Джеки никогда не умел пить.
Годы жизни в Найт-Сити сделали его чуть жестче, чуть легче на подъем и прибавили пару-тройку татуировок на теле, но умения нормально пить – ни в каком месте. Поэтому после каждых совместных посиделок в баре, с кем бы то ни было, он держал телефон под рукой. И номер Ви в нем был первым даже из избранных контактов на сим-карте.
Единственным, на который он мог позвонить, будучи в каком угодно состоянии и при любом положении дел. Все эти мелкие грешки ему спускались с рук просто потому что. За эти щенячьи глазки и медвежьи объятия, за пьяные комплименты на испанском и за совершенно детскую улыбку на лице.
В отличии от своего «братка» Ви отлично умел пить, язвить, играть в карты на раздевание и всюду таскать с собой ствол.
А то и не один. А то и не только ствол.
Ну так, знаете, на всякий случай, просто потому что жизнь вне корпорации учит еще большей осторожности и проницательности. И вдалбливает в башку что своих надо защищать любыми способами, да и себя было бы неплохо.
Не особо помогло, в конечном счете.
И каждый раз, когда его чумбу развозило до состояния нестояния, Ви вез его домой, веселого и беззаботного. И каждый раз клялся себе, что однажды научит его нормально бухать, пока тот мял соседнюю плоскость дивана и, улыбаясь, смешно храпел во сне. И ведь получалось так что младший наемник забывал об этом своем обещании до каждой следующей попойки. Каждый раз.
До того, как его лучшего друга просто не стало.
Если они и пили вместе, то в основном дома. Или в пустошах, где живой души – ни на километр во все стороны, и как бы слава всем богам на свете за то, что его друг помнил все маршруты без карт.
Потому что иначе Уэллс умудрялся чудить так отбито, что ебанутым его за глаза звали даже небезызвестные «Мусорщики». А это уже было неплохим показателем, знаете ли.
Показателем того, что «с этим Уэллсом пьют только такие же ебанутые, amigo, не ведись на его умилительный видок».
И каждый раз они крестились по всем церковным традициям, когда слышали от Ви кому именно он составляет компанию в попойках вот уже который раз.
Итогом любого выполненного более, чем на отлично, задания был их дуэт, Куба Либре
(которую Ви мешал на скорую руку по привычке в огромных количествах) или пиво, пьяное вождение по бездорожью со сбитыми кактусами и знаками, и просто шикарный вид на ночной город. В такие ночи стрекотали сверчки, прохладный ветер дул в лицо и делать не хотелось ничего от слова совсем. Они просто открывали все двери в машине, выключали все телефоны, лампы, и отгораживались от внешнего мира на ночь наедине с собой, тупыми шутками и алкоголем. Иногда хотелось лежать на выжженной солнцем траве, совсем уж редко повернувшись лицами друг к другу, и такие разы были не то, чтобы редкостью, но душевными праздниками – это точно.
До того, как сердце его добродушного Джеки перестало качать по телу кровь. До того, как он перестал дышать на наемника перегаром по воскресеньям, как перестал говорить, что иногда скучает по матери и до того, как они перестали делить весь ужас жизни на двоих.
До того, как Ви понял, что обнимает охладевающий труп вместо своего друга в салоне такси Деламейна.
До того, как в него попала та чертова пуля, ебись она в рот, и до того, как к нему в башку залез сам Легенда Найт-Сити, мать его, Джонни Сильверхэнд. Вечно ворчащий старый хрен, гореть бы ему в аду!
Ви
ненавидел себя, когда звонил маме Уэллс чтобы хоть просто спросить, как она. Чтобы спросить, с чем бы ей помочь. Он ненавидел себя за каждый всхлип в ее голосе, за каждое ее беспокойство уже о нем, о том, как он и не забросил ли себя в какие дебри самокопания.
Он
ненавидел себя и в тот момент, когда копался в чужом гараже на пару с Мисти и затихшим дедом из Арасаковской щепки. И в какой-то момент их с девушкой разговора он подловил себя на
стекающей по щеке слезе, которую
стыдливо и спешно стер свободной от хлама рукой.
Смотреть на пересобранный заново двигатель мотоцикла было невыносимо. На ключи от него – еще хуже, но пришлось пересиливать себя же и принять их из чужих, погрубевших со временем рук.
- Спасибо, мам Уэллс, я буду беречь их и постараюсь навещать иногда, только попросите – на любой зов. – он отлично умел врать и сглаживать углы, по натуре на работе пригождалось играть хорошего мальчика, так что в итоге мисс
даже думать не могла насколько все у него плохо было на деле.
Джонни уже
с неделю рассматривал мотоцикл почившего Джеки со смесью скуки и хищного интереса на лице, в то время как наемник тихонько лежал себе на полу и смотрел на крутящийся вентилятор, изредка повторяя – «Руками не лапай, мразота, даже не думай».
Редкостью было впихнуть в него что-нибудь съестное, поэтом было даже как-то тяжеловато смотреть на чужие чуть
впалые щеки. В гараже было достаточно пространства чтобы обитать здесь хоть месяцами напролет, да и небольшой диван
? Кресло? Что это??? В первый же день нашелся за аляповато-красной ширмой, так что оставалось только пристроить сюда небольшой холодильничек для полного счастья, а не бегать туда-сюда за жрачкой.
- Да выкинь ты уже его из головы, ну в самом деле, че сопли пускать? – отпускала мерцающая энграмма едкие комментарии, все же покачивая головой время от времени.
- Не тебе решать, что я чувствую, окей? – выдохнул Ви с какой-то
безразличной интонацией, совершенно безжизненной и пугающе пустой. – Джеккс был мне дорог как никто иной, а я… я просто взял и проебал его жизнь, как будто так и должно было быть. Проебал важного человека.
- И в честь своей обоссаной скорби ты носишь на шее эту его пулю? – сосед кивком указал на небольшой
кулончик, выскользнувший из-под ворота мятой футболки. На него не взглянешь без очередной партии жгучих слез и боли где-то в районе сердца.
- Последнюю, но тут в своих догадках ты прав. Че еще нового скажешь?
- Скажу, что не ты один тут переживал такой странный и
убийственный катарсис, еба, и что как раз прекрасно могу понять, что именно ты чувствуешь. – оскалился Сильверхэнд, подойдя ближе и присев на край крохотного дивана напротив. Его изображение, проецируемое в мозгу, мелькало красными полосами и зелеными пятнами, будто глюча. Хотя почему будто, так оно и было, но не мешало разглядеть чужую железную руку у себя на плече. – Полежи так какое-то время, отойди, ладно уж. Завтрашним утром мы берем себя в ручки и идем хуярить так,
как никогда. А на выходных, может быть, наведаемся к твоему другу и мамке его, пойдет?
- Договорились. Не думал, что в нужный момент у тебя могут включиться мозги. – хмыкнул он.
- Да я просто смотрю что ты думать перестал еще до меня, че уж, так что помогаю покамест как могу. Перекладывай тушу на этот абортыш мира мебели, перед очередной отключкой можешь даже проораться как следует, отвлекать не буду. Прочекаю пока что за каша у тебя в башке, а может и пару
годных мыслей подкину. – и силуэт энграммы растворился около стойки с хламом, где-то там, на периферии зрения имплантов Кироши.
В беспокойном сне чувствовалось чужое дыхание на виске, а в замутненном взгляде знакомо плыло изображение Джеки, смотрящего в ответ с тоской и, вроде даже, болезненной нежностью в глазах. Он
все так же придерживал окровавленный бок, вынимая из головы щепку и протягивая ее Ви. Он
все так же прерывисто дышал и хрипел, загнанно, в бешенном ритме, и казалось, что едва слышно было как тяжело стучит его сердце. Он кашлял кровью, попросив наклониться ближе в последний раз.
В беспокойном сне чувствовалась тяжесть чужих рук на лице, каждая натертая мозоль и каждая линия, пересекавшая чужие горячие ладони.
Картинка плавно сменилась, будто бы стерев с его Джеккса пятна крови, чертов костюм и вымученную улыбку. Стерев и такси Дела, перенося их образа в ночи в степях.
В ночи, когда они были пьяными и счастливыми. Живыми, строящими наполеоновские планы, и смотрящими друг на друга с горящими глазами, пока где-то там трещало радио и стрекотали сверчки. Желтоватая трава, в ночи, казалось, сияющая золотом, щекотала голые лодыжки. Чужое лицо напротив украшала смешливая улыбка, а
сердце уже не стучало как лошадиные копыта в галопе, нет. Оно словно перебирало ритм неизвестной, но спокойной песни, пока сосед, лежащий напротив, тихонько хихикал.
В ушах проносились слова какой-то колыбельной на испанском, певучей, но совершенно незнакомой.
- Спи, mia caro, раз уж даже mama советовала тебе немного отдохнуть, то лучше бы ее послушать. – слышен был до боли знакомый шепот. – Передохни, mi estrella, ты заслужил. Засыпай.
Руки плавно перемещались по лицу, делая круговые движения сначала около висков, затем около скул и обратно, взъерошив и до этого неаккуратные волосы младшего, находящиеся в совершенном беспорядке. Перстень указательного пальца местами холодил кожу. В голубовато-карих глазах Джеки, ведь это точно был он, мерцали огоньки ночного неба, и это было так красиво и хорошо, что дышать становилось ну совсем невозможно.
Ви решился дотронуться в ответ только
когда закрыл глаза. Решился снова почувствовать тепло чужой кожи наощупь. И ведь до закружившейся головы и спазмов в животе он чувствовал себя счастливым дураком, ощущая под пальцами теплый металл имплантов, щербинки на чужом лбу и корочку на искусанных от нервов губах.
- Встретимся в высшей лиге, чумба. – шепнул Уэллс, придвинувшись ближе к уху и обхватив наемника за плечи. – Береги себя, пожалуйста.
Впервые в жизни Ви был готов разъебать трезвонящий телефон об стенку, проклиная всех заказчиков на свете
(а уж Кошмарного Сильверхрена – тем более) за прерванный сон.
Но зато какой сон.
- Скажи охуенно вышло? – хохотнула энграмма, опираясь об стену с разношерстными плакатами.
- Ебать спасибо нахуй, дед, чтоб тебя в аду черти затрахали до смерти. – шипел наемник, в глубине души довольный и даже счастливый до невозможности. – Погнали пожрем куда-нибудь, а?
- Вот это уже настрой настоящего самурая, еба! Знаю я одно местечко, тебе точно зайдет. – в голос хохотал Джонни, гордый своим детищем из слепков чужой памяти. –
«Посмотрим, как пойдет дальше, но хоть пацана вытащить получилось».
Наемник заводил мотоцикл, попутно пытаясь по кусочкам собрать свой ночной морок заново.
Запомнить в деталях, сохранить все чувства от него.
Эмоции били через край, а руки сохранили ощущение знакомого тепла. В конце концов смерть близкого – далеко не конец, верно?
Время вернуть Найт-Сити должок.
