Все ради любви

Дейенерис

Зеленое и голубое. Больше ничего не было перед глазами. Зеленое, бесконечными волнами колышущихся трав уходило до горизонта и сливалось с бледным голубым небом. Она не помнила, сколько уже лежит тут, в сочной мягкой траве, и лежит ли она вообще: тела не чувствовалось, словно она и есть сама эти трепещущие травинки, жесткие колоски, пыль, эта одинокая блеклая бабочка, борющаяся с волнами ветра. Она шелестит и волнуется, слившись с грубой обескровленной землей, словно пытается вырваться и унестись вместе с горячим порывом; она сама как ветер, наполненный ароматами трав и одиноких цветов, путается в заплетающихся травинках, прыгает солнечным бликом, отдавшись на волю зеленым волнам. Вдохнув новым порывом ветра, ее накрыла тень, и весь вид — и траву, и небо скрыла серая пелена. Она медленно опускалась сверху, осыпаясь ставшим вдруг серым небом. «Тук-тук-тук…». Ритмичное постукивание словно молоточками в голове. Внутри заскрежетало, завизжало, истошный крик и грохот, резкая боль в груди и последняя мысль: «Почему»? Дейенерис зажмурилась. «Это сон. Просто сон. Я трава, и небо, и ветер…». Она все помнила, но это было так давно. Казалось, что воспоминания блекли, стирались, словно зыбкий сон, исчезающий утром, и наступало облегчение, осознание, что этого ничего не было, это было ложью. Страшные сны возвращались снова и снова, засыпая ее пеплом, не давая ей забыть. И тогда она исчезала. «Я умерла, это так. Дрогон отнес мое тело в Дотракийское Море. Тело сгнило, исчезло, его растерзали черви и стервятники. Я превратилась в землю и пыль. Проросла травой и плыву теперь этим морем до горизонта…». Громкий звук над ухом сказал ей, что она не трава, и у нее есть тело. Щеку влажно обожгло и дребезжащий фыркающий звук заставил Дейенерис повернуться на спину. — Серебрянка! — ее кобыла, подаренная Дрого на свадьбу — она сразу узнала ее. Большие глаза с огромными ресницами и развевающаяся на ветру серебряная грива. Покачивая нервно головой, тыкаясь своими мягкими губами в ее щеки и лоб, лошадь словно пыталась разбудить Дейенерис. Она вскочила — тело казалось удивительно легким — обняла ее, прижалась к кобыле, гладила ее жесткую шкуру, чувствуя дрожь нервного тела. На глаза навернулись слезы. Серебрянка пала в Красной пустоши, она умерла, но ведь и Дейенерис умерла, а теперь они встретились. Она посмотрела вдаль — что ее ждет дальше? Каких призраков встретит она в Дотракийском Море? Сердце радостно забилось, и Дейенерис, недолго думая, вскочила на лошадь и помчалась вперед. Раскинувшиеся пестрые шатры и мирно пасущиеся лошади показались впереди, и Серебрянка перешла на шаг. Страх и трепет одновременно бились у Дейенерис в груди. «Я знаю, он там, я знаю», — повторяла она снова и снова, уверяя свое сердце. Она поправила свои спутавшиеся распущенные волосы, одернула накидку из грубой холщовой ткани, едва прикрывающую грудь, жалея, что вернулась в этот мир в таком виде. Она бы предпочла то легкое платье, в котором встретилась с Дрого в первый раз. Приблизившись, Дейенерис смогла рассмотреть людей. Среди жарких намасленных тел, покрытых шрамами, рисунками и кожей, среди черных гордых кос и звона колокольчиков она искала его, медленно пробираясь на своей кобылке между шатров, снующих рабов, прячущих глаза, гордых дотракийских женщин и звона аракхов. С наслаждением вдыхая запах травяных масел, жарящегося мяса и слыша эту грубую, резкую дотракийскую речь, так ласкающую слух. Эти жесткие глаза Дейенерис сразу узнала, словно сдерживаемый зверь сидел в этом крупном мужчине, и он тоже смотрел на нее, не отрываясь. «Хагго…». Кровный всадник Дрого. Дейенерис приподняла руку, приветствуя его, не зная, как себя вести, ведь они, как и другие кровные всадники кхала расстались с ней не при самых хороших обстоятельствах. Хагго, как и Квото, был убит во время ритуала Мирри Маз Дуур. Но они были правы, когда пытались препятствовать Дейенерис — теперь она это понимала. Неожиданно Хагго изобразил что-то похожее на улыбку и почтительно склонил голову. А вот и Кохолло, с высоко забранными волосами, сплетенными в косу, сидит и начищает со скрипом свой изогнутый меч. Дейенерис не помнила его смерти, но дотракийцы редко доживают до старости, а значит пришел и его черед отправиться в Ночные земли. Она стала внимательно осматриваться вокруг: раз кровные здесь, то и ее Дрого тоже должен быть где-то рядом. «Да!» На голову выше остальных, поодаль, за шатром, он стоял и крутил своим аракхом, быстро и красиво, разрезая воздух. Дейенерис словно вросла в пыльную землю, не в силах двинуться дальше. Она остановилась и любовалась его силой и красотой, его стальными мышцами под медной кожей, слушала едва доносившийся звон колокольчиков с его взлетающей длинной косы. И этот звук, и свист от разрезаемого аракхом воздуха постепенно вселяли в нее спокойствие и уверенность. Наконец и он заметил ее, обернувшись. Черные глаза словно обволокли, поглотили ее, и не осталось больше ничего в этом мире. Она не слышала, что он сказал, но знала это точно: — Луна моей жизни… — Мое солнце и звезды… — прошептала Дейенерис и пошла ему навстречу. Он стоял, уверенный и сильный, дикий зверь, ее зверь, которого она приручила когда-то. Самый верный и надежный мужчина в ее жизни, ее солнце и звезды, надежда и любовь, самое настоящее — теперь она это знала. Она прикоснулась дрожащими пальцами к его крепкой груди, провела по рисункам на его гладкой прохладной влажной коже, заглянула в глаза. Дейенерис, привстав на цыпочках, трогала его лицо: изогнутые брови, нос, губы, жесткую бороду, вспоминая его на ощупь. Он молча подхватил ее на руки и понес, не отрывая от нее своих блестящих черных глаз. Она обхватила его за плечи, прижалась к груди и закрыла глаза, чувствуя, как бьется его сердце, вдыхая его запах, плывя по воздуху в его сильных руках. Прохлада окружила ее, и окружающие звуки стали глуше, и сквозь прикрытые глаза она заметила, что стало темнее. Дрого поставил ее на ноги, придерживая за локти, и Дейенерис увидела, что они очутились в шатре. — Я так долго шла к тебе, мое солнце и звезды. — Но теперь ты здесь, луна моей жизни. — Где мы, Дрого? В Ночных землях? — Может да, а может и нет, я не знаю, знаю лишь, что ты со мной, Дейенерис, — он гладил ее лицо, осторожно, словно боясь раздавить, медленно провел по плечам. — А где Рейго? — Дейенерис помнила, что в ее далеком сне она видела Дрого вместе с их нерожденным сыном. — Рейго нет, — он покачал головой. — Я сделаю тебе нового сына. Дрого резко развернул ее и толкнул на подушки. Она знала, что сейчас должно произойти и, встав на колени и локти, ждала его, улыбаясь. Чувствуя, как его крепкие пальцы касаются нежной кожи на бедрах, задирая юбки, она глубоко вздохнула, ощущая внутри себя, в животе, нарастающее волнение. Его ладони прошлись по ее ногам, почти приподняли и раздвинули шире. Резкое вторжение сзади заставило ее вскрикнуть: стало больно, словно ее лишают девственности. Рука на спине прогнула ее, а другая подтянула за бедро, и снова резкий болезненный толчок пронзил всю Дейенерис. Он стал быстро двигаться в ней, прижимая с хлопком свои бедра, толкая ее вперед, тяжело дыша. Дейенерис сжала зубы и вцепилась руками в подушки, возбуждение схлынуло, осталась только боль. «Это пройдет, ведь мы начали все сначала». Она терпела и вскрикивала, и слезы, против ее желания, сами текли из глаз. Наконец он стал подходить к концу, с каждым новым движением все сильнее и глубже проникая в нее, и замер, издав стон, заставив Дейенерис почти закричать. Дрого упал рядом на подушки и крепко прижал Дейенерис к себе. Она осторожно освободилась из его рук и, облокотившись на его грудь, легко прикоснулась к его губам своими, а его рот лениво шевельнулся в ответ. — Я помню, как мы это делали, Дейенерис, — он приоткрыл глаза. — Все вернется, я обещаю. — Это не страшно, Дрого, делай со мной что хочешь, бери меня как хочешь! Только не оставляй меня больше одну! — с жаром выпалила она и осыпала его лицо поцелуями. Он провел рукой по ее лицу и посмотрел на свою ладонь. — Соленая вода из твоих прекрасных глаз? — Дрого, привстав на кровати, обхватил ее за плечи и с беспокойством заглянул ей в глаза. — Луна моей жизни плачет из-за меня? Я был слишком груб с тобой? — Нет, мои солнце и звезды, — Дейенерис прижалась к нему. — Скажи мне, кто тебя обидел? Я убью их! — голос кхала загромыхал. — Разобью их черепа, убью их детей и сожгу все, что у них есть! — Нет, Дрого. Не надо, — Дейенерис чувствовала, что устала, ей хотелось только покоя и его сильных рук. Он вскочил с постели и повел ее за руку из шатра. — Мои кровные всадники! Мой кхаласар! Дотракийцы смотрели на них, замерев, оставив все дела. Казалось, замер даже дым от костра и стадо коз, перестав блеять. Ветер стих и последний звук, который она услышала извне, был звоном металла. — Моя кхалиси прибыла из-за ядовитого моря! Наши враги, а враги все, кто не мы, оскорбили ее! Посмотрите! Соленая вода течет из ее прекрасных, как звезды, глаз! Мы вернемся туда и отомстим за луну моей жизни! Убьем их всех! Выпустим кровь! Сожжем дотла! — кхаласар вокруг ожил и загудел, с каждым мгновением все громче. Снова появилось движение и подул ветер. Мужчины кричали, вскидывая свое оружие, радуясь новой войне и крови. Женщины смеялись, прижимаясь к воинам, распаляясь от их пламенных речей. — Дрого! Мои солнце и звезды!.. — пыталась обратить на себя внимания Дейенерис. — Я больше не хочу войны! Хочу просто быть с тобой, здесь. И ничего мне больше не надо. Но словно не слыша ее, он взял Дейенерис за руку и повел по кругу, любуясь сам и предлагая любоваться ею другим. — В далекой северной стране ее нарекли королевой! А у королев всегда есть трон! — он наконец посмотрел на нее. — Любовь моя! Луна моей жизни! Я завоюю его для тебя! — Не надо, мои солнце и звезды… — она прижалась к Дрого и смотрела ему в глаза. — Просто будь со мной. А он улыбался ей в ответ, и от этого становилось тепло и хорошо. Дейенерис гуляла по их поселению, она радовалась, увидев знакомые лица давно умерших и пропавших. Увидев Ракхаро, она бросилась к нему, обняла, погладила по курчавым, еще коротким волосам. — Ракхаро! — Дейенерис схватила его за жилетку. — Я так рада. — Простите, кхалиси… — он испугался ее напора и теперь, склонив голову, оглядывался исподлобья. — Кхалу Дрого это не очень понравится. — Хорошо, хорошо, — она отпустила его. Последний раз Дейенерис видела только отрубленную голову Ракхаро в седельной сумке его коня. Она рада была видеть его живым. — Ракхаро! Мы тебя заждались! — послышался до боли знакомый мелодичный голос. — Кхалиси! А-а! Обернувшись на голос, она увидела Ирри и Чхику — своих бывших служанок, подаренных на свадьбу, прошедших с ней много больше большинства тех, кто здесь был. Ирри погибла в Кварте, а Чхику Дейенерис видела в последний раз живой. — Ирри! Чхику! — они бросились друг к другу, девушки обняли ее за плечи и, улыбаясь, заглядывали ей в глаза. — Кхалиси, — взволнованно сказала Ирри, сверкая миндалевидными глазами, когда они наобнимались, — мы придем к тебе позже. — Да, кхалиси, позже, — вторила ей полногрудая Чхику, — сначала нам надо закончить с Ракхаро. Молодой дотракиец покачал головой и возвел глаза к небу, а девушки схватили его за руки и повели под навес, который ничего не скрывал. Не скрывал он и того, что происходило там после: лежащего на спине Ракхаро и обнаженных Ирри и Чхику, ублажающих его, а скорее самих себя. Дейенерис засмеялась и пошла дальше. «Когда-то они не могли поделить его», — вспомнилось ей. Она вышла за пределы поселения: красное солнце уже готовилось к закату, озаряя все вокруг своим кровавым сиянием. Небольшая речушка, больше похожая на ручеек, спряталась в высокой траве. Раздвигая жесткие травы руками, Дейенерис спустилась к каменистому берегу. Она сбросила свои сандалии и ступила в прохладную мутную воду. Задрав юбку, она прошла осторожно глубже, но вода даже посередине протока едва достигала ее коленей. Уставшие ноги приятно холодило, и Дейенерис медленно брела вдоль берега, думая о том, что здесь, с Дрого, теперь она должна быть счастлива, что это и есть ее настоящий дом, где она дорога и нужна. На берегу что-то зашевелилось. Эту широкую спину и бесформенное тело с всклокоченными черными волосами Дейенерис узнала бы и без лица. Мирри Маз Дуур. «Что она здесь делает?» Сидя на камнях, Мирри покачивалась в такт ветру, глядя в пустоту. Она посмотрела на Дейенерис лишь когда та подошла к ней вплотную, слабо ухмыльнулась, глядя снизу-вверх и снова отвела взгляд, что-то тихо мыча себе под нос. Дейенерис смотрела на нее в упор, и внутри нее разрасталась злоба. Зачем она тут, зачем Мирри в ее личном раю? Что она задумала, ей мало того, что она уже натворила? — Что ты здесь делаешь, мейга? — спросила Дейенерис требовательно. — Это земля дотракийцев, мейга, а у тебя свои Боги. — Великий Пастырь привел меня сюда. Думаешь, я просила его об этом? — донесся скрипучий голос Мирри Маз Дуур. — Я помню, как ты кричала, мейга. Ты сказала, что я не услышу твоего крика, но ты визжала, как овца, когда огонь сжирал твое тело, — Дейенерис доставили удовольствие сказанные слова. — Я рада, что встретила тебя по эту сторону жизни и могу сказать тебе это, глядя в глаза. — Я помню, как ты страдала по своему ребенку и кхалу, помню твою боль и отчаянье, и я рада, что могу сказать тебе это, — сказала Мирри, словно дразнясь. — Мы зачнем нового Рейго! И он вырастет, полный любви и свободы. — Глупая дотракийская жена, — устало покачала мейга головой, — никого ты не родишь. — Я убила тебя, и тогда родились драконы. Они были моими детьми… — Были. Черная тень легла на Мирри и Дейенерис, отражаясь в мутной воде тучей. Порыв ветра поднял ей волосы и сухой песок застил глаза. — Дрогон… Дрогон! — Дейенерис глядела в небеса, но видела лишь туман и черные острые всполохи. Черное пятно сделалось ближе и ярче, и ее словно обдало горячим плотным воздухом. Но Дрогон взмахнул крылом и исчез, оставив только голубое безжизненное небо. — Видишь, мейга! Это мой сын, Дрогон, и он прекрасен! — Это просто дракон, глупая, — ее голос стал мягче. — Собака, вскормленная мальчишкой, никогда не станет человеком. И у тебя никогда не будет детей. Мне даже жаль. Ведь тогда они не смогут умереть снова. Дейенерис словно наполнилась льдом, что сжигает своим холодом. Она ненавидела Мирри, ненавидела эти черные, глубокие глаза, обрамленные отекшими веками, эти улыбающиеся трясущиеся губы и мерзкий голос, наполненный злобой, от которого внутри нее все скрежетало. — Зато я опять могу убить тебя, мейга. В руке оказался камень и Дейенерис с размаха ударила мейгу по лицу, чувствуя, как на пальцы хлынула горячая жижа одновременно с хрустом и всхлипом ведьмы. Схватив мейгу за волосы, Дейенерис повалила ее на камни, и снова ударила в лицо, от которого и так ничего уже не осталось. Она били и била, словно в исступлении, заливаясь кровью, ломая кости, пока камень в ее руке не стал стучать о другие камни, на которой лежала голова Мирри Маз Дуур. Стараясь не смотреть на то, что осталось от ведьмы, Дейенерис встала, ноги ее тряслись, а в голове гудело. Она посмотрела на свои руки, покрытые блестящей кровью, на камень, зажатый в онемевших пальцах. Попробовав разжать руку, Дейенерис поняла, что не может, пальцы скрючило, они словно вросли в камень. Тогда она другой рукой с силой стала разжимать каждый палец, скользя по крови, и наконец освободилась. В горле пересохло, саднило и, облизнув губы, Дейенерис почувствовала тошнотворный сладковатый привкус, и тут же ее желудок вывернулся наизнанку, она упала на колени и извергала из себя с болью кровь и желчь. Она подползла к реке, заглянула в мутную гладь и увидела свое отражение — кровавая маска, с безумным взглядом распахнутых фиолетовых глаз. «Надо смыть», — в каком-то отупении пришла разумная мысль. «Вода холодная», — плеснув пару раз в лицо, решила Дейенерис. Она брела обратно на стоянку, срывая по пути траву, касающуюся ее ладоней, чувствуя, как острые стебли режут кожу. Люди не обращали на нее внимания, а они не заботили ее. Подойдя к шатру своего мужа, самому большому и богатому, Дейенерис остановилась, чтобы вздохнуть и прийти в себя, прежде чем отодвинула полог у входа. — Луна моей жизни, — протянул к ней руку Дрого. Он сидел посреди шатра и улыбался жадными губами, смотря горящими глазами. Дейенерис молча подошла, провела окровавленными пальцами по его волосам, чувствуя, как они прилипают к сгустившейся уже крови. — Мои солнце и звезды. Мы будем всегда вместе, и никто не сможет нам помешать. Она медленно опустилась на его колени, быстро и уверенно развязала тесемки на его штанах и опустилась с выдохом на его твердый член. — Держи меня, Дрого, держи! — шептала она ему на ухо, и кхал крепче сжимал ее бедра. — Не отпускай никогда. Она целовала его губы, глаза, нос, крутила соски измазанными в крови руками, царапала спину и прыгала на его бедрах, охая и всхлипывая от удовольствия. Дейенерис не знала, сколько продолжалась эта дикая пляска тел, ей хотелось бесконечно дергать вот так бедрами, изгибать спину, чувствуя, как руки Дрого держат ее и не дают упасть, ощущать внутри себя распирающий ее изнутри член. Размазывать по его коже кровь и пот, слизывать с его лица все это, покусывая упругую соленую кожу, купаться в жаре их страсти. «Ничего больше не имеет значения, ни прошлое, ни будущее. Только ты и я. Хочу все забыть, все, что было до этого дня. Ты мне поможешь, мои солнце и звезды… мой муж. Мой самый верный кхал…». Уставшая и, наконец, умиротворенная, Дейенерис почти уснула на его груди. Сон опускался в ее сознании серой дымкой, пронзая пространство холодным звоном в ее голове. Так много воздуха вокруг и серое огромное небо. И падает снег, серый снег. «Разве бывает снег серым?» Она идет вперед, только вперед, зная, что нельзя оборачиваться. Что сзади притаился монстр, с острыми, как ножи клыками — он растерзает ее, разорвет ее плоть на куски, стоит ей только посмотреть назад. Расплываясь в мареве, впереди она видит его — конец своего пути, то, ради чего она шла так долго. Черный, ощетинившейся холодными мечами стоит Железный трон и ждет ее. Но он ей не нужен, уже нет… Она не чувствует то, что должна чувствовать, только бесконечную пустоту внутри, как это серое небо, и больше ничего. «Что же делать? Я не могу пойти назад, я погибну, но впереди — нет ничего». Она чувствовала спиной, что кто-то стоит и смотрит на нее, но не смела обернуться. Чувствовала горячее дыхание за своей спиной, страх приподнял волоски на затылке и пробежал холодком меж лопаток, больно застыв тяжелым вибрирующим камнем в груди. — Кхалиси! Кхалиси! — голос проникал ей в уши, смешиваясь с рычанием чудовища. Лицо зачесалось, и Дейенерис потерла его, а в пальцах спуталось что-то шелковистое. — Ай! — это Ирри, склонившись над ней, щекотала ее щеку своими длинными волосам. — Вам нельзя спать, кхалиси, — Чхику стояла поодаль в свете огоньков свечей. — Вам надо принять ванну, смотрите, мы приготовили. Надо смыть с себя весь этот день. — Да, надо смыть. Ведь завтра наступит новый, кхалиси, — вторила ей Ирри. Они подняли ее за руки с кровати и повели к ванне. Раздели, сняв грубую юбку и тот лоскут, что прикрывал грудь. Развязали кожаные браслеты, сняли с шеи плетеный шнурок, служивший скромным ожерельем. Взбили волосы и помогли залезть в воду. Их пальцы были ловкими и теплыми, когда они прикасались к ней губкой, смывая грязь. Теплая вода лилась по ее лицу, ласкала грудь и плечи. Ароматные масла наполнили душистым запахом все вокруг. Ирри, втирая мыльные лепестки ей в волосы, нежно и тихо запела старую песню. Дейенерис не понимала слов, язык был ей неведом, но звуки были столь приятные, что она закрыла глаза и откинулась на край ванны, отдавшись на волю ласковой песне, на волю теплой воде. — Твои волосы так отросли, Кхалиси, — Чхику гребнем осторожно расчесывала их. — Заплетите мне косы. Вплетите колокольчики, чтобы они радостно звенели и все знали, что я жена кхала Дрого, — не открывая глаз, устало произнесла Дейенерис. — Нет, кхалиси. — Нет, не выйдет. Это все знать. — Почему? — Тут нет никакого кхала, глупая кхалиси, — Ирри щелкнула ее пальцем по носу и звонко хохотнула. — Кхал умер, тебе ли не знать? И его пепел отправился в Небесный Кхаласар. Она привстала в ванне, открыв болящие глаза. Ирри с Чхику все так же расчесывали волосы и ласкали ее тело ароматной губкой. «Уж не послышалось ли мне?» — Сегодня я встретила мейгу, ты знаешь ее, Мирри Маз Дуур. Ее пепел тоже отправился к своим Богам, но я видела ее. Видела, как тебя. И за ее слова, Ирри, я убила ее, видишь, как красна вода? Это от ее крови, — сказала Дейенерис с вызовом. — Убила! Кхалиси, ты не убила ее. Как можно убить того, кто уже умер? Это все знать. — Это все знать, кхалиси, ведь мы и так все мертвы, — буднично говорила Чхику. — Посмотри на Ирри, она прикрывает свой шрам на шее повязкой. Глупая Ирри, словно никто не знает, от чего она умерла. — Глупая Чхику! — с обидой произнесла Ирри. — Тебя затрахали до смерти Добрые Господа, разве это не так? Дейенерис опасливо посмотрела на свою грудь. Гладкая белая кожа, как всегда, нежная и свежая от воды и масел. «Я не такая, как все. Так было всегда». — Но я не такая, как все, Ирри. Чхику, посмотри на мою грудь, — она выставила свои соски над пенной водой. — На ней нет даже шрамов. — О! — Чхику обвела ладонью грудь Дейенерис. — Твои груди стали больше! Кхалиси стала похожа на женщину, правда, Ирри? Жаль, что ей не кормить никогда ими дитя. — Это все знать, кхалиси. Тут никто не может умереть, но никто и не может родиться… — грустно сказала Ирри и приложила ладонь к глазам, словно смахнула слезу. — Я не такая, как все, я возродила драконов и пересекла ядовитую воду. Я убила своих врагов и завоевала Семь Королевств, — Дейенерис знала, что теперь-то это уже не может называться правдой, но ее служанок ведь с ней тогда не было. — Все, что я хочу — исполняется! — Правда, кхалиси? Врунишка-кхалиси! — качая головой, дразнилась Чхику, сверкая черными глазами. — А кому у нас проткнули сердце? Кто потерял все на свете? И кого предали все, кто остались? Это все знать. От ее слов Дейенерис стало больно, но, глубоко вздохнув, она постаралась взять себя в руки. «Я сильная, не такая, как все, а все прошлое — в прошлом, а я не оглядываюсь назад». — Это все знать, кхалиси. Упавший с лошади кхал — не кхал, — продолжила Чхику, потянув ее за волосы, и что-то вжикнуло сзади. Голова Дейенерис качнулась вперед, и ей стало легче. — Чхику! Ты обрезала мои волосы! — остатки волос неровными прядями едва касались плеч. С одной стороны они были длинней, с другой словно их и не было вовсе. — Оставьте меня! Она плеснула вокруг водой. Девушки пропали, словно растворившись в каплях, оставив ее, глотающую слезы, в остывшей ванне, в окружении дрожащих огоньков свечей. Дейенерис оглянулась. Рядом с ванной стоял медный поднос с фруктами и кувшином. Она потянулась, с удовольствием съела пару фиников и запила сладким терпким вином из золоченого кубка. Стало немного легче. Она неуклюже вылезла из ванны, быстро вытерлась одеялом и стала натягивать на себя платье, свободное, расшитое грубой дотракийской вышивкой. Опуская его на живот, платье застряло и, опустив глаза, Дейенерис увидела, что живот ее распух, выпятился вперед, как у беременной. Пупок вылез, округлившись, а под кожей шли волны. «Я жду ребенка», — радостная мысль застила ей разум — то что живот вырос за день, ее нисколько не смущало. «Это волшебное место. Все тут может быть». Поглаживая живот, она вышла на улицу, было уже совсем темно и только костры и редкие факелы освещали их поселение. Она искала глазами Дрого, но все никак не могла найти. «Мой муж, где ты? Наш сын скоро явится на свет, он пинается и просится наружу, а тебя все нет…». Она ходила меж навесов, палаток и потухших костров, и наконец вышла в поле. Сухая трава покалывала ей обнаженные ступни, ветер обдувал неровно остриженные волосы, путая в них запахи травы и сухих скромных цветов. Впереди была одна непроглядная темень, и только на черном небе светили яркие звезды. Редкие ночные звуки и шорохи наполняли эту ночь. Громко вскрикнул какой-то зверь в ночи, ему ответил другой, и трава застрекотала испуганными жителями степи. Через мгновенье снова все стихло, и только шелест от ветра ласкал ее слух и волосы. Дейенерис присела в траву, осторожно легла на спину, придерживая свой огромный живот, и блаженно растянулась на щекочущей траве. Она смотрела на звезды, а они смотрели ей в ответ, россыпью искрящихся глаз, отдавая свое холодное тепло. В одно мгновение звезды пропали и наступила полная темнота. Дейенерис обдало волной ветра, в лицо полетели поднятые в воздух травинки и пыль, подол платья затрепетал на выступающем животе. «Дрогон». Дейенерис закрыла лицо ладонями, жадно всматриваясь сквозь пальцы в небо, но черная тень пропала и вместо нее небо словно вспыхнуло радугой. Синие, зеленоватые, окаймленные розовым, словно прозрачные ленты, искрящиеся от проступающих звезд. Волнами шли без начала и конца по небосводу, сплетаясь и отталкиваясь друг от друга, разбегаясь и растворяясь в ночи. Воздух словно наполнился изнутри искрящимся светом, чем выше, тем ярче и растекался по небу разноцветным морем. Дейенерис зачарованно смотрела на это волшебство, она слышала, что такие небесные явления бывают в северных землях, но ни разу не встречала подобного в Дотракийском Море. Ей казалось она слышит музыку: ласковые флейты и тончайшие, пробирающие самые потаенные уголки души струны, мелодичный легкий бой и переливчатый звук, такой тихий и сладкий, как нежнейший поцелуй, будящий поутру. «Разве бывает что-то красивее?» — спрашивала она себя, и покой, и свет заполняли ее внутри. «Разве, будь я столь ужасна, судьба бы позволила мне испытать хоть мгновение такого величия?» Какофония искрящегося света и цвета постепенно стихла, растворилась, словно дым от погасшей свечи и опять оставила ее наедине со звездным серебром и ночной гудящей тишиной. Дейенерис осторожно встала. Пора было возвращаться, ведь ее муж Дрого, возможно, тоже уже вернулся. Поглядывая на звезды с улыбкой, она, как могла, торопилась назад. Живот от долгой ходьбы покалывало и наполняло тяжестью. «Еще рано, маленький. Еще рано», — поглаживала она свое нетерпеливое дитя. Взобравшись на очередную сопку, Дейенерис тяжело отдышалась, раздумывая, как она умудрилась уйти так далеко. Уже и звезды пропали и забрезжил рассвет, заливая золотом небо, подкрасив и без того яркую сочную траву. — Серебрянка! — ее лошадь появилась словно из ниоткуда, будто ждала ее, вытянувшись и покачивая длинной гривой. — Ты ждала меня… Приласкав кобылку, погладив по носу, она взяла ее под уздцы и пошла к деревне. Среди жарких намасленных тел, покрытых шрамами, рисунками и кожей, среди черных гордых кос и звона колокольчиков она искала его, медленно пробираясь со своей Серебрянкой между шатров, снующих рабов, прячущих глаза, гордых дотракийских женщин и звона аракхов. С наслаждением вдыхая запах травяных масел, жарящегося мяса и слыша эту грубую, резкую дотракийскую речь, так ласкающую слух Дейенерис. Вот и Хагго, там же где и вчера, настороженно смотрит на нее. И Кохолло со звоном начищает свой аракх. Дальше, дальше, за шатры… Дрого, такой красивый и сильный, посмотри на меня, взгляни на мой раздувшийся живот. Сильные мышцы переливаются под кожей от движений, отточенных в боях, аракх блестит в восходящем солнце. — Луна моей жизни… — Мои солнце и звезды… Она прикоснулась нетерпеливыми пальцами к его влажной груди, трогала его губы, нос, брови. Он чуть прижал ее к себе и Дейенерис почувствовала неладное. «Где мой живот?» Но он уже подхватил ее на руки и понес, не отрывая от нее своего блестящего теплого взгляда. Она провела по ввалившимся бокам, по чуть выступающему животику, такому же, как всегда. Холодное разочарование наполнило ее, и когда окружающие звуки стали тише, и они оказались в шатре, Дейенерис растерянно сказала: — Я потеряла Рейго… — Я сделаю тебе нового сына. Он снова болезненно обладал ею, жадно насаживая на свой член. Вытирал ей слезы с лица, обещал завоевать весь мир, не слыша ее слабого протеста. Она снова видела давно и не очень умерших. Смущенный Ракхаро, бесстыдные, смеющиеся Ирри и Чхику. «В этом мире ничего не меняется. И каждый день похож на другой…». И снова она спустилась к прохладной реке и бродила по ее мутным от красной пыльной земли водам. — Мейга, — «Чхику говорила правду». — Мейга, ты снова здесь. — Где же мне еще быть? Тут мое место, Драконья королева, — шамкая губами, прошептала ведьма. — Я не королева, я кхалиси. — Мертвая кхалиси мертвого кхала, — сказала она словно с издевкой, но Дейенерис старалась не слушать ее. — Когда… Когда мой дракон Дрогон нес меня сюда, я видела, как солнце встает на западе и садится на востоке, как камни, словно горы, рассыпались в прах и летят пеплом по ветру, я видела выжженное Дотракийское Море, и я ждала ребенка. Мой живот был полон жизни, но он исчез. Почему, мейга? Во всем ты была права, даже сама того не зная, но что я должна сделать, чтобы родить? Скажи мне, прошу, и я не убью тебя, — Дейенерис встала перед ней на колени, вцепившись в ее ободранный грязный рукав. — А ты не боишься, что я снова тебя обману? — ее глаза застыли, как у мертвеца, всматриваясь в самую глубь глаз Дейенерис. — Ведьмам нельзя верить, а я ненавижу тебя и твоих дотракийцев. Ты ведь знаешь это. — Я знаю! Но в чем виноват мой ребенок? Почему ты не хочешь дать ему шанс? Я готова заплатить своей жизнью, лишь бы он жил! — Зачем ему жить? — она словно не понимала разницы между «жить» и «никогда не родиться». — А, постой, «жеребец, который покроет весь мир». Ты этого хочешь? — Я не хочу этого. Я просто хочу дать жизнь, — Дейенерис заглядывала ей в глаза, пытаясь найти там хоть каплю сочувствия и доброты. «Она так любила свой народ, что готова была умереть за него, мстя мне. Так почему же ей не пожалеть лишь одного ребенка?» Ее колени болели, царапались о грубые камни, но она не вставала, вымаливая у мейги жизнь для Рейго. — Откуда мне знать? В прошлый раз ты прекрасно справилась и без сына. Твой сыночек Дрогон спалил много народу, — она отвернулась от Дейенерис. — Сироты без отцов, матери без детей — вот, что он после себя оставил. Твой сын. — Это было не здесь, ты ничего не знаешь, — замотала головой Дейенерис. «Какое ей дело до того, что было по ту сторону моря?» — У меня было право. И я сделала то, что должна, — она сказала это со всей твердостью в голосе, на которую была способна. — У моей козы больше ума, чем у тебя, Кхалиси. Ты здесь именно потому, что произошло по ту сторону моря. И я поэтому здесь. Я не хочу этого, — ее голос стал усталым. — Но я здесь, с тобой. Так какое право было у тебя? Дейенерис не хотелось думать о том, что было. Ведь она хотела всего лишь начать новую жизнь. Вчера она почти забыла о прошлом. — Право крови, — она смело посмотрела мейге в глаза. — Право крови, пролитой моей семьей. Маленьких детей, убитых узурпаторами Железного трона. Право земли. Это наша земля и наш город. Мои предки создали все то, что потом у нас отобрали. Право страха. Моего страха, что преследовал меня все мое детство. Я ненавидела их всех, — ее голос сошел на шепот и словно вырывался помимо ее воли из глубины воспоминаний. — Ненавидела. За то, что они забрали все у меня. Мое прошлое, а потом и настоящее. Я хотела любить их, правда хотела, но они растоптали мое милосердие. Убили мою доброту и веру. А чего стоит жизнь, мейга, когда ничего уже не осталось? — Так и твоя жизнь ничего не стоит, правда, Драконья королева? — мейга тихо засмеялась. — Мне жаль, что я убила твоего ребенка, жаль, что убила твоего кхала, — ее лицо злобно перекосилось и слова словно выплюнулись изо рта. — Тебя мне надо было убить! Может быть тогда Великий Пастырь сжалился надо мной, и я бы была сейчас со своими родными, а не в твоей личной преисподней! Дейенерис зарычала и бросилась на ведьму, схватила ее за волосы и, повалив, сжала рыхлую шею. И давила, давила, пока губы мейги не посинели, а язык не вывалился и последний хрип с пеной не вышел из ее дурно-пахнущего рта. Но и тогда Дейенерис не успокоилась, а продолжала давить, пока пальцы ее обоих рук не соединились на почерневшей шее мейги. Сердце бешено колотилось, ее шатало и было дурно, когда Дейенерис возвращалась назад. Она, как и ожидала, нашла Дрого в шатре и снова занималась с ним любовью, отдаваясь со всей страстью, на которую была способна, растворяя в его объятьях свою ненависть. Дейенерис решила, что надо просто ждать, не может быть такого, чтобы выхода не было. Она должна разгадать секрет этого места, и тогда все наладится. Пока же она будет наслаждаться мужем и людьми, которые ее окружают. Чхику вычесывала ее волосы, снова длинные и шелковистые, а Ирри нежно обмывала тело Дейенерис. — Твои волосы так отросли, кхалиси. — Заплети мне косы… Нет, Чхику, я передумала, не надо! — Нет, кхалиси, — вторила Чхику. — Нет. Это все знать, — повторяла Ирри. — Я глупая? — Дейенерис вскочила в ванне, держась за ее медный край. — Чхику, вчера ты сказала, что я глупая. — Вчера? Врунишка-кхалиси! — словно смущаясь, ответила девушка. — Тут нет вчера. И нет завтра. Это все знать. — Это все знать. Потом она всю ночь бродила по траве и смотрела на звезды, поглаживая свой выступающий живот с сыном, который никогда не родится. Она рассказывала ему то, что видит: про яркие звезды, про радугу на черном небе, словно цветным невесомым водопадом заливающую небосвод. Про животных, кричащих в ночи, и про драконов. Про их силу и мощь. И твердую блестящую чешуйчатую кожу, прикоснувшись к которой сразу чувствуешь их жар и жизнь, скрывающуюся под этой броней. Когда прекрасное небесное явление исчезало, смахнутое крылом Дрогона, Дейенерис возвращалась с рассветом в деревню и снова встречала Дрого. Она любила его, принимала тепло от этих людей, и убивала мейгу бессчетное количество раз. Душила ее, топила, резала. Один раз принесла с собой аракх и разрубила ее уже безжизненное тело на множество кусочков. Ее злые слова придавали Дейенерис сил и не оставляли сомнений, что придет время, и они с Дрого смогут вырваться из этого круга, и ее живот не исчезнет с рассветом. Прошли дни, недели, иногда казалось, что годы. Одни и те же люди, говорящие одни и те же слова, прикосновения, поцелуи, казалось даже танец свечи ровным счетом нисколько не менялся. Сильный уклон вправо, чуть слабей и налево от распахнутого покрывала, служащим дверью. Масляной взгляд Дрого и его улыбка, обнажающая верхний ряд зубов. Его тихий глубокий смех. Его шершавая рука на ее бедре и оставшийся синяк после. Терпко пахнущие волосы Чхику, ласкающие ее щеку, когда она пришла будить ее. Худая белокурая рабыня с широким кожаным ошейником и короткими волосами, склонившись, не глядя ни на кого, юрко выскользнувшая из шатра с чашкой в худых руках. Блестящий аракх и широкий пояс Дрого, царапающий ее нежный живот. Дейенерис перестала чувствовать радость от его ласк, сердце уже не трепетало при встрече с погибшими, она даже перестала разговаривать с ребенком в животе и начала сомневаться, а есть ли он там вообще? Один день похож на другой, снова и снова. Все окружающее стало ей казаться безжизненными картинками ее блекнущих воспоминаний о том, как должно быть. Неважно, что она делала: целовала Дрого, пытаясь пробудить в нем хоть что-то новое, била его маленькими кулачками в грудь, тянула за косу — он всегда улыбался ей, называл «Луной своей жизни» и обещал завоевать весь мир. Он был такой же пустой, как и она. Она перестала самостоятельно мыться, расчесываться, но Ирри и Чхику делали это за нее. Через некоторое время Дейенерис поняла, что совсем не ест и почти не пьет. Она даже не спит, если не считать ежедневного полудрема на груди Дрого, наполненного полусном-полуявью, ее кошмаром о тронном зале. «Я ведь и вправду умерла», — сказала она сама себе однажды. Дейенерис пыталась уйти из кхаласара, не навсегда, просто ей надо было знать, что там, дальше, но как бы долго она не шла по бескрайнему травяному морю, всегда неизменно возвращалась назад. Она медленно брела по реке и, даже не смотря, подошла к тому месту, где должна была быть мейга. Там она и была — серая, в неряшливых лохмотьях женщина с уставшими глазами. Ей уже не доставляло никакого удовольствия убивать ее. Дейенерис делала это просто потому, что так должно быть. Сначала она искренне ненавидела ее, потом злилась на саму себя, злилась на все, что ее окружает, и убийство помогало ей выплеснуть злость. А потом ей стало страшно — если она что-то изменит, то не сделает ли еще хуже? Что, если пытаясь все исправить, она войдет в новый виток страданий? Может быть исчезнет все то малое, что у нее теперь есть? Но что может быть хуже, чем бесконечно повторяющийся день и утрата всякого смысла существования? — Сегодня я не буду тебя убивать, — решилась наконец Дейенерис, усевшись на камень рядом с Мирри. — Думаешь, это что-то изменит? — Разве тебе нравится, что здесь происходит? Нравится быть заложницей моих страданий? — Не очень-то ты и страдаешь, кхалиси, — грубо засмеялась Мирри. — Уж кто-кто, а страдаю здесь я, а не ты. — Я же сказала, что больше не буду тебя мучить, — она внимательно посмотрела на мейгу. — Если ты, конечно, будешь держать язык за зубами. Вроде его я еще тебе не вырывала. — Я знаю, за что я страдаю. Думаешь, ты одна здесь? — она обернулась к Дейенерис. — В моей жизни предостаточно было зла и нечестивых поступков. И все, что происходит со мной — я заслужила. — Так может, я здесь из-за тебя, мейга? И это не мой сон, а твой, — неожиданное открытие нисколько не обрадовало Дейенерис. Страдать из-за чужих грехов, быть лишь тенью чужого кошмара — от нее и вправду ничего не осталось. — Но если я перестану убивать тебя, ты не будешь больше страдать, мейга, — уверенно сказала она. — Конечно, один день, как другой — в этом приятного мало, но от смерти точно не станет лучше. Тем более от столь ужасной. — Так может теперь мы станем подругами? Обнимемся, простим друг друга и заплачем от счастья? — Ты опять злишься, мейга. Отчего в тебе так много ненависти? Ты много зла причинила мне и, как сама признаешь, многим людям, — Дейенерис взяла песок в руку, и он посыпался сквозь ее пальцы, уносясь с ветром. — Если бы не ты… Если бы Дрого не умер, может и моя жизнь пошла по-другому. Родила бы ребенка, и, кто знает, может мечта о Железном троне навсегда могла покинуть меня. Я не поехала бы за Узкое море, не начала войну и не встретила одного человека, — слова вырвались сами из ее рта, и сердце заныло забытыми воспоминаниями. — Так все дело в одном человеке. Эх, ты, глупая Драконья королева, — качала Мирри головой. — Возродила драконов, напугала полмира, убила тысячи врагов и все думаешь об одном человеке. — Я уже не думаю! В моих мыслях ему нет больше места. У меня есть Дрого, мой муж. — Твой кхал мертв. — И я тоже, — песок все сыпался сквозь ее пальцы. — А он жив. И мы никогда не встретимся. — Когда-нибудь и он умрет, кхалиси. И, быть может, ты будешь частью его кошмара. Как ты убьешь его? — Мирри уперлась руками в свои толстые колени, с интересом глядя на Дейенерис. Дейенерис стало трудно дышать, а глаза застилали слезы. «Не думать, не думать, не думать…». Она встала, глядя сверху вниз на мейгу. — Мирри Маз Дуур, я, Дейенерис Таргариен, прощаю тебя за все, что ты сделала. Может твой Бог примет мое прощение, и ты станешь свободной от этого места, — ее голос дрожал, а Мирри расплывалась у нее перед глазами. — Я ухожу отсюда. Ухожу из кхаласара Дрого. Я буду идти снова и снова, не оглядываясь назад, пока не найду выход. Я клянусь тебе и себе в этом. Черная тень накрыла их. Дейенерис взглянула в небо. Крыло Дрогона было огромно, но никогда еще здесь, в этом месте она не видела его так отчетливо. Его протяжный рев пронзил все вокруг, вместе с порывами ветра разнесся словно эхом, заставив все тело Дейенерис задрожать, не от страха и волнения, а от своей силы и мощи. Песок и сухая трава взвились ввысь, забились в глаза и ноздри, заставив ее закрыть лицо руками. Когда все вокруг утихло, Дейенерис огляделась вокруг — снова сияло солнце и речка мирно журчала по камням. Мирри не было. Она просто исчезла или ушла. Дейенерис обернулась в сторону кхаласара. Почти скрываясь в колышущихся травах, почти исчезая в зеленых волнах, виднелись только бурые макушки самых высоких шатров, среди которых был их с Дрого дом. Ветром доносились звучные крики наездников и ржание их лошадей. Сделав несколько шагов вперед, она остановилась, борясь с желанием вернуться в привычную жизнь, в день, где никогда ничего не меняется, но где есть уверенность и нет страха. Но куда она пойдет? Где есть место мертвой Королеве Праха? Она боролась всю свою жизнь, боролась за место в этом мире, куда бы не заносила ее судьба или ее собственные желания. Но сможет ли она продолжать бороться со смертью в этом ином мире? Правила были ей неизвестны, но и в той прошлой жизни правила мало волновали Дейенерис, ведь она всегда их рушила и ломала, подстраивая под себя. «Я умираю здесь, по-настоящему умираю, и скоро от меня останется одна лишь оболочка, пустая внутри». Она решила двигаться вперед, даже если это бег по кругу, даже если все дороги ведут в кхаласар. Как когда-то унесенная Дрогоном из Миэрина, она решила идти вдоль реки. Внутреннее ощущение могло обмануть ее, но река, даже самая маленькая и грязная, всегда куда-то текла, так решила Дейенерис и решительно, не оглядываясь, пошла вдоль по течению. Пройдя совсем немного, она споткнулась о камень и упала. Сев в мокрый липкий песок, она разглядывала свой опухший палец, окаймленный вокруг ногтя кровью, ругала себя за то, что оставила сандалии. Но возвращаться было нельзя. Хромая, Дейенерис, отправилась дальше, внимательно глядя под ноги, старательно обходя каждый камешек. Голову стало уже припекать, и взглянув на яркое солнце, слепившее глаза, она зажмурилась, а оглядевшись вокруг, увидела, что трава стала ниже, и сочная зелень сменилась жухлыми, бесцветными пучками. Она присела у реки, желая освежить лицо, но, зачерпнув в ладонь воду, обнаружила, что меж пальцев течет уже не вода, а жижа. Грязная, оставляющая глинистые разводы на ее коже, да и сама река стала еще уже, словно это не река, а размытая от дождя канава. Дейенерис обтерла руку об грубую юбку, вдохнув горячий сухой воздух и пошла дальше. Пучки высохшей травы все реже и реже топорщились из высохшей до пыли потрескавшейся земли, а однажды, долго не смотря на ручей, обернувшись, она не обнаружила его. Пошла немного взад и вперед, по начинающему обжигать пятки желтому песку, но заглушила в себе страх и отказалась верить, что просто потеряла свой путь. Вокруг не осталось ничего — только бесконечное песчаное море и ослепительное солнце, заливающее своим светом небеса. Приложив ладонь козырьком, пряча глаза от яркого светила, Дейенерис пыталась найти в небе Дрогона, но так и не смогла. На мгновенье ей показалось, что она видит в дребезжащем мареве черную тень, но тут же, словно горячей волной, во всколыхнувшемся воздухе не осталось ничего, кроме желтого песка и жара. «Я так погибну. Мне нужна хоть капля воды, — начинала она жалеть себя. — Но ее нет. Нет ни капли, ни тени». В ушах стучала густая кровь, лоб словно горел изнутри, каждый вздох терзал пересохшее горло и песок скрипел на зубах. Дейенерис обернулась, подставляя плечи и ноги колючим песчинкам, кружащим по ветру — ее кхаласар давно исчез, и отогнав уже бесполезное сомнение, сжав крепко губы и прищурив глаза, она двинулась дальше. В нагретом мерцающем воздухе впереди что-то виднелось. «Человек?» Он сидел на небольшой куче песка, поджав колени к груди. Она еще не осознала, кто перед ней, а сердце уже скрутило от вида смутно-знакомого образа. Худая фигура, словно оплавленная свеча, с застывшими золотыми каплями. Высокий воротник, когда-то багровый, теперь отливал золотыми чешуйками и вышитый красным дракон на груди окропился золотом, как кровью. Лицо, было так больно видеть его лицо: разъеденное, в красный глубоких язвах со свисающими ошметками кожи. Его красивое лицо наполовину скрывала золотая маска, его красивые белые волосы торчали теперь застывшими в золотом металле паклями. Корона навечно застыла, обнимая череп брата Дейенерис в таких желанных им любовных объятиях. — Визерис! — голос хрипло царапал горло, а боль и радость смешались в ее душе. Неважно, что и он, и она — лишь заблудшие души по ту сторону жизни. — Визерис! Он медленно повернул голову в ее сторону. Его рот от спекшийся кожи был приоткрыт, а на выпученных, когда-то красивы глазах вместо век — золотые наплывы. Он зашевелил губами, но она ничего не расслышала. — Визерис, — бросилась Дейенерис ближе. Она странно себя чувствовала, ноги по щиколотку проваливались в песок, и ее тело словно сжалось. Она прошла несколько шагов, казалось, еще немного и она сможет прикоснуться к брату, но его образ задребезжал, словно отражение в воде, а она ничуть не приблизилась. Уставшая от бега на месте, она опустилась в горячий песок. «Солнце слишком сильное. Это просто мираж», — догадалась Дейенерис. Она прикрыла глаза и неожиданно стало так хорошо — внутри, в темноте было прохладно, так свободно, и дышать сразу стало легче. Казалось, протяни руку и прикоснешься к чему-то холодному, что отдает свою блаженную прохладу. Например, к ледяной стене… «Нет!.. — внутри нее все запротестовало. — Это тоже просто видение… Это ложь…». «Де-е-ени! — голос в ее голове. Мираж Визериса звал ее. — Вставай!» Сквозь приоткрытые ресницы глаза опалил жар солнца, и горячий воздух вновь заполнил ее легкие. Идти с каждым шагом становилось все труднее, но недостижимое видение в виде брата было для нее, как маяк. Мертвый брат, как недостижимая цель, для мертвой сестры, родная кровь, предавшая ее и преданная в ответ, но ничего и никого ближе сейчас у нее не было. — Визерис… Постой… — она уже не говорила, а просто беззвучно шептала. Руки висели как плети, ноги почти не сгибались в коленях. «Дени! Мы должны идти! Сколько можно тебя ждать!» — его высокий голос все еще отчетливо звучал в ее ушах. — Но я не могу догнать тебя, Визерис… Он повернул свою золотую голову, блестящую на солнце и смотрел куда-то вдаль, сквозь нее. Дейенерис обернулась. Она увидела саму себя, лежащую в желтом песке, сжавшуюся, уже почти запорошенную песком, как снегом. «Не буди во мне дракона, Дени!» — его голос прозвучал, как живой, совсем рядом, и горячее дыхание опалило ее ухо. Она резко обернулась, и тут же в глазах поплыло, и Дейенерис поняла, что лежит на песке, сжавшись. Приподняв голову, она увидела, что он стал прозрачным, сквозь половину его тела виднелись барханы в дымке, а его золотая корона просвечивает высоким голубым небом. Она сжала в руке песок и с остатками сил бросила его в сторону брата. — Я здесь, Визерис! Не оставляй меня, прошу! Надо встать и идти, или погибнуть. «Но я и так мертва. К чему бороться? — снова и снова напоминала она себе. — Но разве мертвые чувствуют холод и жару, боль, страх и желание выжить?» Она подумала о том, что, может быть, это именно брат мучает ее. Может, он обижен, зол и, все-таки, он был настоящим драконом? А она разбудила его и теперь горит в его огне. Она могла, да, точно могла спасти его тогда, но не сделала этого. Не помогла единственному человеку, который когда-либо заботился о ней. Отвернулась в его трудную минуту, в момент его слабости. Все, что она делала или не делала, все имело один итог — тупик, и даже после смерти она продолжала делать ошибки. «Но меня всегда вела вера. Вера в себя и взгляд только вперед. И я не должна думать о прошлом, если хочу выжить. Даже здесь». — Сестра! Посмотри назад! — Дейенерис, словно ее тело не принадлежало самой себе, обернулась. И снова поняла, что она не ступила и шага, а все так же продолжала лежать на песке. Осознание тщетности борьбы за свою жизнь стремительно нахлынуло огромной волной, и силы окончательно исчезли — она смиренно закрыла глаза. Шелестящий по ногам песок приятно щекотал кожу, как легкие волны… Успокаивал. Расслаблял. Жар ушел, глаза перестали гореть изнутри, мягкое тепло солнца нежно ласкало ее щеки. Ее ладони ощутили опору, что-то твердое и надежное, и Дейенерис провела пальчиками по гладкой, похожей на влажный камень поверхности. Открыть глаза она не решалась, ведь все что происходило с ней в последнее время, все это было обман, иллюзия. Вместе с теплым ветерком вокруг нее витали ароматы — тонкие и свежие, сладостные, как цветы в прекрасном саду. Они проникали внутрь нее, в ноздри, в сердце, кружась в ее спутанном сознании прозрачными мотыльками, будоража давно забытые воспоминания или лишь мечты о них. Шелест… Листьев? Плеск воды… — Дени! — голос брата, высокий и юный, позвал ее. — Сестренка, сколько раз говорил тебе не выходить из дома! Дени обернулась и открыла глаза. После бесконечного бледного песка буйство красок ослепило ее — зелень, кусты и деревья, яркие, сочные, и цветы, много цветов. Высокое деревце с тонким ломанным стволом и ветвями было больше усыпано белыми цветами, чем маленькими темно-зелеными листьями. Грубые, мощенные камнем дорожки, усыпанные белыми лепестками и жухлыми листьями, розаны, выложенные плоскими разноцветными камнями, буйно цветущие желтым, красным, синим. По дорожке шел брат, Визерис, худой и чуть сгорбленный, насупив брови. Он не был тем мужчиной, каким она его помнила, он был мальчишкой — большеротым, с впалыми щеками, с торчащими в разные стороны неровно остриженными белесыми волосами. «Это я его подстригла», — вспомнила Дейенерис. Ей стало весело, и она захохотала, не узнав своего смеха. Рука что-то сжимала — плотное, шершавое. Посмотрев на свою ладонь, Дейенерис увидела надкушенный персик и тут же ощутила во рту его сладость. Персик выпал из ослабевшей ладони, булькнувшись в воду и лепестки белым снегом заволновались на ее глади. Она сидела на краю маленького, выложенного камнем бассейна, и ее ноги были по колено в воде. Маленькие детские ноги и маленькие детские ручки, которые она рассматривала сейчас с растерянностью. Она подняла ноги и с силой опустила их, обдав себя брызгами, и теперь все что было раньше, казалось странным сном, недоступным для понимания ребенка. Тяжесть прожитых лет рассеивалась с каждым новым всплеском воды и растворялась дымкой, а внутри становилось так тепло и радостно. На край бассейна запрыгнула разноцветная птица, с длинными синими и красными с черным перьями на хвосте, квохча и вытягивая длинную шею. Она склонила свою маленькую головку и, подмигнув Дени, принялась пить из бассейна, опуская и резко поднимая свою длинную синюю шею. Дени всегда злила эта мерзкая наглая птица и она с силой, так что кожу зажгло от удара, шлепнула ногами по воде: — Уйди, противная птица! Это моя вода! — взмахнув переливчатыми крыльями и закудахтав, птица кувыркнулась за камни и бросилась наутек в кусты. Сзади ее обняли худые руки брата, и она прижалась к нему спиной, чувствуя его дыхание на своей шее. — Дени, ну сколько можно… — устало сказал он, почти как взрослый. — Почему ты все время убегаешь? Это опасно. Почему не можешь еще немного посидеть взаперти? Скоро все кончится, сестренка. — А когда вернется Вилли? Визерис подхватил ее под мышки и стянул с борта колодца. Развернув, он усадил ее на камни снова и сел перед ней на колени, взяв ее маленькие ручки в свои. — Виллем Дарри умер, малышка, ты же знаешь. Жить с братом вдвоем было хорошо. Можно было вставать, когда хочешь и ложиться, когда пожелаешь. Никто не заставлял купаться каждый день, и служанки не расчесывали больно волосы. Первое время, когда они остались одни, Дейенерис целыми днями бегала по двору, гоняя птиц и ловя бабочек, и ела персики, сколько влезет, но потом Визерис отчего-то сделался серьезным, как взрослый, и запретил ей играть во дворе целый день. — Мы подождем его, — она уверенно кивнула головой, отгоняя от себя притаившиеся грустные мысли. — Он вернется. Визерис провел ладонью по ее волосам, случайно застряв пальцами в спутавшихся локонах. — Ай! Больно! Брат поднялся и, крепко взяв за руку, повел Дени в дом. — Совсем немного, Дени, и мы уедем отсюда. Но не навсегда! — он повторял ей это все последние дни. — Друзья помогут нам, и когда-нибудь мы вернемся. И заберем то, что принадлежит нам по праву. Дени шла по дорожке, почти вися на его руке и пинала опавшие жухлые листья. Последнее время их стало очень много, и они забавно хрустели под ее ногами. Взгляд Дени упал на свое платье — на груди расплылось грязное пятно, а от одного рукава оторвалась рюшка и теперь она свисала ажурной змейкой. Это зеленое платье не очень нравилось девочке, но служанка куда-то пропала, а Визерис не очень заботился о ее красивых нарядах. — Когда вернется Симона? — Они предали нас! — зло бросил брат. — Я же говорил тебе. Все ушли, да еще прихватили все, что могли. Дейенерис не понимала, что значит «Они предали нас», «Сир Дарри умер», «Вокруг одни враги». Она знала только, что когда были слуги, она каждый день могла есть вкусную кашу и пирожное, и выбирать платье, какое нравится. А лепешки, которыми ее кормил Визерис были сухими и невкусными. Правда теперь они могли спать в одной постели и когда Дени просыпалась по ночам от чего-то тревожного, того, что пряталось в ее снах за ее спиной и было страшно обернуться, но проснувшись, она не могла вспомнить, что это было, он обнимал ее, гладя по спине, успокаивая, прижимал к себе и это неприятное чувство внутри сразу исчезало. Брат что-то говорил еще про то, что скоро они сядут на большой и красивый корабль с парусами, что через несколько лет поженятся, и Дейенерис станет его королевой, что-то про людей, которые будут рады им, про то, что она, его сестра, ведет себя как дикарка, а ведь она будущая королева, и если не научится слушаться его, Визериса, то смерть ее матери и всех людей, что умерли в ту бурю, когда она родилась, были зря. Что они должны верить только друг другу, и что у них совсем не осталось муки. Дейенерис слабо представляла себе, что такое быть королевой, но выйти замуж за брата она была совсем не против, ведь это значило, что они всегда будут вместе. И уходить отсюда ей не хотелось: высокие стены забора, прятавшиеся в зелени деревьев и кустов ей казались надежными, и она не понимала волнений Визериса. Никто не мог прийти сюда, в их дом и красивый сад, она уже долго никого не видела. Пусть вернутся старый Вилли и Симона, и они смогут жить здесь целую вечность. Но Дейенерис уже увидела красивую большую разноцветную бабочку, которая порхала, проваливаясь и взмывая в воздухе, словно дракон. «Дракон?» Детское сердце затрепетало от неведомого. Она никогда не видела их, только слышала от брата. По его словам, драконы были красивые и летали в небесах. Драконы вымерли, как сказал Визерис, но Дейенерис казалось, что они просто где-то уснули или еще маленькие, как она сама и брат. Внутри радостно и часто забилось сердце. — Визерис! Маленький дракон! — она потянула его за руку, тормозя. Бабочка пролетела мимо невысокого дерева с узловатым стволом и раскидистой кроной с жесткими темно-зелеными листьями. Над раскидистой клумбой, над высохшим маленьким фонтанчиком, она подлетела к ним, и Дейенерис задрала голову. На фоне голубого чистого неба, в лучах солнца она была особенно красива — яркая, словно покрытая красной, желтой и синей пыльцой, как живой цветочек. Дени захлопала в ладоши, подпрыгивая и пытаясь поймать бабочку. Визерис обернулся, широко улыбнулся и даже засмеялся, что бывало с ним в последнее время очень редко. — Глупая, драконов больше нет! Это просто бабочка. Сейчас я… — он бросился к мельтешащему яркому пятнышку, — ее… поймаю для тебя! Они стали бегать по траве, мимо кустов, между деревьев, смеясь и толкаясь. В какой-то момент бабочка исчезла, и они просто стали бегать друг за другом. — Не поймаешь, не поймаешь! — Дени знала, что брат не скоро догонит ее. Он прыгала перед ним, кривляясь, и только он бросался к ней, сразу же бежала, что есть мочи. С травы на дорожку, шлепая по камням разбитыми туфельками, вперед к дому. К вьющемуся по серой каменистой стене высоко к крыше розовому кусту, усыпанному красными пахучими розами. Дейенерис ухватилась за большое черное кольцо красной деревянной двери, обитой железом, и, повиснув на нем, еле-еле отворила тяжелую большую дверь. Она бросилась в прохладную темноту дома, мимо большой напольной вазы с сухими высокими цветами, сквозь пыльный сумрак, мимо колонн, опрокинутого резного столика, по мягкому красно-желтому ковру, усыпанному даже в доме листьями, вверх по крутой лестнице, случайно смахнув паутину на ее перилах, к сияющему свету в открытой двери их комнаты. Вышла она уже в тронном зале, где в окружении разрушенных стен, под нависшим тяжелым серым небом стоял Железный трон, ощетинившись острыми клинками мечей. Он одиноко стоял среди обожженных колонн, скрюченного расплавленного металла и груды камней, и падал снег, но королева не чувствовала ни гари, ни холода. Лишь легкое жжение в груди и усталость во всем теле, и обреченную радость, что все закончилось. Тень разочарования слегка омрачила ее, но Дейенерис решила, что так и должно быть, слишком долго она шла к этому моменту, слишком много потеряла на этом пути. Совсем недавно она думала, что Семь Королевств и Железный трон — это ее цель; что заняв свое законное место в этом мире, она, наконец, обретет себя полностью, но теперь она ясно видела, что это лишь начало. Судьба дала ей драконов и веру в себя, а значит все, что она сделала — все имеет какой-то смысл. Мир менялся, люди менялись вокруг, где бы она не появлялась, сбрасывали свои оковы, страхи и старые убеждения, через боль и кровь создавая новую реальность вокруг себя. Но рождение чего-то нового никогда невозможно без страданий. Только теряя и испытывая боль, мы в полной мере можем понять всю ценность милосердия. «Я изменю этот мир, чего бы это мне не стоило». Это ее судьба — идти всегда вперед, и Дейенерис твердо отогнала от себя свербевшую ее мысль, что стоит лишь остановиться на мгновенье и оглянуться — и все вокруг рассыплется, как прах, исчезнет, как иллюзия. Между лопаток пробежал холодок. Она почувствовала, что за спиной кто-то есть, но она уже давно не маленькая девочка и знает, что монстров в темноте не существует. Из теней разрушенных стен показался Джон Сноу. Она сама не понимала, почему до сих пор доверяет ему. Совсем недавно он предал свою королеву, рассказав свой секрет, а потом… Дени так смутно помнила это, произошедшее совсем недавно. Должно быть, Варис все же что-то подсыпал ей в еду и питье напоследок. Джорах, Рейгаль, Миссандея… Так больно было всех их терять. Чувствовать вину за их смерти. И какое-то стойкое чувство внутри, что где-то между их смертями и этим мгновеньем она потеряла и Джона. Словно он умер для нее навсегда, и Дейенерис осталась совсем, совсем одна, а дракон и ее армия не могли дать ей всего того, что удержало бы ее в новом мире. Но сейчас он здесь, он пришел. Хмурый, как часто бывает. Дейенерис была рада, что он сейчас здесь, рядом с Джоном внутри нее всегда словно что-то просыпалось, теплое и радостное, странная уверенность, и за этот момент хотелось крепко схватиться и не отпускать никогда. — Ты была внизу?! «Другие люди, сожженные дети, Тирион… Ты зря кричишь, Джон. Это плата за новый мир и за нашу боль. За твои и мои страдания, за мой детский вечный страх, за твои мучения бастарда. И мы не одни такие, их сотни, и сотни страдающих от лжи и непонимания, от угнетения и тоски по лучшей жизни. Да, я убила их, но и «Я» прежняя тоже мертва, как и ты. Теперь мы будем в новом мире, и я буду доброй королевой». Но она не могла сказать всей истины Джону, ведь тогда она должна признать, что она слаба, что она недостойна ни его, ни короны. А он уже видел ее слабой и раздавленной смертью Миссандеи и, как она уяснила, таковой она никому не нужна. От важности момента внутри нее затрепетало, здесь и сейчас решается судьба всего мира, так ей казалось. Погибнет ли он вместе с ней совсем в своей ненависти и неприятии ее, как своей королевы, или примет ее, пойдя навстречу, познав ее милосердие и любовь? — Будь со мной! Построй новый мир со мной! — «Наш мир, где никто не будет указывать нам и осуждать нас. Мы созданы, чтобы быть вместе и делать это мир лучше». — Ты моя королева. Сейчас и навеки… — Джон смотрел на нее, и Дейенерис видела уверенность в его темном блеске глаз, ясно почувствовала, насколько она дорога ему. Это наполнило ее счастьем, и сейчас бы она, не раздумывая, отдала все, что у нее есть за этого человека, простила всех своих врагов, сама бы преклонила перед ним колено, будь его воля. От запахов войны — кожи, гари и крови, исходящем от него, у нее кружилась голова, и в сердце жарко пылало. Их губы соприкоснулись, и все для Дейенерис стало неважно. Среди разрухи и холода, в витающих снежинках и пепле было неважно ничего — ни живые, ни мертвые, ни Железный трон, ни весь мир. В объятиях Джона, тепло его рук и их губы — это все, что имело сейчас значение. От его близости броня в сердце Дейенерис сладко таяла, но внезапная резкая боль пронзила всю ее грудь. Слабость навалилась на тело, но руки Джона крепко держали ее. Его глаза, отчего-то полные слез, словно впивались в ее, словно пытались найти в ее глазах неведомый никому ответ. Дейенерис опустила взгляд к источнику боли и увидела рукоятку кинжала, торчащую из своей груди. В голове шумело, и она не могла сделать ни вздоха, а вместо воздуха ее горло наполнялось металлическим привкусом крови. Она хотела спросить: «Почему?», но не могла, и, непонимающе теряясь в сбивчивых мыслях затухающего разума, оседая в его руках, она просто смотрела на исчезающее в темноте лицо Джона.