Все ради любви

Джон

«Горячая апельсинка» высадила их в прибрежной деревеньке Нового Дара, откуда капитан Сэнд должен был отплыть в Белую Гавань и уже там дожидаться Джона. Берег Тюленьего залива встретил их развевающимися на холодном ветру сетями и семьей рыбаков, разделывающих на песке рыбу. Поселение было скудно заселено бывшим Вольным народом, которые хоть и стали теперь вассалами Ночного дозора, но все еще помнили Джона Сноу, помнили, как он спас их жизнь. Маленький старик в меховой шапке, радостно заулыбался беззубым ртом, щуря на ветру свои маленькие черные глаза, когда Джон приблизился к их костру. Призрака, так же, как и его, знали все люди из-за Стены. Бьярне и Рыжий Ивар, проверенные люди Тормунда, сопровождали Джона в его путешествии, и теперь они втроем и рыбак-старик сидели у холодного огня, грея желудки жареной на костре рыбой и пойлом, настоянном на полыни.  — Не знаю, Джон, понравятся ли тебе местные лошади, но знаю — любой житель с радостью уступит тебе свою кобылу.  — Мы хорошо заплатим, старик, — мордатый Бьярне жадно отхлебнул из кружки. — И не только за лошадь.  — Люди помогут, чем смогут, Джон, но завтра люди Дозора должны прийти за сбором налогов, и будет неловко, если они тебя тут застанут. Джон уверил старика, что к ночи их не будет, чем несказанно расстроил своих спутников. После недельной болтанки по суровому морю, им хотелось по-человечески отдохнуть в нормальной постели, на теплых мягких шкурах, что никуда не плывут. Но подводить людей, помогающих им, они тоже не имели права, и уже к вечеру, набив желудки и навьючив трех лошадей, отправились в путь. Бьярне досталась высокая, но костлявая грязно-желтая кобыла с короткой гривой, Ивару — рабочая низенькая лошадка, Джон же оседлал гнедого молодого Ворчуна, и только через какое-то время понял, почему его так назвали. Конь был упрям и в самый неожиданный момент останавливался и начинал трястись, фыркая мордой, словно его что-то напугало, хотя дорога была абсолютно пуста. Тогда Ивар, громко смеясь, подъезжал на своей маленькой лошади и шлепком прута приводил в чувство Ворчуна — тот в миг успокаивался и продолжал свой путь. Впереди были только луга и широкие холмы волнами, с редкими вкраплениями леса и одинокими деревьями и кустами. Поле, раскинувшееся сбоку, когда-то возделанное, теперь поросло бурьяном и высокими камышами, заболотилось, ярко зеленея покрытыми рясой лужицами, звучащими кваканьем лягушек и роями комаров. Просторное прозрачное небо уходило далеко вдаль, розовея закатом, наполняя воздух густым запахом преющих трав и дождя. Тонкая черная коса Бьярне, ехавшего впереди Джона, свисала ниже пояса, почти касаясь костлявого крупа его лошади и задевая иногда ее спину, заставляла кобылу чуть взбрыкивать. «Может, и моему Ворчуну что-то мешает?» — он склонился, потрепав лошадь по гриве. Та, казалось, благодарно качнула головой, но снова встала, как вкопанная.  — Гей! — Ивар звучно шлепнул Ворчуна по ноге.  — Перестань, Ивар, я попробую сам с ним договориться.  — Хуже этих кляч я не видал нигде в мире. Бьярне притормозил, ожидая Джона.  — Говорят, лошади чувствуют. Видят всякое, — всю дорогу он жевал пахучую сушеную рыбу, и сейчас не выпускал ее изо рта. — Призраков. Оборотней. Бесов. Единственный «Призрак» сейчас ловил живность в высокой траве, резко прыгая то в одну, то в другую сторону. Впереди показались строения, но, даже не въехав в деревню, было видно, что она давно покинута. Бревенчатые покосившиеся остовы крепостных стен без ворот, черные безжизненные окна домов и местами провалившиеся крыши. Ворчун опять запротестовал, не желая входить в мертвую деревню, Джон спешился и, похлопывая его по фырчащей морде, силком завел внутрь. Лучшего места для ночлега путникам, которые не хотят быть замеченными, и не придумать. Все внутри поросло колючей, жесткой травой и порослью осины; даже сквозь ступеньки, ведущие внутрь помещений, уже торчали маленькие деревца, коверкая и стирая то, что когда-то построили люди. Пройдя дальше, они увидели большой дом с двумя покосившимися башнями и длинным пристроем, заросшим колосистыми стеблями. Скорее всего, это был дом старейшины или самого богатого жителя деревни. Джон присел и поднял красный лист. Зайдя за дом, он нашел и само чардрево. Старое, с толстым белесым стволом, искрученными, возвышающимися вокруг корнями — не такое высокое, как в Винтерфелле, а скорее широкое и раскидистое, со свисающими почти до самой земли тяжелыми окровавленными ветками. Странное жужжание стояло вокруг, как будто мухи слетелись на кучу навоза, да и пахло соответствующе. Джону был знаком этот запах, как и его спутникам, что было видно по нахмуренному лицу Бьярне и вцепившемуся в свой большой нож Ивару, осторожно двинувшемуся вокруг дерева.  — Срань господня! — взвизгнул из-за дерева Ивар. Под деревом, под искривленным вырезанным кровоточащим красным соком ликом, лежало тело. Вернее, то, что осталось от него. Почерневшее, изогнувшееся на высоких корнях, облепленное мухами. Его живот был распорот, и ленты черных, уже порванных местами, смердящих кишок были развешаны по низким ветвям. Подул ветер, и листочки умиротворенно зазвенели в прозрачном воздухе, разгоняя мух и издавая тихий металлический звук — «бррран, бррран…» Бьярне невозмутимо склонился над трупом, опираясь на колено, вглядываясь в его изъеденную плоть.  — Подношение Старым богам. Призрак, ощетинив загривок и рыча, медленно обошел место жертвоприношения, принюхиваясь, и потом, громко чихнув, потеряв к мертвецу всякий интерес, скрылся в зарослях. Древний обычай уже не практиковался сотни лет, даже самые дикие вольные племена не осмеливались на такое. Что за страх заставил кого-то окропить кровью это заброшенное сердце-древо? Или же это был лишь еще один способ просто убить, удовлетворить свои низменные желания? Кроме этого трупа в деревне никого не было, и никто не мог ответить на этот вопрос. Они уже покинули земли Ночного Дозора, а брошенная деревня принадлежала когда-то Амберам, и это давало слабую надежду, что к убийству несчастного не причастен Вольный народ. Последняя река разлилась, превратившись в огромное озеро, и им пришлось идти целый день, прежде чем они нашли узкое и мелкое место, чтобы перейти на тот берег. Ворчун, тряхнув желто-грязной гривой, вышел из воды и, утопая копытами в иле, снова заартачился, тихо фыркая и брякая удилами — пугливая цапля, громко хлопнув крыльями, взмыла ввысь. Джон погладил его успокаивающе, и вредная лошадь подчинилась ему. «Вот так, молодец». Потом снова бесконечные холмы и низкое, свисающее серыми набрякшими мешками, небо. Эта земля потеряла большинство своих жителей в битве против Короля Ночи, и должны пройти еще многие годы, прежде чем поля снова заколосятся, а воздух наполнится духом живущих здесь людей. «Имела ли смерть Неда Амбера хоть какой-то смысл?» Совсем незрелый мальчик, наивно пытающийся исправить ошибки своих отцов. Они все умерли ради тех, кто остался. И он, Джон, тоже должен был остаться на поле того боя: тогда бы никто не узнал правды, а он бы не стоял потом перед невозможным выбором. «Маленький Амбер тут совершенно ни при чем, — напомнил он сам себе, — твой выбор — следствие твоих ошибок». Но все всегда возвращалось к тому дню, наполненному пеплом и болью. И звуком, и ощущением в руке стали, проникающей в ее горячую плоть. Джон сжал затекшие пальцы. Джон со своим небольшим отрядом обходил жилые поселения, стараясь не привлекать к себе внимания, но провизия закончилась, а от однообразного мяса местных птиц у Ивара скрутило живот.  — Даже птица здесь не та, что на Севере. Воняет тиной и лягушками, — жаловался он. Зайдя в Одинокие Холмы, заночевав между плоскими, словно сложенными друг на друга камнями, они переправились через Белый Нож и, выйдя из скалистой местности, оказались на небольшом зеленом лугу, за которым буро-зеленой змеей изгибалась дорога, огибая с одной стороны темнеющий лес. Мягкая сочная зелень, наполненная васильками и медовыми травами, наполняющая ветер своим ароматом и тихими потрескивающими звуками полевых жителей. На обочине, рядом с когда-то изъезженной дорогой, поросшей теперь травой, столпилось блеющее стадо овец. Мальчишка-овчар безуспешно пытался повернуть свое маленькое хозяйство в другую сторону, но овцы, крутясь и перебегая с места на место, не желали сходить с него. Маленькая собачка, такая же грязно-белая, как и барашки, безуспешно пыталась помочь своему маленькому хозяину. Джон знал, чего испугалась отара: его волк, они не видели его — Призрак прятался в высокой траве, — но чувствовали. Пора было становиться более осторожными: они входили в земли Старков, а там его помнили и знали. — Ивар! — окрикнул он, надеясь, что Призраку, как и раньше хватит ума не высовываться. — Придется пока подождать с репой и хлебом. До Винтерфелла всего два дня пути, а в лесу много дичи. Заночуем там. Бьярне молчаливо согласился, но Ивар, вопреки здравому смыслу решил навестить деревенский трактир. Джону совсем не хотелось с ним спорить и, подумав, он решил, что это не будет лишним. Ивар может узнать последние новости о том, что происходит в этих землях. Да и от куска свежего сыра он бы тоже не отказался. Из леса тянуло прохладой и чем-то таким, от чего у Джона волнительно заныло в груди. Волчий лес был наполнен запахами его детства и юности — хвоей и прелой землей, таких нигде больше не было. Грубая смолистая кора страж-деревьев, путанные колючие кусты и раскидистые папоротники, вечный сумрак и приглушенные звуки, словно даже самая маленькая букашка, прячась в листве, предпочитала говорить шепотом. Он зашел в лес, стараясь выбрать путь, где Ворчуну было бы удобней пройти — корни и ямы, спрятанные в зеленом ковре, были опасны для капризной лошади. Призрак белой тенью прошмыгнул рядом и скрылся за кустом орешника, откуда сразу же донесся быстро угасший писк. Джон вдыхал воздух полной грудью, так что кружилась голова, и не мог надышаться, словно каждый вздох давал ему больше силы, словно он наполнялся тем, что ему было так необходимо, и он понял это только сейчас.  — Пойду, поохочусь, — Бьярне лениво почесал свой выступающий живот, засунув руку под короткую кольчугу. Джон развел в это время костер.  — Постарайся не нарваться ни на кого. А если встретишь, будь добр, прояви миролюбие. Северяне не будут тебя убивать, если не увидят в тебе врага.  — Пусть попробуют, — покачивая головой засмеялся Бьярне и, направившись было в сторону своей лошади, неожиданно развернулся. — Ты зря беспокоишься Джон, я ведь почти что местный. На вопросительный вид Джона он резко присел на бревно у костра и, подобрав соломинку, молча стал ломать ее в руках, вглядываясь своими маленькими темными глазами в языки пламени. Джон всегда считал, что Бьярне родился за Стеной. Молчаливый и грубоватый, он казался одним из тех вечных холодных валунов, что тысячу лет лежат в снегах. Но у Бьярне, как узнал сейчас Джон, была и своя история.  — Я родился у самой окраины Волчьего Леса и у самого края Северных гор. Семья моя входила в клан Харклеев и Старки были нашими сюзеренами. Так что подчинятся тебе мне велели сами Старые Боги, — снова усмехнувшись, он бросил соломинку в огонь.  — Я не Старк, Бьярне. И, кстати, знал одного Харклея. В Ночном Дозоре… Это было будто тысячу лет назад.  — Это не важно, — быстро сказал Бьярне. — Я полюбил одну девушку, — так начинались все печальные истории. — А она меня. Но наши родители были против, так как мы были из враждующих кланов. Нам было всего по тринадцать лет. Мы сбежали на остров и жили там, как муж и жена… — Бьярне сминал в руках следующую травинку. — Потом я захотел вернуться, ведь мы уже были вместе, спали вместе, они бы не посмели нас разлучить. А она просила остаться. Остаться там навсегда. На нашем маленьком острове…  — Все женщины хотят этого… Но мужчины не могут, — тихо сказал Джон.  — Что? — рассеянно спросил Бьярне и, не став ждать ответа, продолжил: — Мы вернулись, и нас разлучили. Ее быстро выдали замуж, а я, когда узнал об этом, разозлился на нее. Ведь если бы она не хотела, то ни за что не позволила бы. Так я считал тогда. И я ушел за Стену, ушел к Вольному народу. И больше никогда не видел ее.  — Мне жаль. Попробуй думать о том, что она жива, и у нее есть дети.  — Я не могу думать об этом. Уже не могу. Когда в прошлый раз мы были в Винтерфелле, там я встретил ее брата и узнал, что она умерла. Умерла вскоре после того, как я покинул родные края. Во время родов. Ребенок был слишком крупный и не смог покинуть ее. И потом я все думал, а что если это был мой сын? Она была маленькой, хрупкой, а посмотри на меня. То мог быть мой сын. Но они оба умерли. Он резко встал и пошел к своей лошади, взял лук и быстро скрылся в лесу. Джон прилег на мшистые теплые корни огромного дерева и просто лежал, наблюдая, как высоко, пряча голубые обрывки небес, покачиваются кроны деревьев. Лес тихо поскрипывал и шелестел листвой, путая в своих ветвях ветер и мысли. Они всегда хотели остаться. Игритт хотела. И она тоже. Тогда, у водопада, она, наполненная морозной свежестью и беспечностью, словно забыв, что завтра им, быть может предстоит умереть, сражаясь с войском Короля Ночи. Но внутри себя Джон знал, что Королеве не место здесь, ей было слишком холодно, ее драконы, огромные и жаркие, зябко жались своими мощными телами в колких снегах, ее люди, иноверцы с темной кожей, повинуясь своей правительнице, были здесь, готовые отдать свои жизни за одно ее слово. Но ведь все это не навсегда — так он всегда заставлял себя помнить. Как бы что не случилось — когда-нибудь она покинет его, Джона Сноу, с нелепым титулом Хранитель Севера, когда-нибудь займет свой такой желанный Железный Трон и рядом с ним ему уже не будет места. Здесь у ледяного водопада, рядом с вечно бьющейся лавиной воды, под пристальным огненным оком ее черного дракона, он вдруг ясно понял, что скоро они дойдут до какой-то точки, тайной двери, за которой ничего уже нет. Их нет. Он ясно ощутил на своих губах прохладный вкус ее кожи. Ветер охладил его горящий лоб. Джон приоткрыл глаза. Листва шелестела и искрилась от солнца, словно пытаясь стереть память, пытаясь доказать ему, что все это не имеет смысла, ведь ее больше нет. Ее нет. Но сейчас он хотел помнить, отчаянно желал помнить вкус ее губ, как и тогда отчетливо понимая, что всему есть свой конец, даже воспоминаниям. Шепот ветра вернул его в далекое прошлое, где еще не было сомнений, где он точно знал, к чему стремиться и чего желать. Голос девушки с темной кожей торжественно звенел в зале, похожем на каменный склеп, перечисляя множество титулов, словно пытался наполнить эту маленькую среброволосую женщину на грубом троне из драконьего стекла большим весом. Ее наивные представления о прошлом и будущем, и искреннее возмущение, что он не хочет преклонить колени и его ощущение, что он прибыл на Драконий Камень зря. Но когда она сошла к нему, все изменилось. Она говорила о страданиях и боли, что ей пришлось пережить, и что они не сломили ее, и в голосе ее была сталь. Вера и жизнь светились в ее необычных глазах. Его, секунду назад волновавшее только одно — мертвые, почти смела ее скрытая внутри маленького тела сила, стремительно, с каждым ударом ее шагов заполнявшая все вокруг волной страстная вера в свое будущее. Он еще продолжал спорить с Королевой Драконов, но ее аметистовый жаркий взгляд уже оставил метки в его сердце, изгиб ее губ нежно и крепко опутал его мысли, закручивая спираль их сладко-горькой неизбежности. Потом все всегда возвращалось к тому дню — обжигающий плотный воздух пылающей Королевской Гавани, разрывающий рык Дрогона и горячая кровь Королевы на его руках, и ее холодеющая смертью кожа. Он помнил ее стекленеющий удивленный взгляд, хрустальный и чистый, как воды того водопада — «В тебе не было зла…», — как не было его в сожженных заживо ее волей детях. Внутри все рвало и металось, грохочущими обжигающими языками пламени, лязгом мечей и громом, выворачивая наизнанку, сверлило уши, не давая покоя. Мысли болезненно рвались снова и снова, истекая кипящей кровью и расплавленной сталью Железного Трона. Он должен оставить ее, должен вернуться из изъедающего душу прошлого. Наступила тишина. Джон тяжело дышал, вдыхая запах сырой земли и пробежавшей только полевки, язык лизнул прохладную росу с широкого листа, уши мгновенно навострились, вслушиваясь в каждый шорох леса: шуршанье проползающей змеи, редкие капли дождя, лопанье икринок. За пеленой лютоволчьего разума теперь все казалось таким далеким и зыбким. Он сел и склонил голову набок, вглядываясь и прислушиваясь в темноту. Конь глубоко вздохнул во сне, звякнув удилами, и его горячая густая кровь побежала быстрей. Птица зашелестела перьями, поудобнее укладываясь в гнезде над аппетитными нежными птенцами. Потянув носом прохладный ночной воздух, Призрак почуял что-то знакомое. Важное. Это важно. Он бросился вперед, перепрыгивая через кочки и корни, не обращая внимания на такую вкусную, в избытке прячущуюся по кустам, пищу. Призрак запрыгнул на большой плоский валун, скользкий от напитанного влагой мха: там впереди, в темноте, освещенной лишь слабым светом луны, под огромным столетним широколистом, под исковерканными столетиями корнями была пещера; он не видел ее, но знал, помнил. Он помнил шершавый язык своей матери, ее липкие сосцы, пропахшие молоком, запах ее меха и их ворчанье, шестерых глупых щенков. Вдыхая эти запахи прошлого Призрак тихо заскулил, спрыгнул с камня и осторожно пробрался в логово. Свисавшие грубые корни, старые истлевшие кости, комья земли — все казалось таким родным, знакомым. Он растянулся на земле, урча, переминая, упираясь лапами в шершавую стену. Теперь тут только тишина и спокойствие, и нет уж его братьев и сестер. Но что-то манило его, Призрак поднял голову к выходу, вглядываясь в темную синь леса. Сначала едва ощутимо, потом сильней, и вот уже запах стал так резок, что заставил его выйти из своего убежища. Волчий скулящий рык донесся сверху. Но том валуне, пропахшим мхом и едва различимым запахом крови, где когда-то погибла их мать, стояла, расставив широко лапы, его сестра — Нимерия. Ее узкий длинный нос тянулся к нему, а когда Призрак подошел ближе, ее дыхание опалило его, а язык лизнул морду. Он обнюхал ее, шкура Нимерии ясно говорила, что все эти годы она прожила в Волчьем лесу. От нее пахло и другими волками. У нее была своя стая. Семья. Даже дети. И еще тоска. Сама того уже не понимая, она скучала по Арье, оттого так старательно обнюхивала теперь Призрака, пытаясь найти в его запахе ту слабую связь, что была между Джоном и его сестрой. «Я могу пойти с ней. Остаться в ее стае, — перспектива этого сделала такой далекой его человеческую жизнь. — Только свобода и больше ничего». Нимерия тяжело вздохнув села и, отвернув морду, тихо заскулила: «Ты не можешь, ты нужен Джону. Ты уже не лютоволк, ты он и есть, и моя стая не примет тебя. Мне жаль, брат. Ты не один из нас. Уже нет». «Арья, ты не видела ее? Еще одна моя человеческая сестра», — Джон встал на камни и уперся лбом в крепкую грудь Нимерии. «Нет. Она прогнала меня много лет назад. Я тоже скучаю по ней, но она отказалась от меня. Отказалась от себя». Нимерия встала на камне и, задрав голову к небу, протяжно завыла на спрятанную в облаках луну. Призрак вторил ей, отпуская с пронзающим ночь воем то, что могло бы быть, но никогда не случится. Искорки их костра, танцуя, исчезали над пламени — это все, что увидел Джон, когда открыл глаза.  — Во сне ты скулил, что твой Призрак, — глухой смеющийся голос Бьярне послышался откуда-то из темноты.  — Джонни снились дурные сны, — Ивар уже вернулся из деревни. — Или наоборот приятные.  — Ты варг, Джон, — продолжал он с придыханием. — Признайся, что используешь своего волка для всяких дел. Ну, там, подглядеть за кем-нибудь… Или вставить какой-нибудь мелкой волчице. Их ржание заставило проснуться Джона окончательно, растворяя в ночи сон и звук волчьего воя.  — У Ивара новости, — Бьярне перестал смеяться.  — Да, Джон. Я узнал одну интересную новость. Твоя сестра выходит замуж. Королева Севера, Санса Старк, совсем скоро должна была стать женой Мэриана Дастина, по слухам бывшего бастарда. Джон не знал этого человека, но то, что ее жених был бастардом, удивило его, заставляя верить, что в Сансе что-то изменилось и, быть может, та стена, что была между ними всегда, наконец-то падет. Впрочем, этот брак, как и большинство браков в Вестеросе вполне мог быть заключен совсем по другим причинам, по которым в идеале должны заключать союзы мужчины и женщины. А это уже вселяло тревогу. «Может, у Сансы проблемы? Может, ей нужна моя помощь?» Дурак, тут же назвал себя Джон, понимая, что он сам — сплошная проблема. Санса — умнейшая из Старков, и если у Севера возникли проблемы, то только она и сможет их решить. Если они выдвинутся с утра, то прибудут в Винтерфелл ровно к свадьбе, и это может сыграть на руку Джону. Он не будет посылать к ней посыльного, не будет пытаться встретиться тайно, он заявится прямо на свадьбу и пусть все лорды Севера увидят его. Санса не посмеет сказать ничего против, если она до сих пор его сестра, если все ее извинения и слезы, тогда, на пирсе, не были ложью. Он все еще хотел верить, что у него есть семья, а если это не так, то стоит ли вообще игра свеч? Тирион говорил о том же, но он мог и ошибаться. Не смотря на свой богатый опыт, в душе карлик всегда надеялся на лучший исход, но жизнь предпочитает поворачиваться неожиданной стороной — об этом Джон старался не забывать. Еще издали они увидели множество повозок, столпившихся у ворот Винтерфелла, что ясно указывало на множество людей внутри. Джон не мог перестать волноваться: Винтерфелл был его домом, и теперь он тут, совсем рядом, — прятал свои высокие башни за мощными каменными стенами. Ворчун, чувствуя это, снова начал тормозить и топтаться на месте. Призрак, то и дело останавливаясь и оборачиваясь, дергая головой, тоже нервничал. «Он стал другим», — подумал Джон, разглядывая стены и квадратные широкие башни. Все вроде то же, но какое-то не настоящее. «Ну, конечно же, Винтерфелл был по большей части разрушен, и Сансе пришлось отстроить все заново». И теперь он не черный от костров и огня драконов, каким запомнил его Джон, а светло-серый, ровный, даже, как мог кто-то подумать, краше, чем был раньше. Он глубоко вздохнул родной воздух и, пришпорив коня, двинулся вперед. Мимо проехала пустая телега; крестьянин, сидевший на ней, слишком долго смотрел на Джона, а когда тот встретился с ним взглядом, поспешно снял шапку, поклонился своей лохматой черной головой и, быстро нахлобучив ее обратно, шлепнув вожжами прибавил ходу телеге. «Он узнал меня. И пусть». На новых воротах черной ковкой расцвело чардрево, переплетая свои железные ветви и ощетинившись острыми листьями. Двое стражников, сверкая доспехами, глядя из-под прорезей шлемов, преградили им путь скрестив копья, и Джон молча остановился. Призрак, низко склонив голову, обежал Ворчуна и тоже замер, сверкая красными глазами. Один из охраны что-то хотел было сказать: короткое бульканье донеслось сквозь забрало, но второй, неуверенно покачивая копьем, наконец встал, вытянулся, прижав к груди звякнувшее оружие, и отвел взгляд. Взглянув на своего товарища, второй последовал его примеру. Они, спешившись, прошли сквозь калитку, рядом с основными воротами, по скрипучему деревянному мосту через ров и совершенно беспрепятственно вышли во двор Винтерфелла. Шумом и гамом был заполнен двор. Развеселая музыка, скрипки и дудки гремели и выли, в такт танцующей парочке, шелк и бархат, смех и звон бокалов — все, как и положено на свадьбах.  — Милорды, позвольте ваших лошадей, — крупный мужчина, смутно знакомый Джону, покосившись на Призрака, предложил свои услуги. Кто-то уже оборачивался, замирая: лютоволк привлекал внимание. Седовласый мужчина в коротком черном плаще отделился от толпы и поспешил, неуклюже ковыляя, на встречу. «Мейстер Уолкан», — узнал Джон.  — Э-э… М-м… — он не нашелся, что сказать, когда рассмотрел Джона, но в конце концов взял себя в руки. — Милорд, рад вас видеть, — его голос дрожал. — Королева не поставила меня в известность, что вы будете на свадьбе.  — Она и не знает, мейстер Уолкан. Его взгляд вспыхнул и, быстро развернувшись, мейстер поспешил докладывать Сансе.  — Нас не ждали, — констатировал Ивар, водя носом, принюхиваясь к ароматам, судя по всему, стоящего где-то рядом свадебного стола. Если издалека Винтерфелл казался хоть в чем-то похожим сам на себя, то тут, внутри, Джону казалось, что он находится совсем в другом месте. Серость и скромность его замка сменились яркими красками, белым камнем и вычурной ковкой. И слишком много цветов — это резало глаз.  — Джон! — чья-то тяжелая рука легла на плечо. — Проклятье! Как ты здесь оказался? Виман Мандерли снова тяжело хлопнул по руке. По его улыбке, спрятавшейся в густой седой бороде, Джон сделал вывод, что хоть один человек да будет рад видеть его. Люди обступили его со всех сторон, но не подходили близко, сторонясь Призрака, который превзошел сам себя, не рычал и не бегал вокруг, а спокойно стоял, ожидая действий Джона. Музыка стихла, и двор наполнился затихающими голосами людей. Многие были знакомы Джону, многие когда-то давно давали ему свою клятву, как Королю, но все было в прошлом: теперь они были подданными Сансы, а ее все не было. Наконец толпа расступилась.  — Джон? — ее тонкий голос резал слух. Она была красива, его сестра. Белое платье, сверкающее камнями, белое лицо, с застывшим на нем удивлением и широко распахнутыми яркими синими глазами. Статная, с короной на рыжей головке, настоящая Королева Севера. Но все же его сестра — вредная, самовлюбленная сестра. Он видел, что в ее глазах застыли слезы. Потом наедине, в Чертоге, с накрытыми к пиру столами, он обнял ее, и Санса расплакалась. Она дрожала и всхлипывала, полная сомнения и радости, он знал это, знал, что она не предаст его снова, что будет рада видеть. Только это было важно. Как понял Джон, Санса вышла замуж все же по любви, и это удивило и обрадовало Джона. И она не видела Арью с тех пор, как и Джон видел ее в последний раз, а это было очень плохо. Его вторая сестра, маленькая воинственная Арья. «Твоя Нимерия жива, а значит и ты должна жить тоже», — успокаивал он сам себя, отгоняя навязчивые мысли, что выжить в море так долго почти невозможно. Муж Сансы оказался хорошим человеком, так казалось Джону; может, излишне мягким и неуверенным в себе, но это было и не удивительно, учитывая сильный характер его сестры. Там же был и Робин Аррен, который ухмыльнувшись, все же пожал ему руку, а после распитой бутылки вина и вовсе стал считать Джона братом, и обращался к нему не иначе, чем только так.  — Джон, брат, ты можешь рассчитывать на мою поддержку, если другой наш брат, — он глупо хихикнул, — который Король Бран, что-то будет иметь против твоего возвращения. Я всегда знал, что ты поступил верно! — он осторожно хлопнул его по руке. — Не надо было идти на поводу у этих дикарей! Нас было больше, и мы были на своей земле. Мы бы справились с ними, ведь так?  — Что случилось Робин, то уже случилось. Я не обижен ни на Брана, ни на кого-либо еще. Все в прошлом, — ему совсем не хотелось это обсуждать. — Но твое обещание я запомню! Вдруг пригодится. Теплый вечер накрыл розово-желтым отблеском все вокруг, и все отливало золотом, независимо от цвета; все было окутано музыкой и смехом. Джон плотнее закрыл окно в своей комнате, налил себе из кувшина вина: по вкусу похожее больше на воду. Все тут было — стало — иным: запахи, стены, трава. Он не чувствовал себя дома. Но это было и к лучшему: впереди был еще долгий путь, и сожаленье, которое могло возникнуть, было вовсе ни к чему. Теперь у него появилось еще больше уверенности в правильности выбранной дороги, в том, что его настоящий дом там — далеко на севере. С утра лил сильный дождь и Винтерфелл хоть немного, но стал похож на себя на прежнего — серый и мрачный. Настроения у Сансы не было, когда Джон вошел в зал, ее лицо было перекошено и хмуро, а когда он все-таки вывалил на нее цель своего приезда, Санса испугалась. Ее терзали сомнения, и ей явно не хотелось вступать, даже в своих мыслях, в конфликт с Браном, но долги Севера перед Железным Банком были столь велики, что у нее просто не было выбора. У Королевы Севера был долг перед своим народом, а не перед Королем Шести Королевств, и Санса сделала правильный выбор. Стены внутри крипты частично были разрушены. В глубь, в самую темноту, вел длинный холодный коридор, которому не было видно конца и края; в другой стороне все же попытались восстановить стену и она, сложенная из разрушенных камней, опасно накренилась, испещренная трещинами, грозясь придавить любого вошедшего. Кое-где крышки склепов треснули, но все были закрыты, и Джон подумал, там ли еще их кости, останки его предков, разбуженных тогда на свою последнюю войну Королем Ночи. Редкие свечи освещали проход, и он прошел сменяющие друг друга мрачные закоулки, мимо Королей Зимы, лишившихся кто головы, кто меча, мимо их лютоволков, застывших в камне. Потерявшая целостность крипта, хоть и была погружена во тьму и разруху, теперь не казалась такой мрачной, словно потревоженный несколько лет назад мертвецы умерли окончательно, навсегда забыв свое прошлое. Он не узнавал это место. Мелкие камешки хрустели под ногами, а тот тяжелый запах смерти, что, казалось, навечно впитался в промерзшие стены, куда-то исчез. Лианна Старк стояла на своем месте, скорбная и безучастная, такая же лишенная силы, словно ее тело покинула душа. «Но ведь так и есть, она давно мертва». Искать ответы и утешение в старых истлевших костях было глупо. Джон зажег свечу в ее руке, и огонек вспыхнул оранжевым светом, придав немного теплоты серому камню. Как бы сложилась его жизнь, если бы она не умерла? Наверное, как-то иначе. Джон не мог представить себе другой жизни, но чувствовал это внутри — то, что могла дать ему его настоящая мать, оно все равно жило где-то в нем, слабым теплом свечи в самой темноте, в самом дальнем углу сокровенного. В нем самом, а не в холодных камнях.  — Джон… Он не заметил, как тихо подошла Санса. Накинутый серый капюшон и свеча в ее руке делали ее саму похожей на статую.  — Здесь все стало по-другому. Даже крипта.  — Ты же знаешь, все было разрушено, — она говорила так, словно он мог забыть.  — Как вы поступили с телами, Санса? — после битвы с Королем Ночи, вся крипта была завалена ожившими и снова умершими мертвецами. Потерявшие поддержку своего Короля, они развалились на части. Их руки, ноги, черепа, вперемешку с истлевшими одеждами и ржавым оружием, валялись в камнях и пыли, и кто есть кто понять было невозможно.  — Разложили по склепам. По тем, что оказались открыты. Что я могла еще сделать? Мертвые не говорят, чтобы назвать своего имени, — она говорила тихо и как-то жалобно, будто сильно устала. — Я давно не была тут, не могла. Та ночь… Она была ужасна. Я думала, мы все погибнем. Я почти поверила в это в какой-то момент… — голос становился медленней и тише, словно Санса углубилась в памяти в прошлое. — Но Арья спасла нас всех.  — Санса, — Джон обернулся к ней. — Я, наверное, никогда больше не вернусь в Винтерфелл. Если Арья объявится, напиши мне. Сразу.  — Никогда не вернешься? Но я всегда рада тебя видеть. И люди, северяне всегда будут за тебя, Джон. И я сдержу наш договор, обещаю. Я больше никогда…  — Напиши мне про Арью, — прервал ее Джон и пошел к выходу. Он не хотел больше слышать ее голос. Он желал ей только добра, ей и Северу, своей семье, но все, что у него было здесь, все бесповоротно изменилось в ту ночь, когда он узнал правду. Можно было прикоснуться к старым стенам, заглянуть в глаза своей каменной матери и своему названному отцу Неду Старку, обнять сестру и послушать шелест чардрева, но все что имело значение, все, что было так жаль — все осталось в прошлом.