Джон
Капитан Сэнд, потирая руку об свой замусоленный, покрытый кожаными заплатами, камзол, вскинув свое бугристое лицо, обрамленное тонкой полоской седой бороды, внимательно вглядывался в трубку и, периодически отстраняя ее от лица, выкрикивал команды: «Право руля! Стравить шкоты! Барни! Осел! Так держать!» Джон стоял рядом, на капитанском мостике, за старыми, черными, потрескавшимися перилами. Желтые паруса — он все никак не мог привыкнуть к их яркому цвету — медленно трепетали, слабея, и поднимались, сминаясь, затягиваемые матросами выше, к реям. Почти лишенный своих ярких крыльев, их корабль стал совсем старым, и если бы не снующие по палубе люди, то эту хлипкую посудину, с нагромождением и переплетением рей, мачт и снастей можно было бы принять за мертвый, никому не нужный корабль. Браавос встретил их хмурым тяжелым небом, а его каменный страж — Титан, расплылся тенью в дрожащих чернеющих водах. «Горячая апельсинка» медленно проплывала между его черных, выросших прямо из скал ног, а его бронзовые одежды кроваво сверкали в лишенном солнца дне. Ближе к грубым коленям виднелись проемы, и Джон еле рассмотрел шевелящиеся смутные тени и луки в их руках. Почувствовав, что что-то уткнулось ему в бедро, Джон посмотрел вниз — поскуливая, широко расставив ноги и прижав ухо, подошел Призрак. «Бедняга». Лютоволк ни в какую не захотел оставаться на берегу, а оказавшись на «Апельсинке», все больше лежал в каюте, тяжело вздыхая и отказываясь от еды. Его несколько раз вырвало от морской болезни, бока ввалились, а белая шерсть свалялась и стала грубой и липкой. Джон потрепал его по костлявому хребту, успокаивая, Призрак сел и вяло лизнул его руку. Громкий звук, сирена, оповещающая об их приходе в порт, заставила лютоволка сжаться и лечь. Поглядывая своими красными глазами на хозяина снизу, Призрак ворчал и беспокойно елозил мордой по палубе, выражая свое недовольство всем происходящим. Оставив каменное изваяние и скалы, окружающие город, позади, они вошли в гавань. Крики снующих прибрежных птиц, медленно плывущий баркас со сложенными пурпурными парусами и большая галера, выкрашенная в такой же цвет, тяжело погрузилась в воду почти рядом с причалом. Вдоль берега стояли ряды кораблей и судов поменьше, пестрея разноцветными парусами и уходя вдаль рядами торчащих мачт. — Черт-те что… — бормотал капитан себе под нос. — Если дальше так пойдет, то весь порт затопит. Посмотри! — махнул он корявой рукой в сторону берега. — Лестницы уходят в воду, и дома… Стена, окружавшая серое квадратное здание с круглыми высокими башенками по краям, загибалась вдоль острова, а от самой воды шли каменные ступеньки, оканчивающиеся небольшим плато и аркадой проходов. Серые коробки зданий густо и близко стояли к воде. — Хм, — Капитан уставился сначала через трубу, а потом надобность в этом отпала. — К нам гости. Шесть весел небольшого баркаса дружно гнали его прямо к «Заводной апельсинке». На борту, кроме двоих стражников, облаченных в блестящие пластинчатые доспехи и шлемы с острыми наконечниками и красными лентами, находился человек, который явно был там главным. Он стоял, широко расставив ноги, облаченные в высокие сапоги и доходящих до их голенища длинный серый сюртук, поблескивающий металлическими застежками. Шею его, свисая длинными, до пояса, концами, пышными багровыми складками, обнимал шарф. Светлые волосы были гладко зачесаны назад, рот обрамляли густые, свисающие усы, а руки были сцеплены сзади. Баркас принадлежал Браавосу, о чем говорила пурпурная полоса по кайме и такого же цвета флажок на голой мачте. — Может тебе уйти вниз? — Меня все равно найдут, если захотят, — Джон прибыл сюда с конкретной целью и не собирался прятаться — пусть сразу видят, что в нем нет страха. — Может, они не из-за меня? Человек поднялся на борт в сопровождении двух охранников, и они, оглядевшись по сторонам и вытащив мечи, встали по разные стороны браавосийца. — В чем дело? Мы нарушили какой-то закон? — Капитан Сэнд был не очень-то и приветлив к хозяевам. — Лори Филлен, таможенный офицер, — браавосиец подал руку в тонкой черной перчатке и, не дождавшись ответа, невозмутимо и не меняя выражения своего неподвижного лица, тихо и вкрадчиво продолжил: — До нас дошли слухи, что на старой «Заводной апельсинке» есть интересный гость, — он покосился своими маленькими голубыми глазами на Джона. — Вы же понимаете, капитан, мы хоть и не боимся проблем, но хотим знать, ради чего? Ради чего осужденный за убийство Королевы Дейнерис Таргариен прибыл к нам тайно, при этом в Вестеросе ни командование Стены на севере, ни в Шести Королевствах совсем не в курсе планов этого человека. — Я хочу встретиться с представителями Железного Банка, — раз уж он решил не прятаться, то и юлить не имело смысла, тем более по прибытию в порт каждый корабль подвергался осмотру. — У меня есть для них выгодное предложение. Офицер Филлен уставился на него своими прозрачными глазами, при этом на его лице появилось что-то наподобие улыбки. — Можно ли ваше предложение увидеть глазами? — он явно знал о золоте Джона. — В доказательство, так сказать. Золото находилось в отдельном отсеке, и никто, даже капитан, не знал о том, что везет Джон со своими друзьями в Браавос. Старый Сэнд на удачу обладал еще верой в честь и справедливость, и ему было достаточно слова и того вознаграждения, что пообещал ему Джон. Джон спустился с Филленом в трюм и, открывая сундук за сундуком, освещая содержимое факелом, показал все, что привез с собой, про себя надеясь, что Бьярне, Ивар и остальная команда там, наверху, уже заняла боевые позиции и в случае возникновения недоразумения они хотя бы попытаются защититься. С тремя они, конечно, справятся, но пройти мимо Титана с бойницами и лучниками будет уже проблематично. — Теперь я вижу — это действительно стоящее предложение. Люди в Железном Банке будут явно заинтересованы, — улыбка словно застыла на его лице, смертельно бледном в свете огня. — В свете ваших дел в Браавосе, думаю, вам лучше пришвартоваться в Пурпурной Гавани, а не здесь. А я с удовольствием сопровожу ваш корабль и найду вам стоянку получше. — Да, это было бы кстати, — «Надо быть поосторожнее с ним». Пурпурная Гавань, доступная только местным торговым судам и браавосийцам, была залита пурпуром парусов, флагов и росписью на боках кораблей всех мастей. Невысокая стена, выходящая прямо из моря, поросшая илом и ракушками, ограждала большую площадь перед заливом. Мощеная брусчаткой, она была наполнена людьми, повозками, ржанием лошадей и запахом рыбы, соли и денег. Пока сундуки выгружали, Лори Филлен позаботился о повозках и лошадях, а Джон Сэнд решил дать отдохнуть своей команде, дав щедрые золотые на женщин, вино и приличную гостиницу. Ивар тоже было нацелился отдохнуть, но и он, и Бьярне были нужны Джону, поэтому ему оставалось только с завистью смотреть на счастливых и веселых матросов «Заводной апельсинки». Тяжеловесные лошади медленно катили сокровища к банку, и Джону, оседлавшему послушную рыжую кобылу, оставалось только глазеть по сторонам. Они пробирались сквозь узкие мощеные улочки, заставляя прохожих жаться к стенам домов или каналу, что занимал основную ширину между домами, проезжали мимо каменных серых домов с черепичными желтыми крышами, мимо небольшой церкви с высокой башней и звездой на самой макушке, мимо белокаменного, похожего на замок большого дома, с высокими колоннами и фресками на стенах, с многочисленными высокими лестницами, ведущими во тьму арочного проема. Плывущие гондолы — узкие, разноцветные, украшенные оскаленными пастями змей всех мастей на носу — проходили по водной глади быстрей, чем они ехали, и Джон подумал, что разумнее было бы отправиться к Железному Банку на лодках. Мимо проплывала широкая барка, посреди которой стоял покрытый розовой тканью шатер; она плыла так же медленно, как и их кортеж, и Джон разглядел двух веселых танцующих девушек, почти обнаженных, рыженькую и со светлыми волосами, чей смех эхом разносился вокруг их лодки. Ударили струны, и еще один пассажир лодки тягуче заиграл свою мелодию, перебирая струны арфы. Музыка поглотила и смех, и плеск вод, оставляя внутри тревожащее волнение, словно эти тонкие струны были у него в голове. Засмотревшись на девушек, он чуть не наехал на разложенный прямо у края канала ряд рыб и торговца — белесого мальчишку, в страхе отпрянувшего от копыт лошади, еле поместившись на тонком каменном бордюре, который разделял канал и дорогу. — Уоу! — Джон повернул свою лошадь и, сожалея о своей беспечности, бросил мальчишке монету. Людей на их пути становилось все меньше, все вокруг заполнилось синим, вечерним закатом. Неожиданно город и канал осветили лучи солнца, которое перед закатом решило показаться сквозь тучи. Золотые мечи легли на серые стены, задрожали зайчиками в черной воде. Расплавленным золотом канал змеёй свернул в сторону, и их повозке пришлось ехать по узкому горбатому мостику, подсвеченными выставленным по краям фонарями. Телега скрылась за выпуклым переходом, а Джон остановил лошадь и посмотрел вслед воде. Дальше она уже чернела, разливаясь веером, а редкие дома стояли погруженные наполовину в море. Еще дальше из воды торчали только шпили и башенки, и вдалеке они исчезали совсем, становясь гладкой водяной пустотой, отливающей холодным блеском. Плеск заставил его посмотреть вниз. Из-под моста выплыла узкая лодка, такая же, как и множество, что он видел сегодня, с изогнутой головой змеи. На ее корме стоял сгорбленный старик, медленно отталкиваясь шестом от воды, и его седые волосы развевались жидкими прядями, светясь серебром в последних лучах солнца. В лодке сидела женщина; ее лица Джон не видел: широкая шляпа, как зонт, скрывала ее почти всю, только облаченные в брюки тонкие ноги, сложенные по-девичьи, торчали остроносыми сапогами, и белые маленькие руки мелькали в синеве вечера. Приблизился цокот копыт, и офицер Филлен легко спрыгнул со своего гнедого коня. — Джон, вы что-то увидели? Что вы увидели? — настойчиво интересовался он, поправляя свой объемный шарф. — Ничего. Просто лодка, — Джон пожал плечами. — Что там? — Эта часть города затоплена. Все уходит под воду. Честно говоря, я забеспокоился, когда понял, что вы отстали… — он явно хотел сказать что-то еще. — Почему? — Это место пользуется дурной славой. Старожилы говорят, что первая вода пришла внезапно и затопила самую низкую часть города, самую бедную. Десятки, сотни людей утонули. И теперь тут живут лишь призраки. Люди видят всякое, — его зловещий голос шепотом звенел в прохладном вечернем воздухе. — Того, чего нет, или то, что было давно. Но никто не знает, было ли это на самом деле. Каждый год какой-нибудь сумасшедший бросается с этого моста прямо в канал. Дети, влекомые глупыми страшными историями, забираются вглубь затопленных домов, ныряют с башен и, бывает, не возвращаются. Джон снова посмотрел вперед, в залив. Лодки уже не было, только тихий плеск воды и серебро в дрожащей ряби, а вдалеке — черные скалы, упирающиеся в синее, светящееся изнутри небо. Отчего-то стало тоскливо и пусто. Может старик и женщина — то были призраки, давно умершие и забытые всеми? Они двинулись дальше, по пустынной улице, окруженные теперь только тенями и редкими горящими кострами у таверн и борделей. Железный Банк был высоким мощным зданием, освещенным множеством факелов на его бесконечных, уходящих в черное небо стенах. Острые темные углы прятали высоких, облаченных в кожу и металл стражников, налитые мышцы которых, перетянутые ремнями, белели в ночи, словно они были не люди, а статуи. Кроме этих человеческих изваяний, во внешнем облике банка не было ничего фривольного — никаких барельефов и фресок, цветных витражей или витой ковки. Только прямые углы и колонны, и высокие лестницы, ведущие к тяжелым дверям. Внутри было так же: широкие и высокие коридоры, без лишних украшательств, холодно и пусто, чтобы каждый вошедший ощущал себя маленьким и ничтожным. Гранитный пол отчеканивал каждый шаг, растворяя звук в пустом пространстве приемного зала. Жаровни горели по краям каменного помоста, на котором в полутьме, за столом, сидели трое представителей Железного Банка. Джон остановился перед каменной скамьей, предназначенной для посетителей и сзади тяжело ухнуло — это Бьярне и Ивар наконец опустили наконец из своих рук тяжелый сундук с золотом. Среди троих сидела женщина — совсем старуха, с белыми волосами и большим крючковатым носом. Ее поджатые морщинистые губы все время двигались, словно она что-то жевала, а на худых плечах был накинут плащ, подбитый белым коротким мехом. Двое мужчин по бокам были не так стары: один рыжий с бородой, а второй коротко стриженный, с раскосыми черными глазами. — Добро пожаловать в Железный Банк, — поприветствовал Джона темноглазый мужчина, кивнув своим круглым лицом. — Я Джон Сноу, милорды, миледи, — представился Джон. — Здесь нет ни лордов, ни леди, — проскрипела старуха, наклонившись к столу совсем близко, и ее крупные камни в дряблых ушах блеснули, свесившись к самым щекам. — И мы знаем, кто ты. Беглец, что был приговорен к вечности на Стене. — Да, — согласился Джон. — Я сбежал. Но лишь затем, чтобы заключить сделку с вами. — Сделку! — старуха хрипло захохотала, тут же закашлявшись. И сплюнув в поданый рыжим платок, хрипло задышала. — Давайте выслушаем Джона Сноу, — рыжебородый, сцепив пальцы, словно спрашивал разрешение у нее. — Разве не для этого мы собрались здесь, в ночи? — и с улыбкой обратился к Джону: — Мы знаем, кто вы, Джон, знаем ваше второе имя. Настоящее. Эйегон Таргариен. И у нас возникают опасения о цели вашего визита. Уж не хотите ли вы снова сменить власть в Вестеросе? Развейте или подтвердите наши сомнения, — их прямолинейность и смелые предположения словно развязали ему руки, избавив даже от необходимости лгать. Джон и сам давно перестал думать о том, что при рождении его назвали совсем по-другому. Это имя было чужое для него, он хотел бы забыть его, стереть из памяти, первопричину всего, что случилось. — Я Джон Сноу, и только это мое настоящее имя. Старуха посмотрела на каждого из мужчин и кивнула. — И мне не нужен весь Вестерос. Только Север. Настоящий Север, Земли за Стеной. Джон повернулся к Бьярне и дал знак, чтобы тот открыл сундук. — Это, — он указал вовнутрь, — золото. И у меня его еще много. Мое предложение очень просто: я вкладываю в ваш банк золото, много золота, а вы признаете Земли за Стеной отдельным государством, землей Вольного Народа, что живет там. И чтобы никто без нашего разрешения и согласия не смел приходить к нам. Королева Севера уже поддержала меня, а с вашей поддержкой и Король Шести Королевств тоже не посмеет быть против. Старуха протянула свою костлявую руку через стол, словно прося милостыню. Джон, взяв один из золотых самородков, положил его в ее ладонь. Она внимательно осмотрела камень, даже понюхала и удовлетворенно улыбнулась, не выпуская золото из рук. — Мы знаем, что за Стеной есть золото, но мы также слышали, что в пещерах должны быть и камни. Джон снял мешочек с пояса и молча высыпал перед ней алмазы. — Это подарок. Вам. И есть еще. Много. Вы можете хоть завтра отправить корабль к назначенному месту, вас будут ждать. Золото в обмен на золотые монеты и ваша гарантия — вот и все, что мне надо. Вы получаете свой процент, такой, какой ни одному банку и не снился. — Это конечно заманчиво, но позвольте спросить — зачем вам свобода? — продолжил черноглазый мужчина. — Насколько нам известно, Вольный Народ — это десятки племен и кланов, и они не очень-то сотрудничают друг с другом. Где гарантия, что кто-то из них не сорвет нашу сделку? — Знаете, все с чего-то начинали. И Королевства в Вестеросе когда-то были разрозненными и воевали, но Таргариенам удалось их объединить. Я знаю Вольный Народ, знаю, что это не их настоящая суть. Все хотят мира, жить, растить своих детей и быть уверенным, что их дом — это только их дом. Что никто не придет и не отберет их землю, не разрушит их дома. Даже ваш Браавос, как я знаю, был основан лишь беглыми рабами, с разным цветом кожи, из множества городов, верующими в разных богов. Вас объединяло только желание быть свободными, желание самим решать свою судьбу, и вы построили этот город на пустом месте, и, наверное, не все и сразу было так гладко и мирно, как сейчас, — Джон говорил все громче и уверенней. — У нас с вами много общего — вот, что я думаю. Старуха махнула длинными пальцами по обе стороны, мужчины склонились к ней, и до Джона донесся тихий неразборчивый шелест их разговора. Его сердце гулко билось, и казалось, все слышат этот неуверенный стук. Он слышал, как его спутники тяжело дышат за его спиной. Джон ощутил холодное дуновение ветра по своему лицу. — Во дворе два обоза, и еще часть золота на корабле. Вы ничего не теряете, даже если у меня ничего не выйдет. Но должен вам сказать, что если не выйдет по вашей вине, если захотите меня обмануть, то весь мир узнает, что значит слово Железного Банка, — последнее могло выглядеть наглостью, но Джон должен был хоть как-то обезопасить себя. Он совсем не знал этих людей, не знал на что они были способны. — Железный Банк не только всегда забирает свое, но и чтит договоры, — в голосе старухи звучала почти обида. — Никто никогда не сможет упрекнуть нас в обратном. Если, конечно, сами не нарушили договор. Все трое встали, и их лица скрылись в темноте, остались лишь черные одежды. — Мы подготовим бумаги и завтра подпишем их с вами. Наша поддержка будет заключаться в том, что мы отправим известие всем Королям о том, что Земли за Стеной теперь отдельное государство и принадлежит только Вольному Народу. А Джон Сноу — кто вы кстати? Король? — Их доверенное лицо. Они вверили мне свою свободу и жизни. Я — часть Вольного Народа. — Хорошо. А Джон Сноу — подданный Земель-за-Стеной, — рыжий мужчина вздохнул, подбирая слова и крутя рукой. — Пусть так. И мы считаем его свободным… от всех обязательств… перед всеми Королевствами Вестероса. И Эссоса. — Но и у нас будут условия, — голос второго мужчин продолжил речь первого, словно они были одно целое. — Первое — вы больше не должны покрывать долги вашей двоюродной сестры и тем более брата. Мы должны получить всю свою выгоду. И мы беспокоимся за вашу жизнь. Поэтому второе наше условие будет — наша охрана. В Вестерос вас будут сопровождать наши стражники. Совсем скоро он должен был отправиться в путь, домой, на Север. Корабли Железного Банка получат золото, а Вольный Народ свою землю и деньги. Смогут ли они правильно распорядиться своим шансом? Этого Джон не знал. Он лишь хотел покоя, но идя к нему, все глубже погружался в мир людей.***
На Браавос опустилась ночь. Редкие окна, похожие на разбросанных светлячков на стене, светились слабыми огоньками свечей, издалека доносились крики и сложно было сказать, люди их издают или животные. Лодка с качающимся фонарем на носу одиноко плыла по каналу, и ее лодочник что-то тихо пел на валирийском языке, неровно взвывая высокие ноты и шлепая гулко, в такт им, шестом по воде. — Бьярне, мы случайно не заблудились? — Джон совершенно не понимал, в какой стороне находится тот постоялый двор, в котором они решили остановиться. Они уже прошли один мост, а теперь перед ним возник еще, и Джон готов был поклясться, что это тот же самый, что они проходили на пути к Железному Банку. Они словно ходили кругами. Но Бьярне не слышал его, он плелся где-то далеко сзади, тихо разговаривая с Иваром, и если бы не стук их лошадей, то Джон подумал бы что в этой кромешной тьме потерял и их. Он посмотрел на уходящий в затопленный город канал, дробящийся серебром лунной дорожкой, на черные шпили, возвышающиеся из-под воды. И совсем бы не удивился, увидев лодку и женщину в ней, проплывающую между затопленных, покинутых всеми домов. В воде под мостом плеснуло, и Джон с волнением посмотрел вниз, ожидая чего-то. Всего лишь рыба, или плюхнувшийся в воду камень. И больше ничего. Лошадь под ним зафыркала, перебирая копытами, напоминая, что уже ночь, и пора наконец найти ночлег и сон. Впереди показался свет. Он узнал небольшую оградку из сложенных плоских камней, за которой и был их сегодняшний дом. Хлопнула дверь, кто-то вышел, громко ругаясь, и звук смолк. Джон спешился, подождал своих спутников, но вернулся только Ивар, а Бьярне, по его словам, отошел по срочной нужде. Камин мягко освещал небольшой зал, заставленный столами с каменными столешницами, а хозяйка, или, быть может, ее дочь или жена, сонно возилась за стойкой, стуча посудой. Уставшая, полная, с выбившимися из-под чепца светлыми закрученными волосами, она тускло взглянула на них и, молча склонив набок голову, уставилась равнодушными глазами, ожидая просьб или вопросов. — Нам бы зажаренную оленью ногу, — высказал бодро свои пожелания Ивар, облокотившись на стол, разделяющий его и женщину. — И хрустящего хлеба с перцем. — Тут не водятся олени. Только свиньи и курицы, — хозяйка залезла куда-то под укрытие и вышла уже с подносом. Она громко поставила на стол блюдо с хлебом, и брякнула плошкой с торчащими из нее костями. — Хлеб. Курица. Все что есть, — она резко развернулась, едва не задев крутым бедром угол стола и бросила через плечо: — Ваши комнаты наверху. Горячая вода только утром. С улицы послышался смех и шум, дверь с грохотом отворилась и в таверну ворвалось то, что вызвало это веселье. Бьярне и трое девушек. В пышных платьях, в облезлых мехах и перьях, они ярким пятном расплылись по серой, мрачной комнате. — Бзиньк! — одна из девушек, с высоко поднятой рыжей копной волос, стукнула пальцами по стоявшим в углу доспехам рыцаря. — Медвежонок! — скривившимся красным ртом звонко промурлыкала другая, в шляпе с перьями, и прижалась к его плечу, потираясь. — Тут так тоскливо! Давай вернемся в «Волшебную Устрицу»! Джон и Ивар сидели в это время за столом и поедали свою давно остывшую птицу. Ивар вытер рубахой рот и потянулся руками к одной из девушек — она со смехом плюхнулась к нему на коленки, и он уткнул свою косматую голову в ее выступающую грудь. Джон, через стол почувствовал ее запах — смесь солода, плесени и сладкой ванили. Излишне намазанные щеки шлюхи наливались яблоками, когда она растягивала свой большой рот, обнажая крупные желтые зубы, а серые глаза сквозь черные слипшиеся ресницы сильно блестели, словно были наполнены слезами. Девушка в шляпке оставила Бьярне и направилась к Джону. — А это что у нас за красавчик? — она положила свою маленькую белую ручку на его плечо. — Такой серьезный! — ее шепот горячим дыханием опалили его щеку, а ее шляпа совсем скрыла свет от Джона. «У той, что была в лодке, не было перьев», — почему-то вспомнилось ему. Джон отстранился от девушки, подвинувшись на лавке, и она села рядом с ним, улыбаясь и перебирая свои пальцы. — Как тебя зовут? — ее круглое личико покачивалось, словно для ее шеи голова с шляпой были слишком тяжелы. — Меня — Джаки. Что-то было в ней неуловимо знакомое и притягивающее внимание. «Джонни! Его зовут Джон!» — крикнул Бьярне. Она положила шляпу на стол, и одно перо, синее, мягко слетело на пол. Девушка накручивала свои мышиные волосы на палец и продолжала улыбаться. Ее широкие темные брови вскинулись крыльями, словно у птицы, что хотела взлететь и опустились. — У тебя красивая шляпа, — он не знал, что сказать, глядя поверх ее тусклых глаз. Да и разговаривать особо не хотелось. — Это не моя. Плыла по каналу, а я подобрала, — она хихикнула. — Украсила перьями. Так ведь лучше? Правда? — она заглядывала ему в глаза, приближая свое пьяное лицо и улыбка сползала с ее губ, а брови сдвигались, живя своей жизнью. Ивар громко целовался со своей избранницей, а его рука уже была у нее под юбками. Джон устал. — Джаки, — он снова отодвинулся от нее. — Давай я дам тебе монету, и ты уйдешь. И тебе ничего не придется сегодня делать. — Но так нельзя. Ты должен что-то взять с меня, — она обиженно отвернулась, перебирая рваные рюши на своих рукавах. — Твой друг уже заплатил. Я могу сделать все, что захочешь. Только не бей. Не бей сильно. Это запрещено. — Зачем ты занимаешься этим? — он видел, что девушке явно не нравится ее работа. — Могла бы пойти в служанки, выйти замуж… Ты… Ты симпатичная. — Я и хочу замуж! — ее лицо осветилось. — Фокси сказал, что мы сможем пожениться, как только я накоплю денег на свадьбу. На домик и красивые платья… Мы очень любим друг друга и скоро сможем быть вместе. Он сказал, что надо накопить еще немного. Он хранит наши сбережения у себя, — она качала головой, словно вспоминая, и ее прямые волосы качались в такт на плечах. — В глиняном кувшине. Там. — Я думаю, тебе надо оставить своего Фокси, Джаки, — Джон встал, намереваясь уйти. — Возьми монету и уходи. А это я оставлю у себя, если уж непременно нужно что-то взять с тебя. Возможно, когда все закончится, когда он вернется за Стену, он найдет себе хорошую женщину, что сможет дать ему покой. Спокойную северную женщину, крепкую и понимающую, что не будет задавать лишних вопросов. «А как же то место, где нет ничего, кроме пустоты? Где лишь снежные степи и черное небо с вечными звездами. А днем солнце слепит так ярко, что нет ничего кроме бесконечного света». Там когда-то Джон хотел найти свой покой, перестать ощущать это — боль внутри, перестать мыслить и вспоминать, там, а не под теплым боком женщины. Медленно поднявшись по старым скрипучим лестницам, Джон зашел в свою комнату — хозяйка постоялого двора, сдобренная щедрой оплатой, отдала ему лучшую. Большая кровать покрытая плюшевым изъеденным лиловым одеялом, предназначенная явно не просто для сна путника; мутное квадратное зеркало на стене; тяжелый, замысловатый подсвечник на каменном столике. Джон подошел к небольшой выступающая нише с маленьким камином и, повесив шляпу на гвоздь, стянул перчатки и стал греть руки. За спиной полыхнуло — за приоткрытыми створками окна словно разгорался пожар. Стена гостиницы выходила на берег острова, а на соседнем, как понял сейчас Джон, был храм Красных Жриц. Только они могли разжигать такие костры в ночи, да и он знал, что в Браавосе должен был быть их храм. Возвышающийся горой, расцвеченной в кровавые плывущие пятна от огня, дом огненного бога отражался в проливе меж островов, и казалось, что вода горит изнутри. Он открыл окно, но вопреки ложному ощущению, что воздух нагрелся от этих костров, на него подул острый морозный ветер, пропахший тиной и рыбой. Он вгляделся в противоположный берег. Казалось, он видит мельтешение вокруг костра, маленькие фигурки людей, словно муравьи кишащие по всему берегу. Их песнопений, молитв и треска огромного костра не было слышно, а здесь только ветер тревожно гудел в крышах и дымоходах. Джон закрыл окно, скинул плащ и ремни, и, сняв шляпу с гвоздя, завалился в скрипучую постель. Широкие поля были мягкие и немного колючие на ощупь, а по атласной черной ленту шли разноцветные пряжки — желтые, голубые, красные, гладкими квадратиками и кружочками, украшенные лепестками, очевидно любовно пришитые какой-то женщиной. Он положил шляпу себе на лицо и раздался тихий короткий звон, а потом наступила тишина и темнота. Он вдохнул ее странный пыльный запах, далеко отдающий тонкой сладостью медом и сухой травой. Вдохнул жадно еще, пытаясь понять, что в ней странного, до головокружения, до шума в ушах, и словно провалился во тьму, в глубокий колодец, перестав ощущать свое тело, перестав наконец дышать. Ноги ощутили опору, пол качнулся под ногами. Джон посмотрел по сторонам — узкий коридор, громоздкие балки, лестница, ведущая наверх, но его тянуло не туда, а дальше по коридору, сердце забилось смутными воспоминаниями, когда он понял где находится — эта дверь, за которой он впервые познал ее, свою Королеву, за которой впервые понял, что такое настоящее счастье. Резной дракон ощетинился всеми своими тремя закрученными головами, и он прикоснулся ладонью к деревянной поверхности, ощущая кожей теплый, покрытый лаком символ Дома Таргариенов. «Надо только войти. Она там. Она там», — стучало в голове. Дверь, скрипнув, открылась, и он шагнул вперед. Это и в самом деле была она — широко распахнутые фиалками глаза, губы, ее нежное лицо в мягких локонах серебра. «Я должен закрыть дверь, пока все не исчезло». Все было как тогда, но не так. Он видел это в ее глазах — страх, все их будущее, что еще не наступило. Но теперь это не имело значения, ничего не имело значения, он здесь, в этой каюте, в своем личном сне, и ему решать, что дальше будет. Только ее глаза, искавшие сейчас поддержку, — он видел это, молящие, чтобы он молчал обо всем, что случится после. «Я не скажу. Ничего не скажу. Только не исчезай». Внутри радостно вспыхнуло, когда он услышал ее глубокий, живой вздох, когда увидел, что ее губы мягко приоткрылись. Джон хотел было прикоснуться к ее руке, но на миг замешкался, испугавшись, что не сможет ощутить ее, что видение растает. Весь ее образ, такой одновременно живой и нереальный, до боли манящий, казался сном. «Но это сон и есть». Она шагнула ближе, и Джона бросило в жар, а когда ее рука коснулась его щеки, все внутри словно ухнуло в бездну. Ощущение тепла таяло. «Дейнерис, — сказал он про себя, и ее имя было не менее странным, чем все что происходило сейчас, — Дени, не уходи». Он прижал ее руку к своей щеке, сжал ее пальцы, боясь, что ее такая осязаемая плоть растворится. Ее лицо было совсем близко, ее дыхание опаляло теплом, и все, что он мог, хотел сейчас — это прижаться к ее манящим губам. Мягкий, влажный рот, гладкие зубы, хотелось чувствовать ее всю, все ее тело, руки сжимали ее плечи, грудь прижималась к груди. Хотелось поглотить ее, впитать в себя ее, живую, ощутить кожей каждую часть ее трепещущего тела. Дейнерис обхватила коленями его бедра, когда он усадил ее на стол и сладко застонала, откинув голову, когда его рот завладел ее торчащим возбужденным соском. Теплая, сладкая кожа, влажная от ласк и пота, стук ее сердца прямо в его губах. «Джон, Джон…» — ее призрачный чарующий шепот, ее танцующие пальцы на его обнаженных плечах, обжигали, словно языки пламени. Он посмотрел ей в глаза. Дейнерис моргнула, взмахнув пушистыми ресницами, и осторожно прикоснулась своими губами к его, отстранившись с мягкой улыбкой и прикрыв глаза. Джон медленно ответил ей тем же, осторожно потянув за нижнюю мягкую губу. Едва коснулся губами ее щекочущих ресниц, виска, вдохнул шумно тонкий запах ее волос, снова поймал ее дыхание на губах, задержавшись, прижавшись к ней лицом, уткнувшись носом в ее мягкую щечку. Ее руки зашевелились позади и только сейчас Джон понял, что она запуталась в узких рукавах платья. — Попалась?.. — он заботливо помог освободиться, ощущая руками, что она задрожала. Дейнерис часто моргала, ее ресницы блестели от слез, и она быстро прижалась к его плечу, крепко обняв за спину. — Дени, — все, что мог сказать он, заглянув в ее лицо, обхватив руками, поглаживая ее мокрые веки, покрасневшие горячие щеки, осторожно прикасаясь губами к соленой коже и сожалея о будущем. — Милая, не плачь… Поглаживая по спине и успокаивая, даже сейчас, обнимая ее дрожащее от слез тело, он был почти счастлив и спокоен. Ее призрак во сне, слабый, испуганный — это все, что у него было, все, что имело значение. Дени пошевелилась в его руках, и Джон ослабил объятия. Ее соленые губы горячо прижались к нему и отступили. Она поерзала на столе, прижимаясь с нему сильнее, и горячее дыхание прошлось по его шее, влажные губы легко прикасались к кадыку, к поросшему бородой подбородку, снова к губам. Его рука скользнула внутрь, по ее бедру, раздвигая ноги шире, и Дени вздрогнула, всхлипнув, а ее мягкий язычок легко прошелся внутри его рта. Он позволил вести ей, делать все, что она захочет, целовать, так как ей нравится, отдаваясь нежному плену ее губ. Рука проворно зашла за пояс его штанов, и он перехватил ее, отстранившись и разомкнув губы. Брови красиво нахмурились, выражая недовольство, и Джон, сдавшись на ее милость, отпустил ее. Ее язык проник в него вместе с прикосновением к члену, теплые ласкающие пальцы и язык легко скользили по его телу, стирая все мысли и страхи, топя их в хриплых, влажных стонах, оставляя только тянущее наслаждение между ног. Он смотрел на нее сверху, обнаженную — волосы серебром разметались по подушкам, от каждого глубокого вздоха, грудь вздымается острыми холмиками, ноги раздвинуты, обнажая перед его взором все, без утайки. Все, что сейчас хотелось — просто войти в нее, засунуть свой стонущий член в эти манящие, распустившееся розовым цветком лепестки и двигаться, двигаться, быстро и бесконечно долго, слушая ее стоны и крики. Губы Дени приоткрылись и она, снова вздохнув, облизнув их и не сводя глаз с Джона, приподнялась на локтях, призывно сощурив глаза. «Хочу видеть тебя. Всю». Руки прошлись по ее гладким ногам, ниже, по бархатной коже бедер, прикоснулись к мягкой коже ее складок и, надавив, раздвинули. Шумно вдохнув воздух, Дени откинула голову на подушки, а ее согнутые колени качнулись. Пальцы скользнули вверх, между опухших губ и, раздвинув сильнее, обнажив всю ее. Она повела бедрами, томно вздыхая всем телом. «Ты вся моя. Вся моя, моя Королева», — слова чуть не вырвались, и подняв глаза, он наткнулся на ее влажный взгляд. Дени сомкнула ноги. Ну, нет, решил Джон, и попытался раздвинуть их. Наткнувшись на сопротивление, он сильнее надавил на ее колени. Наконец она поддалась и охнув, расслабилась. Его пальцы снова принялись ласкать ее, прижавшись к самой чувствительной точке тела. Внутренние лепестки ее плоти блестели от влаги, и Джон ощущал ее терпко-сладкий аромат, вдыхая его до головокружения. Он прошелся пальцем по ее влажной, истекающей соком коже и бедра раскрылись сами, подавшись вперед, пальцы скользнули внутрь, в горячее, влажное лоно, и она снова вскрикнула, изогнувшись. Двигая бедрами, насаживаясь на его пальцы, Дени стонала, вцепившись в одеяла, бесстыдно изгибалась, а ее кожа блестела от пота между острых, с розовыми торчащими сосками, грудей. Она была сочной и жаркой, и изучая ее изнутри, проникая все глубже и глубже, Джон не мог отвести взгляда от ее поглощающей пальцы возбужденной плоти. Жар исходил от ее тела, жар и страсть, что путают, туманят разум, заставляют превращаться в животное, что желают лишь брать то, что хотят. Ее нога уперлась в плечо, и он сильно сжал ее ягодицу, со шлепком проникнув пальцами еще глубже, и Дени снова вскрикнула, шепча бессвязно слова. Больше терпеть не было сил, и Джон вошел в нее, с силой протискиваясь членом в ее узкое лоно. Ее крепкие мышцы сжимали его член, отдаваясь внутри сладостным удовольствием, ее ноги широко раскинулись, а рот с жадностью поглощал его язык. Чувствуя ее всем телом внутри и снаружи, срастаясь с ее кожей, путаясь в ее влажных от страсти волосах, в ее срывающимся на хрип дыхании, он глубже и глубже проникал в нее, с силой прижимаясь к ее раскинутым бедрам. Рваный вздох Дени разомкнул их губы, будто она не могла дышать и жадно хватала ртом воздух. Джон ослабил давление, привстав над ней на руках, и стал двигаться медленней, вглядываясь в ее затуманенный взгляд, что блуждал, теряясь в истоме. Покрытые горящим румянцем щеки, ее приоткрытый рот, всхлипывающий от каждого его движения влажными, опухшими красными губами. Она была прекрасна. Слабая рука прикоснулась к его губам, дрожа подушечками пальцев, словно замерзнув. Джон прижал ее руку к подушке и, едва коснувшись ее приоткрытых губ, ощутил трепет всего ее тела; мышцы Дени сжались, выталкивая его из себя, тело изогнулось с громким стоном, раскрываясь все шире навстречу его движениям, обдавая, окутывая его вязким удовольствием, взрываясь внутри, выворачивая все, что есть, наизнанку, заставляя теряться в себе и в ней. Он заполни ее всю, без остатка, своим семенем, жадно вдыхая запах ее волос, уткнувшись в ее горячую, пульсирующую шею. Ее хрупкие плечи растворились, оставив в его вспотевших руках лишь скомканный старый плюш покрывала. Джон зажмурил глаза, не желая пробуждаться от сна, не желая вдыхать этот старый, замшелый запах гостиницы. Далекий тоскливый вой окончательно заставил его проснуться — его Призрак, по настоянию хозяйки, был заперт в загоне, внизу. Он откинул с лица шляпу, и в глазах тотчас же резью вспыхнули огоньки, плясавшие в отражении стекла. «Глупец. Дурак. Даже во сне не дашь ей покоя. Всего лишь животное желание тела, возбужденное портовой шлюхой. Я не должен думать о ней, не должен. Она мертва, расплатилась за все моим предательством, я будто мучаю ее, я не имею права касаться ее руками, которые воткнули кинжал в ее грудь». Он старался сосредоточиться на сегодняшнем разговоре в Железном Банке, вспоминал каждое слово, сказанное банкирами, думал о том, что будет после, как он пересечет снова Узкое море… Но мысли и тело неизбежно возвращали его назад, в его плен — в волшебную глубину фиалковых глаз, в путы шелка волос, в заставляющие все забыть сладкие вздохи. В комнате было душно. Джон снова открыл окно, вгляделся вниз, где за оградой, скрытый в темноте ночи, тихо поскуливая лютоволк. Холодный воздух и одиночество Призрака немного привели его в чувство. Он чувствовал его беспокойство, напряжение в лапах, вздрагивание хвоста. Чуткие уши слышали треск костра на соседнем острове, нос — гарь и множество людей, чьи тела источали запах ожидания предвкушения и надежды. «Спокойнее Призрак, спокойнее, еще немного и мы вернемся домой».***
На следующий день, после подписания договора, как только перо в руке Джона поставило на бумаге последнюю расплывающуюся точку, он спиной ощутил ветер от раскрывшихся в зале дверей. — Позвольте представить вам вашу охрану, — погладив свою рыжую бороду, произнес браавосиец. — Чарльз Добрый Бык. С ним и его людьми вы будете в безопасности. Джон не мог не узнать безупречного. Плотно прилегающие черные доспехи, шлем с глухим забралом и шпиль на нем, изогнувшийся ростком во тьме, что ищет солнце. Черные глаза внимательно смотрели на Джона. Они не спеша проехали ворота Железного Банка. Джон оглянулся на медленно закрывающийся завес. Стражники, вытянувшись, прижали к себе копья, снова превратившись в неподвижные статуи. Безупречный, сидя на своей черной лошади, расправив прямые плечи, смотрел вдаль, не моргая, не говоря ни слова, только притормаживал, когда Джон останавливался. Мимо людной улицы, по арке моста, они свернули в пустой переулок, а когда вокруг ни осталось ни одного человека, лишь высокие серый стены окружили их двоих, Джон тормознул свою рыжую лошадь и, не снимая руки с рукоятки меча, встал, ожидая, что будет делать его стражник. Он узнал его сразу, несмотря на скрытое забралом лицо, несмотря на другое имя — это был Серый Червь. Воин неспешно стянул с себя шлем, подтвердив его догадку, и спрыгнув с коня, стоял и презрительно смотрел на Джона. Джон решил, что говорить об этом в банке было бессмысленно — он был один, а вокруг лишь враги. «Они все же решили просто убить меня. Избавиться. А потом завладеть и золотом. И в Вестеросе достаточно лордов, что готовы стереть навсегда Вольный народ для своей выгоды». А лучшей кандидатуры на орудие его убийства и не придумать: Червь мог мстить, а люди Железного Банка умоют руки. — Ты сменил имя? — прервал их молчание Джон. Серый Червь чуть склонил голову и размял шею. Его рука прикоснулась к кинжалу. Другая чуть склонила копье. Джон на три шага обогнул его слева, Червь отступил назад не спеша. — Что ты здесь делать, Джон Сноу? — равнодушный голос Червя едва донесся до Джона. — Ты быть на Стене. Всегда. — Я был там. И туда же и возвращаюсь. А ты? Тебе предложили убить меня, или сам догадался? Серый Червь усмехнулся и сделал пару шагов вправо, склонив копье еще ниже. — Ты ошибся. Тебя охранять Добрый Бык. Мое и его лицо — одно для людей Банка. Они ошиблись. Я сам убить тебя. Он прыгнул вбок, и острый клинок копья подцепил рукав куртки Джона, меч, взвизгнув, рубанул воздух, ударив с грохотом камень мостовой. Копье с шипеньем задело лицо, а Джон едва увернулся, полоснул Червя и снова попал в воздух. Он почти не видел его: безупречный, как черная тень, кружил вокруг, едва задевая своим оружием, словно играясь. Джон лишь оборонялся, махая мечом, с каждым мгновеньем понимая, что он слабее Червя. Кровь стучала в висках, мышцы радовались, сердце бешено билось с каждым взмахом руки. Вправо, влево, влево, вправо, два шага, широкий прыжок, копье словно застыло в воздухе, его не было там, но Джон уже видел, и рубанул, широко замахнувшись. Сломанное копье с треском упало на камни. Червь отступил в то же мгновенье, и Джон снова мог видеть его перекошенное лицо. Обрубок копья полетел в Джона словно стрела и упал под ноги легко отбитый Длинным Когтем. — Я убить тебя, — Серый Червь хоть и остался без своего главного оружия, но не сбавил решимости. Он достал из ножен длинный узкий кинжал и, подкинув его на руке, с криком бросился к Джону, которому только и оставалось, что просто перерубить безумного пополам. Что с сожалением Джон и намерился сделать, но меч попал в пустоту, а затем пальцы ослабли и Коготь со звоном выпал из рук. Червь подсек ему руку, и кровь горячим потоком стекала под курткой, густыми каплями падая на камни. — Обернись, Джон Сноу, — донеслось из-за спины. «Почему он просто не убьет меня?» Его кинжал почти выскальзывал из раненой руки, но Джон не сводил взгляда с блестящих глаз Червя. «Давай же, закончим это». Он просто шел к нему, а Червь все медлил. Когда они поравнялись кинжал безупречного взмахнул, нацелившись в шею Джона, но застыл, и черные глаза удивленно взглянули вниз. Левой рукой орудовать было не так удобно, но ему хватило силы разрезать кожаные доспехи Червя. Мгновенья замешательства хватило, чтобы сбить с ног и вонзить кинжал в руку и клинок Джона вошел меж костей и стыком камней. Он тяжело дышал, склонившись над Безупречным, сам не веря, что у него получилось. Рука Червя истекая кровью, дергалась в стальных тисках, а на лице не было ни намека на боль. Левой рукой он стал вытаскивать кинжал из камней, но его же собственный клинок в руке Джона уже дрожал рядом с горлом. — Серый Червь. Я знаю. Ты ненавидишь меня, я сам себя ненавижу, — но Червь, словно не слышал его, он все еще пытался освободить руку, не обращая внимания на уткнувшийся в его кадык металл. — Но сейчас мне нельзя умирать. Может быть, я и хотел этого, но не сейчас, — говорил Джон, осознавая тщетность своих слов. Червь застонал сквозь зубы, когда Джон сам с усилием вытащил свой кинжал из камней. Прижав раненую руку к рассеченному животу, он с силой толкнул ногой Джона, так, что тот упал на спину и повалился на него, пытаясь схватить за шею, не обращая внимания на два кинжала в обеих его руках. Пальцы скользили по лицу, по шее, истекая кровью, но Червь не желал сдаваться. Джон отпустил клинки и, схватив его за торчащие наплечники, отбросил, ударил в лицо кулаком, размазывая свою собственную кровь, сочившуюся из руки. Червь встал на колени, мотнул головой и с рыком бросился снова. Они покатились по жестким камням, пиная и молотя друг друга кулаками. В ухе Джона зазвенело от удара, костяшки заныли от зубов безупречного, рот наполнился кровью и пылью, а глаз заплыл. Он сжал пальцы на шее Червя, чувствуя, что еще немного и сломает кадык, и ослабил хватку, позволив противнику с жадностью вдохнуть воздух. — Убить меня, — прохрипел Червь. — Теперь ты должен убить меня. — Я не хочу тебя убивать! — крикнул Джон, встряхнув Червя за плечо и не слыша собственного голоса. — Но ты можешь это сделать потом. Потом. Попробовать, по крайне мере, — он слез с ослабшего тела и отполз к стене. — Потом… — повторил равнодушно Серый Червь. — Когда потом? — Когда я вернусь на Север, — ему трудно было говорить, в груди горело. — Когда Вольный народ будет свободен. Червь поднялся на колени и подполз на четвереньках к стене, и Джон вздохнул, готовясь, что их бессмысленная драка продолжится. Но он не стал даже пытаться, а уселся рядом со своим врагом. — Королева говорить, что тебе можно верить. А я всегда верить ей. Но ты предал ее. — Это так, Серый Червь. И я сожалею об этом. — Миссандея говорить, что… — он тяжело сглотнул. — что, когда все войны закончатся, вы поженитесь, и мы сможем уехать. Уехать на остров Наат. — Миссандея была очень доброй и всегда верила в хорошее. — Да, — в его голосе появилась грусть. — Но она умерла в вашей войне. А ты убил Королеву, — он повернул к Джону свое окровавленное лицо. — И я должен убить тебя. Ты не поехать на Север. Ты поехать на юг. На Камень Дракона. Поэтому ты мне нужен. Север потом. Потом мы будем драться, как мужчины. И я убить тебя. — Или я тебя, — «Сегодня я почти это сделал». — Да. Они встали, поддерживая друг друга, косо поглядывая, ожидая подвоха. Джон поднял кинжалы и меч. Покрутив в руках клинок Серого Червя, он все же вернул его хозяину, думая о том, сколько времени пройдет прежде, чем тот окажется в его сердце.***
Рыжему Ивару Серый Червь не понравился сразу, и хоть Джон пресек его попытки вступить с безупречным в драку, тот не замедлил высказать свое замечание о том, что без приставленной банком охраны Джону как-то удавалось обходиться без синяков и ран. Бьярне лишь покачал головой, недовольный тем, что они не сразу попадут на Север. Люди Железного Банка только приветствовали желание Джона самому решить вопрос независимости с Королем Шести Королевств, хотя он предпочел бы не ездить в Королевскую Гавань. Но Серый Червь хотел попасть на Драконий Камень, и по их уговору Джон должен был быть с ним, и иначе, чем встречей с Браном, он не мог объяснить свое желание сделать крюк на юг. Все это занимало слишком много времени, а он совсем не имел представления, как обстоят дела за Стеной. Джон скучал по брату, скучал, но судя по рассказам Тириона и Сансы, его королевские дела шли не так уж и плохо, а снова оказаться в тех краях означало снова напоминать себе о том, что случилось. Он помнил каждое мгновенье того дня, но оказаться там, в Тронном зале Красного Замка, пусть и выглядящим теперь наверняка совсем иначе, в окружении людей, которые теперь жили той жизнью, что хотела она, людей, ради которых он лишил ее жизни — это казалось неправильным, несправедливым. Словно его предательство длилось вечно. «Заводная апельсинка» надула ветром свои паруса цвета дикого фрукта и поскрипывая всеми своими членами, гулко сражаясь с холодными волнами, неслась вперед, в Вестерос. Капитан Сэнд, по обыкновению, стоял на своем капитанском мостике и вглядывался в свою трубку, будто и без нее не было видно бесконечного серого неба и черных, в серебряной чешуе вод. — На, глянь, — протянул он трубу Джону. Черной точкой вдалеке угадывался корабль, со светлыми парусами. — Я уже два часа слежу за ним, — Сэнд, вздохнув, снова уставился в трубку. — Нам не догнать. «Апельсинка» уже не такая резвая. Еще немного и его совсем не будет видно. — Что такого в нем? — Джон не мог понять, что так привлекло капитана. — Джон, — Сэнд заломил свою шапку с облезлыми хвостиками и явно хотел что-то сказать, но не решался. — Да что же? — Когда ты был в Браавосе по своим делам, уж прости, я не знал, где тебя искать. Может, это вообще ничего не значит, — он снова уставился в море. — Я встретил одного старого знакомого. Тогда мы были молодыми… Да… — он словно собирался удариться в воспоминания. — Ходили до самого Летнего моря. И даже раз до Асшая. В общем, разговорились мы за пивом, и он рассказал мне, как встретил знакомого, что был ему словно братом когда-то. Так тот его старый друг, рассказал сказку о том, что обогнул море с запада, от самого Севера до Ультоса, где почти никто не бывал на корабле под названием «Нимерия». — Нимерия? — внутри все перевернулось, это не могло быть совпадением. — Кто был капитан? — Некая Арья, — Сэнд виновато смотрел на Джона. — Арья Старк. «Она жива! Жива!» — И они отправлялись в Крабий Залив. И я думаю этот корабль — «Нимерия». Джон вырвал трубу из его рук, но даже точки теперь не было видно на горизонте. — Значит мы плывем туда же, — голос не слушался его. — Как скажешь, Джон. Это была самая лучшая новость за все эти годы, и Джон осознал, что его губы расплылись в глупой улыбке. Арья, его маленькая смелая сестричка, отважная и храбрая, и что бы теперь не случилось, даже смерть, обещанная Серым Червем, все казалось таким неважным. Только бы увидеть ее, обнять, удостовериться, что с ней все в порядке. Его страж — Серый Червь, стоял у борта, вглядываясь в море, по обыкновению сжав губы и сцепив руки сзади. «А если он решит навредить Арье? А еще Брану или Сансе…» Джон подумал, что, если просто толкнуть его, у него хватит сил, если он сделает это неожиданно. И море поглотит эту угрозу навсегда. Червь, словно почувствовав мысли Джона, обернулся и хмуро кивнул в знак приветствия. Джон спустился к нему, намереваясь прояснить ситуацию. — Серый Червь, наш уговор остается в силе, но наш путь немного изменится. Безупречный молча повернул свое лицо, ссадины на котором еще не сошли. — Я должен знать. Пообещай мне. Поклянись, что не тронешь мою семью, — Джон положил руку на рукоятку меча. — Мне не нужна твой семья. Клянусь. Безупречный — не предатель. Безупречный — не Джон Сноу. «Много ли значат клятвы?» — Сначала мы едем в Крабий Залив, оттуда совсем близко до Драконьего Камня. Мне надо кое с кем встретиться. Если он еще будет там. Арья могла сразу исчезнуть, уехать куда бы она не желала. И это было несколько странно — ее место прибытия в Вестерос. Если бы она собиралась в Винтерфелл, то причалила бы в Белой Гавани. Хотела бы встретиться с Браном, то плыла бы дальше на восток. Но где бы она не была, рано или поздно она захочет увидеть Брана и Сансу. Если даже Джон не найдет ее, то они могут встретиться в Королевской Гавани. Теперь посещение этого города не казалось Джону столь болезненным. — Твой человек, с которым ты хотеть встречаться — живой, мой — мертвый. Мертвый ждать вечно. Плывем в Залив Краба. Червь хотел навестить могилу Миссандеи, понял Джон. Он любил ее, это знали все, кто был рядом с Дейнерис. Подумав о ней по имени, в груди снова заныло. «Дени. Дени», — повторил он про себя, надеясь, что придет время, и имя больше не будет причинять боли. Но тут же сам ощутил страх, что исчезни эта боль, и он лишится чего-то очень важного внутри себя, того, что дала ему Королева, когда они встретились. Тот огонь в ее глазах, тепло и нежность, предназначавшееся только ему — это было важно для нее, он знал, всегда знал, и что в глубине сердца, даже в минуту ненависти ко всему живому в ней была доброта, и любовь, и милосердие. И он обязан помнить об этом. — Мне жаль, что это случилось с Миссандеей. Она не заслуживала такой участи. — Мне жаль, что это случилось с Королевой. Она не хотеть. Никогда не хотеть так делать. Я не понимать. Но я просто солдат. Ветер подул сильнее, бросая колючие, холодные брызги, паруса зашумели, глуша слова. — Мы даже не знаем куда Дрогон унес ее тело. Она словно растворилась в воздухе. Во всем мире, — тихо сказал Джон. Это всегда стояло у него перед глазами — черная туша Дрогона, исчезающая в пепельных небесах и ее маленькое тело в когтистой лапе зверя. — Может, это так есть, — Серый Червь посмотрел на чернеющее небо. — Она была особенной Королевой. Не такой, как все. Может, это так есть. И ее глаза смотрят на нас с неба. Мы должны быть справедливыми людьми. Иначе и Миссандея, и Королева умерли зря. И все те люди в вашем городе. — Она умерла быстро, если ты хочешь знать. И казалась счастливой перед тем, как… как я убил ее, — это было странно, но Джону было легко говорить о Дейнерис с Серым Червем. Он подумал, что это единственный человек в мире, с кем он вообще теперь мог говорить о ней. И он солгал ему. Или себе. В от миг, когда холодная сталь пронзила ее тело, в ту секунду, мгновенье - она все поняла. И сейчас ему отчаянно захотелось чтобы по ту сторону жизни было что-то еще кроме пустоты и безжизненной тьмы. Ведь тогда она может помнить его, вечность помнить его предательство, и ненавидеть, и проклинать. Серый Червь кивнул и уперся руками во влажный от брызг борт. Повязка намокла красным пятном, и он убрал руку. — Миссандее было страшно, когда она умерла. Я видеть это. Я ненавидеть Серсею и ее людей. Я делать справедливость. За каждый выбор надо платить. Жизнь Миссандеи дорога. Мне, — он снова уперся обеими руками в борт и склонил голову. — Я уехать в Наат. Со своими людьми. Теплый остров. Теплый песок и цветы. Он прекрасен, как Миссандея. — Почему ты вернулся? — Я ходить по городу. Хотел найти покой. Хотел найти Миссандею. Ел их еду, пил их вино, носил их одежду. Я лег на песок, вспоминал ее лицо, ее кожу, ее смех, ее грусть. Но ее там нет. Она умерла, — его голос, обычно неестественно ровный, дрогнул. — Потом мои люди стали болеть. Умирать. Их бабочки, белые и красивые. Они несут болезнь. Мои люди отказались уезжать без меня, и мне пришлось жить. Ее кости в могиле на Камне Дракона — это все, что осталось у меня. Все, что мне нужно. Хочу откопать их. Хочу трогать их. Я заберу ее тело, убью тебя и вернусь на Наат. Так хотела она. Лягу на песок и обниму ее. Ветер совсем разгулялся, срывая плащ и не давая дышать. Волны с шумом взлетали за бортом, пенясь и падая с грохотом. Мачты гудели, а команда спешно крутила канаты, сворачивая часть парусов, готовясь к шторму. — Ты не сможешь убить меня и вернуться на Наат, — уже кричал Джон, — если нас смоет за борт. — Хорошо, — Червь отпустил руки от борта и едва не упав от ветра двинулся в сторону кубрика. — Твои сестры и братья не нужны. Но карлика я бы убить.***
Он снова был в крипте Винтерфелла. Снова стоял перед своей никогда не узнанной матерью Лианной Старк, и свеча в ее каменных руках слабо дергалась огоньком отбрасывая тусклый свет и черные тени на покрытые изморозью стены. Обернувшись на чьи-то тихие шаги, Джон увидел Ее. Сквозь холодную тьму могильных стен белым пятном показалась Королева. Озноб прошел по всему его телу, когда она прижалась к нему, обеспокоенно вглядываясь своими невероятными глазами в его лицо. Такая живая, теплая, даже сквозь свою шубку, грустно улыбаясь и пытаясь прочесть в глазах его тайну, понять. Джон не мог оторвать взгляда от этих всепоглощающих фиолетовых распахнутых глаз, от нежных, чуть вздрагивающих от напряжения мягких черт лица, от ее губ и дыхания… — Ты собираешься целовать меня прямо здесь? — спросила она дрожащим голосом, пронзая этим звуком его сознание, еще больше обволакивая его своим теплом, еще больше заставляя все трепетать внутри. — Они не позволят нам. Она отстранилась немного, сжав его руку. Джон посмотрел на каменные изваяния. Они словно потемнели, а черты лица стали жёстче. Его каменная мать чуть наклонила голову, скривив рот. «Это просто камни. Просто камни. Моя Королева еще не знает правды. И никогда не узнает. А вы не сможете встать между нами». Он притянул Дейнерис к себе, все-таки намереваясь поцеловать. Едва он коснулся ее губ, рука твердо уперлась в грудь. — Что происходит Джон? Что с тобой? Ты что-то скрываешь? Ее голос, дрожащий, полный беспокойства и предвкушения страха, рвал ему сердце. Все было не так, как тогда, в прошлом. Не те слова, не те желания. Может, и его правда откроется здесь, во сне, с другой стороны? Королева имеет право, должна знать, и что бы не говорил ему голос предков-Старков, они сами вольны решать, как быть дальше. Он сможет любить ее так, как раньше, а она не поддастся страху, что погубит ее. Им просто надо довериться друг другу, отбросив прочь все сомнения. Он развернул ее к себе, держа за плечи. — Послушай меня… — Джон, не прерывая взгляда и не отпуская рук, так и не смог сказать. Ее плечи ослабли, и Королева прильнула к нему, мягко улыбнувшись. Ее глаза светились в темноте, как драгоценные камни, становясь холодными и безжизненными, как и все вокруг. — Мне жаль Джон, но они не позволят нам. Ты не сможешь. И я не смогу. Ведь все уже случилось, — голос разносился эхом, отскакивая льдинками от промерзших стен, колебля язычки свечей. Она прижалась к нему прохладными губами, а ее тело словно начало оседать. Поцелуй, так и не начавшись, разомкнулся, оставив на его губах последнее исчезающее тепло, и они оказались в Тронном зале. Безжизненное, обмякшее тело в его руках, глаза, с застывшим в них удивлением, еще не потерявшие блеск и струйка крови на лице. А вокруг разрушенные, обгоревшие стены, и тяжелая поступь, и шумный, горячий рык Дрогона за спиной.