Дейнерис
Сложенные паруса под ней были словно налитые облака. Дейнерис подняла кверху руки и провела по волосам. Она с интересом рассматривала свой новый цвет — черный. Отпущенная на свободу прядь взмахнула на ветре вороновым крылом и рассыпалась на ее лице, щекоча нос. Плотней обернувшись в старую медвежью шкуру, что любезно предоставила Арья, растянувшись на тюках старых парусов, она вглядывалась в серое, затянутое мрачное небо. «Совсем как в Асшае». При приближении к Браавосийским берегам ветер сменился на более северный и стал холодным. И после ночи палуба покрывалась блестящим инеем, делавшим корабельные доски скользкими и такими холодными, что, казалось, она шагает по ним босиком, а при дыхании облачка пара срывались с губ, тут же растворяясь несказанными словами. Но сегодня было относительно тепло: с самого утра не капнуло ни одной колючей, холодной дождинки, а воздух, несмотря на отсутствие солнца, казался ласковым. Дейнерис давно не носила уже свой красный плащ, и с трудом, но Арья подобрала ей узкие шерстяные брюки, которые не сваливались с ее бедер хотя бы с поясом, и длинный, невесть откуда взявшийся на корабле бархатный кафтан болотного цвета с золочеными пуговицами. Дейнерис закрыла глаза и расслабилась. Шум волн, запах соли, рыбы и старого сырого дерева смешивались в воздухе, далекие крики чаек… Она словно сама растворялась во всем этом, переставая чувствовать свое тело, переставая ощущать не проходящую ноющую тревогу. Словно каждая частица ее тела поднималась вместе с ветром к небесам и заполняла все пространство вокруг, становясь легче пуха и воздуха. Ее просто не было в этом мире, и она была всем. В шуме волн ей послышались неразборчивые слова, и, напрягая слух, сердце предвестником забилось быстрее. Она не могла разобрать, но отчего-то это казалось важным. Внутри разбилось осколками, когда она услышала четко: «Моя королева…». Дейнерис резко открыла глаза. — Вы словно королева. Королева моря, — над ней склонился Олдри, влажно улыбаясь сквозь рыжую бороду. Дейнерис поднялась и, расправив заснувшие плечи, облегченно вздохнула. — Олдри. Ты напугал меня. Он выпрямился и склонил голову. — Простите, миледи. Арья велела передать, что Браавос близко. Она протянула руку, и Олдри помог ей встать; он немного дольше, чем того требовали приличия, задержал ее руку в своей, и Дейнерис, мило улыбнувшись, сделала вид, что ничего не заметила. Мужчины всегда обращали на нее внимание, а здесь, на корабле, где в течении нескольких последних недель из женщин были только она, Арья и Грибочек, она все чаще замечала на себе вполне недвусмысленные взгляды. Они давно нигде не останавливались, и возможности посещать бордели у команды не было; Арью все слишком уважали, а Грибочка совсем не воспринимали, как женщину. Так что все внимание доставалось Дейнерис, чему она была совсем не рада, в отличии от Арьи и Дитя Леса, которые не упускали момента пошутить над этим. Они часто ужинали в каюте Арьи, пытаясь соблюсти (или вспомнить) приличия и раскладывая столовые приборы, серебряные вилки и ножи, невесть откуда появившиеся на этом потрепанном судне. Дейнерис старательно пыталась отрезать ножом просоленную конину. — Мы найдем тебе мужа, Рейлла, — Арья все чаще называла ее вымышленным именем. — Правда, Гриб? — Я не Гриб, а Грибочек, — она недовольно шевелила ушами. — И, если честно, в твоей команде ни одного симпатичного мужика, они не подходят нашей Дейнерис. — Просто они слишком долго были в море, — Арья пожала плечами и отпила ром из серебряного кубка. — Будешь? — она протянула ей бокал. — Хотя этот, Лью… — Грибочек закатила свои огромные глаза, обнажив белки, отчего ее лицо сделалось похожим на какого-то монстра. — Такой большой… — Грибочек?! — в притворном ужасе воскликнула Арья. — Он раздавит тебя! — Ну не обязательно же так, — она покачала головой, и Арья почти распласталась над своей тарелкой давясь смехом. И Арья, и Грибочек знали, что Дейнерис желала уйти от людей вместе с Дрогоном, что ни о какой семье, муже, любовнике она и не мечтала, но все же они продолжали делать ей больно, постоянно напоминая своими шутками о том, что ей недоступно. Она делала вид, что ей весело и смеялась со всеми. «Может, они тоже просто делают вид? Может, им тоже по-своему больно». Дитя Леса отняли от родных и долгие годы держали в заточении, и только память о прошлом, о счастливых днях с семьей и мужем не сломили ее. Она не знает, что ждет ее впереди. Не знает, остался ли хоть кто-то один из ее народа, есть лишь надежда и страх, что она так никого и не встретит, что все напрасно. Дейнерис знала, как это больно — разбившиеся мечты. Когда цель всей жизни обернется крахом. Знала, каково это — идти над пропастью, влекомой лишь надеждою, и встретить в конце пути лишь разочарование. Понять бессмысленность всей своей жизненной цели, и что пути назад нет, впереди только холодная пустота, а позади бездонная пропасть. И ты одна во всем мире. Что остается тогда, кроме смеха? Арья, так рано оставшаяся одна, без родных, без поддержки, выросшая в любви и заботе и вдруг — совсем одна, а кругом только враги. Должно быть, ей было страшно. Дейнерис тоже часто было страшно в детстве. Когда они скитались с братом по Вольным Городам, когда всюду люди гнали их, смеялись над ее братом, смеялись над его словами о том, что он настоящий дракон, что он будущий король. Ей так хотелось защитить его, пожалеть, а он только кричал на нее и отталкивал, когда она пыталась погладить его по голове, тянулась в его объятия. Он был так одинок и ему тоже было страшно. Злость и цинизм стали его защитой. Без этого было не выжить, а без него не выжила бы сама Дейнерис. Если бы он хоть раз сказал ей, как любит ее, как она дорога ему, быть может, она бы помнила эти его слова всю жизнь, и они бы придавали ей сил, веры, что есть в этом мире что-то, кроме боли и страданий. Он делился с ней последней краюшкой хлеба, накидывал на ее продрогшие детские плечи свой единственный потрепанный плащ, зло хмуря брови и по-детски что-то бурча себе под нос, оставаясь сам мокнуть под проливным дождем. Дейнерис в ту пору так не умела, не могла, она бы погибла. Все пришло позже. А в возрасте Арьи она вряд ли бы выжила. Сильная девочка. Смелая. И добрая, как бы сама не пыталась это скрыть, отчаянно нуждающаяся в любви, не хватившей ей в детстве. Иначе бы она давно убила ее. Проткнула своей Иглой. И солгала бы Джону, так и не ответив на его вопрос. «А может быть, ей и не пришлось бы лгать? Может, она ошибается, и сам Джон с радостью убил бы ее снова… Он так верил мне, а я разочаровала его. Разочаровала всех. Плохая, ужасная, жестокая Дейнерис. Дочь своего отца. Безумная Королева Пепла». Она замерла с вилкой в руке, не слыша смеха вокруг, погрузившись в свои мысли. — Смотри, что я нашла для тебя! — веселый голос Арьи выдернул ее из забытья. Дейнерис сняла с головы то, что надела на нее Арья. Шляпа. Широкополая, с мягкими обвисшими полями, темно-серая и с разноцветными перьями за атласной черной лентой, украшенной разноцветными, покрытыми эмалью пряжками. Позже Дейнерис обрезала глупые перья, а на ленту пришила колокольчик, который нашла в Красной Пустоши рядом с погибшими дотракийцами. И теперь, когда она стояла на носу корабля, он тихо и печально звенел, стоило лишь ей склонить голову. Браавосский Титан встречал их, опираясь ногами о скалы в заливе. Высоченная статуя громадой, облаченной в почерневшие от сырости доспехи, возвышалась над единственным путем кораблей в город, и угрожающе сияла своими огненными глазами. Колокольчик снова звякнул, и его тихий звук потонул в гулком, протяжном вое рога, доносящегося из нутра Титана. — Нас встречают, — на лице Арьи появилась довольная улыбка, словно этот приветственный вой был предназначен исключительно для нее. При въезде в порт их встретили десяток галер, ощетинившиеся выставленными веслами, ярко рдеющие своими багровыми парусами, а на прибрежных скалах, черной грядой отделяющих город от моря, угрожающе громоздились множество скорпионов, доказывая любым непрошенным гостям, что взять город Браавос почти невозможно. От вида их острых пик, жестких и опасных, Дейнерис взволнованно и тяжело выдохнула: она помнила, словно это было вчера, как Рейгаль, жалобно вскрикнув, пронзенный такими же стрелами, утонул в море, оставив после себя лишь красное исчезающее пятно. Она сжала плечи, глубже засунув замерзшие руки в проемы плаща, с завистью посмотрев на плащ Арьи, отороченный мехом, хоть и побитый молью, и кожаные, даже на вид мягкие, перчатки. — Мы причалим на лодке, времени мало, — объясняла Арья, сжав свой меч и покачиваясь в каком-то предвкушении на своих сапогах с мордами лютоволков на голенищах. — «Нимерия» должна пройти таможню, а это займет целый день. Ты займешься своими делами, а мне надо кое с кем встретиться. — С тем человеком, что спас нас? — Дейнерис помнила, что тот, с седым клоком волос, он из Браавоса. Арья взглянула на нее, криво усмехнувшись, но ничего не сказала. «Ее дела не так уж и приятны. Он говорил о долге. Что Арья что-то должна». Олдри, усердно пыхтя, методично орудовал веслом, везя Арью и Дейнерис к берегу. Больше они никого не взяли: каждая хотела в одиночестве решить свой, мучающий каждую из девушек, вопрос. Плещущаяся вода в заливе казалась мутной, коричневой, пахло рыбой и илом, а прибрежные птицы неистово вскрикивали, пикируя ближе к воде, выискивая чем бы поживиться. Их лодка опасно проплыла мимо большого торгового судна с серо-зелеными парусами, мимо ялика с маленьким красным парусом, оставляя позади Титана и черные скалы. Они еле втиснулись между длинной, покрытой облупленной желтой краской плоскодонкой с навесом и небольшой джонкой с двумя голыми мачтами. Шлюпка опасливо стукнулась о низкий причал, почти вровень с водой, и Дейнерис крепче схватилась за край лодки. Впереди раскинулись множество островов, густо покрытые каменными строениями и уходящими вдаль черепичными крышами; сами же острова разделялись каналами, заполненными всевозможными плавающими посудинами. Вдалеке возвышались несколько башен, среди которых Дейнерис с замиранием сердца разглядела высокую острую треугольную красную крышу храма Р’глора, похожую на красную скалу. «Где-то здесь мой самый лучший дом — большой дом с красной дверью, перед которым раскинулся чудесный сад с цветами и деревьями с тонкими потрескавшимися стволами». Дейнерис уже пересела на нанятую ею за монету гондолу с устремленной вперед красно-зеленой головой змеи на носу, и теперь она, управляемая седым стариком в потрепанном бедном сером плаще, медленно везла ее вдоль канала, навстречу ее почти забытому счастливому детству. Старик резко перекинул шест на другую сторону, и в его неестественно ярких голубых глазах Дейнерис увидела беспокойство. — Чуть не сели на мель, — пояснил извозчик, торопливо отталкивая лодку вглубь канала. — С начала лета вода так и не ушла. Дейнерис нравилось слышать его трескучий, подернутый прожитыми годами валирийский язык. Это казалось знаком того, что она на верном пути. Осознание этого, мерный плеск воды и далекие крики чаек дали ей уверенность и спокойствие внутри, и лишь руки ее слегка дрожали, выдавая волнение перед встречей с самой собой. Смех за спиной отвлек от созерцания старика, и она обернулась. Широкая низкая лодка, увешанная бархатными малиновыми занавесками, проплывала совсем близко с ними. Раздался тревожный, пронизывающий звук струн — на палубе лодки, на самой корме сидел молодой курчавый юноша и играл на арфе. Инструмент казался огромным по сравнению с юношей, и Дейнерис удивилась, как он легко справляется с ним, и держит его на покачивающейся лодке, играя так, что все вокруг становится уже неважным. Она, прикрыв на мгновенье глаза, сбросила с себя слишком чарующую, притягивающую к себе музыку, и стала разглядывать пассажиров. На свободном от шатра месте две девушки танцевали странный танец, и совсем не в такт музыке. Их слишком легкие платья для здешней погоды надувались от ветра, пытались сорваться с их гибких тел. У одной девушки на голове были перья, торчащие из ее высокой рыжей прически, и она высоко поднимала белые руки и крутила ими в разные стороны. Они смеялись и пили вино, широко улыбаясь яркими ртами, а когда из шатра вышел плотный мужчина в распахнутом золотом халате, обнажавшем не только его грудь, но и то, что ниже, девушки бросились к нему и он, прижав их обеих сразу, жадно припал к шее рыжей бестии. Вожатый лодки Дейнерис заохал, бурча себе под нос что-то про шлюх, а Дейнерис сделалось радостно: чужое, пусть и сиюминутное, счастье казалось предвестником ее собственного. «Все будет так, как надо. Я найду этот дом, и в моей душе наступит покой, — даже воздух вокруг стал казаться свежее и слаще, а хмурые каменные дома с маленькими окошками и бледные люди, идущие по сухим дорожкам вдоль канала, стали казаться ярче, словно спрятанное за тучами солнце, вопреки всему, тайно дарило Браавосу свои лучи. — Потом… Потом я вернусь к Дрогону и отдам ему свой долг матери». — Миледи! — выдернул ее старик из забытья. — Прибыли.***
Она уже битый час блуждала по одному из островов, но ничего похожего на дом ее детства так и не находила. Серые каменные стены и мощеные узкие проходы — ни одного деревца, ни одной травинки. Звуки толпы, преимущественно смесь валирийского и общего языков, смешивались в общий гул, разбавленный иногда криком, смехом или ржанием лошадей. Она прошла дальше по улице, мимо какой-то очереди к торговой палатке; мимо выясняющих отношение мужчин, спорящих, кто должен кому уступить дорогу; мимо короба, плотно набитым черными курицами, кудахчущими друг у друга на голове, хлопающими крыльями, отчего из-за деревянных прутьев разлетались в разные стороны их черные перышки. Какой-то рыбак торговал своей рыбой, сверкающей серебряной блестящей чешуей прямо на камнях у канала, женщина в желтом чепце, полная, с выступающими боками остановилась рядом с ним и пыталась торговаться, махая пухлой рукой. Об общего шума и суеты Дейнерис стало казаться, что говорит она на каком-то незнакомом ей языке. Но прислушавшись, она поняла, что это общий. Она свернула к домам, плотно стоящим друг к другу, отчего проходы между ними были совсем темными, и в какой-то момент показалось, что Дейнерис заблудилась в этом лабиринте. Сверху раздался крик, и едва Дейнерис подняла голову к серому небу, прямо перед ней, с плеском, разбрызгиваясь во все стороны, на дорогу упала жижа, по запаху похожая на помои. «Хорошо, что это не содержимое ночного горшка». Одна холодная, жирная капля попала ей на лицо и Дейнерис с отвращение вытерла ее рукавом своего камзола. Колокольчик звякнул на ее шляпе, и пошатнувшееся равновесие у нее внутри снова замерло. Обойдя лужу и двигаясь только вперед, она снова вышла к каналу. Но это был не тот, к которому причалила ее лодка. «Я на другой стороне острова, и тут ничего нет». Ни роз, ни длинного забора, сияющего белизной камней, ни порхающих в теплых лучах солнца бабочек. Оставалось только вернуться обратно. — Миледи, я живу в Браавосе более тридцати лет и ни разу не видел двора, который вы описываете, — качал седой головой старик, а его покрытое морщинами коричневое от жизни лицо говорило, что он уверен в своих словах. — Может, я бывал не за всеми заборами, но знаю точно, что тут нет таких деревьев. Тут вообще их почти нет. И уж тем более не растут эти… апельсины, — его голос в конце стал совсем уверенным. — Лимоны. — Ни разу не пробовал ни того, ни другого, уж простите простого лодочника, — он молча, поджав губы, уставился вдаль. Потом обернулся к притихшей Дейнерис, в такой же задумчивости сидящей у края воды, и тихо сказал. — Не знаю, может в затопленном городе что-то и было. Может, но мне это не известно. Затопленный город… Арья говорила, что Браавос уходит под воду, может, и то место, тот дом давно потоплен под толщей холодной черной воды. Ее деревья, и дом, и дверь давно сгнили, а стена, что прятала чудесный сад и тот колодец, покрылись толстым слоем ила, превратились в дом для рыб и русалок. Что она может увидеть? Сможет ли понять, почувствовать, что это именно то, что она искала? Старик должен отвезти ее туда. Канал постепенно опустел, сначала дома вдоль него были лишь слегка подтоплены, и редкие жители проплывали мимо них на плотах, увозя свой немногочисленный скарб в более пригодное для жилья место, а один человек, тяжело переступая грузным телом в воде почти по пояс зашел в открытую почерневшую дверь. В сыром воздухе стоял густой запах плесени и отсыревших вещей, некоторые окна были выбиты, ставни распахнуты, зияя черными дырами, на каменных стенах темными полосами виднелись следы отливов и приливов. Мимо них проплыло деревянное ведро, покачиваясь в черной воде. Лодочник, сам не заметив, стукнул по нему шестом, и, накренившись, оно набралось и пошло ко дну, колеблясь и быстро исчезая в толще мутной воды. — Мы не можем заплыть в город? — так бы было проще найти то, что ей нужно. — Боюсь, сядем на мель, миледи. Немного ближе к заливу, и тогда можно будет, — словно что-то вспомнив, он резко обернулся. — Но это не то место, что вы ищете — еще в прошлом году тут можно было жить. Позже они действительно свернули в город, когда вода почти достигла вторых этажей домов. Тут совсем уже не было людей, только птицы и ветер. Если дом, где она жила прежде, здесь, то он должен был стоять обособленно, ведь должно же быть еще место для сада. А эти серые коробки стоят слишком плотно, да и камень, из которого построены стены, казался ей иным, более темным и гладким. Они проплыли мимо высокого здания — несколькими башенками возвышавшемся над остальными домами, с круглым окном на каждой. Мимо арки, что когда-то служила главным входом Храма Семерых Богов. Одинокая большая звезда, вырезанная над аркой пустой тусклой глазницей, зависла над полукруглым проемом. — Тут не пройдем, — старик махнул рукой вперед. Прямо перед ними из воды торчали маленькие металлические шпили, заканчивающиеся изображением месяца, солнца или звезды. Шест уперся во что-то ниже этих выступов и лодка, качнувшись, начала медленно разворачиваться. Они блуждали между домов — каменных, едва выступающих черепичными крышами из воды, или возвышающимися еще на этаж или два, мимо остроконечных шпилей, мимо купола со статуей воинственной женщины на самой макушке, и все было зря. Вода уже отражала синий вечер, золотясь в сумерках, а от ее вод шел морозный холод, и старик стал тревожно оглядываться по сторонам, вглядываясь в темные закоулки. Он отложил шест и потер руки, дыша на них, и из его рта вырвалось облачко пара. Дейнерис и сама не заметила, как тоже замерзла, а тело ее затекло от неподвижного сидения на деревянной скамье. Наконец дома остались позади — они вышли в залив, черной серебрящейся гладью раскинувшийся перед ними, упирающийся в скалы, уже зажегшие свои огни в арсенале, далеко впереди. Лодка медленно кружила у города, а старик вглядывался в воду, словно что-то пытаясь найти. — Он был здесь. Потопленный город. Теперь все ушло под воду. Даже колокольня — она торчала вместе с колоколом, еще в прошлом году. Это был конец их пути, и разочарование накрыло Дейнерис. Ее тайна скрылась под толщей воды, и ей никогда не понять, не узнать, что это есть — дом. Только холодное море, поглотившее ее воспоминания, ее надежду, словно в отместку, что она так долго шла. Слева, вдалеке дал сирену Титан, и звук разнесся по всему побережью. Грозно возвышаясь над скалами, опираясь сломанным мечом в густо-синие вечерние разводы на небе, он снова известил о прибытии очередного судна в Браавос. Оно медленно вошло в проем меж его исполинских ног — пузатое, черное, с надутыми ядовито-желтыми парусами. Это был не корабль Браавоса, его корабли все как один имели пурпурные паруса, а галеры были выкрашены в багрово-розовый. Она подумала о том, что лимоны желтые, и рот ее сразу наполнился слюной и их кислым вкусом. Возникла дрожь в теле и непонятное волнение, в носу зажгло и слезы подступили к глазам. «Я просто замерзла. Замерзла, устала и хочу есть». Когда лодочник причалил к месту, где они с Арьей оставили шлюпку, была уже почти ночь. Арьи не было, Олдри тоже, и Дейнерис, недолго думая, оставила свою шляпу в шлюпке, в надежде, что Арья поймет, что она, Дейнерис, уже закончила свой путь, и попросила старика доставить ее на корабль. И на «Нимерии» Арьи тоже не было, а Грибочек засыпала ее вопросами, на которые Дейнерис совсем не хотелось отвечать. То, что она искала, то, что было сейчас у нее внутри — это было только ее. Она не нашла дома, но хотела, чтобы хотя бы мысли о нем, то почти забытое ощущение тепла и счастья, пусть и выдуманные ей самой, принадлежали только ей, Дейнерис Таргариен. Усевшись за стол в каюте, Дейнерис крепко сжала горячую кружку в руках. Настоянный на травах отвар парился, отдавая свой жар и сладковатый аромат, и она с удовольствием вдыхала его. — Ты совсем замерзла, — прострекотала Грибочек. — И это я, еле-еле, между прочим, заставила приготовить тебе этот чай. — Спасибо, Грибочек, — она отхлебнула обжигающе-приятную жидкость. — Это то, что надо. — А Арья? Где она? — У нее свои дела. Свои тайны. В глазах Грибочка застыл вопрос. — Я не знаю, Грибочек. Она должна была встретиться с одним человеком… Он странный… — она снова вспомнила, как они сели в повозку к той женщине, что должна была умереть, а она превратилась в мужчину с хитрыми, зелеными глазами. А может, ей показалось? Лучше молчать об этом превращении, а то и Грибочек посчитает ее сумасшедшей. — Какой-то знакомый Арьи отсюда, из Браавоса, подвез нас до порта. Они должны были встретиться. Он говорил что-то про черно-белый дом… про долг… про имя. — Имя? — Да. Он должен был сказать Арье имя, — Дейнерис так и не расспросила Арью про того мужчину. У нее у самой было много секретов, и она была благодарна Арье, что та не задает ей вопросов и считала, что и ей не стоит лезть в ее дела. Зрачки в золотых озерах Грибочка расширились и сузились снова, она кротко вздохнула, и ее уши задрожали. — Дейнерис! Ты в опасности! Ведь Арья — Безликая! Ты знала об этом? — И что? — Он хотел сказать ей твое имя! А это значит, что она должна будет убить тебя! — Она могла меня убить давно, — будучи уже не так уверенной, сказала Дейнерис и осторожно отпила остывший чай. «Тот человек знал мое имя». — Но не сделала этого. — Да, но если Черно-Белый Дом Безликих получил заказ на тебя, на твою смерть, то ни один служитель Бога Смерти не может отказаться от его выполнения, — четко произнесла Грибочек. — И сегодня он должен сказать ей имя. Твое имя, — она растерянно села на кровать. — Может, это не мое. Не про меня, — Дейнерис в последней надежде замотала головой. «Он знал твое имя, знал, что ты захочешь в Браавос», — назойливо звучало в голове. Грибочек снова вскочила на ноги и, подойдя к Дейнерис, заглядывая беспокойно ей в глаза, спросила: — А если да? «Да. Да. Это вполне возможно. Если кто-то узнал, что я жива, что приближаюсь к Вестеросу — он весь, все на севере и на юге будут желать моей смерти». Дейнерис посмотрела в золотые глаза Дитя Леса. «Что будет с ней? Если Арья убьет меня? Она просто боится». — Я думаю, ты в безопасности. Арья с Севера, а там чтят Старых Богов. — Но теперь у Арьи Старк новые боги. Многоликий Бог Смерти, что считает смерть чуть ли милосердием! Грибочек схватила ее за руки. Слишком сильно впившись своими коготками в нежную кожу, пристально глядя ей в глаза. Она чеканила своим голосом каждое слово: — Ты обещала мне. Обещала вернуть меня домой. Дейнерис, — «Я обещала. И я сдержу свое слово», — нам надо бежать. Уже на берегу, прячась в темных закоулках зданий, они решили, что Дейнерис найдет приют в храме Красных Жриц: там никто не будет ее искать, а Грибочек сама о себе позаботится. Нанятая гондола бесшумно скользила по ночной воде, отражая свою змеиную морду в ее ночном блеске. Спрятавшиеся в темноте крыши и верхние этажи зданий, горящие факелы и жаровни у таверн и борделей, отбрасывая свои черные тени делали город и людей, что жили тут не похожими на самих себя, делали все вокруг другим, словно все люди, торговцы, ремесленники, добропорядочные граждане, что были здесь днем, исчезли, уступив место развязным женщинам, искателям приключений и клиентам сомнительных сделок, которые отвратительны настолько, что свершаются только в темноте. В отблеске огней и теней вдоль канала мелькали ядовито-яркие наряды девушек, звенел смех; упившийся моряк нетвердой походкой шел в известном только ему направлении; двое прошли быстро, оглядываясь; было слышно шепот, вскрики, грозное рычание ругательств, лязг и снова смех, а на суше происходила какая-то непонятная суета. Лодочник, в этот раз совсем не старый мужчина с упрямым лицом и короткой темной стрижкой, не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Он молча взял монету и, так же молча орудуя шестом, сплавлял их к храму. Костры горели тут всегда, многие годы, никогда не потухая, наполняя воздух особыми благовониями. Высокая лестница завершалась большими красными дверями, по краям которых стояли два стражника, а сам храм, устремляясь ввысь, пылал короной огня на своей самой высокой башне. Дейнерис, сбегая с корабля Арьи, надела свой плащ, который она привезла еще из Асшая, а ее крашеные в черный цвет волосы и имя Рейлла давали надежду, что тут ее никто не узнает. Ее выдавали только глаза, но мало ли в Вольных Городах жриц, имеющих валирийские корни. — Владыка Света, защити нас! Открой нам свои тайны! — жрицы взывали к своему богу, простирая руки в ночное небо. Огонь почти касался красных фигур, трещал и искрился, взмывая в ночь оранжевыми искрами. От горячего воздуха вокруг костра, от его смертоносного ослепляющего пламени она все своей кожей ощутила страх. Голоса молитв заставляли сжаться ее горло, а от изобилия красных одежд и искр в голове затуманилось. Во время путешествия с Арьей ей почти перестали сниться те сны, где она снова и снова сгорает, где слышит крики умирающих от огня людей, а проснувшись ее еще долго трясет и постель под ней становится сырой и липкой от пота. Теперь же от этого большого костра дергающиеся языки пламени словно тянулись к ней, словно знали, что она сделала и желали пожрать ее тело. Дейнерис мысленно сосчитала до десяти, стараясь ровно дышать. «Сейчас не время корить себя и бояться». Мягкая рука прикоснулась к ее руке. — Сестра, — пухлая девушка со светлыми волосами, выбивающимися из-под красного капюшона, едва улыбнулась ей. — Слава Р’глору. — Слава Р’глору, — в ответ поприветствовала Дейнерис. Жрица подняла руки, увлекая ее последовать за ней, и Дейнерис подчинилась. — Владыка Света… Владыка Света… — они вглядывались в огонь, но Дейнерис ничего не видела. — Укажи нам путь… Ибо ночь темна и полна ужасов… Голоса молитв постепенно стихли, жрицы отступили во тьму, лишь двое из них продолжали неистово молиться, в каком-то исступлении падая ниц и резко вставая. — Это гнев богов, — в светлых глазах девушки сверкали отблески костра, а голос ее был полон печали. — Город уходит в море, а мы не можем получить ответы на свои вопросы. — За что Владыка Света гневается на вас? — Дейнерис надо было знать, чем живут жрицы в этом великом храме. — На нас? — быстро поправилась она и улыбнулась. Девушка внимательно посмотрела на нее и тоже улыбнулась. — Мы забыли себя. Забыли, зачем мы здесь. Все, что мы можем — это делать вид, что мы знаем куда идем, куда идет весь наш мир. Но мы не знаем. Мы слепы во тьме. И мы пытаемся вспомнить. Поэтому я здесь, — она прикоснулась рукой к своей груди, а потом едва задела пальцами плечо Дейнерис. — Потому ты здесь. — Да, мы должны знать, — согласилась Дейнерис. — Поэтому я и путешествую по всему миру. Пытаюсь понять, зачем я здесь, — жрица одобрительно качнула головой. — Я была во всех Вольных городах, была в Ий-ти, Асшае, Заливе Работорговцев, за Узким морем в Вестеросе, на юге и на севере… И теперь я здесь, — «Но и здесь я не нашла то, что искала». — Рейлла. Меня зовут Рейлла. — А я Силена. Жрица Великого Храма Владыки Света. Пойдем Рейлла, ты, должно быть, устала с дороги. Все храмы похожи, решила Дейнерис: мрачные коридоры и свечи, жаровни в больших залах, добро и зло в настенных рисунках, трапезная с длинным столом, как в Асшае, комнатки с низкими потолками. Только здесь не было того чудесного водопада, что смывает всю тяжесть дня, зато были жаркие, наполненные паром ванны, обставленные множеством свечей, пропахшие ароматными терпкими маслами. В храме жили как мужчины, так и женщины, и Дейнерис, пока шла в свою комнату, с удивлением обнаружила, что их связывает не только вера в Р’глора. Жрец с черными жгучими волосами и серыми глазами склонился над Силеной, приветствуя ее, и Дейнерис заметила его руку, сжавшую бедро девушки. Она совсем не противилась, напротив, на миг прижалась к нему и жадно вздохнула, не забыв изречь обычное: «Слава Р’глору». — Что? — искрясь улыбкой спросила она Дейнерис. — Ничего, Силена. Просто в храме Асшая, где я жила достаточно долго, не было мужчин. — Зато здесь их предостаточно. Свет и любовь — это дар богов, и наш Р’глор совсем не против того, для чего мы и были созданы. Если это есть, — рассуждала она, вышагивая по очередному коридору, — мужчина и женщина — это две половинки одного целого, и чем больше мы будем этим целым, тем лучше Владыке. Он — это свет в наших заблудших душах, а свет — это любовь и счастье. Сливаясь с мужчиной в экстазе, ты делаешь ваш огонь внутри ярче. Разве это не так, Рейлла? — Это так, Силена. Комната, которую ей выделили, была ненамного больше, чем в Асшае, только окна заметно шире и воздух, что наполнял ее, был свеж и прохладен. На улице виднелась черная ночь, редкие звезды светили сквозь разреженные облака, а луна размытым пятном серебрилась, освещая белый храм какого-то другого бога. «Хм-м…» — послышалось из-за спины, и Дейнерис резко обернулась. В проеме ее двери стоял молодой человек, стройный и кучерявый, с большим алым ртом и крупным носом с горбинкой. — Что тебе? — у Дейнерис было слишком мало сил для вежливости. — Я Эли. Жрец Эли, — быстро добавил он. — Рейлла. Я тут ненадолго у вас, — она не знала, что ему нужно. — Слава Р’глору. — Слава Р’глору, — он сказал это так, словно это были для него пустые слова. И ему явно надо было что-то еще. «Он мужчина, а я женщина? Но не похоже, чтобы он возжелал меня» — Рейлла! — в комнату ворвалась Силена, едва не сбив юношу с ног. — Ай, Эли, да уйди же! Она захлопнула за собой дверь и почти прижалась к ней своим сдобным телом. — Рейлла! Что ты натворила? Тебя ищут Безликие! «Так это правда. Арья хочет убить меня». Она до последнего не хотела верить в это. Теперь же сомнений не было. Арья Старк — сильная и смелая девочка, и очень любит свободу. Тот человек говорил о ее долгах, а она, Дейнерис, всего лишь расплата. Умри она сейчас, никто и не узнает, что она вообще была, что выжила, что прошла столь долгий путь. «А разве не этого я хотела? Чтобы никто не знал, что я существую». — Что ты наделала? — снова повторила она свой вопрос. — Ничего. Просто я есть, — «Просто я сожгла целый город, Силена, и теперь все лорды и короли Вестероса боятся меня и ненавидят». Силена подошла к ней, сидящей на кровати, и опустилась на колени, положив свои пухлые ручки к Дейнерис на ноги. Она сжала их, но как-то странно. — Ты не бойся, — ее взволнованный голос заставил Дейнерис собраться. — Никто не знает, что ты здесь, — она привстала, и ее руки продвинулись выше к бедрам. — Никто не узнает. Владыка Света никогда не предаст своих верных слуг. Ее голос перешел на шепот, а лицо было вровень с глазами Дейнерис. Румянец на щеках жрицы и приоткрытый пухлый рот явно выдавали ее возбуждение. Дейнерис было сейчас совсем не до постельных утех, а вид дрожащей Силены вызывал в ней лишь отвращение. Но когда ее руки придвинулись еще выше, а большие пальцы слегка прошлись по тому месту, где под плащом был лобок, что-то шевельнулось внизу живота, и Дейнерис вскочила, оттолкнув Силену. — Рейлла… — Силена вскочила, опустив взгляд и прижав ладонь к лицу, словно ее ударили. — Должно быть, я поспешила. — Теперь ты расскажешь обо мне Безликим? — Дейнерис была в этом почти уверена. — Нет… Нет… — жрица взяла себя в руки и уже смело смотрела в глаза. — Они ушли, а я не имею права. Ведь ты пришла в храм за помощью. Но помощь требует оплаты, Рейлла. Помни об этом. — Ты хочешь, чтобы я спала с тобой? — спросила она прямо. Силена пожала плечами. — Не обязательно со мной. Ты можешь стать храмовой проституткой. Ты очень красивая, Рейлла, и принесешь много золота нашему богу. «Проституткой? Да в своем ли она уме? Я Дейнерис Таргариен. Матерь Драконов. Я сожгла целый город. Убила тысячи невинных детей. Умерла и снова воскресла». В Дейнерис закипал гнев, и она сама не поняла, как приблизилась вплотную к Силене, внимательно вглядываясь в ее серые глаза. — Рейлла? Что с тобой? — на ее лице мелькнул страх. — Ничего. Оставь меня, — она отвернулась к окну, еле справившись со своим желанием сделать больно жрице. Может быть, она бы ее придушила, а может просто ударила, Дейнерис не знала, но то что она почувствовала ей не понравилось. «Я должна держать себя в руках». Когда Силена вышла, Дейнерис выглянула в коридор, освещенный множеством уходящих вглубь свечей на стенах, и собиралась уже закрыть дверь, но снова мелькнул чей-то красный плащ. Это был Эли. «Ему-то что опять надо». Он топтался на месте, не решаясь подойти, и Дейнерис ничего не оставалось сделать, как махнуть ему рукой, приглашая. «По крайней мере, он не пытается давить на меня. Может, он расскажет мне что-нибудь важное». Она примирительно улыбнулась Эли, помня о том, что вокруг могут быть одни враги. «Я просто поговорю с ним». — Эли, ты хочешь что-то сказать? Он осторожно прикрыл дверь и защелкнул засов. То, что тут были двери, да еще с замком — это было хорошо, но то, что он закрыл их, заставило ее опять напрячься. Эли был худ, бледен и едва ли выше нее, но он был мужчиной, а значит сильней. — Она приставала к тебе? Приставала? — его большой рот расплылся в нервной улыбке. — Силена — шлюха, каких еще поискать! — он прикрыл рот руками, тихо смеясь. — Интересно у вас здесь все устроено. Не храм, а словно бордель, — «В Асшае было все по-другому. По крайне мере, никто не лез ко мне между ног». — В Браавосе много денег. И чем он меньше становится, тем их больше. А жрицам Р’глора надо на что-то жить, нести свет по всему миру. Можно сказать, что Владыка Света и владыки всех денег мира нашли друг друга, — он подошел к ее столику и взял толстую, облепленную подтеками воска свечу. — Я никогда не мог понять, как они видят. — Это не так уж и сложно, — Дейнерис вспомнила уроки Шарлотты. — Надо просто смотреть в самое сердце огня. Но ты не расстраивайся, Эли, у меня самой получилось всего пару раз. Этот человек нравился ей, но Дейнерис заставляла себя не верить ни одному его слову. «В Асшае тебя спасли и хотели сжечь, Арья провезла тебя на своем корабле через полмира и хотела убить, Джон Сноу…» Ее всегда предавали, всегда. Надо просто помнить об этом. За благими намерениями часто прячется самый жестокий предатель, который не только остановит сердце, но и заставит его страдать. — Я слышал, тебя ищут Безликие? — он стал серьезным. — Я подслушал ваш разговор. Прости. Его острые брови сдвинулись, и Эли отвел глаза. — Меня они тоже искали. Жрецы помогли мне, выкупили у Безликих. — Это возможно? — у Дейнерис появилась надежда, ведь в ее сумке еще было много золота. — Все зависит от цены и заказчика. Моя была не так высока. Эли рассказал ей грустную историю. Он был сыном советника Морского Владыки Браавоса, но когда старый правитель города умер, умерли и все его приближенные, и их жены, и дети, а их дома и деньги перешли в собственность новых владык города. Так устроена жизнь в Браавосе. Эли долго прятался на рыбацком острове, в борделях, в бедных тавернах, и его чуть было не обнаружили и не убили, но Красные жрицы спасли его. Спасли и выкупили в Храме Бога Смерти. Теперь он отдает свой долг, продавая свое тело, и не может покинуть храм, пока долг не уплачен. — Ты спишь с женщинами за деньги? — Не с женщинами. — Прости, Эли. Мне жаль. — Почему? Почему тебе жаль? — его черные глаза расширились, словно она сказала что-то удивительное. — Мне всегда нравились мальчики. А они спасли мне жизнь. И спасают, ведь я не знаю, что ждет меня там, когда я наконец расплачýсь, — он обнял рукой себя за плечо и взглянул в окно, полное тьмы. В Браавосе было запрещено рабство, но это… Это оно и было — свобода и жизнь людей измерялась только монетами. Выкупая рабов или смертников, храм получал себе личных наложников, которые, кроме всего прочего, приносили ему золото. Когда-то Дейнерис убивала за это, и храму повезло, что в своей прошлой жизни она так и не дошла до Браавоса, где продавалось все — и жизнь, и смерть. И даже боги участвовали в торговле. А сын богатых родителей продавал свое красивое тело лишь из благодарности за выкупленный страх. «А может, он лжет? Сначала Силена сделала мне недвусмысленное предложение, потом он надавил на жалость… Что это за игра?» Дейнерис никогда не нравились игры. — Ты мог бы сбежать, Эли. Разве верность можно купить за золото? — Они спасли меня, когда все отвернулись! — его длинный нос нервно дернулся. Эли ушел, и Дейнерис легла в кровать, накрывшись тонким холодным покрывалом. Она была слишком измотана за день. Тяжелые мысли о доме с красной дверью, что покоится под толщей холодной воды, об Арье, с которой, казалось, они нашли какое-то взаимопонимание за время своего путешествия, о Грибочке, об их долгом и опасном пути, который еще ждет впереди, о Селене и ее сжимающихся руках на бедрах Дейнерис, о богах в которых верят люди и прославляют их служители, но которые являются лишь ширмой, символом, просто картинкой, что может оправдать убийцу или спасти невиновного лишь затем, чтобы использовать их снова. Тяжелые мысли наплывали одна на другую, прыгали, путались, заставляя кулаки Дейнерис сжиматься, заставляя болезненно сожалеть о невозможном и с горечью принимать неизбежное. Ее думы превратились в черное налитое грозовое облако, что зависло над миром в ожидании своего долгожданного мига обрушиться оземь. В голове гудело, а рой несуществующих насекомых жужжал и скреб где-то в ушах, пульсируя потоком крови в ее теле.***
Внезапно все прекратилось. Наступила тишина и покой. Она уже не мучилась в предсонном забытье, а находилась в давно забытом месте. Воспоминания словно сами создавали вокруг нее реальность, вычерчивая острыми яркими линиями далекое прошлое. Темные балки деревянных стен и потолка, большая кровать и блуждающие по небольшой комнате тени, что растут из нескольких едва горящих свечей. Зарешеченные окна прятали густо-черную ночь, впрочем, одно было немного опущено и сквозь щель проникал слабый влажный воздух. Плеск. «Я на корабле, на своем корабле, что доставил меня из Эссоса в Вестерос…» — от этой мысли внутри пробудилась тихая радость. Дейнерис шагнула вперед и остановилась, сжимая руки. Все же ей было немного не по себе: темнота, прятавшаяся по углам, пугала. Большие серые подушки, покрытые черным атласом покрывала, небольшой сундучок с ее скромными украшениями; там, в углу, должен стоять еще ящик, а на столике кувшин с крышкой и резная рыжая шкатулка с письменными принадлежностями. Она взяла в руки маленькое зеркальце на витой серебряной тонкой ручке. Волосы, ее волосы снова были длинными и светлыми, спускаясь на плечи мягко закрученными локонами, а лицо мягкое, светлое, лишенное следов скорби, ненависти или страха. Серое теплое платье с жесткими прямыми плечами, но ни броши с драконами, ни плаща нет, а на ее пальце всего лишь одно кольцо — с большим голубым камнем, что было куплено в Ий-Ти. Она отложила зеркало и задумчиво покрутило кольцо на руке. «Это сон. Это все неправда, ведь кольцо появилось намного позже», — легкой мыслью возникла догадка. В прозрачной глубине камня что-то двигалось, переливалось, словно множество точек пришли в движение, закручиваясь вихрем, и вместе с этим в душе Дейнерис поднималось волнение, стойкой ощущение, что что-то должно произойти. «Сейчас ночь. Но где я? Может быть, это прошлое, ведь мои волосы снова такие, какими были всегда… А может, это будущее, что так и не произошло, не случилось?» — осознание себя в нереальности все равно не давало расслабиться и принять все, как есть. От стука в дверь она вздрогнула и мурашки прошлись по вискам. Дейнерис теперь была уверена, что это за время и что будет потом, и оставалось только пойти навстречу. Засов щелкнул и дверь отворилась. Его образ поглотил ее, заставив забыть, все, что было до и после. Сон её стал реальностью, единственной правдой, а годы, что прошли после превратились в сон. Глаза Джона блестели, как и тогда, когда он пришел к ней в каюту. Так же, как и тогда, он уверенно шагнул через порог и, не дожидаясь вопросов или возражений, закрыл ее. И все же сейчас в его темно-серых глазах было что-то еще. Все было так и не так. Его плетеный кожаный доспех со множеством ремешком, завитки бороды на лице, волосы, стянутые сзади. Этот поглощающий Дейнерис взгляд, от которого таяло любое сопротивление, губы, к которым тогда ей немедля хотелось прикоснуться… Все была так и не так одновременно. Его брови слегка нахмурились, и он словно замер, а потом попытался прикоснуться к ее руке своей, но отчего-то отстранился, опустив взгляд. Сердце Дейнерис бешено билось от каждого его движения, она глубоко вдохнула воздух, пытаясь удостовериться, что все что сейчас происходит — происходит на самом деле. Они были там, на пути в Винтерфелл, когда еще не случилось ничего страшного, когда все ее близкие были живы и правда, что разрушила все, была скрыта от всех. И пусть теперь все в прошлом, пусть все, что случилось после, все же случилось, все предательства и ошибки, ее тяжкий грех и его кара, все это будет потом, а сейчас они здесь, на ее корабле, одиноко плывущем на встречу своей погибели. «Сейчас я хочу забыть все, что будет». Дейнерис шагнула к Джону и прикоснулась рукой к его теплой щеке. Она почувствовала, как его челюсти сжались и ее сердце разочарованно упало в бездну. «Я противна ему. Спать с теткой — все равно, что спать с матерью… Так он думает. Так думал всегда, как узнал». Не успела она отнять руку, как он перехватил ее и прижал, сильно сжав, к своей щеке. Сделавшийся жестким взгляд исподлобья пугал ее и одновременно заставлял все внутри трепетать. Дейнерис сделалось жарко, она ощутила, что щеки ее горят изнутри, и болезненно нестерпимо захотелось прикоснуться к его обнаженным плечам, впиться в губы, ощутить его язык у себя во рту. «А может, он снова хочет убить меня? Даже здесь, в моем сне». Едва сладострастные образы и смутный страх пронеслись у нее в голове, Джон резко прижал ее тело к себе и прильнул к губам. Все рухнуло, в этот же миг все сомнения внутри растворились и исчезли, остались только эти жаждущие ее губы, и ее горячее сердце, готовое снова умереть. Его влажный поцелуй овладел ее ртом, так как она и желала, язык глубоко бесцеремонно проникал внутрь, и она жадно ответила ему тем же. Грубый кожаный доспех Джона давил на грудь, и даже сквозь толстую ткань платья ее соски мгновенно возбудились и отдавались сладостью в низ живота. Руки гладили ее по спине, ниже, сжимали ее ягодицы, и Дейнерис не смогла сдержать стона, разорвав поцелуй, и тут же снова была пригвождена к его рту. Пальцы уже сжимали ее обнаженную грудь, до боли, что змеями удовольствия, покалывая, быстро скользит под кожей. Дейнерис повела плечами: казалось, даже горячий воздух вокруг, наполненный страстью и любовными ароматами, ласкает ее кожу. Ей так хотелось прикоснуться к его груди, ощутить под пальцами биение сердца, пройтись по его страшным изогнутым шрамам, опуститься ниже, почувствовать под подушечками зудящих пальцев горячую кожу его возбужденного члена. Но руки за спиной были сцеплены длинными рукавами спущенного платья, и все, что ей оставалось — это смотреть на него и льнуть к его телу. Постанывая, она терлась лицом о его растрепанные волосы, вдыхая аромат их пота, ощущая губами их упрямую жесткость, пока он ласкал ее грудь. «Джон, Джон…» Он поднял голову и посмотрел в ее глаза. Дейнерис осторожно коснулась губами его губ, желая получить больше нежности. И он дал ей ее, осторожно лаская, едва касаясь, целуя ее лицо, глаза, лоб, словно окутывая Дейнерис облаком тепла и ласки. Она попыталась выпутаться из платья, надежно фиксирующего ее руки. «Попалась?..» — послышалось с хриплой усмешкой, щекоча ее ухо. Его первое сказанное слово пронзило ее, словно наконец все ее существо поверило, что это правда. От звука его голоса на глазах навернулись слезы, которые предательски текли сейчас из глаз. Быстро вспыхнувшее возбуждение исчезло, уступив место тревожной печали, странного отчаянья, что тонкими струнами болезненно отдавалось внутри. Ее руки уже были заботливо освобождены, и Дейнерис обняла Джона, прильнув головой к его плечу. «Дени, — он осторожно поднял ее лицо в своих руках, внимательно вглядываясь в ее глаза. Осторожно провел влажными крепкими пальцами по щекам, прикоснулся к губам. В его глазах она видела то, от чего сердце ее ранее радостно бы забилось, то, что нужно всем людям на свете, и от этого ее взор совсем затуманился от жгучих, горячих слез. — Милая, не плачь». Джон обнял ее, позволив снова прижаться щекой к плечу, мягко гладя ее по обнаженной вздрагивающей спине, растрепавшимся волосам, а она чувствовала тепло его крепкого тела, осторожно вдыхала его запах, чувствовала его дрожащее дыхание, чувствовала, как его сердце бьется и ей хотелось, чтобы этот миг застыл навсегда. «Но это мой сон. Мой сладкий сон, где мы не должны страдать». Ей стало страшно, что это конец, что она проснется. Дейнерис освободилась от объятий и поцеловала Джона, она снова и снова прижималась к его влажным, поддающимся ее поцелуям, губам, секунда за секундой пытаясь продлить наваждение, пока наконец ее слезы не высохли. Вздохнув дрожащей истомой, она открыла глаза — пристальный взгляд Джона заставил сердце снова вспыхнуть. Его руки тепло прошлись по лодыжкам, выставленным коленям, вниз по бедрам и скользнули между ног. Она уперлась на локти и внимательно следила за его движениями меж своих распахнутых обнаженных коленей, за его не сводящих с нее пронзающего взгляда влажных глаз. Дейнерис опустила взгляд ниже, на его обнаженный, изрезанный шрамами торс и еще ниже. Его готовый, возбужденно торчащий вверх член невольно заставил ее облизнуться и качнуть бедрами вперед. Пальцы Джона коснулись ее складок между ног, слегка надавили, раздвинув, даря ей все нарастающие приятные ощущения, заставляя глубже дышать и снова прикрывать глаза. Когда она снова посмотрела на него, хитрая усмешка на губах и эти движения, словно он что-то хочет сказать, вызвали у нее желание сделать что-нибудь против. Хотя она вовсе не желала, чтобы он останавливался. Она попыталась свести ноги, но Джон сначала мягко, а потом шумно выдохнув, с силой раздвинул их еще шире и, нахмурившись, снова продолжил ласкать ее. Она ощутила его пальцы на себе, давящие, остановившиеся на ее самом чувствительном месте и мягко ласкающие ее. Все ее ощущения сосредоточились в этой точке, разрастаясь цветком удовольствия по всему телу, покалывающими поцелуями, проникающими под кожу, заполняя горячей лавой все ее естество. Она уже сама бесстыдно раздвигала ноги, откинув назад голову и тихо постанывая, двигаясь навстречу его рукам. Дейнерис изогнулась от пронзившего ее желания, когда его пальцы проникли внутрь. Поддаваясь животному инстинкту, она насаживалась на них глубже, сильнее, пытаясь достичь пика. Ей хотелось ощущать их внутри бесконечно, в каждой точке своего пылающего нутра. Она откинулась на спину, сжимая в руках атласные простыни и приподняла бедра, кружа ими — это все, для чего она существовала сейчас. Его руки везде — на ее сладострастной точке, сжимающие ее губы, глубоко внутри нее, на ее ягодицах — так должно быть сейчас. Ей было мало. «Возьми меня, прошу… Войди в меня…» — шепча, умоляла она, не в силах больше сдерживаться. Джон, с всхлипом, резко вошел в нее и тяжело накрыл своим телом. На Дейнерис словно обрушилась волна, словно дождь ливнем бил ее тело, когда она умирала от жажды. Она вскрикнула, и ее стон потонул в его настойчивых губах. Его член проникал глубоко, до самой ее сути, словно срастаясь с ней, становясь ее телом, без которого невозможно жить. Бедра влажно скользили о бедра, ее соски с болезненным удовольствием терлись об его грубые шрамы на груди, а он навалился на нее сильней, пытаясь раздавить, овладеть ею до конца, поглотить ее внутри и снаружи. Ее волосы прилипали к его потным ладоням, руки уже не понимали, что ласкают, а она просто отдалась на волю волнам страсти и удовольствия. Джон отстранился от нее на руках, не останавливаясь, продолжая двигаться в ней, накатывая горячей сладкой волной, и сквозь ресницы она видела его улыбку и прищуренный взгляд. Дейнерис протянула непослушную руку к его лицу, прикоснулась дрожащими пальцами к губам. Он взял ее руку в свою и, едва прикоснувшись к запястью губами, крепко прижал к кровати. Движения стали резче и быстрее, и почти растворившись в накатывающем мареве она видела, как его взгляд туманится. Захотелось отдать себя всю и, подтянув колени выше, раскинувшись перед его напором, она принимала его всего до конца, до капли, впитывая его желание каждой клеточкой своего тела. Джон склонил голову, весь поглощенный своим удовольствием, издавая короткие вскрики, тяжело дыша. Его влажные волосы свисали почти до лица Дейнерис, лаская, а пот с его лба капал на ее губы, соленый и горячий, как семя. Она дошла до самого пика, впившись ногами в его спину, внутри словно взорвалось и накрыло горячей лавой, пронзительно и сладко, и едва слыша свой далекий жалобный вскрик, она растворилась в сжигающей ее бездне.***
Внутри все еще жарко пульсировало, и она чувствовала его член в своем теле, потерявшись во времени и пространстве, но уже понимая, что что-то не так. Дейнерис открыла глаза. Джона не было, а она лежала в своей кровати, в комнате, что была в храме Владыки Света. Ее рука была зажата между ног, и она почувствовала, что все внизу влажно и горячо. На улице уже брезжил рассвет, и синий квадрат окна светился в темноте, но не давал света. Она вытянулась на кровати, и потерла лицо, пытаясь согнать остатки возбуждения. Ей необходимо было принять ванну или хотя бы обтереться, смыть со своего тела запах Джона и прикосновение его рук. Этого не было, она знала, но все было так реально. Губы до сих пор горели и тело поламывало, словно его на самом деле кто-то страстно ласкал. «Все это лишь в моей голове. Не зря меня назвали безумной». Ей было стыдно перед самой собой, что хоть и во сне, но она отдавалась своему убийце, ее предателю, со всей страстью желала его. Она должна была его ненавидеть, ведь нет зла хуже предательства. «Это просто глупый сон, и я скоро его забуду, как забываются все сны». Наутро Силена отвела ее в трапезную, где десятки жриц и жрецов, сидя за длинным столом, ели свою скромную пищу. Стук ложек, редкий смех и голоса, маслянистый аромат какой-то каши и трав — все, чем обычно наполнены подобные заведения. — Прости меня за вчерашнее, — тихо сказала Силена, когда они сели за стол. — Я не должна была. Ты ничего не должна ни храму, ни мне. Просто… Ты очень красивая, Рейлла, — она впилась в нее своими голубыми глазами, жуя свою кашу. — Хорошо, — Дейнерис испытала облегчение, что не придется снова сбегать, не простившись. Дейнерис повозила ложкой по склизкому серому вареву и отставила тарелку. На столе стояли чашки с кусками хлеба, и она взяла себе один, крошащийся и сухой. — Силена. Вчера я говорила с Эли, — Дейнерис отломила кусочек и помолчав, решив, что не будет ходить вокруг да около, добавила: — Сколько он должен? — М-м… — Силена отпила чай из большой деревянной кружки, одновременно пожимая плечами. — Я не знаю. Я всего лишь Селена, одна из слуг нашего бога. — А если я… Если я захочу выкупить его долг? Жрица хихикнула и понимающе закивала головой. — Он симпатичный. Я бы сама не прочь порезвиться с ним. Но Эли нравятся только мужчины. — Мне просто интересно и все, — Дейнерис со скучающим видом отправила в рот очередной постный кусочек хлеба. Сколько стоит Эли знала Онера — одна из старейших жриц храма. Блеклая, но с правильными, гордыми чертами лица. Трудно было понять по ней, сколько ей лет: ее бледно-зеленые уставшие глаза могли принадлежать и девице, и взрослой женщине. Каштановые, тусклые волосы нестройно свисали на плечи, облаченные в красный плащ, и легко колыхались на ветру. Дейнерис нашла ее вдали от храма, рядом с одинокой небольшой жаровней, слабо и дергано горевшей порывами ветра с моря. — Слава Р’глору. Онера молча кивнула, повернувшись на приветствие, ярко блеснув красным камнем на шее и, беззвучно ответив тем же, снова безучастно повернулась в сторону вод. — Онера, о, великая Красная Жрица… — начала она. — Оставь это, Рейлла, — его голос был такой же тусклый, как и лицо. — Ты отвлекла меня от единения с Владыкой. Не люблю эту суету толпы, что царит здесь по ночам, — она снова повернулась к Дейнерис. — Силена все рассказала мне. Тебя волнует мальчишка, что торгует своим задом и ртом. На что он тебе сдался? — Думаю, он несчастен. — Только Р’глору ведомо то, что должно приносить счастье, — строго сказала она. — Это его долг. Так должно быть. Но если тебе интересно, он еще должен пятьдесят семь золотых драконов. В твоей суме есть столько? «Они шарились в моей комнате?» — Это не много, — она удивилась. — Услуги Безликих стоят намного больше, ведь так? — Так. Да только сам Эли оказался никому не нужен и не интересен. Маленький человек — маленькая цена. Он не нужен никому, кроме Р’глора. И должен отдать ему свою жизнь, — она гордо повела плечами, словно довольная, что может распоряжаться чужой жизнью. Вечером Дейнерис встретилась с Грибочком, и та рассказала, что «Нимерия» вот-вот покинет Браавос. И что она купила два места на корабль, который отвезет их до Вестероса. Блуждая в толпе жриц, ожидавших вечерней молитвы, она искала глазами Эли и наконец увидела его, сгорбившегося под взглядом широкоплечего мужчины, облаченного в красное. Большую голову покрывал выбритый седой круг волос, а его тяжелая рука лежала на плече Эли. Юноша скользнул взглядом в сторону Дейнерис и отвернулся. Потом снова обернулся и, широко улыбнувшись, поспешно вынырнув из-под руки старого жреца, поспешил к ней. — Рейлла! Ты решила присоединиться к нам! — его громкий голос казался слишком неискренним. — Слава Р’глору! — Что ему было надо от тебя? Эли только покачал головой, тряся упругими кудрями и улыбался. — Ладно, Эли. Послушай, — она склонилась ближе к нему. — Я узнала, сколько ты должен, и могу помочь тебе. Могу заплатить твой долг. Он недоверчиво посмотрел на нее, широко раскрыв и без того выпуклые глаза, и перестал улыбаться. — Но зачем тебе это? — Можешь считать, что у меня просто доброе сердце, — «Если бы ты знал…» — Но у меня будет одно условие. Ты поедешь со мной в Вестерос. Если мы будем вдвоем, двое Красных Жрецов, что якобы несут свет Р’глора, то ко мне будет больше доверия. — А что случилось? Почему? — он не понимал. — Твои помыслы не чисты? Что ты хочешь? — Просто… Просто пообещай мне, что будешь верен мне, — она пожалела, что начала говорить лишнее слишком рано. — Ты верно служил храму за то, что они спасли тебя. Будешь ли ты… Не служить мне, нет, мне ничего от тебя не надо, просто будь пока рядом и никогда не предавай меня. — Если бы ты помогла уйти мне отсюда, я бы был верен тебе до конца моих дней, — его глаза расширились и заблестели. — Хорошо, Эли. Как я и говорила, ты поедешь со мной в Вестерос. И я никому не желаю зла, так что твоя честь и руки останутся чистыми. Потом я вернусь обратно в Эссос, а ты можешь идти куда тебе захочется. Эли, конечно, недоумевал, что Дейнерис решила купить его верность, не договорившись предварительно с продавцом. Она просто оставила мешок с золотом и записку в своей комнате, и под покровом ночи, сев на лодку, они отплыли на соседний остров. Но Дейнерис решила, что она достаточно выяснила насчет готовности храма пойти на такую сделку; кроме того, завтра, когда их пропажу обнаружат, они будут уже далеко в море, на пути в Крабий Залив. Никто не будет искать их: жизнь Эли совсем ничего не стоит, Дейнерис останется лишь смутным воспоминанием в памяти жриц храма Браавоса. Они слишком ничтожны, чтобы искать их. А что до Арьи, то Дейнерис была уверена, что если та и будет пытаться найти ее, то на пути на Север, там, где она никогда не появится. Она все успеет, вернуть Грибочка на Остров Ликов и вернуться обратно к Дрогону. Думать о другом исходе Дейнерис себе просто запретила. — У меня мозоль, — Эли бросил весло и пытался разглядеть в темноте свою руку, приблизив к ней фонарь. — Эли, поверь, я сама в первый раз… — она подняла весло и старательно завела его назад, снова плюхнув в воду, — веслом. И… осторожней, — дыхание сбивалось от натужной работы. — Не качай лодку, я … не умею плавать… — Ты прямо, как Драконья Королева, та, что сжигала людей и пила кровь младенцев, — его веселый голос вошел в нее тонкой острой иглой. — Что? — Дейнерис Таргариен, дочь безумного короля, единственный выживший его ребенок, — он болтал без умолку. — Она не умела плавать. И у тебя глаза, должно быть, такие же. Фиолетовые. Должно быть, твои предки из Валирии. Но твои волосы — они черные. Правда я заметил, что они не настоящие. Да все это заметили. Краска из воронового крыла, только она дает такой глухой отблеск, — весло снова гулко опустилось в воду. — Какой у тебя настоящий цвет волос? Наверное, такой же, как и брови с ресницами — каштановые. — Откуда ты знаешь, что она не умела плавать? — горло сдавило, и она могла говорить только шепотом. — Что с тобой? Замерзла? — Эли! Ответь мне! — Мне отец говорил, да, он мне говорил, — в его голосе была грусть. — Принцесса с братом гостила у нас. Но совсем недолго. Она не умела плавать, но вообще была хорошей девочкой, так он говорил. Кто ж знал… — Двери вашего дома были красные? Она жила здесь в доме с красной дверью? — больше ничего ее в этот момент не волновало. Дейнерис бросила грести, а Эли, опуская в воду весло, уже не вел лодку вперед, а просто крутил на месте. Наконец поняв, что его старания ни к чему не приводят, он отпустил весло. — Рейлла! Так ничего не выйдет. Я не могу один. Прости. Лодка кружила, все больше раскачиваясь. Неожиданно Эли стремительно придвинулся к Дейнерис, светя рядом с ее лицом лампадой. — Почему она тебе так интересна? — прошептал он. — Твои волосы. Они не настоящие. Он отпрянул, еще больше качнув их маленькое судно, и Дейнерис, потеряв равновесие, просто полетела спиной в воду. — Эли! Холодная вода обняла ее, сковав сразу все тело, и, барахтаясь в темноте, Дейнерис только чудом удалось зацепиться за борт лодки. Ее трясло, пальцы сковало от страха и холода, они скользили по грубо отесанной древесине, а зубы стучали. Эли молчал, словно испарился, словно его и не было вместе с ней. — Эли… Эли… помоги мне… Его лицо, освещенное фонарем, внезапно оказалось рядом. — Так она — это правда ты? Но этого не может быть. Дейнерис Таргариен умерла. Она протянула руку стараясь схватить его, но он снова исчез. Ноги словно сковало льдом, и сил держаться уже не было. И снова свет замаячил рядом. Умирать здесь, в холоде и темноте, ей совсем не хотелось. «Еще немного, и я выберусь. Надо только напрячься». Она попыталась подтянуться руками, но все было тщетно, глубина крепко держала ее. Теплая рука Эли схватила Дейнерис и потянула в лодку. — Я обещал быть верным тебе, надеюсь ты это помнишь, — его голос дрожал не меньше, чем ее зубы. Он вытащил ее и тут же бесцеремонно стал стягивать с нее промокший плащ. — Все, снимай все! Я дам тебе свою одежду. Он помог ей переодеться в свою рубаху и штаны, и обнял, растирая ее спину и плечи. А Дейнерис не оставалось ничего другого, как прижаться к его худому телу. Но зато теплому. — Так твой дом был с красной дверью, Эли? — ей все равно надо было знать. — Нет. А это правда ты? — он отодвинул ее, рассматривая. — Я. Это я, Дейнерис, и это правда. Но тебе не стоит бояться меня. Не стоит, Эли, — «Поверь мне. Прошу». Он взял ее окоченевшие ладони в свои и стал так же растирать и дышать на них. — Кому расскажи — не поверят! — Не надо никому говорить. Никто не должен знать. Никогда. «Я была так близко. Так близко. Где-то там позади осталась моя красная дверь». — А лимоны? Лимонное дерево было ли где-то рядом? Может у кого-то в кадке росло такое? — Не знаю, — он пожал плечами. — Лимоны у нас не растут. — Там был сад, чудесный сад, с тонкими деревьями усыпанными белыми цветами. Бабочки и синяя птица, что вечно мешала мне, — она закрыла глаза, прижавшись к его груди и так явственно все это видела. — Еще, может, там было персиковое дерево, — и персики, и птица были лишь в ее снах, которые казались явью. — Слушай, принцесса, то, что ты говоришь, больше похоже на южные земли. Может то, что ты ищешь находится не в Браавосе? Когда ты была у нас, я еще не родился… Но отец рассказывал, что вы прибыли к нему из Дорна. Он в Вестеросе. — Из Дорна? — она никогда не слышала о том, что они были там. — Да! Он говорил это много раз. Своим друзьям, а я подслушивал. Я слушал его. Слушал… «Это Дорн. Дорн. В Дорне моя красная дверь, то, что я потеряла…» — она прижалась плотней к нему и прикрыла глаза, видя сквозь ресницы блеск луны в черных водах, а Эли гладил ее по сырой голове, что-то рассказывая про своего отца, про свое детство, про чудесные годы, когда еще не было ни страха, ни одиночества.