Дейнерис
Теплая вода казалась слишком плотной, как и непроницаемая ночь вокруг, но ей совсем не составляло труда плыть. Это было странно, ведь Дени не умела плавать, но сейчас, на озере, ей казалось жизненно важным достигнуть той точки. Что это было, она не знала, просто чувствовала, что с приближением цели обнимающая ее влага становилась все горячей, приятно пощипывая кожу. Телом ощущая, как вокруг началось какое-то бурление, она замерла на месте, оглядываясь, но только редкие, сразу исчезающие во тьме блики сверкали вокруг как звезды. К ногам, зависшим над бездной озера, прикоснулось что-то, заставив ее вздрогнуть, и сразу же тело, потеряв равновесие, стало тяжелым, а в висках засвербело, настойчиво напоминая, что она никогда не умела держаться на воде. Дени лихорадочно забила руками, высоко подняв лицо и сжав губы, страшась, что еще чуть-чуть и вязкая жижа попадет ей в рот, зальет все внутри, разорвет ее тело, а ей так не хотелось тут умирать. Паника завладела ее сознанием, а ноги уже опутали путы, крепко впившись в лодыжки, по талии словно проскользнула горячая змея, прокралась между грудями и обожгла своим жалом шею. Вода засветилась изнутри, зашипела и загорелась красными звездами, которые, кипя и обжигая, тянулись к ней, словно языки костра. Острыми лепестками кололи ее горящую кожу, стремясь прорасти ввысь, сквозь толщу воды. Бурлило и громко ухало, и один за другим из озера вырывался столб, раскидывая вокруг себя воду, и белые качающиеся ветви, усыпанные кровавыми листьями. Тяжелые волны накрывали ее, ветки нещадно хлестали по лицу и плечам, листья чардрева жадно впивались в кожу. Остров всплывал со дна, а она, оказавшись у него на пути, просто мешала. По лицу прохладно потекло, заволакивая красным глаза, а во рту стало солоно, как от крови. «Это и есть кровь. Моя кровь». Она оглянулась — красное пятно расплывалось вокруг, качалось на волнах и растворялось, снова превращаясь в черную воду. Все тело болело и жгло, словно ее резали тысяча ножей одновременно, и появлялась слабость, и растерянность, и все больше нарастающее ощущение, что борьба напрасна. «Нет…» Она, все же собрав последние остатки сил, дернулась, пытаясь освободиться, чувствуя, как шершавые корни сдирают ее кожу. «Нет!» Руки пытались отодрать их от себя. «Нет! Нет! Нет!» Больше она не смогла вытащить их из воды: путы крепко сплелись вокруг запястий и потащили вниз. — Нет! — показалось, что она проснулась от собственного крика. В ушах шумело. Пальцы крепко сжались в кулаки, впившись ногтями в кожу, а где-то посреди груди давило, и, казалось, сейчас лопнет, разорвав ее тело. Дени откинула шерстяной плащ, что служил ей одеялом, вынырнув из душного пространства, и глубоко вдохнула ночной прохладный воздух. Синева рассвета сквозь щербатый проем освещала их ночлег — башню, что стояла поодаль от Харренхолла, чудом уцелевшую, спрятанную за толстой, высокой крепостной стеной замка. Костер давно потух, наполнив пространство влажным запахом истлевшей древесины. Сквозь сумеречную темноту Дени разглядела свернувшуюся клубочком Грибочка и растянувшегося во весь рост Эли, который шумно сопел во сне. Серый Червь, сидя на корточках, прислонился к грубой, сложенной из каменных блоков стене и, хоть она не видела его открытых глаз, но была уверена, что он не спит. Дени потерла замерзшие руки, ее кольцо блеснуло во тьме. «Оно волнуется». Голубой камень словно светился изнутри, протягивая к своей поверхности изгибающиеся синие щупальца. «Это просто сон или что-то случится?» — ответа она не знала, лишь была рада, что убивающее ее чардрево просто кошмар. Тогда, на Севере, что поклоняется Старым Богам, она нашла лишь боль и разочарование, а недавно снова встретилась с Джоном Сноу, убившего ее, так что ее сон совсем не был странен, он лишь напомнил ей, что никому нельзя верить, иногда даже самой себе. Она осторожно, стараясь не шуметь, вышла в узкий коридор и, держась в темноте за стены, прошла на большой округлый балкон башни, выходивший на озеро. Увидев Джона, стоящего у ограждения, она было думала пойти назад, но, отбросив страх, передумала. Солнце уже подкрадывалось с запада, обогнув золотой каемкой край озера, светясь изнутри затянутого низкого неба. А по земле, по воде клубился туман, из которого редко торчали выскочки-травы и затопленные деревенские домики. — Не спится? Дени отвернулась, наткнувшись на взгляд Джона. Вчера она решила, что не хочет знать, не хочет даже думать, о чем думает он. Ожидания, сожаление, эта насыщенная противоречиями связь, что всегда была между ними — все читалось в его серых глазах, а за осознанием этого стояла необходимость вытащить наружу все свои сомнения, расставить точки, высказать словами свою боль и страх и окончательно потерять себя. Вчера она почти забылась, сделалась слабой в его объятьях. Черные скрюченные башни возвышались в тумане и упирались в черные тучи. Она обернулась и гордо вздернула подбородком. — Замок разрушен драконами. Только они могут так оплавить камень. — Танец драконов. — Да. Много людей тогда погибло. И почти все драконы. — Любая война — это жертвы, — «Как будто ты этого не знал, и не знала я». — Думаешь, я забыла? — Дейнерис обернулась и все же посмотрела на Джона. Она должна была сказать ему. Он обязательно должен был знать это: — Я все помню. И каждый день корю себя за это. Но их не вернуть. Я бы хотела отдать свою жизнь снова, чтобы исправить все, но это невозможно. Мою ошибку невозможно исправить, — в глазах защипало. Джон осторожно взял ее за руку и предательское щемящее тепло разлилось в груди, делая больно и жарко. — Ты не хотела говорить о прошлом. — Да, не хотела. И не хочу, — она выдернула руку и посмотрела вниз, на туман, так похожий на дым. Она все же не должна была это ему говорить, но сейчас словно наполнилась до краев горькими мыслями и словами, и они, помимо ее воли, полились наружу: — Стоит мне задуматься обо всем, и мысли цепляются за людей и слова: как и кому, что было сказано, что сделано, в чем я была права, а в чем нет… Можно ли было все исправить? Остановиться? Иногда мне кажется, что нет — и это ужасает меня. Память прыгает от одного воспоминания к другому, и я тону, словно в бездонном колодце. И разрушаюсь изнутри, как эта старая крепость. А я не хочу, не хочу об этом думать, — она прижала ладони к заболевшим вискам. — Прости, Джон, я не должна тебе всего этого говорить. — Ты меня прости, — тихо сказал он. — Мне жаль, что так все вышло. Но теперь все в прошлом, Дени. Судьба или боги дали тебе еще один шанс, — он помолчал немного. — И я рад, что у меня тогда ничего не вышло. Это правда. — Нет, у тебя все вышло. Ты убил меня, — теперь она не боялась смотреть ему в глаза. Вырывающиеся слова резали горло. — Знаешь, о чем я думала, когда сжигала всех этих людей? О том, как я ненавижу их. О том, что хочу стереть с лица земли всю их жизнь, их ложь и ненависть ко мне. Я чувствовала, что с каждой прерванной жизнью, каждым вспыхнувшим бегущим человеком, мне становится легче. Это ужасно, я знаю. Неправильно. Жестоко. Но такова была я. И я бы сожгла всех, замок за замком, деревню за деревней, сожгла бы Тириона, твоих друзей, твою семью. Твою единственную семью — Брана, Арью и… Сансу, — теперь она с жадностью заглядывала ему в глаза, упиваясь смятением и тем, что могло бы быть. — Так что тебе не за что корить себя. Ты поступил правильно, как и всегда. Джон, отрицая ее слова, покачал головой. — Да! И я знаю, если будет нужно, ты снова поступишь правильно, что бы ты сейчас не говорил, что бы не чувствовал. Его руки крепко сжали ее плечи. — Дени, я никогда не причиню тебе больше вреда. Клянусь. Но он уже клялся. Назвал своей Королевой. «Отныне и навсегда», — сказал он тогда. Джон был ей дороже, чем весь Вестерос, ее же жизнь на поверку ничего для него не значила. — Но ты убил меня, — вторила она вслух своим мыслям, заставляя себя никогда этого не забывать. Она десятки раз говорила себе, что ему нельзя верить, что Джон Сноу снова принесет в ее жизнь только страдания, но сейчас, чувствуя на своих плечах его руки, видя его блестящие в сумраке глаза, что не отпускают, ей хотелось крикнуть: «Сделай же что-нибудь, скажи, найди нам оправдание!» и тут же липкий, холодный, словно предупреждающий страх полз змеями по спине, а шрам на груди остро ныл. Она хотела бы никогда не встречаться снова. Она не хотела, чтобы он отпускал ее. Но руки Джона соскользнули с плеч, оставив ее снова в одиночестве. Он даже больше не смотрел на нее, отведя глаза вдаль, и холодная черная тяжесть мгновенно заполнила ее грудь, когда она увидела его руку, лежащую на рукояти меча. Время словно замедлилось, застыв алыми яркими лучами восходящего солнца за его спиной, застыв теплом, что исходило от него, но не было с ней, повиснув в это тихое и прекрасное утро клочками обманчивого тумана. Закрыв глаза, она успела подумать только, что глупей ее не сыскать во всем белом свете. Толчок в плечо, и она оказалась за спиной Джона, а впереди, в розовом тумане, блестели черные латы стражников. — Ты Джон Сноу, брат Ночного Дозора? — раздался глухой голос. Обтянутые грубой черной кожей плечи Джона поднялись и опустились от глубокого вздоха, и Дени почувствовала, как напряглось его тело. Шестеро гвардейцев заскрежетали своими доспехами, зазвенели доставаемые из ножен мечи. «Их слишком много. Где же Серый Червь и Бьярне?» — Допустим. Один, самый высокий, с закрытым забралом шлема лицом, вышел вперед. — Джон Сноу, именем Короля Шести Королевств Брандона Первого, ты арестован за дезертирство из Ночного Дозора. Сдать оружие. Рука Джона едва коснулась ее рукава, пытаясь остановить любую ее попытку вмешаться. Джон шагнул вперед. — Может, выйдем на свежий воздух? Может, мы все ошиблись. Гремя кольчугами, гвардейцы расступились, пропуская Джона вперед, в коридор. — А это кто? — колючие темные глаза пристально смотрели на Дени. — Это никто! Просто случайная знакомая, — Джон пытался сказать это равнодушно, но Дени слышала, как дрожит его голос. Он едва взглянул на нее и, отвернувшись, исчез в темноте коридора. Шум удаляющихся стражников отдавался в ее груди, и когда скрежет их лат почти смолк, она бросилась в соседнюю комнату, где были все остальные. Потухший костер и пустая старая солома. Смятый старый плащ Грибочка. Большая сума Бьярне. «Где же они все?». Дени быстро выглянула в узкое окно. Только равнодушный туман и тихое кваканье. Она торопливо спускалась в потемках по закрученной лестнице, крепко держась за выщербленные перила. Внизу послышался шепот, и Дени постаралась унять клокочущее сердце, что казалось билось так громко, отскакивая эхом от этих старых, холодных камней. Еще, осторожно, пара ступенек… Это Серый Червь. Бьярне, взмахнув руками, поспешил вниз. — Серый Червь! — зашипела Дени. — Ты должен помочь! — Джон Сно-оу заслужил это, — в маленькое окошечко едва проникал свет, но даже во тьме Дени разглядела презрение на лице Безупречного. — Не хочешь, — она выдернула его кинжал из ножен. — Тогда я пойду сама! — Дейнерис! Он стремительно перехватил ее руку и осторожно забрал оружие. — Хорошо, — кивнул Червь уже на ходу. Дени прислушалась. Снизу была только тишина. Луч солнца медленно плыл по ступеням, освещая кляксы теней. Далекий звук металла пронзил воздух, и она бросилась вниз. «Так не может быть, этого не должно быть. — билась мысль. — Мы проплыли полмира. Зачем? Чтобы ничего не найти и погибнуть? — она едва не споткнулась на сколотой ступени. — Зачем я встретила его снова? Какой в этом смысл? Так не должно быть!» Впереди засветился проем выхода, и Дени снизила темп. Внизу воздух был наполнен туманом, из которого торчали смутные очертания ветвей и топорщился иглами тростник. Звон скрещенных мечей. Вскрик. И снова тишина. Темный, почти черный плащ гвардейца взметнулся из белой пелены, блеснула рука в сочлененьи доспехов и, охнув и замерев, тело грузно рухнуло в мягкую траву, прямо к ногам Дейнерис. Сквозь шлем и бармицу на нее смотрели мертвые голубые глаза, а на груди раскинул крылья ворон. Дени отпрянула, и ее окружил плотный туман, тяжелый, наполненный гарью и болотистым запахом. Опершись о дерево, о его грубую шершавую кору, Дени перевела дух, оглядываясь по сторонам и пытаясь разглядеть хоть что-то. Тяжелая поступь рядом и вздохи напомнили ей, что именно здесь они привязали своих лошадей. Так и есть — рыжая морда качнулась, словно подвешенная в воздухе. — Солнце! Где Джон? — словно лошадь могла ответить на этот вопрос. Моргнув карим глазом, морда исчезла. Она почти на ощупь двинулась дальше, увязая ногами в траве. Туман казалось немного рассеялся и впереди уже били видны очертанья. Смутные движущиеся тени, звук мечей, крики. Дени споткнулась и упала на что-то мягкое. Тело. Бьярне. — Бьярне! Бьярне! — его старая кольчуга окрасилась красным. Она прикоснулась к его плотной щеке. Мертвая плоть, неживая. — Бьярне… «А где же Призрак?» Она явственно слышала рык и скулеж. «Он ранен?» Звук доносился сзади, со стороны башни. Назад ей вернуться было намного легче, и чем ближе она подбиралась, тем громче становился вой. Хватаясь за колючие кусты Дени обогнула стены. — Призрак! — на траве, извиваясь и рыча, спутанный металлической сетью, скалясь паром и вгрызаясь в свои путы, пытался освободиться лютоволк. Она было бросилась к нему, но тут же кто-то схватил ее сзади и больно сжал горло. — А вот и Красная жрица! Не дергайся и останешься жива! — от каждого движения железная перчатка все сильнее сдавливала шею, и уже не хватало воздуха. Гвардеец связал ей руки и толкнул вперед, приказывая идти. Дени медлила, но один сильный толчок в спину — и она упала на колени, мгновенно промочив подол плаща, погрузившись во влажную траву. Призрак заскулил, и от этого звука зарезало глаза. — Вставай и иди! — что-то острое кольнуло ее под лопатку. Сырые волосы, измазанные грязью, прилипли к лицу, верхняя застежка ее плаща отломилась, выставив на показ нижнее платье и влажный воздух легко забрался внутрь, липкий и холодный. Здесь, на краю света, с ней могут сделать, что угодно. А потом просто утопить в озере, и никто никогда не узнает. Они хотели арестовать Джона. А если у них получится? И они будут насиловать ее прямо при нем. От этой мысли ей захотелось сейчас ослепнуть и оглохнуть. «Лучше умереть». Дени бросилась в сторону, но мгновенный удар в спину снова сбил ее с ног. Лицо больно ударилось о жесткие ветки, и она ощутила соленый вкус крови во рту. Едва встав на колени, она снова бросилась в сторону. И снова удар, от которого внутри все сдавило, и она разучилась дышать. — Вставай! — под ребра больно уперся сапог. Влажная, скользкая трава теперь не казалась такой противной, приятно охлаждая горящее от ссадин лицо. — Да вставай же ты! — сильные руки подхватили ее подмышки и встряхнули. — Лучше убей меня… — едва пролепетала она. — Не-ет, — хмыкнув, со смешком, ответил ее стражник, и Дейнерис показалось, что он совсем молод. Теперь он вел ее, крепко вцепившись в волосы, и обогнув куст шиповника, они вышли на звон мечей. Серый Червь бился с двумя гвардейцами, легко ускользая от ударов, но все же он устал, видела Дени. Меч — не оружие Безупречного. За еще тремя бойцами, почти скрыв его своими плащами, она разглядела Джона. В его ногах сидел гвардеец и кинжал упирался ему в шею. — Я не хочу его убивать, — едва расслышала она. — Просто отпустите нас. Высокий, что, очевидно, был за главного, блеснул мечом и указал им в сторону пленника. — Думаешь, из-за этого мы отпустим тебя? Какая разница, двое или трое, или почти все сегодня умрут. Но тебя все равно доставят в Королевскую Гавань. Твой одичалый друг мертв. Этот, — он махнул в сторону Серого Червя, — долго не продержится! Так что брось нож, Джон Сноу. — Гарольд! — оглушил крик Дени. — Я нашел ее! — Прекрасно, Конор! — он снова обернулся к Джону. — Ты поставил моего человека на колени. Конор! Рука Конора потянула ее вниз, и Дени вынуждена была подчиниться. Что-то упало рядом, и краем глаза она увидела Серого Червя, которого свалили с ног и, прижав к земле, теперь пытались связать. «Его не убили. Почему?» — Я не знаю ее! Я же сказал. — Хорошо-хорошо, — Гарольд медленно подошел к Дейнерис. — Тогда ты не будешь против, если я позабавлюсь с ней. Нет-нет, ты не думай, что мне нужно то, что у нее между ног. Мне нужен всего лишь ее язык, чтобы она больше не смела нести свой бред про своего бога! Гарольд достал нож из-за пояса и приставил его к губам Дени. — Открой рот! Холодная сталь стукнулась о зубы. Верхнюю губу словно прижгли и рот заполнился кровью. Она машинально разжала зубы и клинок прикоснулся к языку. Вкус металла и соли заполнил рот, а колени ослабли настолько, что, казалось, она сейчас просто упадет на этот клинок, и все мучения закончатся. «Я не хочу умирать», — ясно промелькнула мысль. Дени пыталась унять дрожь, что пронзала все ее тело, пыталась собраться, но сталь все глубже проникала внутрь, к самому горлу. Она посмотрела на Джона, быть может в последний раз. Его губы сжались, и он неотрывно смотрел на нее. Кинжал выпал из рук, и гвардейцы набросились на него, повалив на землю и заламывая руки. Дени закашлялась, когда ее мучитель вытащил нож. В горле пересохло, а губу нещадно жгло. — На, омой рану, — мех упал рядом с ее руками. — Не хочешь? Гарольд поднял мех и, ухватив Дени за волосы, запрокинул ее голову и силком залил в рот жгучую жидкость. Вино, щипая, попало в нос, потекло по лицу, и Дени закашляла сильнее. Слезы, вино и кровь текли по ее лицу, и сквозь них она видела, как уводят Джона. «Это моя вина. Из-за меня он пошел за нами. Из-за меня не стал рисковать и сдался».***
Импровизированный шатер из старых тряпок золотился солнечными дырами, и Дени подставила свое лицо под один из лучей. «Раз, два… семь…девять…» — она считала рваные дыры в навесе, большие и маленькие, и даже совсем невидимые, если б не проникающие в них солнечный свет. Солома под ней смялась, и она привстала, сгребая ее вокруг себя, пытаясь сделать свою лежанку удобнее. Цепи, позвякивая на ногах, напомнили, что она пленница. Который день уже телега, где держали ее и Эли, тряслась по дороге. Ее никто больше не бил и не мучил, а на второй день один из стражников поставил перед ней ведро с водой, милостиво позволив умыться. И ее, и Эли исправно кормили сыром и хлебом с утра, а когда наступал вечер, до ее носа доносились ароматные запахи костра, и вскоре в ее руках оказывалась миска с густой похлебкой и куском жареного зайца или свинины. Они не забрали даже ее кошель с остатками золотых, и в этом Дени виделась жестокая ирония: «На что золото человеку, которого скорее всего казнят?» Конечно, никто так и не понял, кого именно они арестовали у Божьего ока. Для всех она была Рейлла, Красная Жрица из Вольных городов, но пройдет еще несколько дней, и они прибудут в Королевскую Гавань и глупо будет надеяться, что ее не узнают. Джона и Серого Червя держали в клетках, которые везли впереди телеги, и Дени видела, как иногда их выводят из этих деревянных тесных темниц и уводят куда-то. Безупречный прихрамывал, но в остальном они не были похожи на людей, которых пытают. Это успокаивало, но в то же время она не позволяла себе расслабляться, надеясь на лучшее, ведь ее жизнь только и состояла из этого — подарив ей кусочек добра, она тут же забирала свое с процентами. Даже сейчас, считая солнечные кусочки, в груди трепетала тревога, предупреждающе покалывая и не давая забыться. — Принцесса! — по жалобному голосу Эли она поняла, что сейчас он опять начнет жаловаться. — Де… Прости, Рейлла… Что будет, когда нас привезут в столицу? — Тебе ничего. Так я думаю, — устало сказала она. Шурша соломой, он подполз к ней и склонился к самому уху. — Нам надо бежать! — Дени резко обернулась и увидела страх в его темных глазах. — Смотри! Он снова отполз от нее и приблизился к тому месту, где цеплялась цепь. Ограждение телеги было шатким, и было ясно, что даже их скромных сил хватит, чтобы расшатать деревянные иссохшие столбики. — Тихо, Эли, — прошептала Дейнерис и обернулась на проем их шатра. В узкой щели от колыхающейся бахромы старой бурой ткани виднелась крепкая грудь черного коня и поблескивающие на солнце наколенники на ногах гвардейца. — А как же Серый Червь и… Джон? — Король его брат, не думаю, что он решится казнить его. Но… — он внимательно посмотрел в глаза. — Если ты прибудешь с ним. Если все узнают, что Дейнерис Таргариен жива, то что тогда будет? Все знают, что дракон унес твое тело. Но было ли оно мертво? Может, все это вы придумали вместе. Так могут подумать, и тогда твоему Джону несдобровать. Так же, как и тебе, принцесса. А мне достанется за вас обоих, — он сел, обняв худые ноги руками, и его четко очерченные яркие губы приняли скорбный вид. Эли был прав, их совместное появление в Королевской Гавани может вызвать ненужные домыслы: никто не знал, что случилось в Королевской Гавани, а то, что Джон Сноу убил Королеву, и верный ей Безупречный хотел казнить его, а теперь они были пойманы все вместе явно вызовет вопросы, если не у короля, то у народа, которому он служит. Дени отодвинула полог: вороной конь тяжело ступал за телегой, а с каждого края было еще по одному всаднику. Цепь позволяла ей лишь присесть у края, свесив свободную ногу с повозки. Глубоко вдохнув свежий воздух, наполненный запахом пшеницы и леса, она огляделась. Слева простиралось бесконечное засеянное поле, справа скрюченные высокие стволы вязов скрывали темноту леса за ними, и голубое беспечное небо казалось прозрачным и застывшим, словно лед. «Ночью мы можем попробовать сбежать в лес». Дени машинально потрогала ошейник на своей ноге, думая, что тяжело будет бежать с такой длинной цепью. Будь оковы чуть пошире она бы могла стянуть ее вместе с сапогом, но метал плотно обхватывал лодыжку. «Может, Серый Червь и Джон уже придумали, как нам сбежать?» — тут же эту надежду смыло разочарованием от вида более двадцати гвардейцев, что окружали их. — Неудобно? — неожиданно послышался едва внятный вопрос. Не сразу, но она поняла, что задал его всадник, который ехал на вороном. — Могу представить, мне тоже доводилось носить кандалы. А уж каково это девушке. — Да, ужасно болит, — Дени вложила все на что она была способна в притворстве, потирая ногу. — Вот если бы снять их хотя бы на одну ночь. Смех стражника глухо зазвучал сквозь кольчугу шлема, и он закачал головой, дав ей понять, что ее уловка не достигла цели. — Мне жаль, но таковы правила, милая девушка. Вы просто выбрали не того попутчика в сопровождающие. Но король Бран добр, — он подъехал почти вплотную к телеге и чуть склонился с лошади. — Я уверен, он отпустит вас, — он обернулся по сторонам и, склонившись еще ниже, неразборчиво прошептал. — И не обижайтесь на нашего капитана, это была просто уловка, чтобы арестовать преступника. Гарольд бы ничего вам не сделал. Дени потрогала все еще припухшую губу. — У тебя красивые глаза. Словно лесные фиалки. У Безумной королевы, говорят, были такие же, — хрипло сказал гвардеец. — Но волос совсем седой. Что случилось с тобой? Ее собственная шевелюра начала отрастать и, если бы не грязь и пыль в волосах, то они бы заметили ее настоящий цвет. — Я родилась в Волантисе и проделала долгий путь. Слишком долгий. — Да, горе меняет нас. Даже совсем молодых. Мой брат поседел вмиг, а ведь ему было только восемь лет, — латы скрипнули, когда он поерзал на лошади. — Он был там, в Королевской Гавани… Когда все произошло… Наши мать и отец. И сестра. Мы даже и не смогли похоронить их по-человечески. Ничего не осталось. Только пепел… Он замолчал, а голос все продолжал звенеть у нее в ушах: «Только пепел… Только пепел… Только пепел…» — Мне жаль, — едва смогла выдавить Дени. Гвардеец медленно поднял руку и отстегнул бармицу, обнажив лицо. Бугристые синеватые шрамы покрывали все левую сторону, заплывший глаз без брови, перекошенный рот, что он старательно поджимал, блестел от слюны. Он покачал головой, понимая, насколько ужасно выглядит его изуродованное лицо, и снова скрыл его за блестящими звеньями своей маски. — Олдон! Опять ты пугаешь девушек! — засмеялись эхом его товарищи. — Думаешь, она пожалеет и даст тебе этой ночью? — В Королевской Гавани она увидит еще не такое! Все вокруг сделалось ярким и четким — и лес, и каждый листик на дереве засиял словно намокшей зеленью, звенели налившиеся колосья и громко скрипело колесо. Шум крови в ее теле грохотал в висках, а сено кололо ноги даже сквозь толстую ткань ее плаща. Прошлое никогда не оставит ее, вечно будет следовать тенью, ясно осознала Дейнерис. Как бы она не пыталась забыться, оправдаться в своих глазах — это она и есть — «Это часть тебя, твоих рук дело». Может это ее судьба? Вернуться туда, где все началось, и где все закончилось. Посмотреть в глаза всем этим людям, в эти сожженные ее огнем глаза, в эти изуродованные лица. «Они убьют меня. Они меня ненавидят. Разорвут на тысячи мелких кусочков…» Стало страшно. — Этот Джон Сноу убил ее. Но знаешь, что я думаю? — издалека до нее доносились слова. — Это слишком легкая смерть для Безумной. Она должна была мучиться, а все мы — все, кто остался, — видеть это. Есть же средства. Ты знаешь? Знаешь? Эй! Вы, Красные жрицы знаете… — не дождавшись ответа, он продолжал говорить сам с собой. — Есть средства, что не дают умереть, я знаю. Каждый день, каждый житель, потерявший отца, мать, жену, каждый бы отрезал от нее по кусочку… Палец, часть пальца, это мягкие места на ее теле… Нос, уши, веки… Нам бы хватило… У Дени скрутило в желудке, и ее вырвало прямо к ногам вороного коня. «Нет». Скрывшись под навесом, она зарылась в сено, зажмурила глаза и прижала руки к ушам, приказав себе ни о чем ни думать. «Нет. Ничего нет. Меня нет». Но с каждым оборотом скрипучего колеса Королевская Гавань становилась все ближе.***
К ночи их привезли на какой-то постоялый двор. Начался дождь, и в полной темноте, освещаемой не дающими света факелами, оглушенная шумом падающей с неба воды, она не могла понять, где они находятся. Ее спешно провели по скользким деревянным мосткам, мимо кустов, что цеплялись за плащ, ввели в низкий проем двери, а внутри молчаливый стражник склонился к ее ногам и отцепил оковы. Тяжелая дверь закрылась, щелкнул засов. В маленькой комнатке была лишь кровать, устланная соломой и кривоногий столик на земляном полу. Слабый огарок свечи едва освещал пространство. Маленькое зарешеченное окошко едва ли могло быть путем к свободе, оно только дразнило, пропуская сквозь свои толстые железные прутья дождливый свежий воздух и бесконечную темноту ночи, в которой так легко спрятаться. Она решила просто поспать, слишком измотавшись за весь день. Сквозь заволакивающий сознание сон, Дени подумала о том, что она так и не выполнила свое обещание — не смогла помочь Грибочку. «Где она сейчас? Как она?» В этом большом мире так легко затеряться, а дороги так опасны. Она не смогла ей помочь, только принесла разочарование, приведя ее к озеру, где они ничего не нашли. Она оставила Дрогона совсем одного. Обещала вернуться, но сможет ли она? Мысли скреблись в ее разуме, словно стая крыс. Сморщенное лицо Дитя Леса зависло над ней, беззвучно шевеля маленьким ртом, обнажая острые зубы, а Дени не могла понять, что она хочет сказать. «Не злись», — хотелось сказать ей. Шумное, грубое дыхание заставило ее обернуться. «Дрогон!» Огромная ощетинившаяся шипами черная морда приблизилась к ней и тонкий вибрирующий звук вырвался из его огромных ноздрей. Дракон осторожно выдохнул и моргнул прекрасными медными глазами. Она хотела прикоснуться к нему, протянув уже руку, но его огромная морда растворилась словно в тумане, а крысы в ее голове заскребли все сильней. Глаза болели, когда она разомкнула веки, а ноги замерзли. И этот скрежет, теперь он звучал не в ее голове, а вокруг и везде. «Я схожу с ума?» Она едва подавила крик, когда увидела, что в углу пол колышется, трескается, словно под ним и в самом деле притаилась огромная крыса. Куски утоптанной земли вздыбились и разошлись, а в проеме показалась белая морда. — Призрак! — Дени бросилась на помощь, отламывая твердые комья земли и наконец вся морда лютоволка высунулась из разрытого лаза. Он прижал единственное ухо и тихо чихнул, разметая в стороны слюну и прилипшие кусочки земли. — Куда же ты? — голова снова исчезла, и вместо нее вперед протянулись лапы, скребя острыми когтями края, пытаясь сделать лаз шире. Наконец Призрак оказался в комнате, сразу заполнив собой половину пространства. Дейнерис присела перед ним на колени. — Ты нашел меня. Ты снова нашел меня! — она обняла большую мягкую морду, слыша, как он тихо поскуливает и пыхтит. — Где Джон? Лютоволк опустил голову и посмотрел на нее исподлобья. Его красные блестящие глаза подернулись дымкой, и на мгновенье ей показалось, что они стали черными. Мягкий, теплый язык коснулся ее замерзших пальцев и Призрак замер упершись широким лбом ей в ладони. Дени осторожно приобняла его, поглаживая по колючей, сырой шерсти и ей показалось, что под толстым слоем меха его тело бьет мелкой дрожью. Призрак высвободился из ее объятий и посмотрел на лаз. — Ты хочешь, чтоб я пошла за тобой? Зверь мотнул хвостом и, потянувшись к Дени, ткнулся сырым носом в щеку, чуть не сбив с ног. Его нетерпеливое ворчание при этом ясно говорило, что медлить им не стоит. Не без труда, но она пролезла наружу, и сразу же холодная ночь обступила все вокруг своей темнотой. Холодные капли били по лицу, стекая ручьями за шиворот, и Дени накинула капюшон, чтоб хоть как-то спастись от дождя. Спеша за белеющим Призраком, она поняла, что он уводит ее прочь от двора. Но где остальные? — Призрак! Где они все? Где Джон? Где Серый Червь? — дождь глушил ее шепот. Лютоволк нехотя повернулся и схватив за подол зубами потянул ее дальше, к лесу. Голоса людей донеслись до ее слуха, и в темноте она увидела двух гвардейцев, что спешили с факелом к маленькому сараю. Стражники остановились, явно услышав ее, и Дени едва успела спрятаться за широкий ствол сосны, а Призрак залечь между его раскидистых торчащих корней. «В такой тьме они меня не заметят… — успокаивала она свое бьющееся сердце. — Разве что Призрака». Не увидев ничего стража двинулась дальше, за домик, а из-за него вышли еще двое. — Ну, наконец! Целая вечность! — донеслось с дождем до ее слуха. — Ничего, Ранди, нам торчат здесь всю ночь… А, тебя ждут свинячьи ножки Розы! Сегодня они ей особенно удались! Двое освободившихся гвардейцев быстро пошли в сторону постоялого двора, невидимого в своих очертаниях, только сверкающего теплыми, яркими окнами. — Джон там? — словно зверь мог ответить ей. «Может, он тоже уже сбежал. Может, они ждут только меня?» Но тогда бы кто-то уже нашел ее здесь, в темноте. Сказал, что ей не о чем беспокоиться, и стражники не вели бы себя так спокойно. Призрак, явно недовольный ее задумкой, тихо зарычал, стоя перед ней и широко расставив лапы. — Все ты понимаешь. Но я не могу уйти просто так. Она бросилась к домику, утопая в поблескивающих темноте холодных лужах, к маленькому окошечку, в котором, как ей казалось слабо горел свет. — Джон! — тихо позвала она, едва доставая носом до окна. — Эли! Тихое храпенье лошади и рыжая шкура маячили у нее перед глазами. Лошадь качнула желтой гривой и фыркнув отошла, освободив обзор. Так и есть, его черная сгорбившаяся у столба фигура, склоненная низко голова. «Он ранен?» — Джон! Он очнулся и повертев головой, наконец увидел ее. Призрак скуля забрался передними лапами на окно и пытался оттолкнуть Дени. Гремя цепями, приблизившись к ним, Джон приложил палец к губам. — Ты должна идти, Дени! Уходи же! Сейчас! — зашипел он на нее. — Я не могу оставить тебя! И где остальные? — Я не знаю, — он, насупив брови, покачал головой, словно очень сожалел о чем-то. Потом внимательно посмотрел на нее. — Иди на запад, через полчаса будет дубовая роща, а в ней старый заброшенный дом. Там тебя будет ждать Дитя Леса. — Откуда ты знаешь? — Призрак проводит тебя, — он словно не слышал ее. — Но ты должна идти прямо сейчас. — Мы освободим тебя! Он приподнял толстую цепь, что тянулась от его рук до толстого бревна посреди конюшни, и покачал головой. — Ты не должна ни о чем беспокоиться. Со мной все будет в порядке, как и с твоими друзьями. Но тебя… В Королевской Гавани тебя я не смогу защитить. Пойми же это! — Куда мне идти теперь? — слезы подступали к лицу, и Дени откинула капюшон, чтобы он их не видел. Джон положил на ее руки, вцепившиеся в прутья решетки, свои и прижался на мгновенье к ним лбом. Его кожа была теплая, а спутанные кудри такими мягкими и неуловимо знакомыми. — Уходи, Дени, — он отстранился и просто исчез. Кто-то потянул ее за рукав. «Призрак». Она, стараясь не думать о тех, кого бросила сейчас, побежала за лютоволком. Дождь и ветки хлестали ее по лицу, слезы щипали глаза и щеки, промокшие насквозь сапоги скользили по траве и грязи, а она бежала за мелькающем впереди пятном, захлебываясь собственным дыханием и дождем. Лес обступил их со всех сторон, Призрак замедлил бег, смешиваясь с черной листвой, и какой-то момент ей показалось, что он совсем исчез. Липкий страх прошел по спине, а когда позади она услышала топот коней, а, обернувшись, увидела яркие огни танцующих в темноте факелов, из темноты вынырнула его белая морда, и они свернули направо. На ощупь взобравшись по торчащим корням, царапая руки, Дени чуть не упала, когда ее нога повисла над пропастью. Впереди, блестя влагой, слабо освещенный мутной луной, был обрыв. «Если мы спрячемся там, за камнями, в густых кустах крапивы, то всадники пройдут мимо». Вцепившись в свисающие корни, Дени попыталась спуститься ниже. Над головой захлопотало, словно стая птиц, попутав день с ночью, решила отправиться в дальний полет. «Почему так?» — только и успела подумать она, и тут же все вокруг наполнилось громким, пронзающим слух карканьем. «Кар-р! Ка-а-р-р-р!» Стая ворон орала, встревоженная ночными гостями, и даже Призрак замешкался от неожиданности. Вороны слетели ниже и теперь летали над самой ее головой, цепляясь своими острыми когтями ей в волосы. Призрак подпрыгнул, щелкнув зубами и, ухватив одну за крыло, ударив о землю разорвал ее пополам. Он вертелся на месте пытаясь схватить хоть еще одну, но их было так много, десятки, а то и сотня крикливых, слишком громких птиц, облепивших его со всех сторон. Дени не могла спуститься, оставалось только взобраться обратно, отмахиваясь от ворон свободной рукой, а когда она выбралась, то перед ней уже стояли гвардейцы, молча наблюдая, как вороны мучают их. Птицы успокоились так же внезапно, как и напали. Скаля пасть и рыча, Призрак медленно вышел перед Дейнерис, и наставленный на него меч ничуть не смутил его. Резкий прыжок вправо, и даже острый клинок не помог: громко ухнув, стражник упал на землю, и булькающий хрип эхом залил весь лес. — Чертов зверь! — два меча чуть не проткнули его тело, но волк, ловко извернувшись, скрылся в темноте. — Где эта бешеная псина? — они настороженно озирались, выставив вперед мечи. Громкое ржание заставило вздрогнуть их всех. — Держи бабу, Гарри! Гарри прогромыхал в сторону Дени, и стремительная белая тень бросилась к нему. Но затихшие было вороны черной тучей снова набросились на лютоволка, а Гарри воспользовавшись ситуацией рубанул по нему, что было сил. Призрак взвыл и, шарахнувшись в сторону, полетел с обрыва. — Призрак! — Дени всматривалась вниз, в поблескивающую черную траву, но ничего не видела. Только мерный шепот дождя и застывшая темнота обрыва. Сильная рука подняла ее за ворот плаща и встряхнула. — Зря ты так, милая девушка. И он погиб зря, — гвардеец указал мечом на убитого.***
Она снова была в своей каморке. Лаз был засыпан, на его месте стоял тяжелый, обитый железом сундук, а ее ноги снова были в цепях. Не смотря на попытку сбежать, о ней пытались заботиться — на ее кровати лежало сухое теплое платье, а на столике дымилась горячая кружка. Что она скажет Джону, когда они снова встретятся? Если встретятся? Что из-за ее промедления погиб его лютоволк? Как она будет смотреть ему в глаза? Она медленно, в каком-то забытье стянула с себя мокрый плащ, платье, и натянула на озябшие плечи сухое. Простое, из грубой колючей шерсти, оно было ей большое, но зато теплое, а отхлебнув травяного отвара из кружки, горячее разлилось по ее сжавшемуся от холода нутру, и она сразу согрелась. «Я снова подвела его». Она посмотрела на свечу, расплывшуюся пузатой кучкой. «Может, он жив? Может, лежит в том обрыве и зализывает свои раны?» Дени осторожно подвинула к своей кровати столик, едва не опрокинув его. Она давно уже не пыталась ничего разглядеть в пламени и сейчас боялась, что ничего не получится. «Так. Надо просто дышать. И смотреть. И видеть сердцем», — так учила ее Шарлотта. Оранжевый танцующий огонек заполнил весь ее взор, а она все смотрела и смотрела, пытаясь найти в нем что-то живое. Словно вглядываясь в темноту ждала, что наконец откроются двери и яркий свет приглашающе вспыхнет, заполнив собой тьму. Желто-красные огоньки плясали прямо перед глазами, путались друг за друга, растворялись в себе и вокруг. Стало совсем жарко, Дени была в огне, в ласковом, обжигающем кожу огне, огонь был повсюду — на стенах, на потолке, под ногами, а она не чувствовала своего тела. Она сама была огнем, прыгала и играла в вечном танце, целуясь сама с собой. Голова кружилась, а руки, которых не было, сжали солому на ее скромном ложе. «Солома может сгореть», — промелькнула странная мысль. «Это все чай». Дейнерис больше не пыталась сбежать. Долгое нахождение под проливным дождем не прошло даром, и она впала в горячку. И теперь, лежа почти в забытье на неудобной вонючей соломе, трясясь на скрипучей телеге, задыхаясь от сковывающего грудь жгучего дыхания она смиренно ждала, что будет дальше. — Дейнерис. Ты вся горишь, — сквозь забытье шепот Эли и сам был похож на треск огня. «Горишь… Ты горишь…» Она была неопалимой, но что, если вдруг? Она никогда раньше не болела, а теперь лежит совсем слабая, и даже на мечты о свободе не хватает сил. Только видения тех, что она потеряла, убила, оставила позади, бесконечно преследовали ее в огне и бреду болезни. Визерис, Дрого, Рейго, Мирри Мааз Дуур, Джорах, Миссандея и многие другие… Все они крутились в адском огне ее болезненной агонии, смотрели на нее сквозь языки пламени, и в их глазах она видела все, что может чувствовать человек — любовь и ненависть, похоть и желание убить, нежность и злобу — их желания рвали ей душу, их было слишком много, слишком много для нее одной. Она хотела зажмурить глаза, но кто-то цепко ухватил за запястье. Дитя Леса, дергая ушками и скалясь в подобии улыбки, тянула ее в огонь. Громкий рокот заставил ее обернуться — Дрогон, жмурясь горящими глазами, печально звал свою мать, а по его грубой, покрытой колючками черной морде текли слезы, испаряясь тут же облачками тумана. Дени дернула руку, но несмотря на маленькое тело, Грибочек казалась необычайно сильной и упрямо не желала ее отпускать. «Оставьте меня, оставьте…» — Принцесса? — вполне живой, человеческий голос почти привел ее в чувство. Заботливая рука коснулась лба, вытирая испарину. — Попей. Олдон сказал, что ты должна больше пить, чтобы выздороветь. Дени привстав, протянула руку к кружке, чувствуя, как дрожит ее рука. «Выздороветь зачем? Чтобы быть снова казненной?» — мысль об этом теперь совсем не беспокоила ее, словно весь страх, все волнение, все то, на что способно человеческое сердце остались в ее сне. Она устала от бесконечной гонки, устала от бегства от прошлого, устала от бесплодных попыток найти свое будущее. Все, что она не делала в своей жизни — все обернулось крахом, так стоит ли теперь ей желать чего-то? Шум за ветхой накидкой ее тюрьмы нарастал и Дейнерис знала, что это — они приближались к Королевской Гавани. Глаза ослепило от солнца, когда Эли откинул край ткани, что скрывала их ото всех. — Смотри, Дейнерис! Ей не хотелось смотреть, не хотелось думать, не хотелось снова ощущать тот страх, что она оставила. Повозка тормознулась, качнувшись, и гомон вокруг, смешанный с треском и свистом птиц, полностью заполнил ее слух. Сквозь щель откинутой ткани она видела мельтешение людей и яркую зелень листвы, блестящую на солнце; резкий аромат свежеиспеченного хлеба ворвался в ее убежище. Он был приятен, но казался ей сейчас странным, нереальным, неправильным. «Посторонись! Именем короля! Бетти! Лучшие ткани! Ж-ж-ж… Ш-ш-ш…!!!» — крики людей врывались бесцеремонным ветром, разрушая ее хрупкое равновесие одиночества, заставляя вспоминать. Глаза горели изнутри, а щеки пылали от жара, но она нашла в себе силы подобраться к краю, таща за собой тяжелую цепь. Наполненная людьми улица обрушилась на нее яркостью красок и звуков, наполняя тем, чего она так старательно избегала. Совсем близко громоздилась крепостная стена, высокая и серая, уходя ввысь стройными башенками, шпили замков над ней торчали острыми пиками. А вдалеке, на холме, на ярко голубом фоне неба, возвышался Красный замок, почти такой же большой и величественный, как и до войны. Все, что она разрушила, все что сожгла — все было почти, как прежде, словно ее и не было вовсе. «Но я была, я была тут. Я все разрушила, убила много людей, а они все создали снова». Острые коготки свербели в груди, неумолимо напоминая ей о том, кто она есть. Липкий страх снова пополз по ногам, холодея к спине и затылку, покрывая ледяными мурашками ее горящее от болезни тело. Дени глубоко, до боли, вздохнула этот воздух — наполненный людьми, едой и навозом. Густой, живой, шумный. Она должна, она обязана видеть это все, посмотреть в глаза этим людям, с честью встретить свою судьбу. Ведь она дракон. Или уже нет? Так давно это было: победы, власть, восхищение народа… Теперь толпа растерзает ее, стоит лишь открыться. Наверное, она заслужила это. И это чувство, что разрасталось сейчас в истерзанной болезнью груди — это тоже часть справедливости. «Как меня казнят? Отрубят голову? Повесят?» Мелькнула мысль, что можно запереть ее навечно в катакомбах Красного замка. «Все же лучше смерть». Джон Сноу сказал, что это ее второй шанс. Так и есть — второй шанс умереть достойно. Ей хотелось бы, чтобы он был там. Пусть знает, пусть видит, что Дейнерис Таргариен тоже может с честью принять неизбежное. Что не надо лгать ей, чтобы убить, что она не такая уж и сумасшедшая, что понимает, что у всего есть своя цена.