Все ради любви

Тирион

Тирион чуть не свалился с лавки, когда повозка в который раз подпрыгнула и покосилась. Он вцепился в мягкую подушку, лежавшую рядом, завалился на нее и закрыл глаза. Опять полетело колесо, или ось, а может они просто угодили в одну из тех ям, что в изобилии разбросаны на дороге с Севера. Если это яма — то хорошо. Люди просто поднимут повозку и сдвинут с места. А если колесо… Он почувствовал, что снова лежит прямо, затем привстал, пытаясь выглянуть в окно, и теперь уже окончательно свалился с сиденья. Вместе с подушками и бутылкой. С тех пор, как король Бран назначил его десницей, Тирион пил редко, но что еще делать, целыми днями трясясь по Королевскому тракту? — Стойте! — крикнул он извозчику. Пока карету не выправят, черта с два он в нее залезет. Лучше подышит свежим воздухом. Поднявшись с пола, Тирион отряхнулся и с раздражением понял, что пролитая бутылка намочила штаны в самом интересном месте. Он оттянул жакет пониже и ловко спрыгнул со своей повозки, не ступая на ступеньки. Сапоги провалились во что-то мягкое — грязная жижа по щиколотку скрыла ноги. Он посмотрел вокруг, желая точно убедиться, что они до сих пор едут по Королевскому тракту. «Или Марти спутал дороги?» Нет же, справа Речные земли и Зеленый Зубец. Только шире. «Может, меня похитили? Или я так напился, что неделя выпала из моей памяти, и мы уже подъехали к Трезубцу?» Нет же, слева, куда ни кинь взор, за зелеными лугами возвышаются Лунные горы, надежно спрятавшие Долину Аррен, сизыми пиками уходящие ввысь, покрытые снегом и облаками. Его охрана в серых плащах спешилась, и теперь четверо неуклюжих всадников в латах пытались сдвинуть карету с грязной увязающей дороги на сухое место. Лошади протестующе ржали, а кучер Марти, с длинными темными волосами и бородой, казалось, безуспешно пытался успокоить коней. — Тихо! Тихо… Вот так… — он тянул за уздцы. — Лорд Тирион, река разлилась прямо в низину. Со стороны владений Талли и правду виднелись поля, поблескивающие пятнами затопленных оврагов, а некоторые из них оказались полностью в воде. С этой стороны реки было выше, но и тут после обильных дождей вода дошла до самой дороги. Теперь она схлынула, оставив после себя только непроходимую грязь. Тирион посмотрел на низкое серое небо. «Опять дождь?» Теплая погода на большей части Вестероса шла только во благо, но такое количество дождливых дней… Конечно, после нескольких удачных урожаев ничего страшного не случится, если этот местами сгниет. В конце концов, цены значительно упали, а это не очень выгодно ни крестьянам, ни Шести Королевствам. Он прочавкал по грязи, шагая вперед и ушел значительно далеко от своих спутников, пока не оказался на сухом месте. Низко пикируя и взлетая, черными галками летали стрижи. Мошкара кружила над колосившейся высокой травой у обочины. Теплый, влажный ветерок обдувал его, уставшего в дороге. Тирион раздвинул пошире ноги, навстречу ветру. «Еще чуть-чуть и высохнут». Снова посмотрев на горы и затопленные поля, Тирион подумал о Сансе. О маленькой хитрой девочке, отчего-то впавшей в панику от лорда Мандерли. В утро перед его отъездом она все рассказала ему, прося совета. Это почти растрогало Тириона, ее доверие, ведь со стороны Сансы это был рискованный шаг. Ее лорды бы не одобрили их разговоров, ведь он, как-никак, десница другого государства, пусть и под предводительством её брата. Напрямую вмешиваться он не мог, не мог сам говорить с хозяином Белой Гавани, но утешил Сансу, пообещав переговорить с Браном. Грузовые корабли, проходящие через порт Белой Гавани из Шести Королевств, могли так же выставить свои условия и претензии. Или вообще перестать пользоваться их услугами. Всему Северу это, конечно, не было выгодно, но в первую очередь такая тактика ударит по Мандерли. Талли и Аррены — эти подданные короля Брана, по первому зову прибегут помогать Королеве Севера, даже не спрося разрешения у своего короля. «Сансе нечего бояться, даже если ситуация выйдет из-под контроля». Тириону было жаль, что он не может остаться в Винтерфелле. Иногда он испытывал щемящее чувство ностальгии по старой Королевской Гавани, с ее интригами и подковерными войнами. Но, разумеется, без крови. Это был не его стиль. Все, чего Сансе не хватало, по мнению Тириона, — это такого десницы, как он. И мужа. Верного до чертиков мужа. Конечно, можно было бы устроить два в одном… Какая-то часть его еще жалела, что он не воспользовался возможностью сорвать этот прекрасный цветок. А иногда был рад, что не сделал тогда того, что обычно происходит в брачную ночь. Кто знает, вдруг бы Санса затаила на него обиду. И ведь теперь все ее враги мертвы. Он искренне радовался успехам Королевы Севера. Она обладала всем необходимым, чем должна обладать истинная королева — умом, красотой, достоинством. У нее была хитрость Мизинца, но не было его подлости; способность принимать жесткие решения, как у Серсеи, но без лишней жестокости; она знала, когда и что сказать, и главное — как и когда проявить дипломатию, а когда действовать быстро и решительно. «Дейенерис не была такой», — с грустью подумал он. Ей были чужды уловки и интриги. И он ошибся с самого начала, когда согласился служить ей. «Об этом не стоит думать», — в который раз сказал себе Тирион. Он всегда испытывал некое беспокойство, когда вспоминал эту историю. Словно он принимал непосредственное участие во всем, что делала Дейенерис Таргариен. «Но ведь это так и есть. И именно за это ты «наказан» должностью десницы». Воспоминания о Дейенерис всегда вносили смуту в его душу, если она у него вообще была: слишком много противоречий во всем, что она сделала, слишком много неоднозначных поступков и решений она принимала. Такое дозволено только героям (или злодеям), но герои гибнут — так сказала сама Дейенерис. Или сами себя хоронят — как Джон Сноу. Думая о том, благо это или зло, Тирион приходил к выводу, что все это просто судьба или воля Богов, будь они неладны, и у Дейенерис, а вместе с ней и у него, не было иного пути. «Что-то в последнее время я часто думаю о Богах, в которых никогда не верил». Тела Джейме и Серсеи давно были погребены, Королевская Гавань отстроена заново, а ветер еще раньше разнес пепел. «Ничто не вечно…», — так говорил бедный Варис — ни любовь, ни ненависть. В чем-то он стал испытывать даже жалость к Дейенерис: заблудшее дитя, выросшее в постоянном бегстве и страхе, единственным защитником которой был, как сделал выводы Тирион, слабый духом и не обладающий особым умом брат. Воспитавшая собственное «я» в окружении диких варваров-дотракийцев и волею судьбы ставшая обладательницей опасных драконов. Жаль, но таким интересным созданиям не нашлось места в этом мире, как нет места и дому Таргариенов. Слишком они сроднились с драконами, словно сношались и рожали потомство не друг с другом, а со своими зверями. Она мечтала сломать колесо, но сама она была тем, что должно было и было сломлено еще раньше — древняя дикость, вырвавшаяся из Драконьей королевы память предков, еще не знающая, не понимающая цивилизованных ценностей. Все, что не делается — все к лучшему. Так просто, но это оказалось правдой. Для Сансы, для Брана, для всех кто выжил в этой войне. «Мы всегда будем помнить о жертвах», — именно так сказал Тирион на празднике в честь открытия нового Красного замка. — Лорд Тирион! Карета подана! Тирион лишь надеялся, что засветло они успеют добраться до Перекрестка и ночевать ему посчастливится в теплой, удобной постели. Покачиваясь в повозке, Тирион клевал носом, и глаза закрывались, а в краткий миг сна ему все чудилась Стена, белая и бесконечная, и становилось холодно. Потом он съезжал головой по решетке окна, неприятно стукался и просыпался. За окном мелькнуло что-то красное, он присмотрелся вслед удаляющейся картине — человек в красном и с ним еще кто-то ехали в телеге на север. Тирион дал знак остановиться и, даже еще не выйдя из своего убежища на колесах, крикнул в распахнутую дверь: — Сир Годвин! Задержите их! Тирион вышел на дорогу. Гвардейцы уже догнали повозку, далеко она уйти не успела и теперь, оборачиваясь в сторону десницы, ждали приказа. Он махнул рукой, показывая, чтобы все переместились ближе к королевской карете: топать туда самому желания у него не было, да и не дело это десницы бегать за вассалами вассалов короля. Белая кляча медленно развернулась и, подгоняемая худеньким белесым мальчишкой, притащила наконец скрипящую телегу к месту стоянки Тириона. Кроме мальчика и жреца, как понял Тирион, плотного мужчины лет пятидесяти с брюшком, в повозке была девушка. Ее волосы были ровно такого же цвета, как у мужчины — каштановые и волнистые, только у него они были уже тронуты сединой. Одинаковый цвет карих, близко посаженных глаз подсказывал Тириону, что это отец и дочь. Все трое слезли с телеги и, подгоняемые Годвином, предстали перед десницей. — Вы знаете, кто я такой? — Как же не знать. Вы королевский десница. Лорд Тирион Ланнистер, — мужчина говорил с едва заметным акцентом, немного растягивая окончания слов. — Подданные из Эссоса прибыли в Вестерос славить имя Красного Бога? — скорее констатировал Тирион. — Р’глора. Владыки Света, — неуверенно поправил жрец Тириона. Людей и раньше сжигали в Вестеросе — разбойники, дикие горные племена, не гнушающиеся человечиной использовали сожжение как казнь. Но в последний год произошло несколько случаев, очень похожих один на другой. Привязанный к столбу человек и его вспоротые горло и живот с вывалившимися наружу обгоревшими кишками. Магия крови и огня, так любимая Красными жрецами. И кто-то рядом непременно видел их — людей в красных одеждах. И слышал их заунывное песнопение на закате. Малый совет почти единогласно решил изгнать всех жрецов из Шести Королевств, но король, на удивление, решил проявить лояльность к культу Р’глора. Жрецов обязали лишь отмечаться по месту прибытия и по первому требованию представать перед лордами, чтобы ответить на все вопросы. Впрочем, чем дальше от Королевской Гавани, тем реже можно было встретить почитателей Красного Бога. И тем больше было шансов у жрецов не вернуться назад никогда. Почти все они обитали в столице, и Тирион знал их в лицо. Только Сэм был против изгнания проповедников Р’глора, и судьба сыграла с ним злую шутку — именно так он и умер. Его сожгли на лесной поляне, когда он возвращался из Рогова Холма по Дороге Роз, недалеко от замка Горький Мост. Тирион не видел тела, но очевидцы говорили, что от Сэмвелла Тарли почти ничего не осталось, Огненный Бог растопил весь его жир, и он сделался маленькой черной мумией. Сэма признали по найденной в овраге карете и его цепи мейстера. После этого всех обитавших в Королевской Гавани жрецов и других обнаруженных в Шести Королевствах допросили с пристрастием. Бран лично принимал в этом участие, используя свои способности, но виновных так и не нашли. Кто сжег Сэма, Бран увидеть не мог: отправляясь в прошлое, он только видел, как тот истошно вопит, когда кто-то приближается к нему, а потом, уже с перерезанным горлом, горит и исчезает в огне и дыму. «Я стал слабее, — сказал тогда Бран. — Кто-то использовал специальную магию, чтобы я не мог видеть». И Бран, и Тирион уже давно поняли, что не могут использовать способности древовидца все время. Это отнимало слишком много сил. Допрошенные с пристрастием последователи Р’глора все как один отрицали причастность своего Бога к этим жертвоприношениям и, конечно, свою причастность лично. И Тирион стал задумываться: может кто-то просто использует и Красных жрецов, и магию в своих личных корыстных целях? — Ваше имена? И куда вы идете? — Тириону был незнаком этот мужчина, да и девушка тоже. — Я Рогир, а это моя дочь Елена. И идем мы на Север, несем мудрость и свет Владыки Света. — А мальчишка? — Мы лишь его попутчики. Они прибыли через Крабий залив пару недель назад и никогда не были в Королевской Гавани. Ехать к месту высадки корабля, на котором прибыли почитатели Красного Бога, Тирион даже не собирался — тащить их в Королевскую Гавань, чтобы выяснить, правду ли говорит жрец Рогир, ему тоже не хотелось. Тирион опросил мальчишку, и тот подтвердил, что встретил их день назад, и мог лишь сказать то, что услышал от жреца и его дочери. Отпустить Тирион их не мог: несмотря на свой мирный вид, они могли лгать и иметь отношение ко всем этим смертям и даже к смерти Тарли. Как десница он обязан был задержать их и сопроводить к королю для выяснения правды, а если они имеют отношение к смерти Сэма, то он должен сказать об этом Джону Сноу. Как не старался Джон скрыть под маской безразличия свои переживания, но врать он никогда не умел, и Тирион видел, как тяжело далось ему это известие. Насколько знал Тирион, Сэм был его самым лучшим другом, братом по Ночному Дозору, а клятвы и долг, настоящие, а не писанные, всегда были для Джона самым главным. В конце концов, тогда он спас их всех, а «Ланнистеры всегда платят свои долги», — с горькой усмешкой вспомнил Тирион. Тогда, в заточении, Тирион почти не верил, что его слова дойдут до Джона — он просто говорил то, что сам бы сделал, будь у него возможность. Вдохнув запахи сгоревшего города, наполнив свое нутро пеплом от сожженных людей, увидев своих брата и сестру, погибших так нелепо, ему просто хотелось одного — прекратить это. Так неправильно, дико, это противно любой, самой жестокой человеческой природе. Зная, во что может обернуться атака на город, увиденное, тем не менее, превзошло его самые страшные опасения. А он не хотел быть частью всего этого безумия и готов был умереть на месте, когда бросил знак десницы к ногам королевы. Дейенерис всегда была так искренна в своих помыслах и желаниях, следуя только зову своего сердца. Так искренне любила всех закованных в цепи и угнетенных, так искренне ненавидела работорговцев, и так же со всей своей страстью обрушила всю ненависть на Вестерос. Полумеры были всегда ей в тягость, признавался сам себе Тирион, и рано или поздно она все равно пришла бы к этому. Что он видел тогда? Рождение тирана или вырвавшееся наружу безумие, которого так всегда боялась их королева? Или и то, и другое? И всему Вестеросу просто повезло, что другой Таргариен тоже в какой-то степени был безумен — в своем стремлении вопреки всему защищать людей. Иногда он думал, что его прямота и честность сродни глупости, но именно такие глупцы в самый неожиданный момент спасают наши задницы и не дают забыть, что есть настоящая доброта и справедливость в этом мире. Жрец Рогир и его дочь ехали в повозке позади Тириона — он все-таки решил везти их в Королевскую Гавань. Связывать их не стали: окруженные конными гвардейцами, сопротивляться и бежать смысла им не было. Мужчина и девушка кое-как расположились между сундуков с вещами Тириона, всяким скарбом, необходимым в дальней дороге и саженцами чардрева, едущих с самого Севера. — Их листья такие же красные, как и ваш Бог, — заметил Тирион, обращаясь с Рогиру, — может быть, они чем-то похожи? — Наш Бог красный от огня, а не от крови. А Первые Люди развешивали кишки на деревьях, оттого и листья стали красными, — с улыбкой просветил Тириона жрец. — Знал я одну жрицу. Она не гнушалась использовать человеческую кровь. — Вы говорите о Мелисандре, милорд? — подала голос девушка. Черты лица ее были далеки от идеала, но она была миленькая, сразу заметил Тирион. — Так твоя дочь не немая? — Тирион знал это — он видел, как они перешептываются, просто решил, что не надо показывать слишком явно свою наблюдательность. — О ней, милая девушка, о ней. — Она никого не убивала, — решительно сказал Рогир. — Она сожгла ребенка во славу вашего Бога, — напомнил Тирион. — Это была жертва. Великая жертва того, для кого она была дорога. И это не было решением Мелисандры. Мы лишь проводники, мы указываем путь от тьмы к свету. Тирион знал, что жертвами Мелисандры была не одна только несчастная дочь Станниса, но углубляться в спор времени не было. Солнце садилось, а до Перекрестка еще было ехать и ехать. — Вчера на закате я смотрел в огонь! — крикнул он вслед уходящему Тириону. — Я видел тебя в доме со звездами. Со звездами ваших Богов! Прекрасная печальная дева склонила колени, и плащ лег на ее плечи. А в твоих глазах я видел страх! Тирион обернулся, уходя: — Так я наконец-то женюсь? Было бы неплохо завести наследника. Стало темнее и в открытое окно подул прохладный ветерок, наполненный ароматами хвои. Карета заехала в лес, а значит скоро они достигнут постоялого двора на Перекрестке. Тирион выглянул в окно. Темные ели и редкие меж ними худые осинки уходили вдаль, редкое ржание коней, пение птиц и скрип колес — мирные виды и звуки в мирное время, что может быть лучше? Звук колокола эхом донесся издалека. «Уже ужин», — и в животе Тириона заурчало. Он высунулся посильней из окна, пытаясь разглядеть башенки придорожной гостиницы. Его «дом», качнувшись, остановился, а Марти, свесившись со своего места, вопросительно посмотрел на десницу. — Все нормально, Марти, езжай дальше. Я только хотел посмотреть. Э-э, не обращай на меня внимания. — Да приехали почти, лорд Тирион. Открытые ворота в каменных, поросшим мхом стенах говорили о том, что в гостинице есть еще места и тут всегда рады голодным спутникам с тугим кошельком. Лошади у коновязи мирно жевали сено, а по двору важно ходил петух. Запахи свежей выпечки кружили голову. В гостином зале, к неудовольствию Тириона, было слишком много народа. Он и рад был бы перемещаться по Вестеросу неузнанным, но его рост вкупе с гвардейцами везде делали его заметным. — Милорд! — к ним подошла девушка, лет двадцати, худенькая с убранными под чепчик волосами. Она в почтении склонила голову. — Честь для нас видеть на нашем скромном дворе десницу короля. Тирион слышал, что теперь гостиницей заправляет племянница Маши Хеддль, повешенной по приказу его отца. Странно, что он и думать забыл о столь неприятном факте. — Леди Хеддль? — Джейн Хеддль, милорд. А это моя сестра Ива, — из-за ее спины появилась девушка, еще худее, с каштановыми распущенными волосами, моложе лет на пять, но взглядом бойчее и даже наглее, как посчитал Тирион. Большинство присутствующих повернули к ним головы; кто-то встал, приветствуя его, послышались слабые возгласы: «Слава королю!», но некоторые так и продолжали заниматься своими делами. — Прошу не обращать на наши скромные персоны внимания! — обратился Тирион ко всем. — Леди Джейн, мне нужна комната для ночлега, а также двум моим спутникам, — он указал на жреца и его дочь, — но тут есть один нюанс: комнату они желают без окон. Правда? — Так, Ваша милость, — подтвердил его слова Рогир. Еще бы он стал артачиться — тогда бы спать им пришлось связанными в конюшне. — И ужин принесите нам в комнаты. Между столами сновали маленький мальчик и девочка лет десяти. Насколько знал Тирион, во время войны гостиница превратилась в приют для сирот. Сироты подросли; некоторых забрали родные, а те, кто остался, работали тут — кто кем может. От многих людей он слышал, что подросшие девочки тоже нашли здесь неплохой заработок. Эти же девочки-сиротки служили хорошей приманкой для путников, оставшихся надолго без жен. И младшая из сестер, судя по слащавому хитрому взгляду, вносила свой посильный вклад в сестринский бюджет. Тирион не мог заснуть. Его комната, («Неужели эта самая лучшая?»), с выцветшими гобеленами, на которых едва можно было различить людей и что они делали, с огромной скрипучей кроватью с пропахшей сыростью периной, сейчас была наполнена прыгающими тенями и всполохами от молний. Да еще эти жареные в избытке масла репа с луком. И прекрасные девушки Хеддль явно экономили на мясе. В животе урчало. Дождь нещадно колотил в окно и, казалось, стекло может треснуть от каждого нового порыва ветра. Свеча, горевшая на столике рядом с кроватью, качнулась огоньком вместе с раздавшимся вдруг скрипом. — Милорд… — послышался тихий голос, заглушаемый новым ударом грома. Тирион вскочил на кровати — у двери стояла едва различимая в темноте Ива Хеддль с подносом в руках. — Как ты сюда проникла? — «Меня же охраняют. Или уже нет?» Она подошла ближе к кровати, поставила поднос на тумбочку и протянула ему большой кубок, расплываясь в улыбке. «Она хочет меня отравить. Убить за тетку», — мигом пронеслась мысль в его голове. Он протестующе покачал головой. — Ваша гвардейцы отвлеклись. Отвлеклись на наших девушек, — Ива отпила из кубка, наполнив свой крупный рот большим глотком, и, проглотив его, громко выдохнула. — Но вам не стоит винить их. Она поставила бокал и залезла на поскрипывающую кровать. Когда она начала задирать свои юбки, Тирион понял, с какой целью она тут очутилась. Одно время, будучи на службе у Дейенерис, Тирион поймал себя на мысли, что он стал более сдержан в вопросах удовлетворения своей мужской плоти. И находил какое-то удовольствие в осознании того, что теперь он меньше подвластен порывам страстей. Да и его мысли, если честно говоря, в то время были заполнены совсем другим. Теперь же, после того, как он сыграл немалую роль в утверждении Брана в качестве короля, как он лично принимал участие в восстановлении Королевской Гавани Тирион решил, что он заслужил, заслужил хоть немного любви в том виде, в каком она была ему доступна. Он был не прочь поразвлечься, но Ива была совсем ребенком, хоть и испорченным. И это тоже заслуга его отца и ему подобных. Оставшиеся без попечения, голодные, бедные дети выживали как могли. — Ива! Стой! — он протестующе протянул руку. — Тебе не надо этого делать. Я не хочу. Тирион еле слез с высокой кровати, пошарив у себя в вещах, достал несколько монет и протянул ей. — Возьми. И уйди. Она села на кровати и разочарованно скривилась. Впрочем, от денег отказываться не стала и, протянув руку, взяв их, внимательно пересчитала. — Все, что вы хотите, милорд. Как хотите, — ее настойчивость стала раздражать Тириона. — Я хочу, чтобы ты ушла. Когда за Ивой закрылась дверь, Тирион оглядел себя. Наверное, он выглядел сейчас смешно. В этой ночной рубахе, почти до пола, с новомодными широкими рукавами с отделанными пышными кружевами манжетами. «Я маленький смешной карлик. Почему все шлюхи так и норовят залезть ко мне в постель? Им нужны только деньги, дубина», — тут же одёрнул себя Тирион. Приглушенный звук, похожий на говор, донесся из-за стены. Жрец занимал комнату по соседству, и судя по доносившемуся разговору, ни он, ни его дочь еще не спали. «Прекрасно!» Тирион вышел в темный коридор. Его охрана стояла на своих местах. Он было хотел отчитать их за то, что пустили Иву, но передумал, сетуя с удовольствием внутри себя на то, что его доброта когда-нибудь его и погубит. Предварительно постучав и не дожидаясь ответа, Тирион толкнул дверь. В свете тусклых свечей Рогир склонился над какой-то книгой, а девушка, обняв себя руками, смотрела в пустую стену, как если бы там было окно. — Премерзкая погодка, мои друзья, — «друзья» молчали. — Я тут подумал, раз никто не спит, не пропустить ли нам по кружке пива? Они спустились в зал с очагом — там уже почти никого не было. Только какой-то рыцарь в облупленных доспехах, смотря в пустую стену, методично работал ложкой. Тирион со своими спутниками присел за дубовый стол у огня — его мирный треск и исходящее тепло словно сами приглашали к приятной беседе. — Ваши Старые Боги и Новые не дают ответов, не указывают путь. Они лишь беспристрастно взирают на совершаемые вами ошибки, — уверял Рогир. — Но мы люди, а не маленькие дети. У нас должно быть право выбора. Да, мы совершаем ошибки, но только так можно чему-то научиться, — Тирион уже допивал вторую кружку. — Люди — дети, по сравнению с настоящими Богами. Р’глор наполняет нас истинным огнем и правдой, — в карих глазах жреца словно вспыхнуло пламя и Тирион подумал, что здешнее пиво слишком крепкое. — Насколько я знаю о рглорианстве, — делился своими познаниями Тирион, — вашему Богу противостоит Великий Иной. Но Король Ночи умер, а разве не он должен был погрузить мир в вечную ночь? А раз его нет, то и ваш Бог может успокоиться. Все закончилось, все счастливы. Что же ему еще надо? — Король Ночи — порождение ваших Детей Леса, — отмахнулся жрец, его голос становился все громче и громче, а щеки покрылись красными пятнами. — Он не имеет никакого отношения к Великому Иному. Скорее он обратил Детей Леса в свою веру, в тот момент, когда они создали то чудовище. Огонь и тьма есть в каждом из нас. Р’глор лишь помогает разжечь огонь внутри и указывает путь. Но война никогда не закончится, лорд Тирион, никогда. — С огнем и тьмой внутри не поспоришь. В этом, жрец, ты прав. Джейн! Принеси нам еще пива! Елена, дочь жреца, не участвовала в их разговоре, а о чем-то беседовала поодаль с Ивой. При этом они иногда смотрели в сторону Тириона и хихикали. — Кажется, твою дочь интересуют совсем другие вещи, нежели нести свет заблудшим душам Вестероса, жрец. Не потому ли ты таскаешь ее всюду с собой, а? Пытаешься сберечь ее честь. — Елена еще молода. И она слишком рано осталась без матери, — это звучало печально. — А ты был занят своим Богом? Обычная история, — но Тириону не хотелось говорить о грустном, он не желал сейчас копаться в чужой грустной семейной драме. — Слушай, жрец Рогир, ты что-то вчера говорил — ты что-то видел. Свадьба, невеста… Как она выглядела? — Я не видел, ее лицо было закрыто. Тирион развел руками, потом приблизил ладони ближе. — Но какая она — толстая, худая? Высокая, маленькая? — Стройна, как осинка, — его уверенность обрадовала Тириона. — И скорее маленькая, чем высокая. — Так может ты посмотришь еще что-нибудь? Вот огонь и вот ты, мудрый жрец своего Красного Бога. Рогир не стал противиться и, отхлебнув большой глоток из кружки, сосредоточенно вгляделся в огонь в очаге. Тирион тоже уставился на эти небольшие, пляшущие на обгоревших чурках оранжевые язычки. Он смотрел в них, вглубь огня, который, чем больше на него смотришь, тем более плотным и живым кажется. Начинает казаться, что каждый язычок танцует свой неведомый танец, переливается разными красками — оранжевыми, красными, желтыми, цвета осенних листьев и цветов, что в избытке существуют на свете. Тириону казалось, что огонь в его глазах и повсюду вокруг него, обнимает его плечи, ласкает кожу на его щеках. Тепло и мягко, словно младенцу в утробе матери. И Тирион увидел — себя, смотрящего из огня. Уставший взгляд, но при этом спокойный. Такой умиротворенный, словно все страшное позади. А вокруг цветы. Много, целое поле алых цветов мака. Это и есть поле, понял Тирион, он стоит в поле и смотрит сам на себя из огня. Потом отворачивается и уходит. Все дальше и дальше, и исчезает. — Цветы, я вижу много цветов. И тебя, лорд-десница. — Я сам это вижу, — прошептал Тирион. — Что это значит? — Честно говоря, в тот момент Тирион не мог сказать, видел ли все это он на самом деле или же это слова жреца и выпитое пиво заставили так сработать воображение. — Я не знаю. Просто когда-нибудь ты окажешься там. Вот что это значит. — Жрец, тебе надо подумать над интерпретацией твоих видений. Придумать что-то, что может привлечь людей. Что-то типа: «Я вижу вас! Никогда раньше я не видел столь прекрасного видения! Боги! Это знак! Вы наш спаситель!» Понимаешь? Ваша Мелисандра знала в этом толк. Конечно, я преувеличиваю, но тебе определенно нужна репутация и свой стиль. А ты даже собственную дочь не можешь заставить поверить в своих Богов. А еще отправился на Север. Смешной, — Тирион чувствовал, как его настроение портится. — Ладно, заканчиваем, надо выспаться. Ворочаясь в своей постели, почти засыпая под звук уже спокойного монотонного дождя, Тирион думал, что его незаслуженно любят Боги. Как много раз он спасался в ситуации, где, казалось, и самый доблестный, сильный рыцарь не выжил бы — так часто и неожиданно даже для него самого приходило спасение в лице других людей. Он никогда не бедствовал. Его уважали, по большей части. Женщины, пусть и из-за своих соображений, к нему чуть ли не в очередь становятся. Определенно, судьба благоволит ему. И дело не только в его блестящем, как надеялся Тирион, уме. Он знал достаточно умных людей, чей век был не так долог, как они рассчитывали: Варис, Мизинец, его отец, да и многие другие. Может, дело в его доброте? Определенно, Тирион по большей части не желает людям зла. Он справедлив, щедр, милосерден. И судьба отвечает ему тем же. А, может, это компенсация за его уродство? «Я самый везучий, богатый и умный карлик-урод в стране». И ему не хватает только семейного счастья. Добродетельная жена, благодарные дети… И как так получилось, что у него нет ни одного бастарда? Наверное, девушки, узнав, что беременны, сразу избавлялись от этого, ведь кому нужны дети-уроды? Но скоро его последняя мечта, возможно, осуществится, если верить тому, что видел жрец в огне. Но как же его грехи? Разве они не перевешивают ум и доброту, что есть в нем? Он убил собственного отца, убил любовницу, поддерживал королеву, которая убила его сестру и брата. Да, на отце было больше грехов, чем на многих в Вестеросе; Шая была просто шлюхой, которая предала его; о Серсее вряд ли сейчас кто-то вспомнит что-то хорошее, а брата волновало только что между ног у сестры. Но они были его семьей, все, что у него было. А он предал их. Это он должен сейчас гнить на Стене, а не Джон Сноу, который спас их всех. Он-то никого не спасал, убивая их. Только себя и свою гордыню. Как Боги могут благоволить ему, если в мире нет справедливости? Нет никаких Богов и судьбы, есть только разум и случай, странное переплетение судеб, в котором пока, лишь пока, есть место и для него, маленького человека. И снова дорога — поля, леса, жаркое солнце и пелена дождя. Проезжая мимо деревеньки, что недалеко от Божьего Ока, им повстречался обоз, доверху наполненный початками кукурузы. Старик, весь седой, со злостью сплюнул в сторону приметного жреца в красном, ничуть не смущаясь того, что видит перед собой королевский кортеж. Тирион, уставший ехать в повозке и оседлавший свою маленькую пегую лошадку с коротко подстриженной гривой, подъехал к старику. Несмотря на свой выпад, тот почтительно снял соломенную шляпу и поклонился. — Слава королю! — Слава королю Брану! — ответил Тирион. — Несмотря на дожди, вижу, вы собрали хороший урожай! — Да, милорд, погода больше радует наши поля, — старик поскреб свою редкую бороду. — Еду вот в Харрентон, на ярмарку. — Его уже отстроили? — городок был сожжен в свое время. — Да, милорд, наш лорд, с вашего королевского благословения, не оставил жителей Харрентона. — Что же так расстроило достопочтенного подданного лорда Талли? Старик снова покосился на жреца в красном. — Безбожники в красном сожгли нашего кузнеца Ягла. Славный был малый. Только косточки остались. — Мне жаль вашего кузнеца, старик. Но этот жрец не имеет к этому отношения. Я везу его в Королевскую Гавань на суд короля. И если он виновен хоть в чем-то, то ответит за свои преступления. — Простите, милорд. — Тебе не за что извиняться, старик. Ступай с миром. Крестьянин еще раз поклонился, и его лошадь, послушно развернувшись, повезла повозку дальше. Тирион мог понять возмущение старика — последователи Р’глора были в Вестеросе совсем чужие. Много лет они пытались насадить свою религию, свое понимание веры в Богов, но за все эти годы так и не получили широкой поддержки. Бран же отчего-то, по крайней мере Тириону так казалось, почти поддерживал их, запрещая особо рьяным лордам выгонять их со своих земель и уж тем более казнить без суда и разбирательств. Бран мало интересовался текущими делами королевства, но проявлял интерес в самых неожиданных областях. Обычно он неожиданно появлялся в Малом совете, когда его никто не ждал, просто дверь отворялась и ставший его слугой Подрик медленно вкатывал его коляску. Бран молча оглядывал всех присутствующих и со своим неизменным: «Надеюсь я не помешал вам. Продолжайте» улыбался про себя, и, прикрыв глаза, чаще молча, слушал продолжение обсуждений на заседании. Которые, впрочем, сразу становились не такими бойкими и быстро заканчивались. Как, например, он неожиданно появился на последнем заседании — именно в тот момент, когда Бронн вдруг заговорил о том, о чем думал иногда и сам Тирион. — А что если лорды захотят свергнуть Брана? Если, например, Талли, Аррены, Дорн и Железные острова объединятся и назначат нового короля? — Что за мысли, Бронн? — Тирион не понял, к чему тот клонит. — Лорд Бронн Черноводный! — предупреждающе осекла его Бриенна Тарт. — Бронн, у нас нет иного решения для этого случая, кроме как казнить всех этих лордов, как изменников, — мастер над кораблями сир Давос ответственно отнесся к своей высокой должности и изучил все законы Вестероса. — Кроме того, раньше при спорных вопросах престолонаследия созывался Великий Совет и уже на нем решалось, кто должен занять престол. — Но ведь именно они и некоторые из здесь присутствующих избрали короля Брана, — он закатил глаза в знак почтения, — значит могут и переизбрать. Что я не так говорю-то? — В этом есть своя правда, Бронн. Но мы избрали Брана, мы доверили ему Семь… Шесть Королевств, и я не вижу причины сомневаться в этом решении. Тирион тогда подумал, что будет если король услышит их разговоры. Все-таки он необычный человек, может видеть и слышать, даже не присутствуя, и кто знает, не слушает ли он сейчас Бронна. — Мы не можем это обсуждать так просто, Бронн. Без мастера над законами, без самого короля. — Но у нас и нет мастера над законами. Тут-то он и появился. Король Бран Сломленный. Никто даже не удивился, что, не находясь здесь, Бран сразу включился в обсуждение. — Мастер над монетой прав, лорд-десница, хоть это его совсем и не касается, — король внимательно посмотрел на Бронна, и тот потупил взгляд. — Простите, Ваша милость. — Сир Черноводный прав, но это должны решить все лорды Шести Королевств. Думаю, пора созвать Великий Совет. Кто знает, кто придет после меня? И все закрутилось, только вот Великим Совет едва ли можно было теперь назвать. Талли, Аррены, Мартеллы — эти дома сейчас представляли не самые мудрые и сильные лорды. Яра Грейджой не имела сколько-нибудь большого политического веса и редко бывала в столице, предпочитая отсиживаться на своих островах и казалась совершенно равнодушной к делам королевства, молча платя скудные налоги в казну и не споря с решением большинства. Таким образом Великий Совет принял решение, в основном соглашаясь со странным тандемом Брана и Бронна: отныне каждые пять лет можно будет вынести вотум недоверия королю, и, если в определенные сроки все разногласия не будут улажены, то тем же Великим Советом избирается новый король. Гарантом законности решений и исключения сговора выступает Железный банк, которому Шесть Королевств должны приличную сумму денег. Он же открывает свое представительство в Королевской Гавани, где будет храниться все золото Шести Королевств. Идея с Железным банком принадлежала королю: им, как партнеру королевства, была невыгодна постоянная смена власти и тем более война — следовательно, банк был заинтересован в стабильности и мире в Шести Королевствах. Это было похоже на продажу Вестероса браавосийцам — так ощутил это Тирион, но тут же отмел эту преступную, похожую на измену мысль. Бран — наш король, мы должны ему верить и быть верны, иначе зачем все это? Зачем мы проделали этот путь? После он говорил с королем. Бран сидел, по обыкновению, в своем кресле на балконе, с высоты которого открывался вид на весь город. Ломаными линиями крыш, он, словно пестрое море, подсвеченное редкими огоньками факелов и костров, простирался вдаль, теряясь в ночи. — Ваше величество, — Тирион осторожно подошел к королю, не зная, уместно ли сейчас его присутствие, — прекрасная ночь! Бран посмотрел на него, кивнул, ничего не сказав, и снова обратил свой взгляд на город. Его лицо было бледным, как луна на небе, а глаза поблескивали даже в темноте. Тириону казалось, что он слышит собственное дыхание — такая тишина стояла вокруг. — Посмотри на город, Тирион. Что ты видишь? — Нашу столицу. Королевскую Гавань. Она красива вот так — ночью, подсвеченная огоньками. Надеюсь, в этом есть и моя заслуга. — Там живут люди, — сказал он так, словно относил себя к другим, — мужчины, женщины, дети. Они живут вместе, ссорятся, мирятся, любят… Рожают детей… — Так было всегда. Это и есть жизнь. — Да, так должно быть. Но не все в этом мире правильно. — Ваше величество, полной справедливости никогда и не будет в этом мире. Мы можем лишь стремиться к этому. По мере своих сил. — Я не о справедливости, Тирион. В этом люди никогда не найдут взаимопонимания. — И это тоже верно. Что справедливо для одного, крайне несправедливо для другого. Но для этого и существуют правила и правители. Мы — гарант справедливости для всех этих людей. И моя обязанность, и обязанность всех королей — думать об их будущем. — Я не о справедливости, Тирион, — снова повторил Бран. — Я вообще, о всем нашем мире. О том, как он устроен. Я хочу изменить все, — он словно говорил сам с собой, вглядываясь в тьму перед собой. — Ваша милость, и что это будет значить для всех этих людей? — осторожно спросил Тирион. Что-то подобное он уже слышал когда-то, и сейчас слова Брана насторожили его. — Я не знаю, — просто ответил Бран. — Может, прежде, чем что-то менять, стоит подумать, чем все это может обернуться? Тирион совершенно не представлял, о чем сейчас говорит его король. Но ему это определенно не нравилось. Бран наконец обернулся к деснице и словно вернулся откуда-то, его лицо сразу стало как-то проще — ушло напряжение и, чуть склонив, голову он тепло улыбнулся. — Тирион, я не собираюсь ломать никакие колеса, — Бран хлопнул худыми руками по колесам коляски, — они мне самому нужны. Тирион хохотнул в кулак, дав понять, что оценил шутку короля. Впрочем, он пришел сюда не для того, чтобы вести пространные разговоры о несправедливости мироустройства. — Так что ты хотел, Тирион? — Ваше величество, теперь Железный банк может выдвигать условия вашему королевству. Брать, что захочет, влиять, на что захочет. Может просто урежем наши расходы? Сократим армию, поднимем совсем немного налоги? — Расходы слишком велики, вы это знаете, Тирион. Я многое могу. Многое знаю. Но я не могу заставить Железный банк забыть о нашем долге. Если бы я этого не сделал, рано или поздно снова бы началась война. Ведь лето не будет вечным, Тирион, это все сказки. — Зима близко? — Нет, — Бран холодно улыбнулся, смотря словно сквозь десницу, — но когда-нибудь она придет. Втянув во всю эту историю Железный банк, Бран в какой-то мере обезопасил себя. Себя лично, но не Шесть Королевств. И это единодушие с Бронном — человеком, который верен только выгоде для себя. Впрочем, сотрудничая с ним, Бран поступил как настоящий игрок в престолы: Бронн волею судьбы и Тириона правил Простором, самым большим и плодородным регионом Шести Королевств. Осознав это, Тирион почувствовал себя уязвленным. Он хоть и считался десницей короля, но многое, как оказалось, в королевстве решалось и делалось без его совета и участия. Он бы с удовольствием оставил эту должность, уехал в Утес Кастерли, женился бы на какой-нибудь миловидной толстухе, чтобы она нарожала ему таких же пухлых детей. И хоть рудники Западных земель уже истощились, но на его век хватит, а также на век его отпрысков. Или бы уехал на Север: авось тамошняя королева, по старой доброй памяти, пристроит его на должность советника. Советника, советы которого имеют значение, к мнению которого прислушиваются. Они уже въехали в Королевский лес, а когда до Тириона стали доноситься звуки пригорода — крики людей, звонкие удары металла о металл из близлежащей кузницы, запахи людей, хлеба и навоза, внутри Тириона возбужденно затикало. Когда-то он любил этот город, любил этих людей, и хоть вырос он в другом месте, но всегда считал, что Королевская Гавань была его истинным домом. Он вышел из кареты и оглянулся вокруг. Высокие вязы вдоль широкой дороги создавали приятную прохладу, затеняя Королевский тракт. Слева стояла маленькая таверна, с болтающейся на ветру желто-синей вывеской, у ступенек которой сидит какой-то пьянчужка. В гуще леса по другую сторону стоял маленький домик, как маленький замок, словно игрушечный. Телега, густо источающая аромат рыбы, проехала мимо него в сторону городских ворот. Чем ближе к городу — тем больше людей. Дальше на поляне играют, бегая друг за другом, ребятишки. Скромно одетые, но не в лохмотьях — очевидно, дети каких-то торговцев. А вот и они — Божьи ворота. Северные ворота Королевской Гавани. Решетка поднята, сквозь побеленные каменные лики Семерых проступают черные пятна пожара. Огромные арочные створки, обитые металлом, распахнуты, словно приглашая в этот прекрасный город, наполненный людьми и деньгами, надеждами и счастливым случаем, горем, разочарованием и простодушной радостью. Всем тем, что в избытке содержит человеческая жизнь.