Словно не было войны

      Фамия махал ручкой.       — Бон вяж!       Чуть позже Чуя поговорит с ним о правильном произношении. Фамия знает несколько иностранных слов, и может сказать пару предложений, все же Накахара иной раз перескакивал в речи на Японский или на Французский. А сын всегда хлопал ушами и впитывал как губка.       — Не беспокойся, — улыбнулся Коля, — Мы с Фамией не станем трогать твои сбережения в монополии, верно, Фамия? Не станем ведь? Да?       — Даже станцию, — торжественно пообещал мальчик и важно кивнул головой, — и фабрику с мармеладом тоже.       Фамия на руках Николая ерзал. Кажется ему там не совсем нравится, но Чуя настоял на передаче сына точно в руки. Дазай стоит в стороне, смотрит не особо довольно, но вмешиваться не торопится.       — Я скоро вернусь, Фамия, — обещает Чуя и ерошит волосы ребёнка отчего тот хихикает, — Проследи, что бы Николай не прятал ничего под игровое поле.       Николай надулся, а после воскликнул:       — О, Фамия, ты не представляешь, как тяжело быть самым умным и сообразительным среди всех этих взрослых! Невероятный труд! Так жестоко для бедного меня и моей головушка! Бедная, бедная моя свобода, что же с ней станет!       Чуя правда надеется, что он не оставит его надолго. Но внутри все сжимается и скручивается от осознания предстоящего.       Чуя не знает как реагировать.       И не знает как отреагирует.       Потому и отдаёт сына другу, что бы тот посидел с ним пару часов пока горе родитель улаживает одно недоразумение.       Внутри Накахары все закипало и мгновенно застывало. Под рёбрами посасывало. Голову кружило. Все это от предстоящей возможной встречи, исход которой либо закопает ситуацию, либо затянет его в пучину. Глубоко.       Сейчас он ещё в своём уме что бы написать заявление о запрете на приближение, что бы прописать Дазаю за углом и велеть больше не появляться здесь. Последний раз. Теперь точно.       Но если…       Если…       Ох, Чуя и сам не знает, что это «если». Совершенно.       Фамия машет рукой из машины, Николай глядит серьёзно.       — Держи телефон под рукой, Чуя.       Чуя был благодарен. Благодарен за понимание и за возможность разобраться самому. А так же за помощь с объяснениями перед Федором почему и где Накахара находится.       Тот этого не одобрит. И Чуя понимает опасение. Но не понимает почему Федя яростно против самой идеи копаться в прошлом.       — Какие хлопья нравятся Фамие?       — Что?       От вопроса Дазая Чуя выпадает из мыслей, находя себя в салоне едущей машины. Осаму напряжен не меньше. Взволнован.       — Ну, детям же нравятся хлопья?       Дазай неловко улыбнулся.       Какой раз шатен проявляет интерес к Фамие. Невинный. Ему любопытно, интересно и очень тоскливо.       Его длинные пальцы сжимают руль, взгляд прямой, но нет-да-нет глядит на него. За положением. За эмоциями. За реакцией.       — Он покупается на яркую картинку, нежели чем на вкус, — начинает Накахара, провожая взглядом пейзаж за окном, — но он редко ест их на завтрак. Ему нравится овсянка с сиропом и фруктами. И вафли.       Дазай засмеялся.       — Я читал, что иногда дети отказываются завтракать. Да и вообще накормить их чем-то полезным сложно.       — Когда Фамия был помладше, то мне приходилось запекать морковку в шоколадом кексе.       — Да ладно? Ха-ха, Чуя, это хитро и бессовестно, обманывать ребёнка. Он не узнал?       — Не догадывается. Морковку нужно есть.       — Никогда не любил морковку.       — Сейчас у них более тёплые отношения. Если дать ему её посочить на терке, а потом перемешать с сахаром или мёдом, то с удовольствием первые пять ложек.       — Он умеет пользоваться теркой?       — Мы часто готовим вместе. Ему нравится возится на кухне. Он и мюсли с фруктами всегда настаивает перемещать самостоятельно. Бывало, что отказывался завтракать, если это делал Федор или кто-то другой, якобы не так мешают и уже не вкусно.       — Как же без завтрака?       — Но ты же всегда уходил без завтрака.       Машина дёрнулась. Это Осаму не заметил светофор.       — Прости.       Чуя так и не понял за что именно тот просил прощение. За резкую остановку или за что-то другое.       Накахара вновь просмотрел на мужчину.       Что между ними за отношения — никто не скажет.       Мог ли он из прошлого сказать? Хотя… Может и тогда это оставалось тайной.       Две жизни, а вопросы все одни.       Чуя прикрыл глаза и вдруг осознал. Он выбирает не между призрачным прошлым и стабильным настоящем. Он выбирает из двух жизней. Из двух версией одного и того же человека. * * *       — Я не, — с нажимом проговорил Осаму в микрофон наушников, когда рыжий вышел из ванной, — Я не помешанный и не…       Кто-то на другом конце провода, по ту сторону монитора, кажется, сомневался в здравомыслии Осаму. Это правильно. Чуя тоже сомневается. В его. И в своём.       Он отошёл на минуту, прийти в себя и привести внешний вид в порядке. Дурацкая затея. Чуя не знает с кем будет говорить и что из этого выйдет.       Быть может тот человек и вовсе разочаруется в увиденном.       Или Чуя.       Черт.       Нужно отойти от зеркала.       Дазай тут же смотри на него, прекращая убеждать неизвестного в правильности решения. Отчего-то стало страшно. Тот, кто знал его, может прост отказаться, посчитав шатена сумасшедшим? Или это нарочный спектакль Дазая? Весьма паршивый, Накахара не оценил.       — Мне показалось, что ты захочешь что бы разговор был конфиденциален.       Пояснил Осаму наличие гарнитуры и наушников.       А Чуя об этом и не подумал. В голове вертелась мысль, что гипотетически знакомый человек поговорит с ним и это уже вводил в ступор. Вопросы о том, как это будет в техническом плане не решались появится.       Но за возможность уединённой беседы можно сказать спасибо. Пусть и не известно стоит ли у Осаму прослушка или не является ли тот человек подставным.       Возможность есть.       Дазай неловко стоит у стола, последний раз прошептал что-то в микрофон касательно своего предполагаемого безумия.       У Накахары подрагивают руки, когда Осаму протягивает наушники.       Нет.       — Чуя?       Чуя убирает руку, скрывая её под одеждой. Нет. Он не может. Столько всего… Миллиард возможных развитий событий и ни одно из них нельзя будет повернуть назад, если он наденет наушники. Что если он разочаруется? Или разочарует человека тем, чем он теперь стал? Или все вместе. Чуе не особо нравится та красивая картина, которую навязывает Осаму, но если он прикоснется к кому-то кроме шатена, то сможет ли потом вернутся к старой жизни?       К тихой жизни с Фамией в их доме.       Да Чуе снятся кошмары, он часто не знает, что сказать сыну, когда тот интересуется вторым родителем или прошлым отца и постоянно боится, что служба опеки прикопается к амнезии и заберёт Фамию. Что если этому поспособствует человек по ту сторону экрана?       Что может сделать Чуя что бы обезопасить своего ребенка?       Не продолжать. Уйти сейчас.       — Чуя, — чужие руки легли на плечи, а после прижал, — ты всегда можешь уйти.       Дазай верно понял чужой страх. От него пахло так знакомо, так приятно, так… По родному. Чуя уткнулся мужчине в грудь и позволил себе прикрыть глаза. В голове полный бардак.       — Скажи, — тихо шепчет мужчина, — что самое страшное может произойти? Что ты ничего не вспомнишь? Тогда мы…       — Наоборот.       Чуя боялся вспомнить.       Боялся разглядеть лицо той твари, что снится ночью, боялся ощутить все те чувства и нырнуть во все те воспоминания с головой.       — Прости. Мне жаль, Чуя.       Только и говори Осаму прежде чем оставить на рыжей макушке несколько коротких поцелуев. Он принимается что-то шептать в чем-то уверять и извиняться.       Но он не опускает. Больше не оставляет одного.       Чуя прекрасно понимает, что во всем происходящем Дазай винит себя. И боится. Очень боится того Накахару Чую, что стоит перед ним. Накахару Чую, который больше ему не доверяет.       Чуя и сам боится себя такого. Его мозг — опора и поддержка, все чаще и чаще даёт сбой.       — Дай мне минуту.       Прошлый Чуя. Какой он был? Навряд ли бы он позорно отступил сейчас. Не тогда, когда есть малейший шанс разобраться. Эти знания могут привести к печальным последствиям, но они же могут помочь обезопасить. есть шанс стать для Фамии лучшим родителем без дефектов. Обезопасить мальчика, если и он окажется одарённым. Дать точный ответ человеку перед собой; помочь людям, с которыми он прошел этот путь длиною в пять лет паники и страха.       Глубоко вздохнув, Накахра принимает гарнитуру. Проводит кончиками пальцев по столу и медленно садится, не поднимая глаз, сжимая в руках наушники. Из них уже доносится чей-то голос.       Рука Дазая крепко сжимает плечо, он присаживается на корточки и заглядывает в глаза.       — Я буду за тем столом, Чуя, если тебе что-то понадобится.       Заключает он, давая свободу действиям. Еще раз накрывает своей ладонью пальцы Чуи, прежде чем действительно отойти.       Накахара выжидает некоторое время, покусывая губу.       И надевает наушники, слыша мелодичный, немного напуганный и встревоженный, но родной и наполненный тихим счастьем голос. Осознанием. Мягкой радостью, которой страшно поделится, поскольку оно может исчезнуть, рассыпаться, ускользнуть из-под пальцев.       — Чуя.       Накахара поднимает глаза, будто бы в головной нерв ударила молния. Тонкая. Быстрая. Но такая сильная, что на мгновение погрузила окружающую действительность во тьму.       Правда.       Дазай не врал.       Чуя знает этого человека.       — Ане-сан, — срывается с губ вместе с влагой.       Напротив Чуи ноутбук. А с экрана на него смотрят хорошо знакомые черты лица. От подобного голову немного кружит и снова подкатывает тошнота, сжимает горло и давит на сердце. Но оно спадает.       И становится тепло.       Кое. Кое Озаки. Глядя на нее во рту появляется вкус чая, слега сладковатый привкус сакэ; в ушах тихие беседы, которые совершенно не вязались с суровым и холодным тембром речи стоило ей оказаться за столом переговоров; нежные руки, по своему материнские, но в то же время невероятно крепкие и сильные, способные элегантно снести голову легким движением катаны.       Но так же глядя на нее Чуя испытывает панику.       Страх.       Мори Огай не должен знать о ребенке. Не должна знать и Кое Озаки, она не одобрит его действий. Поль? Артюр Рандо. Приходилось отказывать в встречах ребятам в «старом мире». Никто не должен был догадаться. Узнать.       — Чуя, — донеслось в гарнитуре, — Чуя, милый, ты меня слышишь?       Но почему? Почему никто не должен был знать. Чего боялся Чуя Накахара в родных стенах дома?       — Чуя?       Сколько людей. Лица. Голоса. Все это сменяется в голове одно за другим. Это не полноценные воспоминая, это подлинные эмоции. Они бью и рассыпаются осколками, выстраиваются в картины, не дают ответы, но задают новые вопросы.       — Чуя!       — Да, — осторожно кивает Чуя, — я здесь.       Улыбка Ане-сан успокаивает. Пусть она и немного нервная. Та явно не знает, что говорить, делать, реагировать и куда деть все, что крутится в голове и в руках.       — А я ведь… мне стоит извинится перед Дазаем. Думала, что он окончательно сошел с ума.       — Я бы тоже не поверил, — усмехнулся Чуя, стирая что-то с лица, — И до этого момента собирался вызвать на него полицию.       — Для него это не станет помехой, — кивнула головой та, — Чуя… как… твое здоровье сейчас?       — Все в порядке, просто, — Накахара прогнал воздух через легкие, — это так странно… кажется, моя голова просто взревётся. -       Ты, — Озаки говорила в пол тона, явно осторожно подбирая слова, — вообще ничего?..       — Смутно, — Чуя быстро понял, о чем та говорит, видя в уголках ее глаз такую же влагу, которую та спешно стирала рукавом, — Никто из нас. Только какие-то бесполезные факты, образы и отзвуки.       Накахара решил не вдаваться. Он и сам не знает, как и что говорить. Взамен этого топорно перевел тему на что-то совершенно нейтральное. Спросил о здоровье, о погоде, о том, как называется оттенок кимоно. Накахаре безумно захотелось, что бы Озаки была сейчас здесь. Рядом. Накрыла голову ладонью, как делала когда-то… когда-то… она так делала. Может в знак поддержки? Или для того что бы потрепать его по волосам, как он иногда делает Фамие в качестве напутствия? Все равно, просто Чуя резко осознал, что до слез нуждается в этом. И нуждается очень давно.       Было приятно говорить. Ощущение будто бы Чуя разочаровывает Ане-сан уже не было. Она была просто счастлива видеть его. Жвым. Опасливо, через большие повороты тема перетекла к необходимому разговору. Накахара не помнит спросил ли или сказала Кое, но помнит, что с его губ сорвался не вопрос, утверждение:       — Дазай ведь врет мне, верно?       Это было что-то разумное. Логичное. Он врал. Прямо. Да возможно из лучших побуждений, но может быть скажи он с самого начала прямо руки у рыжего так не дрожали.       — У меня ведь, — Чуя сглотнул, — на руках кровь?       — Мне жаль, Чуя, — пальцы беспорядочно переплетались, — Больше, чем на руках…       — Расскажи мне, — Накахара уверено взглянул в глаза собеседницы, — Прошу, Ане-сан, я должен знать с чем имел дело.       Никто не может гарантировать, что что-то подобное не появится на пороге дома. Пока все это мелькает в голове Чуи: лица, моменты, запахи. Не так важно вспомнит ли он, важно знать, что может произойти.       Не сказать, что Озаки приняла предложение с радостью. Она осторожничала. Но ее неуверенность Накахара разделял и понимал. Она говорила тихо, неспешно. С паузами, будто боялась, что такое обилие фактов сведет подопечного с ума. И они сводили. Коё старательно подбирала слова, но не собиралась обходить или хитрить, приукрашивать.       Чуя упал лицом в ладони, сжимая между пальцами волосы.       Кажется, еще немного и его стошнит. Следует остановится, о чем Накахара и попросил.       Слова Ане-сан были намного более полными, чем слова Дазая. Оттого и били сильнее. И еще… отчего-то Чуя не услышал ничего того, что говорила его предполагаемая пара касательно сожителя.       — Ане-сан, — не удержался он, с трудом держа голову, — что ты можешь сказать о Федоре Достоевском?       До сего момента та весьма деликатно обходила тему личности. Скорее всего Осаму поставил ее в известность положения дел.       — Я не скажу ничего того, о чем тебе не сказал Осаму, — не сразу нашлась с ответом Озаки, — Чуя, — серьезно сказала она, — прошу тебя, возвращайся домой. Мы скучаем. Я скучаю, Чуя.       Дом. Пару дней назад Чуя бы точно дал этому слову определение.       — Понимаю, у тебя сейчас новая жизнь, другая, — продолжила она более мягко, — Но почему бы тебе не приехать сюда? Ненадолго? Для мальчика это будет интересно, разве нет? Твой брат будет счастлив увидеть тебя и племянника. Чуя, очень тебя прошу… это… было тяжело, твои похороны, многие не смирились.       — Ане-сан…       Руки у Накахары мелко дрожат. Кажется, Озаки тоже переполняют эмоции. Но она сохраняла спокойствие, дабы не накручивать собеседника. За это Чуя был отчасти благодарен, это было привычно для нее, знакомо. Это заставляет улыбаться. Знакомое.       Разговор вновь пошел по легким темам, от которых становилось немного мутно, но одновременно с этим приятно.       Смотря на новый номер телефона в книге контактов Чуя приподнимает уголки губ. Кое попросила писать и звонить ей, оставаться на связи.       — Чуя, — когда они начали прощаться, Озаки мягко произнесла, — я бы хотела хотя бы приехать к тебе, пока ты не принял решение. Если ты не возражаешь.       От подобного желания у Накахары пропал дар речи, он закивал головой, не имея возможности ответить. Это… это действительно будет замечательно.       Замечательно, верно?       Замечательно.       Может быть все не так страшно.       Может быть… все наладится.       Кое попросила позвать Осаму, а сама пожелала спокойной ночи, попросила поговорить еще и завтра и сказала много, очень много тех слов, от которых Чуя почувствовал себя лучше. Которые были ему необходимы.       А потом увидел Дазая.       Накахара ничего не сказал, исчез на кухне, с ужасом смотря на время.       — Не оставляй его, — велела Озаки, стоило шатену надеть наушники, — Даже не думай, слышишь? Держи под наблюдением. Я смогу приехать только через три дня. Не напортачь, Дазай. * * *       Когда Осаму появился, Накахара не сдержался. Пальцы сами сжались в кулак. Признаться, Чуя получил удовольствие, когда проехался по чужому лицу. Аж полегчало.       Было бессмысленно винить его в недосказанности.       Но Чуя чувствовал злость. Сильную.       Дазай Осаму. Не просто мудак, а так же предатель и криминальный авторитет, который интересуется какие хлопья любит его сын. Чуя судя по обрывкам и словам Кое не лучше. От этого становится тошно.       — Если тебе станет легче, то можешь делать это всегда, — спокойно говорит Осаму, — Я заслужил.       — Мне не нужна твоя жертвенность, — выплевывает Чуя, — Вызови мне машину.       — Чуя…       — Не хочу с тобой сейчас разговаривать, Дазай Осаму.        На это Дазай кивнул. Хорошо. Он будет ждать.       И эта реакция взбесила Накахару больше любых возможных слов.       Посмотрите, какая покорность. Сейчас мы осторожничаем, нежничаем и так ювелирно нащупываем способы связи.       Хочется выпить. Впервые за долгое время Чуе так отчаянно захотелось выпить или разбить не одну бутылку об эту кудрявую голову. Но это ничего не принесет. Ему нужно забрать сына, накормить и уложить спать.       А после, только после, может быть, открыть бутылку и не думать о том дерьме, что всплывает в собственной голове. * * *       Когда Чуя добрался до Николая было уже поздно. Фамия, сонно покачиваясь, сел у его ног и принялся негромко возмущаться. Он так и заснул, Накахара поднял его на руки, встречаясь с недовольным взглядом Федора, кое дожидался его в доме друга.        Он ничего не сказал и явно не собирался давать слово ему. Не то что бы Чуя собирался что-то говорить. Сил на это просто не было.       Фамия уже крепко спал, когда оказался в постели. Накахара просидел некоторое время рядом с кроватью сына, слушая тихое сопение и перебирая короткие волосы.       — Так ты собираешься мне рассказать? — спросил Федор, заваривая чай.       Глядя на дымящуюся чашку, которую мужчина поставил напротив, Чуя ответил вопросом на вопрос:       — А ты?       Из-за полумрака кухни, на которой они сидели, Накахара не смог разглядеть реакцию собеседника.       — Не я исчез сегодня, Чуя, — попытался уколоть Федор, — Фамия переживал.       Ему-таки удается задеть, отчего Накахара опускает голову.       Еще некоторое время молчат. Федор садится рядом.       — Что происходит, Чуя?       Чай приятно греет горло, пар забирает мысли.       — Кажется… — тихо начинает он и тут же сбивается, — Я не знаю, что мне делать. Не могу доверять собственному мозгу. Это похоже на воронку, меня тянет все глубже. Но чем ниже я опускаюсь, тем больше встречаю знакомые вещи. Будто бы был здесь. На этой ступени. Это сводит с ума. Мне страшно.       — Так почему бы не остановится сейчас? — Федор опустился на пол, дабы иметь возможность смотреть в голубые глаза, — Поехали в Калифорнию, Чуя. Фамия пойдет в хорошую школу, будем гулять в парке каждый выходной…        На это Накахара покачал головой.       — Я не могу уехать и сбежать сейчас, — не сейчас, когда Чуя встретил Ане-сан, которой может доверять, — Не могу, понимаешь? — он запрокидывает назад голову, — У нас есть какой-нибудь алкоголь?       Федор молчит. А после поднимается, пододвигает кружку чая, намекая допить приготовленное.       — Тебе нужно поспать, — отрезает он, — Завтра я останусь дома.