Словно не было войны

      Было ли это предрешено изначально?       Четвертый час ночи, а Чуя нашёл пару неприятных щелей на стене. Таких маленьких, почти незаметных, смотреть на них становилось больно. Приходилось напрягать зрение, дабы не потерять их все из виду.       — Замажу, — шепчет Накахара, — всех вас к чертовой матери.       Но их так много. Пять-шесть. И как он не замечал раньше?       — Нет. Перекрашу всё, — обещает Чуя, — Всю стену.       Продолжает угрозу и уже чувствует с каким ужасом на него смотрит бетон.       — А еще лучше…       — Лучше уж снести её сейчас, если она не даёт тебе спать.       Появление Федора в план не входило. Чуя повернулся в сторону соседней кровати, немного приподнимаясь на локтях. На перинах альфы не оказалось, он присел на корточки рядом с постелью друга.       — Она не несущая, — продолжил Федор, указывая на злополучную стену, — потому можем вызвать мастера или заняться самостоятельно. Выровняем, сделаем арочный проход, как в той квартире, что понравилась тебе, когда мы искали жилье. Твою кровать сдвинем к окну, а тумбы вышвырнем, возьмём на их место трельяж. Хотя, — он указал на мебель, на которой сейчас лежал Накахара, — У окна смотрится не будет. Можем взять двуспальную, и тогда оставим комод. Или ты хочешь трельяж?       Чуя пару раз моргнул, силясь разглядеть черты лица собеседника. Во тьме прекрасно видны недостатки дома, но никак не людей.       Так и хотелось спросить, почему Федор не спит. Но Чуя и без того прекрасно знал ответ. Просто он слишком громко думает, бесконечно ворочается. Блеск.       — Я посплю на диване, — это определённо не тот ответ, что ждал Федор, но заниматься перепланировкой дома Чуя желанием не горел.       Достоевский поднялся и сёл на простыни.       — Кто-то говорил, что больше не будет спать на диване.       Шёпот Феди не звучал заговорчески или подначивающее. Скорее вопросительно. Чуя и впрямь заявлял, что больше не ляжет на неудобный диван, помня об отвратительных спальных местах на съемных комнатах и в больнице. Диван был удобен для отдыха, но не сна. Ортопедический матрац подходит куда лучше.       — Предлагаешь начать ремонт?       Спросил Накахара скорее от бессилия и небольшого желания заполнить тишину.       — Нет, шум разбудит Фамию. Отложим до утра.       Альфа говорил спокойно. И серьёзно. Будто бы и правда собирался с рассветом заняться планировкой.       — Ты чего?..       Ответ был красноречив — Достоевский просто лёг рядом, утягивая собеседника на подушку.       — До утра, Чуя, — повторил он, прикрыв ладонью голубые глаза, — А сейчас, прошу, выброси любые мысли из головы.       — Ты так и собираешься лежать всю ночь?       — Я чувствую, что твои глаза всё ещё открыты, — на грани слышимости оповестил альфа, — Брось, Чуя, раньше мы часто спали вместе. .       — Если упадешь, не вини меня.       — Помни, у меня иммунитет к твоим пинкам.       — Что-то ты не упоминал об этом, когда ворчал в последний раз…       — Тише, — на этот раз рыжий лишился способности открывать рот, — спи, Чуя.       Кажется, Достоевский и правда намеревался пролежать с ним всю ночь. Хотел бы Чуя посмеяться, да не выходит никак.       Признаться, приход мужчины его сильнее вытряс. Отвратительное чувство. Федор. Его друг. И такая неоднозначная персона в глазах людей из его прошлого. Сейчас его руки кажутся как никогда холодными. Неуютными.       Впрочем. Накахара уже давно не лелеет надежду, что сможет спокойно спать с кем-то. Вот так рядом. Следить за дыханием и не знать, как повернуть голову, как бы ненарочное не вздохнуть, дабы не разбудить. Только с маленьким сыном Чуя способен дремать рядом, вслушиваясь в его детские сны и желая тому не видеть кошмаров.       Чуя чувствует чужое дыхание, оно стало ровным и расслабленным. Сосед по кровати находится на грани сна, Федор протискивается ближе и явно думает, что рыжий так же медленно засыпает.       Но он не спит. Он чувствует чужие руки на своей спине, ощущает как подушка проваливается под весом и как лежащий рядом человек оказывается еще ближе.       Так много слов было произнесено Розой о том, что стоит ему — молодому омеге — оказаться в постели с альфой, как всё барьеры, принципы и установки исчезнут. Она била себя в грудь, заверяла, что видела не раз такое.       Но вот.       Ничего нет.       Внутри что-то давно перегорело. И сейчас там клубится только нарастающая паника и страх перед очередной неизвестностью завтра. * * *       Проснулся Чуя оттого же, от чего обычно просыпаются взрослые в выходные, если у тех есть дети. От нытья и копошения Фамии под боком. Мальчонка пытался пролезть под подушку.       — Федя сказал, что тебя нужно будет разбудить — оправдывался Фамия, — потому что уже много времени и если не встанешь, то ночью не заснешь. А если не заснешь, то начнёшь рушить стены, — он пару раз моргнул, явно вглядываясь в отцовское лицо и пытаясь найти признаки бодрости, — Так и можно у меня убрать стену? Которая с окном? Я посажу внизу дерево и у меня будет своя лестница и настил с маленьким домиком. Это будет мой штаб!       Возбуждённые планы сына по перестройке — вот то, к чему Чуя не был готов с утра после паршивой ночи.       — Зачем тебе штаб?       Только и спросил он, растирая глаза, прогоняя вялость. Немного приподнялся, дабы откинуться на подушку удобней и позволить сыну разместиться рядом.       — Красивая тётенька сказала, что любому руководителю нужен штаб откуда он будет руководить!       Фамия сказал это так искренне, выпалил так честно, ожидая, что отец тут же всё поймёт, что Чуя действительно растерял остатки сна. Если ребенок пытался его поднять, то у него это получилось.       — Какая красивая тётя?       — Из твоего телефона!       Прочирикал Фамия и во всё глазища уставился на отца, намекая, что теперь ему пора рассказать о таинственной незнакомке. Потянувшись к аппарату, Накахара глянул на время. Сын был прав, ещё немного и его бы ждала очередная бессонная ночь. Когда в последний раз Чуя посыпал обед?       — Так командир, — усмехнулся он и отложил телефон на перины, — ты снова брал трубку, вместо того чтобы разбудить меня?       Это не было упрёком.       — Я честный ассистент папы!       Гордо заявил Фамия, приподнявшись на коленях и снова падая на подушки рядом.       — Верно. Как и многие дети, Фамия был любопытен. Его внимание могло ураганом скакать между самыми разными вещами, а могло зацепится за что-то надолго. Например, интерес с змеями как появился, так и остался у ребёнка.       А также интерес к отцовским делам. Взявший однажды телефон, брошенный отцом по неосторожности, Фамия, подражая взрослому, стал вести беседы с Федором. Нравилось ли мальчику помогать, копаться в технике, разговаривать или всё вместе, Накахара так и не разобрался. Но правом отвечать на звонки, когда сам Чуя не в состоянии и оповещать абонента, что это Фамия, сын Чуи и что сам Чуя не может подойти — дал. И по сей день Фамия с гордостью исполняет возложенный на него долг.       — Твой телефон так много звонил, — пожаловался Фамия, изображая утомление и смахивая со лба несуществующую испарину, — Что я весь день сидел здесь и отвечал!       Утомился. Устал и сейчас сидит и давит на совесть. Артист.       Глянув на журнал звонков, Чую жёстко вернули в реальность настоящего времени и его дилеммы.       — Красивая тётя говоришь.       Выдохнул Накахара, не зная, как относиться к этому.       — Красивая тётенька! — вторил ему ребенок, — Она была похожа на Эльзу!       По приподнятой брови, Фамия понял, что отец явно не осознаёт сходства между Эльзой и Коей Озаки.       — Она как посмотрела поначалу! Холодом повеяло, — объяснил мальчик, — Сначала позвонила просто, а потом сделала как видео.       Чуя сжал телефон, будто бы это могло помочь. Отложил.       — И что она сказала?       — Она спросила сколько мне лет и я сказал, что почти пять, — отрапортовался мальчик, ерзая, — А ещё, что ты спишь и что Федя велел тебе не мешать отдыхать. Она спросила, кто такой Федя, а потом ещё хожу ли я в школу. Я сказал, что ходу к Розе в садик. И потом она попросила меня сказать, где я живу. Но нельзя говорить незнакомым свой адрес, даже очень-очень красивым, ну если только это не полицейский и я не потерялся. И тогда нужно попросить документы и удостоверение звания!       Получив одобрительный кивок от отца, Фамия продолжил.       — Эльза сказала, что я прав и что если взрослый хочет узнать, где я живу, то нужно сказать, что мне пора. Я сказал, что мне пора и ушёл.       Нет, всё-таки Дазай был в чем-то права. Сыну он сообразительность и настороженность привил. Это не может не радовать.       — Потом она снова позвонила и почему-то смеялась. Но сказала, что я молодец.       Чуя и сам так считает, глядя на довольного собою ребёнка.       — Красивая тётенька попросила рассказать что-нибудь ещё. Спросила, когда в последний раз болел. Чем я люблю заниматься. Я сказал, что мне и нравится печь с тобой слоечки и кексы. Потом пришла какая-то девочка. Тоже очень красивая! У неё такие темно синие волосы! Она почему то прикрыла глаза и всхлипнула, когда я сказал, что ты спишь. И спросила разрешение приехать. Папа? Папа, нет, это моя подушка! Теперь моя! Ты не можешь прятаться за ней, ты взрослый!       Быть преданным собственным сыном — больно. Но Фамия был прав — прятаться за подушкой он не смеет.       — Папа…       Тянул Фамия и не догадывался, о том, что родитель хочет разбиться на тысячи осколков. Хотя, возможно, он уже разбит и похоронен осколками под толщей земли и никак не может собраться? Иначе, как объяснить, что ситуация закручивается вокруг шеи, рук и ног, и грозиться разорвать его на части.       По хорошему бы посмеяться или улыбнуться, но Чуя не может не думать о том, что его собственный сын идёт вслед за ним в это болото. Не задумываясь. Накахара сам сплоховал. Вчера обещал созвонился с Кое без присмотра Осаму и так грубо не отвечал на звонки. И если Озаки, скорее всего, не против такого рассылала, то Чуя очень бы хотел стереть его из прошлого.       Что было бы возьми трубку Федор думать не хотелось.       — Где Федор?       — Кто это тётя? Я её не знаю!       — Началось, — Чуя потер переносицу, — милый, — он взял щеки ребёнка в ладошки, — послушай Федор видел, с кем ты разговариваешь? Он был в комнате?       Если Фамие можно что-нибудь сболтнуть, используя возраст, то Федор непременно повернёт разговор в не самые приятные темы.       — Ни, — прошептал мальчик, — он на кухне был утром, а потом сказал, что поработает над проектом для Мистера Воннегута в зале. Но это не интересно и я пошёл к тебе.       — И взял мой телефон       Ответом послужила счастливая улыбка.       — Хорошо, — выдохнул Чуя, смотря на ребёнка, который что-то ожидал, — ты молодец. Отличная работа.       — И ты скажешь…       — Фамия, — серьёзно позвал Накахара, садясь прямо, — послушай, — ребёнок тут же насторожился сам, — это очень серьёзно. И пока не стоит говорить об этом Феде.       Не очень правильное и грамотное поведение. Но Чуя должен разобраться со своими мыслями сам. Эгоистично, для Федора, потерявшего память, собственное прошлое наверняка не менее важно.       — Это. .       Чуя прикусил язык. А кто Кое Озаки кто ему? Тогда? Сложный вопрос. Сейчас? Ещё труднее.       — Это мой давний друг. Друг. Да. Давний. Чуя и сам бы хотел верить в это. Фамия скептически уставился на отца.       — А Мистер Такер сказал, что давние друзья женского пола называются «любовницы». И они обычно красивые…       — Что? Фамия! Больше никаких криминальных передач!       Давно пора пресечь это! Нашёл моду. Роза говорит, что у детей нынче популярны бегающие игрушки и поющие пони по телеку, никак не документалки.       — Но это не шоу! — завозмущался ребенок, театрально округлив глаза, — Это новости! В соседнем штате её нашли без!..       — И слышать не желаю! — может быть и правда стоит обратиться за консультацией к психологу? Или Чуя надумывает? — Вечером смотрим на котов в дикой среде обитания.       — Всё сходится! — вскрикнул мальчик, — Там тоже после «любовницы» вторая жертва стала строгой!       — Фамия.       Фамия прикрыл руками глаза и замахал кудрявой макушкой. Присел на корточки что-то бормоча. Ребёнок. Чуя присел рядом.       — Фамия, — вновь позвал Накахара, — это… Это моя старшая сестра. Да. Сестра.       Это куда вернее может охарактеризовать Кое. Сестрица.       — Сестрица Ане-сан.       Фамия тут же встрепенулся. А после буквально засветился.       — У меня есть тётушка, — недоверчиво и опасливо прошептал он, а после залился краской, — Очень красивая тетушка. Денни обзавидуется, он всегда хвастается, что его тётя заняла второе место в конкурсе красоты какого-то штата. Я думаю он врет, но очень хорошо для своего возраста.       Фамия принялся перечислять всё моменты, по которым можно понять, что человек врет, а Чуя полностью разместился на полу, наблюдая, как сын увлечённо делится тем, что он узнал из передачи. Накахара положил ладони на детские щёчки, но ребенок продолжил докладывать о полученных знаниях, незаметно переходя на убеждение о снятие появившегося запрета на просмотр передачи.       — Знаешь, что я пропускаю по твоей совести?       Фамия нахмурился.       — Завтрак.       — Верно, — улыбнулся Чуя, — но сдаётся, что я пропустил не то что завтрак, но и обед.       — Всё считается завтраком, если только проснулся, — мальчик накрыл отцовские руки своими и начал отходить назад в сторону двери, вынуждая Накахару двигаться следом, — Папа! Ты должен идти, как положено!       — Но это ты держишь меня.       — Это отговорки! Ты даже не стараешься! * * *       Поздний завтрак стал чудесным ознаменованием проебаного в хлам выходного. После еды Чуя чувствовал себя лучше, но бессонная ночь давала о себе знать. Федор же вполне неплохо поспал, занимаясь расчётами и отчего-то предлагая Накахаре варианты планировки. Фамия увлечённо комментировал и продолжал настаивать на своей идее с деревом.       К вечеру заказали пиццу.       До полуночи Чуя не подходил к окну, не желая смотреть на соседский дом. Опустил жалюзи, чем вызвал немое одобрение Достоевского. Отторжение к персоне по имени Дазай Осаму, кажется, было плотно зарыто в Накахаре, в глубокой памяти. Настолько, что раз за разом возвращается к не самым цензурным речам в своей голове. Но одновременно с этим что-то тоскливое сдавливало горло. На мгновение, Накахара представил, что было бы, не явись тогда Дазай в театр. Привычная картина была приятна взору, однако, в ней витало что-то затаенно опасное.       Неизвестное. Чуя глянул на Фамию, что возился с подушками. Лишь бы это не коснулось Фамии. Только бы мысли Накахары о том, что его сын может оказаться эспером с опасной, для самого же мальчика, способностью, так и остались мыслями.       Ближе к полуночи телефон Чуи оповестил о входящем вызове. И Накахара ощутил счастье и вместе с тем досаду от того, что это не Дазай. Это не расстроило, скорее … Неприятно. Клясться во всём светлом, кричать об опасности, а после исчезнуть. Впрочем на Осаму это похоже.       — Мне стоит извиниться, Чуя. Я без твоего ведома познакомилась с… — Кое замялась, перекатывая реплику на другой стороне провода, — с твоим сыном.       — Да, Фамия отвечает на звонки, если меня нет рядом.       Чем очень гордится. Дети.       — Вот как, — Чуе показалось, что собеседница улыбнулась, — у тебя сообразительный мальчик, Чуя.       — Он не утомил тебя? Фамия может быть настойчив, если сильно заинтересуется в разговоре. А от тебя он весь день светиться.       — Правда? — та засмеялась, — Мне это льстит. Прошло много времени с тех пор, как я говорила с настолько молодыми. В последний раз это был Кью и это было очень-очень давно.       Кью. Накахара сразу понял, что Озаки произнесла это имя нарочно, вслушиваясь в малейший шум чужой реакции. Она пыталась узнать помнит ли собеседник это имя. Этого человека. Нет. Ребёнка. Странного, почему-то опасного мальчика, которого Мори не знал, как использовать и не мог контролировать. Юное, немного озлобленное за такое отношение, не понимающие многого дитя с куклой, что лёгкого шло на контакт, который заканчивался либо смертью собеседника, либо горящими от предвкушения следующей встречи глазами Кью.       Стальные двери, паршивая имитация дневного света и большие банки витамина D. Отчего-то Кью спокойно встречал его без наигранной радости и с интересом сидел рядом, слушал и подсаживался ближе. У Кьюсаку был тактильный голод и жажда социализации.       Накахара и раньше не знал, как описать эту связь, а сейчас терялся в словах и догадках. Возможно, отчасти он понимал каково это быть запертой машиной и зверем на привязи.       Он и…       Внезапно стало трудно дышать. По спине пробежал холод, а в голову ударил жар. Чуе показалось, что его вот-вот вырвет.       — Скажи… Как…       Он ходил туда не один.       Не зная, как поймать образ и удержать его в голове, Накахара принялся бессвязно тараторить не в силах спросить. Да и что спрашивать он не знал. Только бесшумный шёпот срывался с губ.       — Поль… Он.       Он был. Он есть. Боже. Чуя вцепился руками в волосы, силясь вырваться из шума, что барабанил по перепонкам. Сбежать от звуков, от картин. Лоб покрылся влагой, а домашняя футболка пропотела насквозь.       Поль. Поль Верлен. Вот он предстаёт размытым силуэтом, опускается на город, поглощает кого-то и пускает кровь. Он угрожает, говорит холодно, а после все застывает. Мгновение и почему-то этот человек сидит с ним за одним столом и множество людей рядом. В рыжих волосах какие-то цветные хлопья. Ему исполнилось семнадцать. Кто-то оживлённо объясняет Полю значение названия «флаги».       — Чуя, — голос Озаки вытаскивает его из воды, от звучания становится намного легче. Сделав выводы из несвязной речи Чуи и тишины, Кое серьёзно сказала, — Дазай просил меня никому не сообщать о нашей беседе и о том что ты, — она замялась, нарочно пропуская слово «жив», — Но это только твоё право просить меня о таком. Тебе непросто сейчас, прожить пять лет другую жизнь и узнать, что когда-то она была совершенно иной.       Жизнь и так была иной. Только воспоминаний о ней не было. Людей из того мира не было. Было лишь смирение и принятие ситуации, желание и возможность двигаться вперёд.       — Не могу просить тебя о большем, чем одна встреча. Но если позволишь мне, Чуя… Здесь есть люди, что будут счастливы знать, что ты в порядке.       Некоторое время между ними сохранялась тишина. Пока Чуя прикрыв глаза не попросил.       — Я хотел бы оставить это в тайне. Пока в тайне.       Возможно, Озаки было больно это слышать. Но Чуя не готов. Сердце ноет от увиденной картины, но бросать все и так глупо пойти за неизвестность — идиотизм. Чистой воды. Прошел не один день, не один год. Для Чуи это время обернулось целой жизнью.       — Фамия сказал, что хочет сходить и попробовать большую сладкую вату с ванильным вкусом в парке, — Кое не стала заходить издалека, вооружившись только предлогом. Чуя знал, что последует следом, — могу ли я на правах тетушки сводит его туда?       Небольшая улыбка тронула уголки губ Накахары. Если он скажет нет, то Ане-сан это примет. Если он скажет нет, то она поймёт. Если он скажет нет…       — Да, — соглашается Чуя, — думаю, он будет рад.        Но это рациональное «нет», так не хочет слетать с уст.