил строить из них башни, раскладывать на диване и конечно же валятся. Иной раз, когда Накахара приходил домой вымотанный, ребенок приносил несколько своих самых любимых и клал рядом. Хлопал глазами и говорил, что если с ними поспать в обнимку, то станет легче. Сейчас Фамия держал пуховую с вышитыми на ней ящерицами.       — Акула? — переспросил Чуя.       Фамия замотал головой.       — Нет, — мальчик сделал небольшой шаг, стоило Чуе подойти и присесть рядом, — подводная собака. Дорри сказала, что вспомнила о тыквенном пироге в духовке, а потом её проглотили.       Фамия, для ребёнка своего возраста, пожалуй, слишком часто смотрит передачи о судах, криминальные сводки и документалки подобного типа. А коронное «я разрешу утром посмотреть серию криминального шоу, если сейчас же ляжешь спать» — стало разменной монетой похлеще сладкого. Нет, поначалу Чуя ругался, выключал телевизор и отбирал планшет, особенно, когда узнал, что Федор иной раз сам включал ребёнку новости о происшествиях. Да и все ещё ругается если честно, пускай и не так сильно.       Кошмары и прочие ужасы Фамия ловит от животных. Отнюдь не от пауков или ползучих тварей, а от комков шерсти или иной твари с зубами. Фамия никогда не просил себе щенка, не смотрел с восторгом на передачи об акулах и не уповал на костюм оборотня на Хэллоуин. Чуя переживает, что всему виной тот случай, когда сын видел как несколько больших собак бежали за парнем на велосипеде. Закончилось все хорошо, но тогда Фамия впервые так вцепился в руку.       — Это просто кошмар, милый, — треплет кудрявую макушку Чуя, — ты проснулся и он закончился. Хочешь чего-нибудь? До утра ещё долго-долго, могу приготовить тебе какао.       — Папа, — тихо говорит Фамия, словно кто-то может услышать, — ты только, ты только не пеки больше тыквенных пирогов! Вдруг ты тоже забудешь, а потом вспомнишь и тебя тоже съест подводная собака!       — Но тебе же нравится как я готовлю, — замечает Накахара. Что ж кажется ночной перекус отменяется, — И как нам быть?       — Нравятся, — не отнекивается, кивая при том с таким умудренным видом, — только ты больше, — а потом, позволив взять себя за руку, добавил, — и ты всегда можешь вафельки испечь.       Было бы все так просто.       Не включая свет, позволяя глазам привыкать к темным знакомым коридорам. Ощущая, что ребенок не опускает руку, а только сильнее сжимает, Чуя не выдерживает и спрашивает:       — Хочешь поспать со мной?       Минутная заминка со слабым кивком прерывается неуверенным вопросом сына:       — Федя будет ругаться утром?       И уверенным ответом родителя:       — Пусть попробует.       Возможно, он и прав, когда говорит, что не стоит разрешать ребёнку спать в одной кровати сверх меры. Может в Федоре говорило то, что Фамия спал с отцом почти год пока не удалось починить кровать мальчика. И ещё полгода сын отказывался спать в ней. Федя тогда беззлобно ворчал, мол приучил малого на свою голову.       Кровать у ребенка теперь крепкая. С пятого этажа скинешь не развалится. Уж Чуя в свое время уделил этому слишком большое внимание, занимаясь ремонтом комнаты сына.       Взобравшись на кровать, Фамия терпеливо ждёт пока отец присядет только ради того, чтобы начать возиться и взобраться сверху.       Чуя не ругается, только поправляет одеяло и мягко касается макушки. Фамия от этого начинает возится больше, Накахара не сдерживается и покрывает быстрыми короткими поцелуями лоб и щеки.       — Ну пап, — тянет мальчик, но не прибегает ни к одной попытке отстранится, — Ну.       — Знаешь, — тихо шепчет рыжий как только Фамия все же устраивается сверху. Располагает кудрявую макушку на его груди и немного мотает головой, вынуждая отца зарыться в локоны и начать их перебирать, — раньше у меня был мотоцикл, представляешь?       — Папа поэтому проснулся? — невнятно спрашивает Фамия, раскисая под нехитрыми манипуляциями, — Приснилось?       — Да, — смеется Чуя, — да, приснилось. А еще раньше я жил в Японии, в одном портовом городе. В большой-большой квартире, светлой и…       Чуя так и продолжал шептать невероятные по своему мнению факты, поглаживая ношу на груди. Поначалу ребенок даже слушал, что-то бурчал в ответ, но довольно быстро засопел, крепко сжимая в ладонях края длинной футболки.       М-да, сейчас вот заснул и не отпустит, а на утро так вообще не отодрать будет. * * *       — Фамия, — Чуя, честно, постарался дотянуться до сахара, но в таких реалиях это невозможно, — мои ноги здесь не для того чтобы за них хвататься.       Фамия поднимает макушку, смотрит своими аквамариновыми большими глазами, крепче сжимает кольцо рук и уверенно заявляет:       — За этим!       И вновь прижимается щекой, пряча глаза под чёлкой.       Всё. Теперь покой Чуя не увидит дней этак три. Фамие редко снились кошмары, может не такой впечатлительный и мнительный, а может спокойный и смелый. Но когда снятся…       Тот не плачет, не начинает шарахаться и даже не злится, а просто… становится хвостиком. Прилипнет и все — не отлепишь. И по пятам ходить будет, и рядом садится, и требовать к себе внимание, и тянуть за штанину как котенок. Чуя в такие моменты и в душ отойти не может, что уж говорить о праве на собственные части тела.       — И в кого прилипчивый, — устало бурчит Накахара, подхватывая миску, — не помню за собой подобного.       И опускает тарелку на уровне чужих глаз, только для того чтобы резко поднять, не давая ухватиться.       — За стол, — не хватало еще в тесте пол измазать.       Ребенок возмущенно смотрит, кажется, подбирает слова и взвешивает все пункты. Замешивать тесто Фамие нравится ничуть не меньше чем есть из него печенье, а когда, перед самой отправкой Чуя добавляет шоколадную крошку так вообще праздник начинается. Но, очевидно, отцовская нога, а вернее перспектива обнимать ее в течении неопределённого времени и периодически проезжаться мягким местом по полу, при попытке рыжего сделать шаг — тоже неплохи.       — Крошу сам добавишь? — добивает Чуя и ребенок тут же подскакивает, уверенно требуя работу. М-да, даже немного обидно, либо расценки сына так низки, либо рыжий, а вернее его нога — ничего не стоит.       — Сам, — добавляет Фамия, перегоняя заранее приготовленную крошку из одного угла тарелки в другую. Держит уверено, сокровенно, покорно садясь на стул, — Папа, я сам, мне не надо помогать!       — И в мыслях не было, — брать на себя такой грех? — Справишься.       Но Фамия ничего не ответил, полностью отдаваясь процессу. Осталось только придумать как бы так выкрутиться и заставить сына скатать из теста блинчики:       — Почему?       — Потому что если мы поставим так, то тесто не пропечется.       — Почему?       — Не та форма, милый.       — Почему?       — Нужен противень.       — Ну так, — Фамия смотрит на тесто, а затем на отца, — почему мы не можем просто вылить все на противень?       — Потому что, — спокойно продолжает Накахара, — тогда получится пирог, а мы готовим печенье.       Получив такой ответ ребенок понимающие кивает и с тихим — «и то, и другое вкусное», а сразу после «но нужно сначала говорить, что готовишь, наверное» — принимается формировать небольшие блинчики.       — Ты теперь каждый час будешь бегать? — не отрываясь от общего дела, заполняя вот уже второй лист, интересуется Чуя, — Федя, мне казалось, что Мистер Воннегут не терпит бездельников на своём месте.       Чуя уж и правда не знает, что думать. Федор ещё с вечера напомнил о «отличной возможности для сына жить в Калифорнии» и оповестил о планах на день. Не видя ничего плохо в полном рабочем дне у нового начальства Чуя кивнул головой, а утром даже приготовил завтрак для друга хоть и еле встал. Фамия, мелкая зараза, прилип.       Идея испечь печение пришла на смену идее отменить репетиторство во славное имя больной головы. Некрасиво правда, но, как оказалось, ученик сегодня тоже хотел пропустить да не решался. Но вот телефон далеко убрать не вышло, частые звонки от альфы не позволяли. Причем Чуя не припомнит такую любовь мужчины к дебильным вопросам.       — Федя, — напоминает Чуя о своём существовании, когда Федор бесцеремонно хватает одну из приготовленных печенек. Фамия возмущённо кинул на него взгляд, обычно он первый пробует стряпню.       — У меня перерыв на обед, — плохое объяснение сменяется комплиментом, — Вкусно.       — А почему, — замечает ребенок, дергая за рубашку, — папа разрешает тебе есть сладкое перед горячим?       — Не разрешаю, — Чуя схватил тарелку с приготовленным, не давая мужчине взять ещё, — развернись направо и будет тебе счастье в холодильнике. И не говори, что ехать домой не так накладно по бензину, как зайти в кафетерий.       Кивнув, Федор развернулся и дернул за ручку холодильника.       — Может я соскучился, — пробурчал он, роясь в продуктах, — а ты мне вчерашнюю лазанью, Чуя.       — Такими темпами она тебя до вечера дождется, — мило улыбнулся Накахара, а позже все же потянулся за банкой кофе, — На работе все хорошо?       — Меня окружают идиоты, Чуя, — проныл Федя, на что получил скептический взгляд, — серьезно, я все думаю, как у него ничего не распалось-то. Ладно, одна голова на плечах есть, но с его-то отделом аналитики…       Хлопнув дверцей микроволновки, мужчина устало потер переносицу, а после сбросил на стул пиджак.       — Я их всех переубиваю, — фыркнул Федор и принял у рыжего кружку кофе, — Спасибо.       — Давай без радикальных действий, — чуть погодя попросил Чуя, невольно вспомнив замечания Осаму, — Слушай, а…       Альфа тут же поднял на него взгляд, мол давай, Чуя, спроси. Подпиши приговор, пойди на поводу у слов Осаму.       — Как думаешь, — Накахара закрыл духовку с новой порцией печенья, — могло ли быть в нашем прошлом что-то… криминальное?