Дейнерис
Сверху лес колыхался изумрудным морем, подрагивая и переливаясь на ветру разными оттенками зелени. Дейнерис надавила на шипы дракона, и Дрогон спикировал вниз на плато. Плоский камень с острыми наплывами оказался не таким и большим, и мощный хвост Дрогона, взмахнув, сшиб раскидистый куст, подбросив в воздух срубленные ветки и клочки листьев. Поодаль они видели деревню — снующих людей, остроконечные крыши низких домиков, небольшие стада домашнего скота. Дейнерис с Грибочком добрались уже до Ий-Ти, до ее лесистой южной части, того места, где древние города давно были покинуты ийтинцами, а разрушенные белокаменные и желтые стены давно заняли непроходимые джунгли и дикие звери. Лишь редкие поселения остатков великого народа иногда встречались рядом с заброшенными городами. Они делали несколько остановок на ночлег, спускаясь на землю, а иногда чтобы просто размяться от долгого перелета и отдохнуть от шума ветра и постоянной борьбы с ним. Но теперь все их запасы закончились, и они спустились в лес, чтобы попробовать найти съестное, а если не выйдет, то как бы не было страшно, пришлось бы выйти к людям. Их плато окружали высокие деревья и раскидистые густые кусты. — Я могу попробовать сделать лук и стрелы, — Грибочек вертела в руках длинный прутик. — А твой дракон… — Дрогон не желает делиться с нами, как бы я его не упрашивала. Может, здесь есть какие-нибудь орехи или ягоды? Дейнерис осторожно спустилась с края камня, небольшой спуск вниз, и она скрылась в зелени, в лесной пряной прохладе, наполненной ароматами коры и мха. Она взглянула наверх: солнце едва пробиралось сквозь густую листву, сверкая сквозь листья яркими золотыми зайчиками. Земля под ногами казалась мягкой, и она, присев на обросший мхом корень, стянула с ног тесные сапоги и с наслаждением вытянула ноги. Короткая травка, которая густыми тонкими ворсинками пробивалась сквозь старую бурую листву, была и в самом деле нежной и теплой. Дейнерис поводила по ней голыми ступнями, откинулась на толстый ствол дерева и прикрыла глаза. Тишина. Тишина и покой. Только далекое пение птиц и слабый шорох леса. Они прошли такой долгий путь, а впереди, еще дальше, когда Дрогон оставит их, вряд ли будет быстрее и легче, но сейчас Дейнерис была рада тысячам лиг отделявшим ее от Вестероса. Мягкая трава приятно щекотала ладони, а шепот листвы навевал сон. Черный глухой сон, где нет ее мучительных сновидений и кошмаров — так бы ей хотелось. Она провела тяжелой рукой по лицу, пытаясь не провалиться в эту бездну, всеми силами стараясь сохранить себя в этом мире. Пальцы сжали траву, ставшую вдруг жесткой и колючей, но многодневная усталость взяла свое, ладони ее сжимали теперь словно камень. «Это и есть камень. Драконье стекло», — она смотрела на свою руку, стянутую в темно-серый жесткий рукав. Дейнерис была словно внутри себя и вокруг одновременно. Тронный мрачный зал ее родового замка на Драконьем Камне — тяжелые колонны и свирепые каменные морды драконов на стенах. Миссандея. Сердце болезненно сжалось. Рот девушки беззвучно шевелил губами, но она знала какие сейчас звучат слова. Серый Червь — такой же незыблемый в своей верности, как и эти вечные камни вокруг. Ей хотелось зажмурить глаза, но в прошлом мы не властны над своим телом, оставалось только смотреть, снова пройти тот путь, что уже пройден. Затуманенным сном разумом она еще успела подумать, что в этот день она никого не сжигала и не горела сама, что этот день был не так уж и плох, если не считать, что… И вот она видит его — своего убийцу — Джон Сноу, Король Севера, так он себя называл. В ушах стоит только зудящий шум, но она отчетливо слышит скрип его грубых одежд и какое-то шипение. Его губы шевелятся, но она не слышит его. Пронзительный серый взгляд давит на сердце, а она снова не может понять: «Что не так в этом чужом для нее человеке?» Он уверен в себе, он не пришел для того чтобы преклонить колени, он зовет ее на свою войну. Что-то было в нем, в этом мужественном и прямом мужчине, который, несмотря на окружавших Драконий Камень сотен воинов ее армии и драконов в небе, осмелился ей перечить и дерзить. В сумраке тронного зала, в склонившихся грозных стенах, она видела только его образ и чем ближе шла к нему, тем больше ее сердце наполнялось тревожным предвкушением, быть может тогда это было сожаление, что она призвала Короля Севера зря. Что он не поймет, что он такой же закостенелый, как большинство знати Вестероса, что Тирион снова ошибся, а ей снова придется что-то решать, быть может не самым гуманным способом. Снова это шипение… В полутьме тени громоздкого трона, она увидела Дитя Леса, которая покачивала своей курчавой головой, глядя вслед удаляющейся Дейнерис. После она сама не заметила, как Джон Сноу прочно обосновался в ее сердце. Она уже не желала ему смерти, ей просто хотелось чтобы он был, чтобы он не погиб в грядущих войнах. Хотелось верить в мифы и легенды об ужасном Короле Ночи на Севере, этому человеку у которого советник больше похож на пирата, чем на десницу короля. Хотелось чтобы он смотрел на нее своим сумрачным серым взглядом и невзначай прикасался к руке, и слегка улыбался, покачивая головой, так, что становилось ясно, что все, что она только что сказала — не имеет никакого значения, но это отчего-то тут же переставало иметь значение и для нее, и заставляло улыбнуться в ответ. Тогда она думала, что быть может это предчувствие укажет ей иную дорогу, и даже иную судьбу, но жар и трепет в ее сердце был лишь предвестником кинжала в ее груди, смертельной сталью в ее плоти. Джон Сноу сказал, что она будет Королевой на кладбище, если не услышит его. Она поверила, услышала и пошла за ним, но итог — он был тем же. Король Севера вышел из зала, высокие двери тяжело закрылись, а вокруг сразу стало холодно и пусто. «Ш-ш-ш…» Грибочек снова заставила обратить на себя внимание. Ее глаза светились золотистыми застывшими озерами, тонкие руки простирались к Дейнерис, а на хрупких пальцах лежал нож. Тихое шуршание сбоку отдалось тревогой, но прежде, чем Дейнерис открыла глаза, что-то толкнуло ее, и раздался тонкий протяжный крик, режущий слух: — Нож! Дай мне свой нож! Упав, Дейнерис запуталась в своем длинном плаще жрицы, и лихорадочно пытаясь понять, где кинжал, наконец, сбросив остатки сна, нашла его и бросила в сторону Грибочка, в странной позе прижавшейся к земле рядом с деревом. Грибочек, не сходя с места вытянув руку и схватив нож, размахнувшись, вонзила его в землю. Наконец она, словно расслабившись, села, и в вытянутой руке ее болталась длинная толстая змея. — Это лес, Дейнерис, тут водится всякое. На вкус змея оказалась совсем недурна — нежнее, чем мясо цыпленка. Они с жадностью пожирали ее белую плоть, усевшись наконец рядом с маленьким костерком. — Пока нас сопровождают леса, мы можем не беспокоиться о еде и воде. Но впереди Красная пустошь. Там ничего нет, — напомнила Дейнерис. — Только прибрежные города, а там люди. — Надо осмотреться, пока еще не стемнело, — Грибочек бросила черную кожу змеи в костер, и дым взмылся вверх, с искрами и треском. Скоро они вышли к развалинам старого города, чьи желто-белые, словно испещренные змеями, стены, плотно поросшие лианами и ветвями, казались странными и лишними в этом лесу. Дейнерис медленно поднялась по белым ступеням, все еще пробивающимся сквозь поросшую сверх них ковром траву. Внутри, в полумраке, среди белых колонн и каменных блоков непонятного назначения, сквозь треснутый каменный пол, усеянный жухлой, шуршащей под ногами листвой, уже вовсю пошла поросль бамбука: длинными бледно-зелеными членистыми стеблями, с редкими ветками и листьями-иглами, устремленными к куполу, сквозь дыру в котором едва заглядывало солнце. Квохча и копошась в листве, по полу ходили птицы, невзрачные, с мелкими частыми черными пятнышками и, завидев людей, неприятно вскрикнув и шумно захлопав крыльями, они тяжело взлетели на самый верх и исчезли в трещине на потолке. По центру, у дальней стены, было возвышение, на котором громадной статуей, навеки устремив свой каменный грозный взор в пустоту, высеченный из черного камня занимал свой трон бог. — Это Лев Ночи, — тихо сказала Дейнерис, и ее слова растворились в камнях древнего храма. — Бог Ий-Ти. Лев Ночи скалил свою львиную морду на человеческом теле, покрытый пылью и птичьими испражнениями. — Да, но люди забыли его, — Грибочек подошла совсем близко к изваянию и поднявшись на три ступеньки на постамент, на котором тот стоял прикоснулась к черной гладкой поверхности. — Теперь это просто камень. — Ты же Дитя Леса. Ты должна верить в богов. В Старых Богов. — А ты Красная жрица, разве ты веришь в своего Рглора? — А они, боги, верят в нас? Знают, что мы еще существуем? — Дейнерис подошла ближе ко Льву Ночи, вглядываясь в его темную морду. По версии ийтишцев, именно этот бог наслал Долгую Ночь на весь мир, наказывая человечество за его грехи. «А что происходит со мной? Это все — наказание или спасение? Буду ли я вечно сгорать из-за своих ошибок, или впереди меня ждет что-то иное, кроме расплаты и сожаления?» — Боги все видят Дейнерис. Может, поэтому ты и не сгораешь в огне. Если, конечно, ты не врешь, — Грибочек развернулась к ней и сузила свои светящиеся в полумраке храма глаза. Неожиданно недоверие на ее сделавшимся злобным лице сменилось расслабленностью, и Грибочек хихикнула, а затем совсем рассмеялась, резко, лаем мелкой собачонки. Дейнерис тоже развеселилась и рассмеялась в ответ. Грибочек снова стала серьезной. — Старые Боги существуют, Дейнерис. — Я знаю, ведь как-то же вы создали Короля Ночи. Стук, раздавшийся издалека, прервал их странный разговор. Они осторожно, прижавшись к темной стене, пошли к выходу. Сбоку храма, на маленьких ступеньках из того же желто-белого камня, что и все здание, на корточках сидел человек и киркой стучал по ступеням. В сандалиях на толстой подошве, обмотанных лохматой веревкой, широких светлых штанах и просторной рубахе, подпоясанной широким поясом, он походил на крестьянина. Услышав их, мужчина резко обернулся и вскочил, угрожающе держа кирку. Кожа его была желта, а глаза раскосы, широкие надбровные дуги обрамляли густые изогнутые брови. Черные, словно прилизанные, волосы казались редкими, и сквозь них виднелась желтая лысина. Широко расставив ноги, он, переминаясь, двинулся на Дейнерис, покачивая своим оружием в руках, а его искривленный рот издавал шипение. — Мы ничего не сделаем вам! — крикнула Дейнерис, примирительно выставив вперед раскрытые ладони. — Мы просто путники! Мужчина остановился и опустил кирку. Он заговорил, отрывисто, на непонятном ей языке. Речь его была похожа на кипящую в чане воду, с бульканьем и шипением. — Я не понимаю вас, я не знаю вашего языка. Простите. Мужчина умолк. Опершись на рукоятку кирки, он словно задумался, быстро почесал свою голову и, внимательно вглядываясь в лицо Дейнерис, указав на нее пальцем, сказал: — Т-ты. Ты-и-ы? — Я, я! — Дейнерис указала на себя. — Я… Рейлла. — она назвалась именем матери. — Ре-й-л-ла. — Рей-ша… — неуверенно повторил мужчина. — Рейша, Рейша. — кивая головой, согласилась Дейнерис. Потом она указала на Грибочка. — Грибочек. Грибочек сделала реверанс и улыбнулась, обнажив острые зубы. — Гриб? — неожиданно четко сказал крестьянин и улыбнулся. — Гриб. — Гриб, — елейный голосом повторила Грибочек и прошипела, глядя на Дейнерис. — Ну, пусть Гриб. Крестьянин разумно решил, что бояться женщины и маленького существа ему не стоит и, подойдя ближе, внимательно разглядел Дитя Леса, обойдя ее со всех сторон. Решив, что такое странное существо вряд ли само принимает решения, дальнейшее свое общение он предпочитал строить только с Дейнерис. Он что-то объяснял ей, размахивая руками, тараторя на своем непонятном языке, когда они шли сквозь лес. Впрочем, лес был не таким уж непроходимым: шли они по натоптанной ровной дороге, которая вела прямиком к деревне. При подходе к домам мимо них проехала лошадь — маленькая с большими ушами, чем-то похожая на осла. Ее задняя часть была полосатой, словно у зебры, а передняя пегой, почти рыжей. Лошадь, подгоняемая крестьянином, везла телегу — старую, поскрипывающую, с разъезжающимися в разные стороны колесами. Две девушки, сидевшие в телеге, в платьях с широкими рукавами и забранными высоко черными волосами в замысловатые прически с вплетенными в них яркими ленточками, засмеялись и, склонившись друг к другу, зашептались, поглядывая на Дейнерис и Грибочка. Деревня представляла собой плотно расположенные друг к другу маленькие низенькие домики, построенные из бамбука, с крышами, устланными соломой, и острыми шпилями, возвышающимися в небо. Из бамбука было все — дома, мебель, торговые навесы, привязь и загоны для скота. Низенькие деревца и кусты росли меж домов круглыми аккуратными шарами, словно уложенные королевским садовником. Кое-где были камни из старого города: огромные куски яшмы, отколотые от заброшенного храма. Сидя на одном из таких кусков, старая женщина с седыми, собранными в маленький пучок волосами, ловко вертя в руках камень поменьше, обстукивала его маленьким долотом, разгоняя вокруг себя белую пыль. Рядом с ней на бамбуковом столике, на медном подносе стояли результаты ее трудов — маленькие божки, изображающие Льва Ночи, сидящего на своем троне. Пройдя дальше, Дейнерис почувствовала странный запах: он шел от группы женщин, сидящих за длинным столом, на котором кучами лежало что-то белое. У стола стояли большие чаны, подогреваемые костром, и кипящая вода с паром отдавала этот странный запах. Женщины ничуть не смутились новичков и миролюбиво заулыбались, отчего их узкие глаза стали еще уже. — Что это? — Дейнерис подошла ближе к столу и осторожно прикоснулась к белой куче. Словно мягкие шелковые яйца. «Это и есть шелк. Будущий шелк», — вспомнила она свои смутные познания. Женщины ловко перебирали коконы и бросали их в кипящие чаны. Одна из работниц, плотная, вспотевшая от пара, в штанах, закатанных до колена и длинном халате без рукавов, завязанном сзади на большой голубой бант, медленно мешала в чане палкой и, периодически зачерпывая сверху черпаком, доставала всплывшие на поверхность коконы и перекладывала их в стоявший рядом большой поднос. Босоногий, черноголовый мальчишка пробежал мимо Дейнерис и, подбежав к подносу, схватил одно из яиц. Женщина, махая палкой, затараторила, явно недовольная выходкой мальчишки. А, он, быстро распотрошив кокон, вытащил что-то изнутри и закинул в рот, с удовольствием жуя. Бросив на землю белый растерзанный шматок, он бросился наутек, смеясь и оглядываясь. Пройдя домики с жителями, расслабленными от полуденного тепла и неторопливо занятыми своим скромным хозяйством, они оказались на рынке. Мужчина, которого они встретили первым около храма, услужливо показывал им свою деревню. Сдобренный золотым, он обнаружил недюжие способности к общему языку и хоть отвечал так же, тараторя и булькая, но, как показалось Дейнерис, начал их вполне сносно понимать. — Есть, — Дейнерис прикоснулась ко рту. — Мы хотим есть. Ням-ням. Крестьянин глубоко кивнул головой, дав понять, что отлично понял, и решительно зашагал вперед. Он привел их к прилавку, где в изобилии были сложены хлеб и лепешки, дымящиеся, распространяющие острый аромат, наполненный запахами хрустящего хлеба, мяса и острых специй, от которого рот сразу наполнился слюной и закружилась голова. Набрав полную сумку еды, что тащил теперь их провожатый, они двинулись дальше. — Вот эта мне особенно нравится. М-м-м… — Дейнерис откусила от лепешки, одна сторона которой золотилась от расплавленного хрустящего сыра. — Но эта тоже ничего, — она откусила от пирога из другой руки. — Какое-то мясо. Надеюсь, что не обезьянье. — Дейнерис, — Грибочек что-то достала из своего пирога и протянул Дейнерис. — Ну, почти как змея. В ее руке явственно виднелась жирная, свернувшаяся калачиком личинка. Дейнерис торопливо сглотнула, иначе ее бы вырвало. — Все равно… — она вздохнула и, зажмурившись, откусила снова. «Я ли не дракон». Они зашли в ряды, сверкающие всеми оттенками радуги. Здесь продавали то, чем и жила деревня — шелк. Красным, желтым, голубым, золотым и зеленым, он блестел на солнце, переливаясь всеми оттенками. И продавцы здесь были такими же яркими, одетыми в свои ткани, сливаясь со своими прилавками. Тут же была и готовая одежда. — Кроолева! Кроолева! — закричал худой и пузатый продавец в золотом одеянии и в черной шапочке с прикрепленным к самой ее макушке длинным хвостом, покачивающимся на металлическом высоком креплении. Дейнерис испуганно посмотрела вперед, в глазах поплыло и ей показалось, что все люди вокруг замерли и устремили на нее свой взгляд. — Дейнерис, что с тобой? — одернула ее Грибочек. — Он всего лишь пытается умаслить тебя. Вон той толстухе, что остановилась рядом, он наверняка поет ту же песню. Толстая женщина, обернутая в белый, окаймленный голубым халат, с щеками, выпирающими даже со спины, с большим розовым цветком на макушке, и вправду заулыбалась на сказанные, очевидно именно ей, слова продавца, склонившегося в почтении. — Королева! — снова посмотрел на Дейнерис торговец тканями и протянул на своих худых руках красную ткань, решив, что Красной жрице это непременно понравится. Развесив перед ней изделие, что оказалось уже готовым халатом, — кроваво-красным, легким и воздушным, — он, сощурив глаза, улыбался, понимающе кивая головой. Дейнерис прикоснулась к ткани. Прохладная, гладкая, мягкая. «В такой не сядешь на дракона». — А для нее что-то есть? — она указала на Грибочка и потянула за свой рукав, дав понять, что нужен плащ, но не такой, что предназначен для встречи любовника, а что-то более прочной и теплое. Торговец наклонился вперед, словно только заметил Грибочка и, склонив голову в сторону, а потом в другую, поднялся, держась за спину, и, махнув рукой, скрылся за своим прилавком. — Во-от, — он вытащил плащ. Темно-коричневый, из плотной шершавой ткани, какую носят разве что монахи. Это был конечно не шелк, но он и не был им сейчас нужен. Плащ был широкий, но по длине подходил Дитю Леса. — Так тебе будет теплее, Грибочек, — но та сдвинула брови и сжала уши, а грубый плащ, казалось, сделал ее еще ниже под своей тяжестью. — Ну, хочешь возьмем тебе что-то еще. — Я хочу бусы из яшмы, — неожиданно сказала Грибочек. — Такие, желтые. — Бусы! — Дейнерис приложила руку к шее, рисуя ожерелье, и их провожатый, покрутив головой, быстро свернул в сторону. Торговля камнями велась под навесом, со всех четырех углов которого стояли охранники — мощные, плотные с непроницаемыми лицами; такими лицами обладали все воины в мире, «И мои Безупречные». Сами они облаченные в белые шаровары и кожаные жилеты, а головы их были обриты, лишь на самой макушке оставленные волосы сплетались в длинные тонкие косы. В руках их были длинные пики с острыми наконечниками и широкие изогнутые ножи висели на кожаных широких поясах. Стены торговой палатки были увешаны бусами, браслетами, а на тонких высоких пиках были нанизаны кольца. Каменные статуэтки местных богов были расставлены по полкам: черные, белые, зеленые — на любой вкус. Тяжелые местные камни были прочны и глухи, словно вобрали в себя весь цвет мира и пресытились ими, отдавая теперь лишь малую толику своего блеска. Дейнерис взяла в руки зеленого нефритового божка. «Разве можно представить Льва Ночи зеленым?» Камень бесспорно был красивым, переливчатым, с густо-зелеными разводами, с блеклыми вкраплениями, на ярком, будто наполненном водорослями море, почти черном. Это казалось насмешкой. Она провела рукой по бусам. Прохладные камни, постукивая друг об друга, чуть качнувшись, замирали. Красные, кирпичные, оранжевые, едва желтые, почти белые, и густо наполненные, впитавшие в себя весь цвет земли. Дейнерис взяла тонкие желтые бусы, с маленькими камушками, похожими на горошинки. — Грибочек! — она опустила тяжелую нить в хрупкую руку Дитя Леса. — Кажется, это подойдет. — Спасибо, Дейнерис. — Когда мы расстанемся — это будет напоминать тебе обо мне, — Дейнерис стало грустно. Бусами торговала молодая красивая девушка. Ее черные, гладкие волосы шелком струились по ее спине, не давая спутаться ни одному волоску. А веточка красных цветов украшала ее простой белый костюм, состоящий из штанов и просторной рубахи с застежками на груди. — Странное существо, — сказала она на довольно неплохом общем языке. — Откуда оно? Или просто таким родилось? Простите, — она быстро склонила голову, решив, что сказала лишнего. — Ничего, — Дейнерис протянула ей монету. — Но это не оно, это она и она издалека. Очень издалека. С самого Севера. — С Севера? — девушка несмело подняла свои оленьи, раскосые, прикрытые набрякшими веками, глаза. — Оттуда, где всегда холодно и снег, — сказала она будто заученную фразу сама себе. Само слово снег звучало неуместно в этом извечно теплом краю, наполненном вечнозелеными лесами и травами, пропитанными цветочными ароматами и запахом специй, и где даже сама земля, казалось, отдавала сладостью. — Каково это, когда белый дождь сыплется с неба? — спросила она несмело. — Каков он на ощупь? — она протянула раскрытые тонкие ладони. — На вкус? — Снег красивый, пушистый и мягкий, милая девушка, — вклинилась, мяукая, Грибочек в разговор. — На вкус — как чистейшая вода родника, а на ощупь — роса, что собирается поутру в прекрасных цветах. — Но стоит расслабиться — он убьет тебя, милая девушка, — дразня Грибочка, подражая ее голосу, проворковала Дейнерис. — Станет колючим, злым, ядовитым. Ты уснешь навсегда, умрешь заблудившись в своих снах, так и не осознав, что тебя убило. — Простите, — девушка снова склонила голову. — Миледи, — она словно вспомнила это слово, кем-то сказанное ей когда-то, словно оно может отсрочить неизбежное. — Зачем ты напугала ее? — спросила Грибочек, когда они вышли. — Мечтать так приятно в ее возрасте. — А ты солгала ей. Зима — это отвратительно, — настроение Дейнерис отчего-то было испорчено. — Мой лучший друг погиб, сражаясь с армией Короля Ночи, что создал твой народ, что хотел вечной зимы во всем мире. — Постойте! Хозяйка бус и браслетов догнала их и присела на корточках рядом с Грибочком. — У меня есть кое-что для вас, — она раскрыла свою ладошку. — Вы ведь любите зиму? Мне всегда казалось, что оно похоже на нее, на снег и неведомый мне лед. На ее ладони лежало кольцо. Тяжелое, в серебряной простой оправе, с острыми лапками, крепко державшими продолговатый голубой камень — словно прозрачный, намертво промерзший лед, а в глубине его сияло холодное небо. — Но… Оно вряд ли мне подойдет, — Грибочек выставил свои худые пальцы. — Зато мне будет как раз, — Дейнерис взяла кольцо и примерила. На безымянный палец село впору. — Сколько ты за него хочешь? — М-м… Два золотых, — кротко и тихо сказала девушка, склонив голову. — Это очень редкий камень. Голубой нефрит. И он волшебный. Так говорят. — Два золотых? — Грибочек и Дейнерис воскликнули вместе и переглянулись. — Ну, хорошо, возьми, — она протянула деньги девчонке, так умело обвевшую их вокруг пальца. Они нашли самый лучший постоялый двор, но когда они прошли в предложенную комнату, стало понятно, что о безопасности тут можно только мечтать. — Надо было вернуться в лес, — как всегда ворчала Грибочек. — Стены тут, что пергамент. А у нас целая сумка золота. — Мне нужна нормальная ванна, — крикнула Дейнерис из второй комнаты, водя рукой в только что налитой горячей воде и, понюхав один из расставленных на столике пузырьков, с улыбкой вылила масло в воду. — И хоть раз выспаться на нормальной перине. — Ты это называешь периной? — махнула Грибочек в сторону тонкой циновки. — Зато тут нет змей, — она скинула пыльный затасканный плащ, нижнее пропитанное потом платье и с блаженством уселась в горячую воду. — И отдай мою одежду для починки и стирки. И чтобы к утру было готово. — Слушаюсь, Королева! — язвительно ответила Грибочек. Горячая вода ласкала ее тело, смывая многодневную грязь с кожи и волос, и наплескавшись вволю, пропитавшись розовым маслом, сидя в уже остывшей ванне, Дейнерис все равно не хотелось из нее вылезать. Она поднесла руку с кольцом к глазам. Теперь цвет его в глубине казался другим, темным, почти фиолетовым, а если смотреть долго, то черным. «Просто свет падает не так». Кожа уже покрылась мурашками, и ей пришлось вылезти из воды. Обернувшись простыней, Дейнерис прошлепала босыми ногами в комнату, где было зеркало. Высокое, в каменной оправе, мутноватое с черными точками, но все же зеркало, а она так давно не видела себя. Уже опустился вечер, и круглые фонарики освещали комнату. Грибочек дремала на циновке в углу, сжавшись в клубок, словно котенок. Дейнерис улыбнулась ей спящей. «Теперь ты мой друг, так уж вышло». Она взглянула на свое отражение. Она похудела, ребра заметно выпирали, груди почти не было, лишь розовые маленькие соски торчали в разные стороны. Черты лица заострились, а глаза теперь казались такими же большими, как и у Грибочка. «Мы два чудища, два одиноких чудища». Дейнерис подошла ближе. Шрам все еще был заметен, а прикоснувшись к нему, ее словно передернуло. Дейнерис отвернулась от зеркала и, взяв шелковый халат, что купила на рынке, быстро накинула его себе на плечи и запахнула поглубже, перетянув широким поясом. Толкнув тонкие, сплетенные из тонких прутьев двери, она вышла на небольшой балкончик. Крыши белели в синей темноте, освещенные яркой половинчатой белой луной. Зелень чернела клубами, а горы вдалеке были темнее, чем самая темная ночь. Прохладный воздух холодил ее влажную кожу, спина промокла от стекающих с волос капель. Запах цветов пропитал все вокруг, особенно запах жасмина. Удушливый, сладкий, он сконцентрировался в ночном воздухе, стал слишком тяжелым, навязчивым. Пожалуй, она могла бы остаться здесь навсегда. Несмотря на жасмин и тонкие стены. Дейнерис обернулась в сторону комнаты, туда, где спала Грибочек. Она должна сказать ей, должна сказать, пока они не покинули Эссос, что она осталась одна, что Детей Леса больше нет. Так говорил брат Джона Сноу. «А если он ошибался? Ведь и меня убили, а драконов не было много лет. И я не верила в Короля Ночи». Стрекот множества ночных насекомых наполнял воздух своим тихим треском, а где-то вдалеке послышался рев. «Дрогон», — сердце сжалось. «Завтра нам снова в путь, и мы снова будем вместе». Дейнерис легла на жесткий матрас и, теребя кольцо, поглаживая его гладкую поверхность, почти сразу заснула, утомленная долгим днем.***
Вокруг не было ничего, только пустота, и она смотрела на нее. Серая, словно выжженная земля и пепел, густым покровом лежащий вокруг. Редкие скрюченные остовы деревьев и покошенных домишек, башня вдалеке, холмы — все покрыто пеплом, и он все еще летел прямо с неба, будто снег, с серого тяжелого неба, как в Асшае. Острый запах гари резал ноздри, едва позволяя дышать, а мелкий пепел пылью застилал глаза. Дейнерис взглянула вниз — она сидела на троне, на Железном Троне, сжимая его острые мечи. Захотелось встать, но руки и спина словно прилипли к холодному металлу. Приближающаяся фигура белым размытым пятном показалась вдали: маленький человек, спотыкаясь и падая, бежал к ней. Она узнала — Тирион. Почти голый, в длинной широкой рубахе до колен, с голыми кривыми ногами, а на голове — белый колпак с кисточкой. Испуганный, трясущийся, с всклокоченными волосами. Постоянно оглядываясь, он бросился к ее ногам, оставляя на своей рубахе серые разводы пепла. — Дейнерис, Королева Дейнерис! — хрипел Тирион и пытался схватить ее за ноги, но не мог, лишь карабкался, барахтался в пепле, что взлетал от его стараний. — Помоги мне, — слезы катились по его испещренному шрамами и морщинами лицу, путаясь в поседевшей бороде. — Помоги! Машинально Дейнерис хотела протянуть к нему руку, но снова ничего не вышло — она, как и прежде, была намертво пригвождена к Железному Трону. «Прости, Тирион», — она не могла даже говорить, рот словно сросся. А он все цеплялся за землю, сжимая ее в своих ручках, и его рубаха стала совсем черной от пепла. Она уже не могла разглядеть его — только волнующееся под ногами серое покрывало. Дейнерис чувствовала, что кто-то здесь есть, а его невнятный крик, словно издалека, с каждым мгновением делался все тише и тише. Он будто утонул в сером море, исчез, и снова наступила тишина. Сидеть было жестко: ее ягодицы затекли, да и спина тоже, тягучий дискомфорт во всем теле мучил, Дейнерис чувствовала себя напряженным металлом, который вот-вот треснет. А серый, бесконечно сыплющийся пепел, уже, казалось, летел со звуком — странным звенящим шуршанием, раздражающим слух. Неожиданно появившиеся люди заставили забыть ее о неудобстве. Серый Червь с Миссандеей, держась за руки, возникли словно из ниоткуда. — Королева, — Серый Червь быстро опустился на колено, подняв облачко пепла, и встал, не отпуская маленькой руки своей спутницы. Миссандея нежно улыбалась, склонив набок голову, и молчала. Дейнерис хотелось заплакать, но и этого она не могла, слезы острыми осколками застряли в глазах. — Королева, — Серый Червь склонил голову, монотонно бубня себе под нос и пряча глаза, — мы хотим покинуть тебя. Миссандея ждет ребенка. «Этого не может быть. Ты евнух». — Отпусти нас, Миса, — тихо пропела Миссандея. — Мы здесь чужие. Совсем чужие и уже не нужны тебе. Она погладила свой живот, ставший неожиданно выпуклым, словно там и вправду было зачато дитя. «Это сон или бред. Этого не может быть». — Прошу тебя, Миса! — упав на колени, Миссандея заплакала, а на ее животе появились какие-то пятнышки. «Это кровь». Пятна растекались красными цветами, кровь капала с ее шеи, все больше и больше заливая ее нежно-голубое платье. — Прошу тебя, — уже хрипела она, ползя к ней на коленях, — отпусти нас! Дай родиться нашему ребенку. Это будет мальчик, я знаю! «Если б я могла, милая, сказать тебе это, то ты была бы свободна. Иди же, иди, ты свободна!» — Пойдем, Миссандея, — Серый Червь помог ей подняться. — У Королевы слишком много дел, и ей не до нас. «Это неправда», — она не знала, как показать, как сказать им, как много они значат для нее. Они развернулись, и Миссандея, постоянно оглядываясь на Дейнерис, залитая слезами и кровью, всхлипывая, ушла, скрывшись в плотной пепельной завесе. Напряжение уже звенело в ее теле, ставшим каменным до боли. Потом пришла девочка. Маленькая некрасивая девочка, со следами страшной болезни на лице. В руке ее была игрушка, и она не переставая теребила ее. Подул ветер, и капор слетел в ее головы, а простые тусклые волосы взметнулись. «Кто ты? Я не знаю тебя». — Зачем ты убила меня, Королева? «Я не убивала тебя». — Меня зовут Ширен, и твой огненный бог убил меня, — глаза девочки были серьезны, а в голос звучал с нажимом. — Зачем ты убила меня? «Прости. Я знаю, мне нет прощения. Знаю. Мне жаль». Дейнерис не знала, что еще сказать. Сейчас она бы хотела умереть сама, умереть вместо всех ее жертв, вместо хотя бы одной Ширен, но она не могла даже сказать этого. — Зачем? — зло крикнула Ширен громче, и пепел разлетелся от ее крика. — Зачем? Она кричала громче и громче, и вместо пепла из ее маленького рта вырывалось пламя, а ее «Зачем?» превратилось в бесконечный вопль, от которого в уши словно воткнули иглы. Она кричала, долго, бесконечно и горела в окружении дергающегося кровавого пламени, пока не исчезла совсем и не осыпалась, вспыхнув дымом, пеплом. В ушах стоял звон. Дейнерис хотелось исчезнуть. Не умереть, ведь после смерти ее душе не дадут покоя, а просто исчезнуть. Не родиться никогда, быть никем, пылью. Внезапно звон прекратился. Стало тихо. А она перестала чувствовать неудобство, перестала совсем ощущать свое тело. — Дени? — она не видела его, не могла повернуться на голос, но узнала его, и если бы у нее было сердце, то оно бы разорвалось. «Джон». Он появился и ей хотелось просто смотреть и смотреть, ведь ничего другого она не могла сделать. Ее ненависть растворилась в ее боли, а все что у нее осталось — это слух и глаза, устремленные в одну точку. И она впитывала в себя его голос и смотрела в его глаза, стараясь прикоснуться взглядом, ощутить его кожу на ощупь, почувствовать, как бьется живое сердце, вспомнить, что это значит — быть живой. Его нахмуренные брови, завитки жестких волос, нагрудник с волками, меч, что всегда висит на его поясе. Ей хотелось вдохнуть его запах, но она не могла — только образ, что бередит все внутри. «Сделай что-нибудь, Джон, забери меня отсюда». — Дени, — снова повторил он мягко, — ты должна пойти со мной. Он протянул ей руку. «Я не могу». Он подошел ближе, вглядываясь в нее снизу-вверх, словно пытаясь что-то прочесть в ее глазах. Но теперь и ее глаза мертвы, она ничего не видела, кроме серой стены пепла, слыша лишь его дыхание и скрип его кожаных доспехов. — Дени… — его голос потонул в пустоте. Дейнерис видела себя словно со стороны. Джон исчез, осталась только черная выжженная земля и она посреди пепла, одиноким белым изваянием, замершим в камне, все больше и больше утопающим в серых хлопьях. Запах жженых листьев и древесины не давал дышать и Дейнерис закашлялась. — Дейнерис! — ее кто-то звал и толкал в плечо. — Дейнерис! Проснись! — Что? Что происходит? Комната была наполнена дымкой, пронизанным лучами восходящего солнца. «Пожар? Дрогон…» Они выскочили на улицу. Толпа людей, в основном мужчины, с криками бежала в сторону старого города. Женщины в страхе прижимали к себе плачущих детей и качали головами. А в воздухе, в прозрачном дыме, легкими паутинками, витали белые хлопья и черные листья, словно клочки жженой бумаги. Дейнерис раскрыла ладонь и на ее тонкие пальцы легла легкая паутинка. Это был клочок от кокона шелка. Мягкий, невесомый, растворяющейся в ее вспотевших руках. Она, не обращая внимания на протесты Грибочка, пошла вслед за всеми. Сначала послышался тихий треск, а затем она увидела и огонь. Два дерева уже догорели, остались только черные поломанные ветки, окутанные сизым дымом, а одно пылало огромным красным факелом, сжираемое языками пламени. Вокруг бегали люди, несколько мужчин свалили наземь еще не успевшее загореться дерево, другой рубил топором то, что рядом, пытаясь спасти оставшийся шелк. Кто-то дико закричал, и Дейнерис обернулась на крик — женщина указывала рукой в небо, где черной громадиной, заслоняя солнце проплыл Дрогон. — Улетай! Улетай! — шептала она в небеса, не желая даже думать о том, что сейчас может случиться. Дракон сделал еще круг и скрылся в сторону старого города. — Мы должны уйти, — Грибочек дернула ее за рукав плаща. — И как можно скорее.***
Деревни отсюда не было видно, и только тогда Дейнерис смогла остановиться. Большой холм, покрытый травой и редкими кустарниками с мелкими бледными листочками, был похож на зеленую пустыню, где никогда не ступала нога человека. Впереди холмы, а дальше горы, покрытые белыми шапками, золотящимися на солнце. Вдалеке тонкая змейка бурной реки, срываясь с гор, становилась шире и спокойнее меж холмов, и расплывалась внизу гладким неподвижным озером. Дрогон мирно сидел поодаль, с шумом переминаясь с лапы на лапу, лениво щурясь на солнце и грузно вздыхая слабым, едким дымом. — Что мне делать с ним? Зачем он это сделал? — спрашивала Дейнерис сама себя. — Он дракон. — Наверное, он слишком долго был один. Одичал. Одиночество портит не только людей, — она вздохнула и закашлялась, приложив ладонь к губам — жгучая гарь до сих пор сохранилась в ее легких. — Мы могли бы остаться там еще на пару дней. Отдохнуть, как следует перед дальней дорогой. — Местные думают, что это их Лев Ночи рассердился на них. За то, что они разрушают храм. За то, что забыли своих богов. — Нет никаких богов, все боги давно мертвы, остались лишь статуи, а скоро и этой памяти не останется. Есть лишь магия, — Дейнерис посмотрела на свои ладони, потерла кольцо. — Магия, которой мы играем, как дети, что играют острым ножом. — Тебе ведь говорили, что драконы усиливают магию. Дрогон фыркнул во сне — он сложил свою большую голову на лапы и сжимая огромный коготь, потирался щекой об его грубую поверхность. Мышцы волной вздрогнули по всему его телу, чешуя на блестящей черной коже сверкнула на солнце, поочередно затрепетали острые крючки на хребте, и он снова тяжело выдохнул, оскалив во сне черные лезвия убийственных зубов. — Раньше они были маленькие, а когда выросли у меня уже не было нужды прятать их и прятаться самой. Я была королевой, матерью драконов и у меня было достаточно людей, чтобы смотреть за ними. Теперь он опасен для всех, а мы не сможем вечно прятаться. Я как будто предаю Дрогона, отказываюсь от него, притворяясь кем-то другим. Но я не имею права, ведь это я возродила его, я — его мать. Она не сможет снова вернуться с Дрогоном в мир людей, два дракона ее погибли и нельзя допустить, чтобы и Дрогона тоже убили, нельзя допустить, чтобы он убивал людей. Она должна сохранить ему жизнь, своему названному сыну, носящему имя мужа. Дракону, что стал для нее единственным напоминанием о том, что доброта и верность существуют. — Когда мы расстанемся, когда все закончится, нам придется поселиться подальше от людей. — Драконы живут дольше человека, — влажные глаза Грибочка моргнули, как у кошки. — Прости, Дейнерис, но что будет потом? — Я не знаю. Она представила его одного, где-то над заброшенным городом в глухом лесу, где на тысячи лиг на север и на восток никого нет. Большой черной тенью одиноко кружащего в голубом небе. Они летели уже несколько часов, и куда ни кинь взглядом — только мертвенно-бледное голубое небо, опаленное белым солнцем, и бесконечная паутина потрескавшейся красной земли. Красная Пустошь в полной мере оправдывала свое название. Дрогон спланировал ниже, и стали видны спутанные клубки перекати-поле, хаотично подергивающиеся на горячем ветру. Ни одной лужи, ни чахлого деревца, ни жухлой травинки. — Давай, туда, за скалу! — крикнула Дейнерис и направила рожки в нужную сторону, стукнув, что было сил, по горячим бокам дракона сапогами. Грибочек, сидящая перед ней, пригнулась, опасливо протиснувшись меж острых крючков — при посаде дракон всегда был слишком активен, качая из стороны в сторону свое тело, и она всегда боялась упасть. Тень от небольшой красной слоистой скалы не давала спасенья от зноя. Горячий воздух плотным маревом дребезжал, искажая пространство, смешивал вдалеке голубое и красное. Дейнерис вылила на ладонь воды из меха и плеснула теплой водой на пыльное, потное лицо. — Мы умрем здесь, — Грибочек уселась, прислонившись к грубому валуну, расставив худые, словно деревья в пустыне, и такие же жилистые, ножки. — Как они. В нескольких шагах и вправду валялись кости. Уже припорошенные песком, развалившиеся скелетами, отполированные песком и ветром. Остатки изогнутых ребер, выступ бедра, всюду разбросанная белая мелочь, лошадиный череп, чернеющий узкими ноздрями и спутанные остатки черной гривы. Дейнерис подошла ближе. В песке лежал скрюченный, иссохший на солнце, словно кожа змеи, ремень. Плетеный из грубых ленточек кожи, с металлическими вкраплениями. Она подняла его. Он так и не разогнулся, оставшись изломанной мертвой изгибиной. Дейнерис попробовала расправить кожу, но она треснула прямо в ее руках и развалилась на две части. Под песком лежало что-то еще. Она смахнула тонкий слой и достала сумку. На ней все еще, если приглядеться, виднелся дотракийский простой узор, состоящий из красно-зеленых переплетённых полос. Она поскребла ногтем по потрескавшейся коже, краска легко облупилась, оставаясь чешуйками на пальцах. Дейнерис хотела было залезть рукой внутрь сумки, но, вспомнив про змей и скорпионов, решила все же просто вытряхнуть ее. Песок, пара ржавых монет неизвестной страны и маленький колокольчик, тихо звякнув, упал в песок. Вернувшись к горе, Дейнерис протянула мех Грибочку: — Попей. Отдохнем немного и отправимся дальше. — Люди говорят, что в Пустоши ничего больше нет, Дейнерис. Все ушли отсюда, не осталось ни одного самого дикого племени, ни одного кочевника. — Это кости дотракийцев, Грибочек. И когда-то я была их королевой. Кхалиси. — Думаю, хорошо, что их больше нет, — она опасливо огляделась. — Почему же нет? В основном они жили в Дотракийском море, дальше, на запад. Теперь их осталось мало, и они раскиданы по всему свету, — ей хотелось бы в это верить, что кто-то из них еще жив. — Тысячи погибли в Вестеросе, Грибочек, спасая ваш мир, спасая Север и весь Вестерос. Помни об этом. Дейнерис расправила руки, вытянув их на запад и восток. Повела кистями, держа в одной руке колокольчик и закружилась в дотракийском танце, склоняясь в разные стороны. Ее иссохшие на ветру волосы, отросшие уже ниже плеч, путались на ветру от все нарастающего кружения, хлестали ее по горячим щекам. Красная гора, и Грибочек, и потрескавшаяся земля, и Дрогон, кружащий в вышине — все смешалось в ее танце, превратилось в одну пеструю полосу. А, она, кружась и тихо завывая, старалась услышать звон колокольчика, и это отчего-то казалось важным. Дейнерис остановилась и чуть не упала, продолжая переступать все еще танцующими ногами. Она засмеялась, глядя на свою удрученную спутницу. — Не бойся, я не сошла с ума, — со смехом сказала она. И серьезно добавила: — Я надеюсь на это. Поев лепешек и сыра, они решили, что им стоит отправиться ближе к морю, в какой-нибудь порт. Идя в сторону порта Ихоса, смутная тревога все больше бередила сердце и разум. Если в пустыне отсутствие деревьев было вполне понятно, то здесь, где начинались пусть не леса, но редкие кусты и деревья, спрятанные от палящего солнца меж гор, а земля должна была быть покрыта сочными травами, вокруг были только высохшие, мертвые стволы, а кусты, словно паутина из прутьев, давала жизнь только скорпионам и песчаным жукам. Трава уже давно иссохла, превратилась в пыль и только редкими желтыми кочками встречалась по краям дороги. Все казалось безжизненным, а на всем пути им не встретилось ни одной птицы, ни одного животного, кроме серой юркой ящерицы, метнувшейся из-под ног Дейнерис. Даже оставленный Дрогон сразу направился в сторону моря, решив, что тут, на иссохшей земле, и правда нечем поживиться. — Смотри! Листок! — Грибочек склонилась у пожухлого куста, где среди скрюченных листьев и правда зеленел одинокий листок. Пройдя дальше, зелени стало больше, появилась редкая трава, пробивающаяся сквозь старую, засохшую, редкими травинками, а воздух стал не так пылен. Это был хороший знак. Она посмотрела на свое кольцо — спокойная голубая поверхность словно пошла маленькими темными пятнышками, как разбегающимися паучками. «Что бы это значило?» Ворота города были открыты. Одна створка опасно нависла над арочным каменным входом, и Дейнерис с Грибочком поспешили пройти внутрь. Разграбленный, сожженный город — вот, что они увидели. Почерневшие от пожара камни, покосившиеся ставни и дохлая, с вспухшим брюхом пегая лошадь, облепленная мухами. Запустение, скрип, тонкий лай тощей, трусливой собаки, облаявшей их у входа и убежавшей, поджав хвост. На ступеньках у дома сломанной куклой лежал труп в лохмотьях. Это была женщина — были видны длинные темные волосы, выбившиеся от съехавшего чепчика на обтянутом кожей черепе. Сладковатые ароматы тлена, гнили и мокрого костра стоял в воздухе. На небольшой площади на виселице болтались три человека. Худые, иссохшие тела с жадно открытыми темными ртами. Везде валялся мусор и нехитрый скарб. Опрокинутый большой чан, телега с остатками сена, чей-то втоптанный в пыль плащ, серый, на красной подкладке. Засохшие цветы в кадке у нарядного домика, выкрашенного в желтый. Посреди дороги валялась выломанная дверь, вся в бурых пятнах. Фонарь, стуча о крепление, монотонно бился на ветру. — Дейнерис. Нам надо бежать отсюда! — Но нам надо набрать воды. У нас ее совсем уже нет, — шепотом ответила Дейнерис. — И похоже, что здесь давно никого не было. Они быстро прошли по улице, оглядываясь по сторонам. Большая площадь в порту. Тихий шелест волн. Несколько лодок у причала и небольшой баркас с порванными бело-зелеными парусами и сломанной мачтой, завалившийся у самого берега на мель. На берегу также останки людей, серыми и черными тенями растянувшиеся на берегу, и белые, жирные чайки, лениво похаживающие рядом. Снова с визгом залаяла собака. Они обернулись: у покосившегося навеса, прикрытого дырявой парусиной, сидел старик. Собака, рыча в сторону Дейнерис, вертелась рядом. Его зеленый, когда-то богатый камзол был расстегнут, причудливые застежки свисали с грязной, засаленной ткани. Седые волосы и борода со спутанными кудрями делали его голову слишком большой по сравнению с худым, сгорбленным телом. На сморщенном, покрытом глубокими морщинами, коричневом, обветренном лице вместо глаз зияли черные раны. Его глаза были выколоты или вытекли от неизвестной болезни. — Милорд! — обратилась к нему Дейнерис. — Милорд! Седая голова дернулась вверх, будто он пытался увидеть небо. Он повел головой, словно принюхиваясь, приоткрыв бледный рот. Издал какое-то кряхтенье и, нащупав рядом худую спину собаки, издал булькающий, кряхтящий старческий звук: — Ангел спустился ко мне? Это ангел? — он будто пытался улыбаться, но его засохшие губы, едва растянувшись, снова опустились вниз. — Я умер… — Мы не ангелы, мы люди, — Дейнерис надеялась, что старик не совсем сошел с ума. — Просто путники, изнывающие от жажды. Старик опустил голову и сгорбился еще сильнее. — Люди… Тут давно никого нет… живого… — Что тут случилось? — спросила Грибочек. — Какой странный голос, — старик снова расплылся в своей скромной улыбке. — Как у моей маленькой Эльзы… Бедная Эльза, — он сокрушенно закачал головой и, наверное, заплакал бы по своей несчастной жене или дочери, если бы мог. — Простите, милорд, ваше горе огромно, я вижу, — Дейнерис действительно было жаль старика, — но те, кто сделали все это, — она обвела рукой, словно он мог видеть, — эти люди, не вернутся ли они снова? — Пираты забрали все, что могли, убили всех, кого не забрали в рабство, — он дернулся всем телом и снова обмяк. — Нет, они не вернутся… — Но порт принадлежит Кварту, разве нет? Почему они не защитили вас? — Кварту? Да, Кварту, да только им теперь не до защиты дальних городов… Засуха убила все вокруг, пресной воды стало не хватать и квартийцы ушли отсюда, спрятались за своими большими стенами. Вода, что золото… — старик тяжело приложил кулак ко рту и закашлялся смеясь. — Да только я слышал, что и в Кварте теперь нет воды. Их золотой город стали их золотым склепом. «Неужели засуха настолько сильна, что даже Кварт не смог справиться?» — Что в Заливе Работорговцев? Миэрин? — поспешно спросила Дейнерис. Она жила там несколько лет, и там были не только страдания. — Залив Драконов? Теперь он так называется… Некоторые бежали туда. Другие не успели. Мир сошел с ума… — старик говорил словно сам с собой. — Дотракийское море заливает дождями и скоро оно на самом деле им станет… Все побережье превратится в пустыню… А север уйдет в Студеное море… Из сбивчивого рассказа старика Дейнерис поняла, что после ее ухода из Миэрина, он, как и Юнкай, и Астапор пережили ряд кровавых восстаний, и свержений существующий власти. С рабством навсегда было покончено, впрочем, как и с тысячами человеческих жизней, и в последнее время, населенные вновь прибывшими людьми города, постепенно превращались в обычные торговые порта, населенные людьми различных культур и рас. Все войны когда-нибудь заканчиваются, закончилась и эта. Дейнерис было больно слышать о восстаниях, о жертвах. Так же мучительно, очень давно, было слышать о том, как мальчиков превращают в Безупречных, о том, как маленьких детей приучают ублажать зажравшихся мудрых господ, видеть рваные раны на теле рабов и многолетние мозоли от ошейников. Теперь она не была уверена в правильности многих своих поступков, но точно знала, что предпочла бы смерть рабству. «Но имела ли я право решать за других? И был ли у них настоящий выбор?» — …Драконья Королева, та, что пила кровь младенцев и девственниц ради вечной молодости и сношалась со своими драконами, ушла, Миэрин погрузился в кровавый хаос, но засуха, а затем проливные дожди, а затем снова засуха, и все это между войнами… И только оливковые деревья, что посадила их Королева цвели буйным цветом, будто кровь для них — что вода. Говорят, именно они и спасают теперь залив от голода… Не иначе как волшебство… «Драконы не сажают деревьев, старик… Но я посадила. Это имеет значение?» О Даарио Нахарисе старик не слышал, а значит ее бывший любовник давно покинул город, или погиб, с сожалением подумала Дейнерис. Несмотря на засуху, старик был жив, а значит пресная вода все же была тут. Выложенный серым камнем колодец был доверху наполненный прохладной чистой водой. Грибочек наклонилась в эту живительную воду, опустив туда полностью свое странное лицо и резко вытащила, отфыркиваясь с улыбкой на мелких, узких зеленых губах. — Я б залезла туда полностью! — Мы можем устроить ванну. Тут, наверное, сохранилось какое-нибудь корыто, — она и сама была не прочь искупаться. — Если бы ты знала какие в наших лесах есть озера! — мечтательно произнесла Грибочек, закатив глаза и смахивая со своего лица капли. — А пещеры! Там вода теплая даже зимой! — Но это было очень давно. Все меняется, — «Я должна ей сказать». — Послушай, Грибочек… — Дейнерис, я жду не дождусь, как увижу родные края. Она решилась. — Мне жаль, Грибочек, но говорят от вашего народа никого не осталось на Севере, — быстро говорила она. — Все погибли, сражаясь с белыми ходоками. Мне жаль. Прости, что не сказала раньше. «Может она останется со мной? Ведь она такая же, как и я — одна, на всем белом свете». — Я знаю, — просто и спокойно сказала Грибочек, наполняя мех водой. Она обернулась к Дейнерис. — Думаешь, я не знала? — Но зачем тогда?.. Дитя Леса заткнула пробкой сосуд с водой. — Мой народ жил не только на Севере, Дейнерис. Остров Ликов — там должен кто-то быть. — Остров Ликов в Речных землях, а ты хотела на Север, — Дейнерис не могла понять. — Что ты хотела найти там? — Ничего, Дейнерис, — Грибочек села на край колодца, опустив узкие плечи, едва касаясь своими обутыми в разбитые башмаки ногами земли. — Просто… Просто мне нравилось думать, что кто-то еще ждет меня, что кто-то помнит, — она снова выдернула заглушку из меха и отпила глоток. Снова заткнула. И снова выдернула, глядя сквозь Дейнерис. — Прости меня, — Дейнерис опустилась перед ней на колени, забрав из ее рук мех. — Прости, что мучаю тебя. Мы вернем тебя на Остров Ликов, к твоему народу. Она вглядывалась в эти золотые, с зелеными крапинками необычные глаза, и ей показалось, что в уголке грубого века скопилась слеза. Сев на край колодца, Дейнерис обняла Грибочка за плечи и прижала к себе — маленькую, жалкую в своей надежде, одинокую. Гладила ее по жестким, похожим на тонкие крученые корешки волосам, по жилистой худой спине и слезы подступали к ее глазам, словно это она сама уже десятки лет жила на чужбине, в черной, лишенной солнца сырой комнате, зная, что все, кто знал тебя и любил — давно умерли. «Я верну тебя, верну, обещаю…» Пополнив запасы, они решили поскорей покинуть это место. Они должны были долететь до Моря Вздохов, до первого поселения, оставив дракона в Старой Валирии, и дальше пересесть на какое-нибудь судно. Летнее Море сияло бликами, отражая изломанную тень Дрогона в своей черной мгле. Золотое солнце тонкими нитями пробивалось сквозь раздробленные облака, растворяясь в воде, в чешуйках драконьей кожи, проникало в холодную поверхность голубого камня на руке Дейнерис, оставаясь на самом дне искрящимися звездами. Прохладный, свежий морской воздух был словно глоток свежей воды после суховеев Красной Пустоши, после удушливого, населенного только смертью, портового города, в котором остался один старик. Теперь все это было позади — и красные горы пустыни, и кости, и трупы, иссыхающие на солнце. «Скоро мы расстанемся, Дрогон, и впереди меня ждет еще более долгий и трудный путь, — она покрепче схватилась за горячие рожки, будто желая напитаться силой дракона. — Скоро ли мы увидимся снова?» Грибочек, как обычно, распласталась на драконьем хребте, зарывшись в свой большой плащ, закрыв глаза, лишь иногда приоткрывая одно веко, жмурясь от яркого солнца и ветра. — Дейнерис! Смотри! — приподнялась Грибочек и осторожно отпустив острый выступ, за который держалась, выставила вперед узловатый длинный палец. Внизу, под Дрогоном, замерли два корабля. Сверху они казались пузатыми, с вытянутыми носами, а их паруса словно пухлые грозовые облака, черные на одном и серые на другом, закрывали их сверху. Корабли опасно сблизились, а на палубах происходило какое-то хаотичное движение. Дейнерис спустилась чуть ниже. Так и есть — судно с черными парусами пыталось взять второе на абордаж. Уже были выставлены длинные багры, а человек рядом с кормой зажег факел, угрожающе размахивая и ожидая, когда сможет перекинуть его на соседний корабль. — Это пираты, Дейнерис, — пропищала Грибочек. «Может, именно эти пираты и разграбили порт? Убили несчастную дочь старика. И многих других». Ей хотелось вмешаться, помочь. Но кто этот, другой корабль, что за людей он везет? Может он везет рабов из Нового Гиса, а может рабы уже проданы и там лишь озолотившиеся ненавистные работорговцы, что мучают детей. Она спустилась еще ниже, так низко, что люди на палубе заметили Дрогона и теперь замерли, отложив свою войну. Но натянутая подожженная стрела одного из пиратов уже была выпущена и рассекая воздух, пролетев свой путь, огненным наконечником вонзилась в грудь одного из обороняющихся. Человек рухнул, и к нему бросилась одна из застывших было фигур, склонившись над телом, пытаясь привести в чувство. Сверху они казались такими маленькими, словно куклы без лиц. «Но это люди. Если я не вмешаюсь, сегодня погибнут люди». Решение было принято мгновенно, и, чтобы не передумать, она в то же мгновение крикнула: — Дракарис! Дрогон взревел и бросился вниз. Управляемый Дейнерис, он не сжег пиратский корабль, он лишь прошелся огнем по воде, вскипая ее, поднимая вверх горячие, бурлящие волны, захлестывающие корму корабля с черными парусами. Судно качнулось, накренившись сильно вбок, багры полетели в воду, края почти столкнулись, но то, что с серыми парусами, уже отдалилось от опасности, набрав в паруса ветра. Дрогон сделал рывок и резким поворотом обогнул пострадавших, опасно завалившись на бок. — Дрогон, нет! — А-а! — Грибочек слетела с дракона и теперь висела, только держась за его острый выступ. — Держись! Дейнерис склонилась, пытаясь удержать ее, уже схватила, но Дрогон, снова резко развернулся, и Дейнерис потеряла опору под собой, руки взметнулись в воздух, она кувыркнулась, не понимая где верх, а где низ, солнце и черная кожа Дрогона мелькнули в глазах, а она провалилась, в полете хватая Грибочка за край плаща. Расширенные золотые глаза, блики моря, надутые серые паруса, слепящий диск в голубом небе. Сильный удар на время оглушил ее. С грохотом и уханьем ее обступила вода, бурлящая, живая. Плотная, холодная, она обняла ее крепко, вцепилась в тяжелую сумку, в ноги, и потащила вниз, оставляя наверху исчезающее солнце. Ее красный плащ надулся, расправив словно крылья свои полы и рукава, но воздух постепенно уходил из него крупными булькающими пузырями, а у Дейнерис, оглушенной ударом, оставалось сил только на то, чтобы не дышать. Что-то метнулось сверху, крепко и остро схватилось за ее запястье — Дейнерис медленно стала подниматься вверх, слишком медленно. Она уже хотела скинуть тяжелую сумку, но солнце и воздух вновь ворвалось из расступившегося моря, снова оглушив ее до боли, пронзая слух и зрение. — Хватайся! — ее руку кто-то прилепил к плавающей рядом доске. Слишком тяжелое тело Дейнерис топило щепку, и она то хваталась, то отпускалась от ее испещренного занозами края, жадно хватая воздух и кашляя. — Спокойно, Дейнерис! Расслабься, ты потопишь нас! — Ты? — Грибочек, такая маленькая и хрупкая — Дейнерис не могла понять, как той удалось вытащить ее. Внезапно ей стало очень холодно, холодно и страшно. Огромное черное море, колебалось почти вровень ее глаз, а под ногами была неисчерпаемая глубина. Паника накатила на все ее существо, захлестнула холодными солеными волнами. Ей казалось, она снова начала тонуть. — Дейенерис! Что с тобой? Держись же! — визжа, прокричала Грибочек, и худая рука снова схватила ее ослабшую руку, почти отпустившую доску. — Я-я, — дрожащими губами, сквозь стучащие зубы прошипела Дейнерис. — Я не умею плавать… — Держись, держись… — маленькое слабое существо пыталось успокоить ее. — Смотри! Смотри же! Нас спасут! Дейнерис едва повернула застывшую в холодной воде до боли шею. К ним приближалась лодка. — Миледи, миледи, вот так, — рыжий парень, поросший щетиной, ловко вытащив ее из воды, осторожно усадил на лавку. — Все хорошо, успокойтесь. Черная тень накрыла их, но это был не дракон. Посмотрев на приближающийся корабль, Дейнерис стало не менее страшно, чем в открытом море — на его серых парусах скалились едва заметные, выцветшие на солнце морды, а на носу его, грозно выставив потрескавшуюся деревянную лапу, ощетинил свою пасть такой же зверь. И зверь этот был — лютоволк Старков.