Все ради любви

Джон

Конь, недовольно фыркая и позвякивая удилами, перебирал ногами по острым камням, а Призрак, по своему обыкновению, рыскал в кустах и иногда поднимал свою мощную белую морду, выискивая хозяина. Из поселения стали доноситься голоса и смех, а прохладный мягкий порыв ветра донес аромат жареного мяса. Джон невольно улыбнулся, когда увидел, как двое мальчишек, в стороне от лачуг, кружа на небольшом каменном плато бьются на палках, как на мечах. — Хэй! Хэй! — совсем маленький конопатый мальчонка в больших для него онучах и широкой парке, наседая на того, что постарше, почти наотмашь бил тяжелой палкой. Видно было, как ему тяжело: щеки покраснели, а тоненькая рука едва держала «меч». Старший только снисходительно посмеивался, и, когда ему наскучило лениво отбиваться, пару раз так же слегка ударил по бокам младшего. Мальчишки, увидев его, перестали драться, и Джон спешился. — Лорд Сноу… — узнал его старший мальчик, и на его лице засияла улыбка. Джон тоже узнал его — это был Дин, сын Мири, крепкой лучницы с короткими светлыми волосами. — Рад видеть тебя, Дин. Ты стал выше. А ты кто, самый смелый рыцарь? — обратился он к маленькому. — Я не лыцарь. Я Тимась. Сын Лимама. — Тимас, сын Лиама, — он помнил Лиама. — Ты выбрал не то оружие, Тимас. Дин, отдай-ка свою палку, а сам возьми его. Она тебе больше подходит. Когда мальчики поменялись оружием, Джон встал за Тимасом и, склонившись, стал направлять его руки и ноги. — Так, встань вот так, развернись, — он слегка ударил Дина палкой по боку. — Дин, нападай! Мальчик несмело ткнул палкой. — Сильней. Не бойся! Дин замахнулся. Джон, вытянув руку Тимаса, отбил удар и ударил того в бок, потом резко по ногам, и Дин свалился наземь. — Ой! Тимас захохотал, захлебываясь смехом и соплями, текущими из его носа. Джон тоже не мог сдержать улыбки, только Дин недовольно потирал ушибленный бок. — Так нечестно, — насупился мальчик. Тимас подскочил к Дину и с силой ударил его по ногам еще раз. Джон перехватил его руку, качая головой. — Так нечестно. Никогда не бей побежденного. — Влагов надо убивать. Так говолит отец. — Дин не враг тебе, а друг. Разве нет? Малыш кивнул — он больше не смеялся. Джону пришлось мирить мальчишек, объясняя, что тренировочный бой — это честный бой, а враги только на войне, и он надеется, что они никогда не увидят ее. Пообещав им дать несколько уроков, если только они будут соблюдать правила, в чем мальчишки радостно уверили Джона, кивая головами, он покинул их. «Джон вернулся, Джон вернулся…», — шепотом прошелестело в деревне. Все подходили к нему, хлопали по плечу, некоторые склоняли головы, словно не могли изжить голоса предков, заставлявших их кланяться. Даже беззубая старуха Пента, со спутанными седыми волосами, только что доившая свою козу, сгорбившись, подошла к нему и протянула плошку горячего молока. Она была сумасшедшей, как все считали, и Джон решил не отказываться от ее подаяния, чтобы не расстраивать и без того обделенную женщину. — Спасибо, Пента, — поблагодарил он ее под общий смех. Костлявая рука в старом засаленном рукаве с облезлым мехом похлопала его по груди, и Пента, едва перебирая ноги, снова отправилась к своей грязно-белой козе. — Джон, я знал, что ты вернешься! — коренастый Рудли, с серыми мышиными кудрявыми волосами, прищурив один глаз, погрозил ему пальцем. — Я проверяю каждую ночь твоего пса! Рудли тоже был варгом: его птица, вечно нахохлившийся сыч, сидела под навесом рядом с его шатром и крутила головой, словно заведенная, выставив круглые глаза и следя за всеми вокруг. Рудли считал, что когда Джон умрет, то он сможет завладеть Призраком, но сам он был намного слабее Джона и сам понимал это. Отношения их были скорее дружескими, даже несмотря на то, что тот мечтал о Призраке. — Призрак не пес, Рудли. Смотри, он может обидеться и тогда уж точно никогда не доверится тебе. — Джон! — «Ну конечно, Тормунд». Было бы странно, если бы Джон сумел отделаться от его крепких объятий. Все, кто хотел, высказали свое почтение и радость, а Тормунд бесцеремонно оттащил Джона в сторону. — Смотри! — в стороне, у жилища его рыжего друга, неловко топча редкую траву, стояла молодая девушка — такая же рыжая, с голубыми яркими глазами. Миловидная и юная, облаченная в длинное меховое платье. Она скромно сцепила руки спереди, с легкой улыбкой посмотрела на Джона и опустила глаза. Джон вопросительно посмотрел на Тормунда. — Моя младшая дочь. Лили. Еще не тронута, — как-то неуверенно произнес он. — Гарантирую. — Тормунд… — он начал понимать, куда тот клонит. — Что? Она подойдет тебе! Нежная и не умеет ругаться, как твои леди на Юге. Хотела сбежать с одним тут, но я не позволил. Мы можем стать родней, — почти ласково сказал Тормунд и приобнял Джона за плечи. — И откуда у тебя столько дочерей, Тормунд? — Я ж не ты. Чем больше баб ты покроешь, тем больше останется после тебя, дурень ты бестолковый. Иначе зачем еще жить? — логика Тормунда была дика, как мир, который их окружал. — Ну так что, нравится? — Нет, Тормунд. То есть, да, твоя дочь очень красива, но найди ей другого хорошего мужчину. Я не смогу сделать ее счастливой. — Тебе не надо делать ее счастливой, сделай ей ребенка, вот и все. Джон покачал головой. Он, конечно, думал иногда о женщинах, замечал их красоту, да и желающих разделить с ним ложе среди Вольного народа было предостаточно. Не раз и не два ему приходилось отказывать женщинам, делать вид, что он не понимает их улыбок и долгих взглядов. Отказывая себе в естественных удовольствиях и потребностях, Джон словно наказывал сам себя. «Я дал клятву Ночному Дозору», — говорил тогда он себе последнее, что могло его сдержать. — Дурак ты, Джон, — в который раз отчитывал его Тормунд на эту тему, — без бабы нельзя, и я думаю, именно поэтому ты словно сам не свой. Уходишь туда, где кроме тебя и твоего волка никого на сотни лиг, все время один, как отшельник. Я беспокоюсь за тебя, друг. Тормунд посмотрел на Лили, и та мигом исчезла, широко улыбнувшись на прощанье. Очевидно, новость о том, что она пришлась не по вкусу, только обрадовала девушку. — Тебе поможет только Валисса, Джон. — Кто такая Валисса? — спросил Джон, но Тормунд не успел ответить: к ним подошел один из тех одичалых, серьезных и сильных духом, с крепким телом и лицом. Его черная борода была сцеплена кожаным ремешком и надвое заплетена в косы, а на голове был кожаный старый шлем, из-под которого торчали длинные волосы, судя по виду, даже знавшие, что такое гребень. Джон помнил его: у этого мужчины была постоянная женщина и сын, он был честен с ними и не столь воинственен к другим, как большинство. — Джон, я ждал тебя, — он нервно потирал свою парку. — Что случилось, Гарт? — Его сына покалечил Эдди, — прояснил Тормунд. — Старый черт напился и хотел украсть их улов, но его сын заметил это, и Эдди огрел мальчишку топором, содрал с него скальп с ухом и разрубил плечо. Теперь малец страшнее Белого Ходока, и рука висит словно плеть. — Ты наказал его? — такие дела осуждались даже у одичалых, и Тормунду, за отсутствием Джона, часто приходилось самому решать подобные вопросы. — У Эдди пятеро братьев, пятеро здоровенных быков. Они спрятали его и сказали, что если хоть один волос упадет с его головы, то Гарту и его сыну не жить. Никто не вступился за Гарта. Что я один мог сделать? — оправдывался Тормунд. — Это правда? Гарт подтвердил. Жестокость и дикость были везде в человеческом мире, но среди Вольного народа не было еще и закона. Кто сильнее — тот и прав, непреложное правило, цена за свободу, с которой приходилось мириться. Но Эдди не просто пытался украсть — он напал на ребенка и покалечил его. — Я разберусь с этим, обещаю тебе, — Джон не знал еще как, но знал, что безнаказанным этот поступок он не оставит. Он вдохнул свежий воздух. Высокое холодное голубое небо раскинулось над долиной, запах кострищ смешивался с речными ароматами, а раскинувшаяся на холмах зелень была словно изумрудный ковер. Красота и свобода шли рука об руку с человеческим злом и пороками. Но все же Джон любил все это, и даже в здешней подлости была своя правда. Ты сразу мог понимать, кто твой друг, а кто враг. Бесхитростные люди, довольствующиеся малым, и в основном они не калечили мальчиков. — Джон, ты, наверное, хочешь отдохнуть. Твой шатер цел и невредим, я даже кое-что там улучшил, — Джон зашел в свое надолго оставленное жилище. Ощущение обжитости не покидало его, словно только утром тут горела жаровня. — Я пожил тут, просто для сохранности твоих скромных пожитков. — А это что такое? — на стене висел красно-желтый ковер, на котором была золотом вышита обнаженная женщина с веером в развратной позе. — Я думал, тебе понравится, — Тормунд любовно посмотрел на ковер. — Выменял у торговцев на моржовый хрен. Хрен, — повторил он, вглядываясь в картину. — Хрен? — Джон засмеялся. — Ты можешь думать о чем-то другом? Подумал бы лучше, что делать с Эдди. — И я не один о тебе тут забочусь. Посмотри, — На грубо сколоченном низком столике стояла большая чаша с дымящимися кусками мяса. Несколько лепешек лежали тут же. — А вот это кстати, — он ужасно проголодался. — Садись, друг, поедим. Они поели и выпили предостаточно местного вина, от которого у Джона уже кружилась голова. Он слушал байки своего друга о женщинах и о том, что произошло за его отсутствие: что его старшая дочь родила третьего ребенка, а Лойс свалился в ущелье, пытаясь вызволить свою заблудшую козу. Что почти все из одичалых находятся сейчас в долине, как самом теплом, защищенном от ветров и плодородном месте, кроме небольшой группы из клана Ледяной Реки, что им пришлось изгнать. Эти людоеды не смогли бросить своих пристрастий к человеческому мясу, притом, что это самое мясо они добывали не из своего клана, и все согласилось с Тормундом, что им здесь не место. Вольного народа стало почти в два раза больше — это было хорошо, но и проблем прибавилось. Множество людей начали делиться на группы, и каждая начинала считать, что у них-то больше прав на самые благодатные места для охоты и рыбалки, на женщин и на применение силы. Тормунд обнял Джона на прощание и ушел, пошатываясь; из-за приоткрытой им шкуры Джон увидел черную непроглядную ночь, уже опустившуюся на землю. Он откинулся на шкуры, закрыл глаза и только сейчас понял, что не вспоминал о Сэме ни разу с тех самых пор, как прибыл в деревню одичалых. Тихо потрескивала жаровня, сон стал завладевать его затуманенным вином сознанием. Что-то зашелестело вокруг, и подул легкий ветерок. Он привстал на своём ложе и увидел перед собой женщину. Молодая, стройная, с черными раскосыми глазами, с тяжелыми веками и черными прямыми волосами, водопадом стекающим к талии. Парка из тонкой шкуры до колен чуть шевелилась на ее теле волнами от малейшего движения, и Джон был уверен, что под ней ничего нет. — Ты кто? — Валисса, — ее голос был глубок и плавен, как и чернота ее красивых глаз. — Валисса, — повторил он. — Что… что ты здесь делаешь? Женщина подошла к его ложу и села рядом с ним на колени. Она, не отрывая от него глаз и не переставая улыбаться широким пухлым ртом, стала развязывать шнуровку его черной куртки. Он попытался встать, но Валисса легко толкнула его в грудь своей узкой ладонью, и Джон откинулся назад, словно его придавило тяжелым камнем. Раскинув куртку на его груди, она провела по ней ладонями, неожиданно теплыми и мягкими. Склонилась к самому его лицу и прошептала: — Чего ты хочешь, Джон? От нее густо пахло травой и немного потом, и от этого голова кружилась еще больше. — Валисса, не… Ее рука спустилась ниже и оказалась в его штанах. Когда она ухватилась за член, Джон не мог больше сопротивляться — ни ей, ни себе; он просто хотел, чтобы ее рука была там, где она сейчас, и делала то, что делает. — А Тормунд врал, рыжий засранец. Что у тебя всего лишь стручок, — она водила своей рукой по его набухшей плоти, и все нарастающее возбуждение инстинктивно заставило Джона ухватиться за ее ягодицы и потянуть на себя. — Постой, малыш, — шептала она и, оставив в покое его член, одним махом скинула с себя одежду. Под ней, как и думал Джон, ничего не было. Тонкая талия и полная грудь с темными большими сосками, торчащими в разные стороны. Ее смуглая кожа в полутьме казалась еще более темной. Она быстро оседлала его и прижалась своим черным курчавым треугольником между ног к его бедрам, медленно двигаясь и прижимаясь к нему, и он в полной мере ощутил, какая она влажная и теплая. — Тебе нравится? — Да, — он не узнал своего хриплого голоса. Джон сел и, приподняв ее крутые бедра, одним махом насадил на себя. В голове словно взорвалось, а в паху потянуло так, что он почти взвыл от наслаждения, уткнувшись в ее мягкую грудь. — Да! Да! — она поднималась и опускалась вместе с его руками, тяжело дыша, вскрикивая низким грубоватым голосом. Ее горячая грудь покрылась потом; он чувствовал ее соленый запах и стоны с биением ее сердца, и это сводило его с ума. Он был почти на грани. Джон в каком-то исступлении прикусил ее сосок, и она снова вскрикнула. И от этого тонкого вскрика в сердце словно зазвенел нежный колокольчик. Сквозь приоткрытые глаза он увидел, что ее кожа сделалась бледной, почти светясь в сумраке, а тяжелые прямые волосы подернулись сединой и легким, густым светлым потоком заструились по телу. Он посмотрел на ее лицо — словно белеющая луна, и глаза, эти большие фиалковые глаза, с темными крапинками в глубине, словно аметисты. Его наваждение улыбалось нежно, чуть приоткрыв губы и, издав сладкий нежный стон, снова качнулось на его бедрах. — Дени… — он прильнул к ее губам, таким мягким и знакомым. Обнял ее, прижал к себе крепче, гоня прочь осознание, что это лишь видение. Но сейчас она здесь, живая и такая настоящая, и он не отпустит ее. Трепетные губы раскрылись навстречу, требуя больше. Он глубоко проник ей в рот, проник в нее, сливаясь с ее телом, словно они одно целое, горячее, бьющееся желанием сердце. Джон гладил ее спину, скользя по влажной горячей трепещущей коже, по мягким волосам, с тонким медовым ароматом, ласкающим его ладони, прижимал к себе ее вздрагивающие бедра, так сильно, как только мог. Ее движения ускорились, тело прильнуло горячей волной, и с последним ее вскриком он излился семенем в ее нежное пульсирующее лоно. Джон уткнулся в ее крепкую округлую грудь, не открывая глаз: он не хотел видеть никого другого. Он старался не потерять то ощущение ее тела, от которого так приятно покалывало разгоряченную кожу, ускользающего навсегда тепла, что только что было в его ладонях. Но она исчезла так же неожиданно, как и появилась, оставив лишь привычную пустоту внутри и вокруг. Он откинулся на холодные шкуры, неприятно царапающие кожу. Валисса хитро и понимающе, как ему казалось, улыбалась, все еще сидя на его бедрах. — Тебе понравилось? — она водила прохладным пальцем по его груди, чуть задержавшись на шрамах. — Я могу быть любой. Хочешь белой, хочешь рыжей… — Не надо так больше, — «Она ведьма, и все это просто ложь». Он был противен сам себе. — А что так? — она склонилась к его лицу и ее волосы черным душным покрывалом легли на его грудь. — Это не я сделала, этого захотел ты. А мое волшебное тело лишь исполнило твое желание. Он почти откинул ее от себя и быстро натянул спущенные до колен штаны. Валисса, бесстыдно раскинувшись рядом, захохотала, обнажая крупные зубы, качая в воздухе длинными ногами. Джон вышел из шатра, ему был необходим свежий воздух. И, по правде говоря, видеть ведьму он больше не хотел. Ночь холодила его обнаженную ноющую грудь, обступая со всех сторон непроглядной густой темнотой, а мириады искрящихся звезд на небе не давали тепла и не указывали путь. Так, наверное, чувствует себя человек, оказавшийся на маленьком высоком утесе, а вокруг его окружает лишь черная бездна, и куда не ступи — только вечные объятия смерти. Безысходность никогда не покидала его все эти годы. Она подкралась в тот миг, когда он узнал самую желанную тайну в своей жизни: кто он такой на самом деле. И тогда все, что у него было, все, что он успел обрести — вера, что у него есть настоящая семья, сладкая любовь женщины — все стало совсем иначе, обернувшись своей темной стороной. Но он, глупец, продолжал верить в них, в свою семью, в свою королеву. И продолжал любить ее, когда было уже нельзя, болезненно борясь со своими неправильными, порочными теперь чувствами; когда понял, что ни она, ни Санса не придут к компромиссу; когда горе пробудило в ее душе огненных демонов, свело с ума, исказило ее милосердную суть, превратив в жестокого убийцу, он все равно продолжал любить ее. Его королева была вне всех, и вне всего, особенная, неподвластная правилам, и пробуждала такие же чувства в нем, заставляя бурлить в нем слабые отголоски крови его предков — крови Драконов. Ее давно уже не существовало, и вместе с ней словно погас целый мир, так и не успев появиться. Он вздрогнул, когда кто-то прикоснулся к нему. «Валисса…». Она, почти не касаясь, пробежалась дорожкой по руке, плечу и запустила тонкие пальцы в его растрепанные волосы. Она прижалась к нему всем своим телом, и хоть он не видел ее в темноте, но ощущал ее горячее дыхание на своей щеке и знал, что она смотрит на него. Сложив руки на груди, Джон приготовился противостоять ее разгорающейся заново страсти, а она уже спускала руку к его штанам. — Кто она такая, а, Джонни? — ее прерывистое дыхание и потрескивающий голос звучали у него в ушах. — Никто. Это неважно, — он хотел сказать, что ее больше нет, но не стал говорить. — Конечно неважно. Ведь ее нет. А мы есть. Мы здесь, сейчас, в этом Богами забытом месте, свободные от прошлого. «А она сильная», — подумал Джон, с усилием отстраняя от своего тела ее неугомонную руку. — Я могу помочь тебе забыть… — ее слова, словно лава, туманили мысли. «Как забыть то, что является частью тебя?» — У меня есть волшебный чай. Он поможет тебе. Урчание в темноте заставило Валиссу замереть и прекратить попытки разжечь страсть мужчины. Морда Призрака проступила во мгле белесым пятном, сверкая красными глазами. Он подошел вплотную к хозяину и, мелко перебирая лапами, скалил зубы в сторону ведьмы. Джон тотчас же перестал чувствовать напор ее тела, и она словно растворилась в темноте. И ее тихий шепот словно шлейфом исчез вместе с ней: — Подумай над этим, Джонни. Я могу сделать тебя по-настоящему свободным… Джон присел рядом с Призраком и обнял его огромную голову, зарывшись пальцами в густую, пахнущую зверем шерсть. Волк, поскуливая, присел рядом, толкаясь своим холодным носом Джону в лицо. — Призрак, ты спас меня от греха. Ты знаешь это? — Лютоволк в ответ лизнул его в щеку, и Джону захотелось улыбнуться. — Хороший мальчик. Пойдем в дом, будешь сегодня охранять меня лично. Тлеющая жаровня уже на давала тепла, и, кутаясь в жестких шкурах, Джон представлял, что он избавился от этого гнетущего тяжелого чувства в груди, которое ни на минуту не покидало его, что все прошлое стало лишь смутными воспоминаниями, рисунками древних людей на скалах, едва различимых, стертых по прошествии многих веков. И будет уже ничего не важно, не будет мучающих вопросов самому себе, и им, тем людям, которые были так близки когда-то, но в одночасье стали словно чужими. Даже прощаясь на продуваемом ветрами пирсе с Арьей, Сансой и Браном, уже тогда Джон чувствовал между ними ледяную стену, которая воочию теперь разделяла их семью. Сожаление в глазах Сансы, решимость Арьи оставить семью навсегда, снисходительная жалость Брана — это все, что он заслужил, и это казалось так мелко, так неправильно по сравнению с тем, что он сделал. Эти люди были очень дороги ему, но Джона не покидало странное чувство, что со смертью королевы мир должен был перевернуться не только внутри него, но и вокруг. Однако качнувшиеся было весы, вспыхнув в Королевской Гавани и погасив мощный источник жизни королевы, замерли снова и ничего не изменилось вокруг. И если Джон все забудет, погасит разъедающий его изнутри костер воспоминаний, то что останется от его королевы? И что останется от него самого? Он должен помнить, должен быть верен клятве, своему последнему данному ей обещанию, тому малому, что он мог сдержать — сегодня и навсегда. С начала дня накрапывал мелкий дождик и небо было серым и низким. Маленький бревенчатый домик братьев Эдди, покалечившего сына Гарта, стоял на отшибе. Когда Тормунд и Джон подошли ближе, один из братьев, здоровый и рослый лысый громила, ждал их, держа в руках большую дубину, которой медленно постукивал по серому валуну. — Рон с братьями вернулись сегодня ночью, — горячо говорил Тормунд, широко шагая по влажной траве и мелким камням, покручивая рукоятку своей секиры. — Отобьем у них Эдди, а не отдадут — убьем и их. Давненько я не видел горячей человеческой крови! — Надеюсь, что не придется никого убивать, — Джон, по своему обыкновению, надеялся, что вопрос решится миром, но надежда стремительно стала таять, как только он увидел на поясе Рона ножны с торчащей из них рукояткой меча. Черные ножны, черный пояс. Взгляд невольно зацепился за черный мешок, лежащий рядом с покосившейся бревенчатой лесенкой перед домом. — Откуда у тебя меч, Рон? — Не знал, что ты вернулся, Джон! — сказал он вместо ответа, разинув свой чёрный, с редкими зубами, рот. — Думал, ты сдох на Стылом берегу и тебя давно жрут твои братья-вороны! Из домика, едва не стукнувшись о низкий косяк, выскочил еще один крупный и лысый брат. Куцым черным покрывалом, слишком маленьким для его роста и тела, с плеч свисал мохнатый плащ. В руках он держал еще один меч. Несмотря на то, что оружие для его роста было не такое уж и большое, он сжимал рукоятку неправильно и было видно, что ему неудобно. Джон прикоснулся к Длинному Когтю. — Так откуда меч? — Откуда-откуда, оттуда же, откуда и ты, ворона! — Рон широким махом вытащил клинок из ножен, и теперь в одной руке у него была дубина, а в другой тускло блестела сталь. — От одного моего удара его башка треснула, как арбуз, а Раст просто свернул шею второму. Не стоит маленьким черным мальчикам заходить так далеко в лес! Джон услышал то, что и так уже знал — братья убили людей из Ночного Дозора. Нарушили хрупкое равновесие, соблюдавшееся несколько лет. Стычки и недомолвки были всегда, и даже бои, и убитые, хоть в последнее время и редко, но каждый такой случай означал, что за смерть дозорного одичалым приходилось расплачиваться кровью, и была большая удача, если пролитая кровь была справедлива. — Ты знаешь правила, Рон. Мы не убиваем людей со Стены. — Мы не убиваем со Стены, мы не убиваем своих! Кого же тогда можно убивать? А, Джон? Моя дубина совсем засохла без крови! И у меня теперь свои правила! — он стоял с мечом и дубиной, уверенный в своих силах. — И все же я предложу тебе, — понимая бесполезность своих слов, громко сказал Джон, чтобы все слышали — все, кто уже собрались вокруг них, привлеченные криками. — Предложу сдаться. Сдаться Ночному Дозору, чтобы сохранить жизнь твоим младшим братьям! Джон вытащил Длинный Коготь из ножен и двинулся в сторону Рона, который с диким ревом бросился навстречу, размахивая дубинкой и выставив меч вперед, словно копье. Дубина взлетела рядом с лицом Джона и, судя по всему, должна была размозжить ему висок, но он легко увернулся, присел и выбил для начала меч из рук Рона, перебив ему сухожилия на левой руке. Тот с воем завалился на бок, брызнув кровью, и, словно медведь, зарычал снова, вскочил. Дубинка, описав круг, вырвалась из его правой руки и, обдав Джона потоком ветра, с грохотом упала за спиной. В голове гулко стучало, Джон давно не бился мечом. Но это и боем сложно было назвать. Медлительный, глупый Рон сам насадился на его меч, бросившись уже безоружным на Джона, желая просто раздавить его своими сильными руками. Он осел горой, удерживаемый только клинком в своем выступающем животе, а его руки и блестящая лысая голова повисли, подергиваясь. Краем глаза Джон следил и за ходом боя Тормунда с Растом. Те, отступая и приближаясь, со звоном скрещивали меч и секиру и расходились снова. Раст, как и его брат, совершенно не понимал, как использовать меч, и Тормунд, казалось, забавлялся с ним, залихватски парируя слабые удары. Джон выдернул клинок из Рона, и тот завалился на бок, уже совсем не шевелясь, только его кровь, вытекая из раны, делала траву вокруг черной. «Тормунд!» Джон бросился к ним, Тормунд отскочил в очередной раз в бок и, сделай бы он хоть шаг назад, то споткнулся бы об острый камень у себя под ногами. — Раст! — но Раст был не такой уж и глупец, и не повелся на провокацию, не обратив внимания на отвлекающий выкрик Джона, заставляя его поступить не совсем честно — просто рубануть с размаху по шее. — Ну, что ты!.. — с упреком, запыхавшись, произнес Тормунд, когда Раст с перебитым хребтом просто рухнул к его ногам. — Я и сам бы справился. Джон, крепко держа меч наготове, махнул головой в сторону дома, в черный проем двери — у этих громил были еще два брата и Эдди, тоже брат, но явно из другого теста. И они могли спрятаться в доме, поджидая их в удобном для нападения месте. Тормунд махнул рукой за дом, и скрылся за стеной. Джон отошел от входа, а когда из-за дома донеслись жалобные звуки о пощаде, он быстро заскочил в распахнутую дверь, держа перед собой меч. В полутьме черных бревен и тусклого света из маленького окошечка, казалось бы, никого не было. Стол, лавка, полати по бокам, развешанная на стенах утварь. Что-то брякнуло в углу, за ящиком, и справа, почти за спиной Джона. Он резко выставил руку назад, пронзая воздух Длинным Когтем, послышалось басистое: «Ох!» — и крупный человек вышел из тени. Его руки были расставлены широкими ладонями в стороны, показывая, что в них ничего нет. Джон, держа человека на острие меча, не теряя его из виду, медленно прошел вперед и, резко нагнувшись, схватил в охапку то, что сидело в углу. Скулящий, мелковатый по сравнению со своими братьями, Эдди теперь болтался в крепкой руке Джона, даже не пытаясь сбежать. — Я ничего, я ничего!.. — умолял Эдди, и если бы Джон не знал про сына Гарта, он бы сжалился над ним. Продолжая сдерживать большого мечом, он продвинулся к выходу и просто выкинул Эдди наружу. Там он увидел, что среди собравшейся толпы был и Гарт. Пусть сам решает, что делать с человеком, почти убившем его сына. — Я не был там, лорд Сноу. Я не убивал ворон… — его трясущийся низкий голос казался единственным живым в этом черном пространстве. Один из братьев был совсем молодой, просто мальчишка, пусть и на голову выше Джона. С улицы донеслись голоса: тихие, потом выкрики и дикий крик, который внезапно оборвался. Парень покосился на выход — в дверном проеме зеленела трава и мелькали люди. — Твои братья, Раст и Рон, мертвы, — Джону надо было знать, что их брат думает об этом. — Я знаю… Они заслужили! Такое смирение не понравилось Джону, это было похоже на ложь или трусость. — Ладно. Выходи на улицу, — «Довольно сегодня мертвецов». Трое братьев, в одном из которых уже трудно было признать Эдди, лежали мертвыми на земле. Тот, которого вывел Джон, стоял покорно, свесив голову, а Тормунд держал за шкирку самого младшего, еще не превратившегося в мужчину и не обрившего голову. Он зло глядел исподлобья и шмыгал носом, еще не ставший сильным, как его старшие братья, не умевший лгать и, видимо, считавший трусость проявлением подлости. «Может, когда-нибудь ты убьешь меня, и это будет правильно». — Братья с Серой горы должны умереть! Все! — послышался выкрик. — Никто сегодня больше не умрет, — перебил Джон и внимательно посмотрел на мальчишку в руках Тормунда. — Если, конечно, сам этого не захочет. Люди столпились вокруг, и все смотрели на Джона: они словно ждали, что он им что-то скажет, а ему вовсе не хотелось учить кого-то жить. Но сейчас он должен был это сказать. Он склонился, выдернул пучок травы, обтер кровь с меча и вложил его в ножны. — Послушайте меня! Рон и Раст нарушили перемирие, Ночной Дозор не спускает подобное с рук, вы знаете! — Они мертвы! — Да, мертвы. Но я знаю, что многие не согласны с установленными после войны с Белыми Ходоками порядками. Ночной Дозор не препятствует вам в переходе через Стену — то, чего вы всегда добивались. Но долгая вольная жизнь научила вас, что нет закона, кроме закона силы. Так и было когда-то, но сейчас это не так! Нам нет нужды убивать друг друга. Вы спокойно ходите за Стену, торгуете там с местными и живете, где хотите! Правило одно — не убивать! Ну, и воровать тоже не желательно, — по толпе вольных людей прошел гул со смехом. — За их преступление, — он указал на мертвых, — нам придется ответить. Я вернусь на Стену, верну мечи и личные вещи братьев Ночного Дозора и попробую договориться с Лордом-командующим… — Ты уж там договорись, лорд Сноу! — …Но нам нельзя враждовать не только со Стеной. Но и друг с другом. Если все продолжится в том же духе, то наш лагерь распадется на маленькие кланы, что сейчас и происходит, и кто-то когда-нибудь непременно кого-нибудь убьет. Мы будем враждовать друг с другом, Ночной Дозор будет снова охотиться на вас и перебьет, как мух! Вас уже не те сотни тысяч, что были раньше. Нет мамонтов и великанов, много женщин и детей. Вам просто не выжить с порядками вашего старого мира!.. Десятки людей внимательно смотрели на него, голоса смолкли. Джону стало не по себе. Он решил, что сказал все, что хотел, и быстро пошел сквозь толпу прочь, стараясь не смотреть им в глаза, не желая давать ложной надежды. Джон давно не говорил столь длинных речей, и в горле пересохло. Он прошел мимо лениво развалившегося Призрака у шатра, проворчав в сторону волка: «Иногда ты пропадаешь, когда особенно нужен», распахнул шкуру и схватив мех, жадно отпил. Слишком много произошло за один день: убитые, которых не должно было быть, женщина, которой не должно было быть. И это видение, лживое, но такое живое воспоминание — тонкий, сладкий запах ее волос словно до сих пор витал в воздухе его жилища. Но все это заставляло бежать кровь быстрей, заставляло чувствовать себя живым, несмотря на то, что казалось таким неправильным. Он вышел из шатра, на влажный моросящий дождем воздух и увидел приближающегося Тормунда. — Так, значит, ты снова собираешься в поход? И когда уже успокоишься? Нет чтобы помочь мне держать в узде этих дикарей. — Дикарей? Сам-то ты кто? — засмеялся Джон. — Я серьезно. Быть вождем — твое призвание. И почему, интересно знать, тебя всегда все слушают? — Тормунд вздохнул. — Это загадка. — Никто меня не слушает, не преувеличивай. И, кстати… У Рона и Раста надо отрубить головы. Отвезу их на Стену, как доказательство. — В прошлый раз, когда в Зачарованном лесу наши подстрелили стрелами тех, помнишь… Они даже не убили никого. — Да, одному строителю выбили глаз и еще двух ранили, — вспомнил Джон. — Совсем не сильно. — Ты прав, Тормунд. Ума не приложу, как замять эти две смерти. — Может, просто сделаем вид, что ничего не было? Сожжем и тела, и вещи. Мечи припрячем. — Зачем тебе мечи? Мечи для того, чтобы убивать — мы прекрасно справляемся с этим и без них. Пока Тормунд говорил что-то про то, что свой-то меч Джон всегда таскает с собой, хоть он почти с него ростом, и это явно не просто так, а Джон парировал, что это вообще-то подарок и память, он думал. Думал о том, что Лорд-командующий, не в пример другим черным братьям, жаден до красивых вещей и комфорта, а его комната вся увешана мягкими коврами и гобеленами. Его одежды, хоть и черны, но из мягких кожаных рукавов торчат черные прозрачные рюши, а на груди непременно брошь с черным, как уголь, камнем в золотой оправе. Золотой. — У меня есть одна идея, Тормунд. И мне нужна твоя помощь. Джон сам удивился, как это он забыл. Как он забыл, что они с Призраком нашли пещеру, полную золота? Но, может, то был сон? Волчий сон, из тех, что снились ему иногда, или просто загадка, которую не было разгадывать никакого желания… Чтобы это узнать, надо было просто найти ту пещеру. Или не найти. В случае, если это все правда, одного небольшого самородка будет достаточно, чтобы смягчить нрав Лорда-командующего, да и самой Стене всегда нужна помощь деньгами. Они шли уже достаточно долго: зеленые холмы давно сменились равниной, где снег скрыл и зелень, и редкие кустики осторожных цветов, неуверенно появляющихся из-под тающего снега. Подлесок стал уже густой чащей, где высокие железостволы черными мачтами уходили в небеса и, запутавшись там своей кроной, погружали лес в синеватый сумрак, не давая редким дубам и березам расти. Стук дятла и фырканье коней звучали слишком громко в морозном пустынном лесу, и чем они глубже уходили на север, тем тише становилось вокруг, словно тут никогда не было не то что людей, но даже животных. Снег стал глубже, и Джон начал сомневаться, что они дойдут до пещер с лошадьми. Они спешились, перейдя на снегоступы, и дальше их продвижение значительно замедлилось, а Призрак все чаще оглядывался назад, ожидая своих спутников. Он словно знал, куда желает идти хозяин, и уверенно вел их в то место. К вечеру они услышали явный шум реки, и Тормунд удивился, уверяя, что никакой реки тут не было и в помине. — Тормунд, может с приходом весны река просто оттаяла? — предположил Джон, глядя с высокого обрыва на бурную узкую речку, подпрыгивающую на камнях. — Все меняется вокруг. Удобнее всего было бы спуститься к берегу, ведь снега там почти не было, а затем снова пересесть на лошадей. Но они уже час шли вдоль обрыва, а подходящего спуска все не было. Среди высоких деревьев с зеленой хвоей стали попадаться и чардрева, кровавыми пятнами зияющие в сумраке леса. Джону казалось, что он слышит жесткий шелест их листьев, хотя ветра в лесу совсем не было. Странно, но чардревам совсем не мешали могучие стволы и отсутствие солнца: попадались совсем большие деревья; одно было с вырезанным суровым потрескавшимся лицом, с толстыми белыми стволами и корнями, выступающими из земли. Напротив, рядом с такими деревьями железостволы и страж-деревья были ниже, и, словно опасаясь чардрев, расступались. «Не иначе, Старые Боги». В Винтерфелле Джон часто ходил в Богорощу, но никогда ни о чем не просил Богов: ему казалось, что это нечестно. В детстве они с Роббом играли там, плескаясь в теплых прудах; став старше, уже в одиночку посещали это сакральное для их семьи место, уступив игры в воде Брану и Арье. Джона, словно та теплая вода в пруду, обволокли воспоминания и внутри стало теплее. Бран и Арья, маленькие, с взъерошенными сырыми волосами, задорно смеются, плескаясь друг в друга водой, и пар поднимается над усыпанной красными листьями глади. — И что ты там лыбишься? Но Робб был убит, как и его названый отец, и его мачеха, и Рикон. Бран, вопреки своим словам — король, а Санса стала той, кем мечтала быть — королевой. Арья… Он даже не знал, где она, и при мысли об этом внутри заныло. «Единственное, о чем стоило попросить Богов — это чтобы с ней ничего не случилось», — внезапно подумал Джон. «Может, когда-нибудь…». Он пытался вспомнить Винтерфелл, но тот все время представал перед ним таким, каким он его видел в последний раз — разрушенным, усыпанным снегом, с большими черными пятнами от кострищ. Последние три года Джон ни разу не был у дерева с ликом, ему нечего было сказать Богам, а свои мысли он желал оставить при себе. Джон споткнулся о камень, задумавшись, и остановился. Стало жарко, идти по снегу было тяжело. Но глубокий снег уже кончился, и они снова поехали верхом. — Ты сказал, что Призрак добежал до пещеры за пару часов, а мы тащимся уже целый день. — Мне кажется, уже близко, — Джон смутно помнил, что перед пещерой было свободное пространство, а они как раз вышли из леса. Уже вечерело; впереди было снежное поле с плавными низкими холмами, делавшимися все острее и выше к горизонту, постепенно темнея и превращаясь в черные горы. На пустыре чувствовался ветер, и снег клубился прозрачной поземкой, словно волны в море. Слева, вдалеке, в низине краснела роща чардрев, раскинувшись темными кровавыми пятнами на синем вечернем полотне снега. Справа — это он понял только сейчас — совсем недалеко было Студеное море, выступающее из-за высокого холма черной прибрежной полосой. Призрак остановился и, вытянувшись, повел носом по воздуху, оглянулся на Джона и заворчал. — Что там? Приглядевшись, они увидели едва заметное в окружающей синеве темное пятно, а когда они подошли ближе, то им уже явственно виднелся высокий холм, окруженный камнями, припорошенными снегом, и зияющий проход в пещеру — небольшой, ниже человеческого роста. — Тут кто-то был, — тихо сказал Тормунд и указал на явственно виднеющиеся следы. — Два человека. — И они все еще здесь, — следы указывали Джону, что люди вошли в пещеру, но так и не вышли из нее. Тормунд достал из-за пояса секиру, но Джон не собирался больше никого убивать и притормозил его жестом руки. Он стукнул по каменистому входу своим мечом. Еще раз. Из темноты пещеры не донеслось ни звука. — Эй! Выходите! Не бойтесь, мы не причиним вам вреда! — тишина. — Мы отходим! — Джон сделал несколько шагов назад. И шикнул на Призрака, который встал явно в боевую стойку совсем рядом с входом, ощетинив загривок. Послышался шорох, и в темноте засиял свет. Из пещеры показался сначала факел, а затем рука с мечом. Мужчина в медвежьей шубе, порванной на боку, с худым лицом с щетиной и впалыми темными глазами. Его руки и ноги были обмотаны тряпками. — Пусть выйдет второй, — Джон примирительно зачехлил Длинный Коготь. Бояться ему было нечего: он успеет достать меч раньше, чем пришлый добежит до него, а за спиной чужака прятался Призрак. У второго в руках был большой широкий изогнутый нож. А на плечах повязан серый шерстяной плащ — слишком легкий для холодов Севера. Потрепанная стеганка и кожаные стоптанные сапоги с меховой опушкой говорили сами за себя — их обладатель знал, что здесь холодно, но не представлял насколько. Весь вид чужаков: их одежда, изможденные лица и даже этот нож говорили, что они не местные, не со Стены, и даже не с Севера. — Откуда вы? — но он не дождался ответа, те двое переглянулись и приняли неверное решение. Непродолжительный лязг металла, рычание лютоволка, визг и стоны — через пару минут все было кончено. Джон устало уселся на камень и почти отбросил свой меч, разбрызгивая капли крови. — Почему нам все время приходится убивать друг друга? — задал он вопрос в морозную темную пустоту. — Сейчас из-за этого, — Тормунд крутил в руках глухо поблескивающий в сумерках самородок. «Значит, то был не сон». Но лучше бы он им был, лучше бы Джон до сих пор морозил зад на Стылом берегу, вглядываясь в недоступные искрящиеся звезды. Они протиснулись в узкий лаз пещеры, уходящий вглубь, опираясь на каменистые, покрытые изморозью своды. С появившимся звуком журчащей воды они оказались внутри, где мягкий желтый свет словно струился с земли и со стен. Там все было так, как он и видел глазами Призрака: усыпанный золотыми самородками ручей и толстые наплывы золотых жил на стенах. — Да-а… Мы нашли сокровища Короля Ночи, — Тормунд громко рассмеялся и похлопал Джона по плечу. Куполообразный потолок сиял, словно густое звездное небо. Это было похоже на изморозь, что покрывала вход, но не было ею. Местами острыми краями, словно иглы, торчали прозрачные, с разноцветными оттенками кристаллы. На стенах звездного сияния было меньше, только застывшие золотые реки и буро-желтые камни, да редкие, прозрачные, похожие на мутный лед вкрапления. Джон поднял один из ледяных камней, но то был не лед, а очень прочный на ощупь камень, весь испещренный острыми выступающими гранями. «Алмазы? Вполне возможно». — Переночуем здесь. Тут нет ветра и не так уж и холодно, — голос Джона разносился в пустом, лишенном запахов воздухе. Они обследовали пещеру, из которой вглубь вели еще два хода, где также обнаружили пространство, освещенное золотом, и прозрачные камни. Пещеры ветвились ходами, уходя все ниже и ниже, но до самого дна они не спустились, опасаясь не выбраться. Удобно разместившись, поев солонины и запив ее обжигающим вином, Джон с Тормундом решили, что трупы надо сжечь. Лютоволк охранял их снаружи, а им оставалось только ждать, когда закончится эта ночь. — Тут золота больше, чем во всех королевствах, — сделал вывод Тормунд. — Что будем делать? — Не знаю пока. Может, просто оставим все как есть? От золота и драгоценностей, говорят, одни неприятности, — «Двое мертвецов из-за них лежат на снегу». — Но знаю точно, что не стоит никому говорить об этом месте. Они ж перебьют друг друга. Надо подумать, Тормунд. Возьмем немного с собой, а там посмотрим. — На золото можно купить хорошее оружие. Можно купить даже корабли! — мечтательно говорил Тормунд и разглядывал свои руки с многочисленными кольцами. — Можно завести верную жену. Джону стало смешно. — Ты сравниваешь женщин с оружием и кораблями? — Что? Женщины любят золото и побрякушки. Даже самые дикие. Но Джона беспокоило не то, что можно купить на золото, а то, что об этом месте стало известно другим людям. А значит, что когда-нибудь, если не завтра, тут непременно снова кто-нибудь появится. Только об этом станет известно за Стеной, то сразу в их землях объявятся толпы золотоискателей, а какие-нибудь лорды начнут войну за месторождение. Земли за Стеной никому не принадлежали — так считали все, и поэтому каждый будет считать себя вправе заявиться сюда. И его мир, такой привычный в своей животной дикой простоте, просто исчезнет. — Они пришли с моря, — понял Джон. Пешком, в такой одежде, в лесу им было не выжить. — Там должен быть корабль. — Завтра проверим, — Тормунд отвернулся к стене и почти сразу захрапел. Наутро они обыскали мертвецов. И нашли увесистый кошель с золотыми драконами и карту. Судя по всему, карта была нарисована недавно, но горы, реки и леса за Стеной, расположение и размеры не совсем соответствовали действительности. Крестиком была помечена пещера, в которой они нашли золото, но таких же крестов было еще пять, один из которых был совсем близко к их стоянке, другие же еще дальше на север от того места, где они были сейчас. Никто не знал, что в тех местах, в Землях Вечной Зимы, но, судя по карте, там были те же лес, горы и озера, а еще широкая река, протекающая через все пространство неизведанных земель. Названия земель были подписаны мелким убористым почерком на Общем языке, таким аккуратным, похожим на женский, и Джон решил, что карту вряд ли рисовали эти двое. — Кто и когда нарисовал эту карту? — рассуждал он, спускаясь и поднимаясь с Тормундом по холмам в сторону моря, где низкое небо нависло над черной поблескивающей в тусклом свете гладью. — От стариков я слышал, что по ту сторону не всегда была вечная зима. — Все меняется. Вестерос с Эссосом когда-то были одной сушей. Но тысячи лет это уже не так. Зима может длиться очень долго, как и лето. Может быть, много лет назад вечное лето в тех краях сменилось вечной зимой? — А может, эта карта просто чья-то выдумка? — Эта пещера не выдумка. И если принять, что карта правдива и очень стара, то значит где-то есть настоящая старинная карта, — «А, значит, кто-то может снова воспользоваться ею». — Вот и корабль. За засыпанным снегом пригорком виднелись мачты. А у самой кромки воды они нашли лодку. Холодная вода медленно набегала на берег, оставляя на галечном берегу куски льдин. По одну сторону берега остроконечный темно-зеленый лес уходил за поворот, по другую, сколько не всматривайся, были только горы, растворяющиеся вдалеке в небесах. Разреженные облака едва пропускали золотисто-красный солнечный свет, отражающийся переливами в застывшем спокойном море. — Плыть к ним опасно. Тормунд был прав: плыть на корабль, люди с которого даже не захотели разговаривать с ними, сразу обнажив мечи, было верхом безумия. Но безумием было все, что происходило в последние дни, и он все еще был жив. — Черт! Черт! Джон, это будет самая глупая смерть из всех, что я видел! — ругался Тормунд, толкая тяжелую лодку к воде. — А что остается? Просто сидеть и ждать на берегу? — Джон запрыгнул на качнувшуюся на плотной воде лодку, и Тормунд, махнув рукой, тоже перевалился за борт. Призрак уселся на плоский валун, перебирая передними лапами и, навострив уши и волнуясь, смотрел на отплывающих явно неодобрительно. — Жди меня на берегу! Узкая лодка опасно покачивалась; ни Джон, ни Тормунд не были опытными гребцами, а на дне немного просочилась вода, и Джон подмял под онучи какие-то валяющиеся на дне вонючие шкуры. — Проклятье! — Тормунд пытался сделать то же самое, при этом пытаясь грести коротким веслом, но от движений его крупного тела лодка раскачивалась еще сильней. — Спокойнее, Тормунд, ты утопишь нас, — Джон представил, как холодная мертвая вода намачивает его шкуры, и его передернуло. — Нет, это ты утопишь нас. Это была твоя идея. И ты просто обязан теперь выменять мне на золото новую секиру, из такого же металла как у тебя. — Валирийская сталь — это редкость. Но я подумаю, где его раздобыть. И Тормунд снова завел речь про оружие, корабли и стальные наконечники для стрел и гарпунов. — Железной руды тут больше, чем нашего золота в той пещере! Если ты хочешь сталь — научись ковать ее. Зачем покупать оружие, если можно купить оружейника? — Но в Вестеросе нет рабства! — Купить не в том смысле, просто… — Джон задумался. — Взять на службу. Он научит нас, и мы сами сможем ковать металл. — Еще нам нужен… как его… умный лекарь. И человек, умеющий строить корабли, — Тормунд ухватил суть. — Я думаю, прежде нам надо научить наш народ читать. Тогда они смогут записать все, чему научились. И что с ними происходит — тоже. — Чтобы делать такие карты? — И это тоже, Тормунд. — Тогда земли за Стеной станут еще одним королевством, — неожиданно сделал вывод его рыжий друг. И серьезно посмотрел на Джона. — И нам нужен король. — Нет, Тормунд. Даже не начинай! — еще несколько дней назад Джон просто хотел быть один. — Но кое-что сделать я бы хотел. Сделать эти земли нашими, землями Вольного народа. — Они и так наши. Никто, ну, почти никто, не суется сюда. — А эти двое? А это? — Джон кивнул в сторону корабля, который был уже близко. Темный, пузатый, с высокой кормой, он застыл каким-то лишним здесь, в этих водах телом. — Нас не оставят в покое, пока мы сами не сможем решать, кому можно здесь находиться, а кому нет. Поэтому… — безумная мысль пришла Джону в голову, когда он смотрел в морскую даль, пытаясь разглядеть линию горизонта, — поговорим потом. На борту корабля показались люди. Оружия в их руках Джон не заметил, что заставило его облегченно выдохнуть. Спущенная, со свистом раскрутившаяся лестница дала понять, что их примут на корабль, а уж с какими помыслами… Крепкий мужчина, с седой курчавой бородой, идущей узкой полоской по подбородку, стоял, широко расставив ноги и засунув пальцы за широкий кожаный ремень, на котором пустыми дырами зияли ржавые закрепки для бывших там когда-то камней. Короткий плащ с меховым воротником, торчащими бурыми, слипшимися от старости иглами и стеганная длинная куртка с глубокими разрезами по бокам. Его уверенное лицо, широкое, дубленое солью и ветром, изъеденное выемками, темное, как и его глаза, давало понять, что он здесь главный. — Люди, что уплыли вчера с корабля, выглядели иначе, — довольно уверенно и спокойно сказал капитан и сплюнул на палубу. Его команда, дюжина таких же суровых мужчин, недоверчиво смотрела на пришельцев. На поясах многих, как заметил Джон, были ножи и топорики. Но не в руках — и это вселяло надежду. — Те, кого вы ждали, не придут, — Джон машинально положил руку на рукоять Длинного Когтя. Рука капитана прикоснулась к кривому ножу, висящему на поясе. Джон примирительно раскрыл ладони. — Но они кое-что передали вам! — он отстегнул от пояса кошель и бросил капитану. Он ловко подхватил летящий, набитый драконами мешочек, и, расшнуровав, высыпал часть на ладонь. Покачивая головой, он слабо улыбнулся. — Тут много. И с нами уже расплатились. Мы должны были ждать их три дня, — он склонил голову и прищурил глаза. — Так куда же пропали Сатер и Буч? — Туда, откуда не возвращаются! Они мертвы, — Тормунд решил поторопить объяснения. — Их загрызли волки. «Волки?» — Да, их загрызли волки, — подтвердил Джон, ведь ничего больше им не оставалось. — На этих берегах они особенно голодные. И злые. — Волки, — капитан немного закатил глаза, словно думая, и вдруг, резко шагнув вперед, протянул руку. — Я капитан, Джон Сэнд. Джон протянул руку в ответ, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не показать виду, насколько крепки для него пожатия капитана. — Джон Сноу. Корабль был старый, его почерневшие, пропитанные солью, как и их капитан, снасти и мачты трещали и скрипели на северном ветре. Но паруса… паруса были ярко-желтыми, сочными, как заморский плод, и казались совершенно не к месту на этой суровой посудине. — Моя «Горячая апельсинка» еще хоть куда, — Сэнд любовно прошелся рукой по спущенной рее и неожиданно ловко, вопреки своему телосложению, пригнувшись, пролез под ней. «Горячая апельсинка?» — наверное, это что-то личное, подумал Джон, услышав название парусника. — Куда вы направитесь теперь, капитан Сэнд? — Туда, где заплатят. Чего ты хочешь, Джон Сноу? — Я хочу нанять вас. Ведь можно считать, что я уже заплатил, — капитан обернулся и хмыкнул. С его сурового лица, с темными поблекшими глазами с желтыми прожилками на белках не слезала ухмылка. — Частично, конечно, — быстро добавил Джон. Джон объяснил ему, как добраться до устья Оленьего Рога, где они позже встретятся, и смогут заправиться провизией и водой. Сам же он планировал вернуться с Тормундом в пещеру, собрать золото и камни и отправиться через Зачарованный лес. — Я вернусь в деревню и закончу свои дела за неделю, — объяснял он капитану, — потом мы с моими людьми погрузимся на «Горячую апельсинку» и двинемся в путь. — А тебе можно, Джон Сноу, покидать это место? — вкрадчивый низкий голос капитана звучал так, словно он что-то знает — больше, чем остальные. Джон вопросительно посмотрел на него. — Я знаю, кто ты. Я видел твоего белого волка, — капитан похлопал по трубке, висящей у него наискосок на груди. — И кто же я? — Все слышали про бастарда Джона Сноу, бывшего Короля Севера, убившего Безумную королеву, — Джона передернуло и кулаки непроизвольно сжались. — Сосланного на Стену на веки вечные. Я видел твоего волка и рукоять твоего меча… На ней волк, а волк — зверь Старков. И твоя куртка. Она черная. Одичалые такое не носят. Под паркой у Джона и вправду была тонкая черная стеганка. — Призрак не волк. А лютоволк, — тихо и вкрадчиво поправил Джон, внимательно глядя в глаза Сэнда, пытаясь понять, насколько можно ему доверять и не совершает ли он сейчас ошибку. «Я только и делаю, что ошибаюсь». — И мне нельзя покидать это место. — Ух ты. Ты и верно Старк. Взгляд, что у твоего зверя. — Но скоро, после того, что я сделаю, будет можно, — Джон попытался придать своему голосу уверенность. — Ладно, расслабься, своих не сдаем, — «Своих?» — Жизнь жестоко поступила с тобой, Сноу, — Капитан перестал улыбаться. — Тебя бы никогда не сослали на Стену, будь ты законнорожденным. Брат — король, сестра — королева, засранцы просто избавились от тебя. А могли бы признать своим! Ведь ты спас от безумной Таргариен наши паршивые шкуры! И все из-за того, что твой папаша не смог удержать член в штанах. Как и мой. — Э-э… — Джону сразу захотелось сказать что-нибудь в защиту Нэда Старка и его детей, но он решил, что в данной ситуации лучше не спорить. — Да, бастардам несладко живется. Он был противен сам себе, у Джона было чувство, что, позволяя нелестно высказываться о своей семье, он предает их: и отца, и Брана с Сансой, и снова предает королеву. И все это ради призрачной надежды на свою свободу. На свободу навсегда добровольно запереть себя в землях за Стеной. Он отыскал Тормунда в кубрике, где тот травил под общий гогот команды байки про медведей и великанов. Они вернулись к ожидающему их Призраку, который, казалось, не сходил с места и все так же сидел на плоском валуне, и его шерсть покрылась коркой мелкого жесткого снега. Они вернулись в пещеру, набив там мешки золотом и алмазами, а сам вход надежно завалили камнями и снегом, и, нагрузив лошадей, отправились в путь. При подходе к лесу началась пурга, и не было видно ничего на расстоянии вытянутой руки. Кое-как пробравшись на снегоступах, с силой таща за собой упирающихся лошадей к лесу, где ветер был тише, там они и заночевали. Дошли до своего лагеря, в долину, и Вольный народ радостно встречал их, даже не зная, зачем и почему их не было. Он собрал особо верных и уважаемых глав их поселения и объяснил им свою задумку, не упоминая про золото. — Я хочу, чтобы эти земли принадлежали только Вольному народу. Другие люди, с той стороны Стены, из других королевств, могут приходить за Стену, но только с нашего разрешения. И чтобы мы решали, кто может здесь остаться, а кто нет. — А если нас самих перестанут пускать за Стену? — В этом нет смысла. Мы нужны друг другу. У нас налажены торговые связи, кроме того, половина Дара сейчас состоит из наших бывших людей. Без правды о золоте все это выглядело так, словно Джон мутит воду на пустом месте, и они не понимали, зачем вообще все это начинать. Но люди верили Джону Сноу, а свобода была основой их жизни. — Я не хочу никаких конфликтов и войн. Никаких убийств, как я уже говорил. Просто хочу, чтобы все признали, что он существует — наш дом. Наш дом за Стеной. — Так тебя называть теперь королем? — Нет конечно! Я уезжаю, и меня не будет очень долго. Если желаете короля, вождя, я не знаю кого еще, им может быть Тормунд, — большинство одобрительно согласились. — Новость о том, что земля теперь наша, придет со Стены. На Стену эту весть принесут вороны. А до этого прошу вас молчать и не лезть на рожон. «Теперь солгал еще и всему Вольному народу, скрыл правду». Скрыл правду о золоте. А может им все равно? Может они не хотят быть по-настоящему свободными. Может через год снова наступит суровая зима и весь Вольный народ захочет перебраться на юг. Но только не он, Джон Сноу. Он чувствовал, что будто тонет во лжи. Черный замок раскинулся множеством каменных башенок и деревянных домов, чернея на фоне переливающейся голубым мерцанием Стены. Джон заметил, что двор выложили ровными черными камнями, а лестница, ведущая в замок, обзавелась новыми перилами, гладко вытесанными, с круглыми набалдашниками, покрытыми теперь свежим лаком. Он обернулся, когда услышал громкий скрежет: подъемник на Стену, теперь с новыми коваными защитными прутьями, скрипя и покачиваясь, медленно пополз вверх. В Черном замке его встретил Лорд-командующий Лесли Марбранд, сосланный на Стену за растрату королевского имущества. Его очень ровно подстриженные короткие волосы всегда лежали идеально, блестя черным шлемом. Зеленые выпученные глаза словно подергивались, когда он пытался смотреть прямо в глаза. — Разведчик Сноу!.. Давненько я вас не видел. Надо проверить, не вычеркнули ли вас из списков братьев Ночного Дозора, — он махнул тонкими бледными пальцами с большим кольцом, в котором блестел черный камень. — А то как-нибудь вернетесь через год, а вы, оказывается, уже и мертвы. Несмотря на манерность и страсть к красивым вещам, Марбранд был не глуп; не был он также жесток или излишне упрям. Он достаточно ловко орудовал мечом, хоть и хуже Джона. Противника всегда ставила в тупик его манера — плавные движения, казалось бы, слабых рук и постоянная болтовня, словно он полностью расслаблен и излишне самоуверен, думая, что с ним ничего не случится — ни ранения, ни смерти. Конечно, никто бы не стал голосовать за него, если бы это было честное голосование, но в чаше с его квадратами отчего-то оказалось больше всего голосов. «Умереть было бы кстати, но оказаться при этом живым». Это бы освободило его от Ночного Дозора, как уже было однажды. — Лорд-командующий, — Джон кивнул головой, отдавая честь. — Ты явно вернулся не потому, что тебе наскучили дикие женщины, — язвительно заметил Марбранд. — Я бы, конечно, отрубил тебе голову за нарушение клятвы, но король Шести Королевств отчего-то просил беречь твою никчемную жизнь. Давай, рассказывай, зачем явился. Джон рассказал про Рона и Раста, убивших двух строителей, заплутавших в лесу. Отдал мечи и плащи. И бросил на землю холщовый мешок с бурыми засохшими пятнами. — Это их головы. Я бы доставил живых, но они были против, поэтому пришлось… — Твои дикие друзья-одичалые были не против? — Никто не рыдал по ним, — «Никто, кроме одного брата». — Хорошо. Если ты, конечно, говоришь правду, — Лорд-командующий, вращая своими зелеными глазами, посмотрел, не склонив головы, на мешок. Потом куда-то поверх плеча Джона. — Стюард Альфи! Возьмите этот мешок и скормите то, что внутри, свиньям! В разговоре с Марбрандом Джон удостоверился, что тот не собирается принимать никаких шагов в сторону Вольного народа: все думали, что тех двух строителей задрали медведи, ведь когда они нашли их, тела были сильно обглоданы. Так что братья были уже оплаканы и захоронены, и с их смертью все смирились. И Лорда-командующего вполне удовлетворили головы, принесенные Джоном. Джон был очень не против наведаться в местную баню: Вольный народ не знал такой роскоши, предпочитая теплые пруды пещер или холодные реки, но что-то внутри него свербило, не давая покоя, заставляя как можно скорее отправиться в путь. В устье Оленьего Рога его ждала «Горячая апельсинка», чтобы отплыть вместе с ним на юг.