Все ради любви

Бран

Бран предпочел бы снова плыть на волнах ветра, смешанного с ароматами спелой пшеницы и леса, а потом, спустившись меж высоких колючих лап елей и прохладной тени, лицезреть прекрасную Эвелин. Ее золотые волосы и тонкую голубую жилку на виске, слушать ее томное сопение, когда она засыпает, откинувшись на траву, как снова садится, протирая слипающиеся от сна глаза, и вглядывается в устремленные в небо башни замка. Герб, что был на его флагах, был совсем не знаком Брану — железные лилии на бледно-голубом. Альвинг все искал этот дом в своих книгах и памяти, но даже памяти Брана было недостаточно, чтобы узнать эту тайну. Он совсем ослаб, когда впервые ночью пытался узнать, к какому дому принадлежит Эвелин, перебирая в прошлом и настоящем все земли и замки, летая и мечась от Стены до Дорна, от западных земель до Узкого моря. И все напрасно. Мейстер сделал запрос в Цитадель, и совсем скоро оттуда должен был прийти ответ, а сейчас Бран медленно спускался в подземелье Красного Замка и был окутан сыростью, могильным холодом и темнотой, в которой нет ни капли надежды. Тяжелая, обитая железом дверь отворилась, и Подрик ввез Короля в темницу.  — Оставьте нас. Одного факела было достаточно, чтобы освещать маленькое каменное пространство. Джон выглядел лучше, чем тогда, когда он впервые предстал перед Браном. Борода была аккуратно подстрижена, а ссадина на щеке почти исчезла. Он вцепился руками в край своей постели и не сводил с Брана немигающего пепельного взгляда. Какое-то время они смотрели друг на друга, пока слабая улыбка на появилась на его лице, и Джон, словно не веря, помотал головой.  — Ваше Величество. Бран, я так рад видеть тебя. Жаль, что при таких обстоятельствах.  — Да, Джон, обстоятельства и вправду не совсем благоприятные.  — Я твой пленник, — слишком поспешно и порывисто сказал он. Если бы Бран умел смеяться, он бы засмеялся. Он видел, что Джон нервничает, что он весь в напряжении, что готов одновременно броситься обниматься и скорее узнать решение Короля о дальнейшей судьбе. Мышца, пересеченная шрамом, дернулась на его груди в разрезе рубахи и Брана неприятно кольнуло где-то в сердце.  — Не совсем, — Бран обвел взглядом эти неуютные сырые стены, испещренные трещинами. — Тут плохо. Ты, должно быть, хочешь скорей оказаться на свободе.  — Я сбежал со Стены, - в его словах было столько боли и сожаления, словно это и а самом деле заслуживало самого страшного наказания.  — Брось, Джон, мы оба знаем, что никто не казнит тебя. Я должен был это сделать, как гарант справедливости в Шести Королевствах. Справедливости ко всем. Но… «Но ты, мой кузен, купил лояльность Железного банка, а с ней и защиту» и сейчас его даже забавило почему Джон не использует этот козырь. Бран бы конечно и так не стал казнить его, а с появлением с утра Тобиса Морти, что представляет банк в Королевской Гавани, появилась вполне официальная и удобная всем причина. Все произошло вовремя, как и всегда.  —… Ты мой брат.  — Это не так, ты знаешь, — и было дело не в Старках или Таргариенах. — Я Король.  — Ты вот просто так отпустишь меня?  — На Стену тебя сослали за убийство, а раз оно так и не состоялось… То и судить некого и не за что.  — А как же Дейнерис? — «Кто бы сомневался, Джон».  — Ее я не могу отпустить. Знаешь, сколько их было? Тех, кого она сожгла? Триста девяносто семь тысяч, — «А ты так всегда любил людей». — Мужчин, женщин и детей. И их мужчины, женщины и дети не простят мне, если ее я тоже отпущу. Джон отвернулся к стене, к темно-свинцовым камням, а потом снова посмотрел на Брана. Он глубоко вздохнул и неожиданно опустился перед ним на колени, став вдруг совсем жалким и слабым.  — Никто не знает, что мы здесь, ведь так? Ты можешь просто отпустить нас. Я вернусь на Стену, а Дейнерис в Эссос. Так она хотела, когда прибыла сюда. И никто. Никогда. Не узнает. Прошу тебя, Бран. Никто не должен знать. Ты сможешь повлиять на своих людей. — Я Король. И дал клятву этим людям быть справедливым и честным с ними, — ему хотелось быть упрямым и стойким.  — Наказав ее, ты не вернешь всех этих тысяч людей, — он осторожно положил ладони на подлокотники кресла Брана. — А она изменилась. Правда. Дейнерис прибыла в Вестерос лишь затем, чтобы спасти Дитя Леса. Ты знаешь их. Ты говорил, что они все умерли, что их больше нет. Но это не так, я сам видел, — он говорил быстро. — Ее зовут Грибочек — такое странное имя. Лишь ради этого она вернулась в Вестерос. Она сожалеет обо всем… Обо всем, что произошло, и не желает никому зла… «Должно быть, это забавно — самому себе казаться героем, пытаясь спасти кого-то. Жить жизнью, полной сражений и приключений. Приятно взять женщину за руки и получить слова благодарности из красивых уст. Стоять перед ней на своих ногах и бежать, держась за руки. Упасть в ее объятья…»  — Где ее дракон, Джон?  — Он не вернется сюда, — слова его показались неубедительны. Бран положил свои руки на его ладони.  — Джон, ты ничего не должен, не обязан Дейнерис Таргариен. И, думаешь, если теперь ты будешь пытаться спасти ее — это что-то изменит? Все уже случилось — она убила их, ты ее, и она никогда не простит тебе этого. А мы не сможем этого забыть. Он откатил кресло от Джона, а тот все так же сидел на полу. Пора было заканчивать эту комедию. Железный Банк озаботился не только судьбой новоявленного Короля-за-Стеной, но и опальной Королевы Драконов, подыграв тем самым ему, Брану. Чем они руководствовались — он не знал, да это и не имело теперь значения. Он давно знал наперёд, что будет и чего никому не в силах изменить: Дейнерис Таргариен должна была вернуться в Королевскую Гавань и рано или поздно здесь же окажется и её дракон.  — Я хочу все сделать правильно, Джон. Будет суд. Будут свидетели. Дейнерис дадут слово. Но… — он внимательно посмотрел в серые ставшими напряженными глаза. — Пусть на суде она молчит. Пусть не говорит ни слова. Ни в свое оправдание, ни против себя. Если сможешь ее убедить — окажется на свободе.  — Что ты задумал? — он встал с колен, потер лицо, словно стряхнув грязь и унижение.  — Я хочу помочь тебе! И ей тоже. Ты не веришь в это?  — Уже не знаю, чему верить, — сев на кровать, Джон поник головой, и голос его совсем лишился былой силы. — Знаешь, я был в Винтерфелле. Видел Сансу. Она вышла замуж. Стала совсем взрослой. Королева Севера. Ты тоже Король. Кто бы мог подумать. Всё так изменилось. И все. Но ты навсегда останешься в моей памяти маленьким братом, Браном, что лез куда нельзя. Знаешь, — он криво улыбнулся, — все время кажется, что вы все, вся наша семья, остались в прошлом, в том Винтерфелле, которого уже нет. Там отец жив и даже вечно недовольная мной Кейтлин, — задумчиво произнес он и в ту же секунду спохватился: — Прости, Бран. «Я бы тоже хотел вернуться в прошлое и не лезть на ту башню. Тоже». У Брана странно запершило в носу. Захотелось сказать что-то хорошее Джону:  — Арья скоро прибудет в Королевскую Гавань.  — Арья? Я знал, что она в Вестеросе, но не знал, куда она направилась. Как скоро?  — Осталось ждать недолго. Ты можешь остаться в Красном Замке. Тебе отдадут одежду и… оружие. И надеюсь, ты не наделаешь глупостей.  — Отпусти мальчишку, он безопасен, — Джон как всегда желал спасти всех. «В чем твоя проблема, Джон? Почему тебе так нравится страдать? Не можешь быть с той, с кем хочешь? А всего-то и надо было — сказать слова, которым она поверит. Миром и событиями в нем правят не деньги и власть, не знания, и даже не боги, а наши желания, что мы не можем воплотить наяву. Эти желания сделали из меня урода в кресле, что едва сейчас шевелит даже пальцами рук, эти желания сожгли Королевскую Гавань, они же изменят все. Во мне память тысяч людей — но мне не нужна она. Нужна лишь одна моя жизнь, где я буду свободным, где сам смогу ходить и бежать, куда вздумается. Быть самим собой, хозяином своего тела — это истинное счастье и свобода. Так что ты свободнее, чем я, Джон, даже находясь в заточении». Подъемник, скрипя, поднимал его в королевские покои, и в одиночестве Бран наконец смог расслабить затекшую, ноющую спину. «Я похож на сгорбленного старика», — так чувствовалось ему. Пальцы покалывало, и слабые мышцы тянуло до самых плеч. Позже, в своих покоях, держа в руках последнее живое драконье яйцо, ему стало много легче: и телу, и разуму. Чешуйки приятно царапали кожу пальцев, наполняя Брана теплом, и теперь он явственно чувствовал, что внутри бьется живое сердце; это укрепляло его силы и делало мысли яснее. Должно быть, последний драконий детеныш стал крепче с присутствием совсем рядом двух последних Таргариенов, а может, это его силы, духи Старых богов пробуждали замерзшую жизнь внутри камня. Бран слышал, как доносится тихий плеск из соседней комнаты — это Стен готовил ему ароматную ванну, и это ее влажные, маслянистые запахи сандала и жасмина заполняли теперь все вокруг. Он улыбнулся сам себе в предвкушении. Свечи ровно горели вокруг, заполняя все уютными, спокойными отблесками, пряча в тенях воинственные гобелены на стенах, подсвечивая стол из чардрева, на котором лежали другие яйца и механический хронограф, что нашел ему Альвинг. Бран давно уже уверился, что время в их мире движется по странному циклу, подчинено лишенным логики законам магии, что путает все вокруг и мешает жить всем так, как задумано, как предначертано. «Но скоро все закончится, скоро…» Он сжал яйцо сильнее, вдавливая его острые края в ладони, и плоть исчезла, перестав быть больным человеческим телом, понеслась сквозь камень холодных стен, сквозь темные, пыльные закоулки замка, его тайные ходы, где под толстым слоем обгоревшего гранита, под пылью и сажей былых войн тлели старые кости людей и драконов. Лучшая камера для высокородных преступников была заперта изысканной дверью — черная ковка колючими лозами оплетала решеткой всю дубовую поверхность. Черно-бурое просохшее дерево словно оцарапало тело, которого не было, когда Бран проник в темницу, а охранник, что-то почуяв, звякнув, схватился за меч и дернулся телом, не понимая ничего и вертя головой, когда Бран едва не прошел сквозь него. «Надо было приказать оставить их одних», — пожалел Бран, когда увидел Джона с Дейнерис. Стоя на расстоянии вытянутой руки, Джон не сводил глаз с Дейнерис, а она, склонив голову задумчиво смотрела сквозь Брана. Черное простое платье, впившееся в ее бледную шею высоким воротником, делало ее еще меньше, совсем ребенком, и только серебристые, уже отмытые волосы, заплетенные в толстую косу, увенчанной на конце колокольчиком, не давали забыть, кто перед ним. Королева Пепла, Безумная Королева — так о ней говорил простой народ; кто бы из них мог подумать, что в этом тщедушном теле могла скрываться такая ярость и злость. Но Джон был прав — теперь она была иной и былая огненная решимость и вера словно покинули её сердце. «Что ж, тем лучше», — решил Бран.  — Зачем ему отпускать меня? Ты попросил? — ее голос едва было слышно. Джон кивнул и, шагнув ближе, взял ее безвольную руку. Едва их пальцы сплелись, Дейнерис, взглянув на Джона, медленно отстранила руку и прижала ее к груди.  — Но, может, это мой шанс. Мой единственный шанс сказать им всем, что я была не права, что я ошибалась, — голос ее был полон горечи и дрожащей смелости. — Что мне жаль.  — Тебе не простят этого, Дени. И ты погибнешь, — Джон осторожно взял ее за плечи. — Дени, прошу тебя, молчи, не говори ничего, — он слегка встряхнул ее, заставляя снова смотреть на себя, и вкрадчиво продолжил: — Бран обещал тебе свободу, и я верю ему. Он мой брат. И Король Шести Королевств. Какой ему смысл лгать? Нам надо верить ему, другого не остается.  — Нам? Или мне вам? Освободившись от его рук, она отвернулась, но Бран видел, на кого желали смотреть ее глаза. Дейнерис говорила одно, но хотела другого, она не хотела, чтобы Джон отпускал ее, не хотела умирать. Но факты — быть им убитой и быть убийцей самой — никогда не отпустят ее, навсегда оставив след внутри, будут мучить ее ночами, внося хаос в разум и чувства, сводя с ума. Он подошел к ней со спины и склонился к ее уху.  — Подумай о Грибочке, — от его дыхания выбившиеся волоски на ее щеке шевелились, а его глаза словно щупали ее лицо, и если бы у Брана было тело, он бы замер, как в предвкушении хорошей сцены в театре. — Она скоро будет здесь, и ты сможешь помочь ей. Как обещала. И я помогу вам добраться до Севера, или сам отвезу, как захочешь, а ты отправишься в Эссос, — он вздохнул, заставив взметнуться тонкий завиток серебристых волос. — К Дрогону. Или ты совсем забыла о нем?  — Откуда ты знаешь, где Дитя Леса? — Дейнерис словно не расслышала о драконе, о своём названном зверинном дитя. — Она может быть, где угодно. Вестерос большой, а она так мала. — Я знаю, — прошептал он громче. — Призрак с ней. А я с ним. — О чем ты говоришь? — она явно не знала, что Джон Сноу — варг и может вселяться в тело своего лютоволка. Джон склонился еще ближе, положив руку на ее предплечья. А Бран ясно ощутил во рту вкус крови, горячей и трепещущей, проглотил несуществующую слюну в своём горле и спертый воздух темницы охладил его несуществующую сейчас грудь. Всё же в чем-то он завидовал Джону, — признался наконец себе Бран.  — Я могу быть им, — совсем тихо прошептал он. — Могу вселяться в него. Я варг, Дени, так их называют. Она резко повернула голову.  — Когда ты пыталась сбежать — это я пытался помочь тебе. Призрак прорыл лаз в тот дом, и вы побежали в лес, но потом вернулись. Ты вернулась ко мне… — она сцепила руки и опустила взгляд. — А потом эта стая ворон. И Призрака ранили. Но он остался жив, и теперь они с Грибочком совсем близко к Королевской Гавани. Он отстранился от нее, испытующе глядя исподлобья блестящими глазами.  — Так что оставь свое геройство. Никто не оценит этого, никто не примет твою правду и сожаление. Жертвуя собой не поможешь никому. Она обернулась.  — Я себе помогу, — дрожащий рвущейся ниткой голос уже не был так уверен.  — А Серый Червь и Эли? — он взмахнул рукой. — Если казнят тебя, то их и подавно. А тебе не все равно, я знаю. Пока с ними все хорошо. Их держат взаперти, как и тебя, но они живы и здоровы. Я видел. «Джон? Ты врешь? Ведь ты даже не спрашивал о них». Впрочем, его небольшая ложь почти сломала уверенность Дейнерис, которая теперь нервно потирала свой висок, ища точку опоры.  — Это будет не честно. Если я буду молчать. Молчание — почти ложь, но эта ложь может спасти их. Стражник, о котором похоже все и забыли, переминаясь с ноги на ногу, забренчал латами, и Джон с Дейнерис посмотрели на него удивленно. Глаза в прорезях шлема дернувшись, уставились в потолок, и он снова сделался неподвижным, как статуя. Когда Бран узнал, что один из представителей древнего народа Севера жив, он удивился в начале и не поверил своим глазам, но позже решил, что это и удача, и судьба, и они в том числе сделали его таким — Дети Леса привели его к той пещере, помогли стать тем, кто он стал, и спасли его. Так пусть же и теперь послужат ему. Они знают, как сделать лик сердца-древа, знают, как не дать больше погибнуть его ростку. Эта Грибочек пригодится ему, а когда ее поймают, она так же будет шептать Дейнерис молчать на суде. Потому что так захочет Бран, Трехглазый Ворон, порождение Старых богов и Севера. Призрака придется вернуть Джону — он хоть пока и в его власти, но добрая воля, выросшая из доверия и братской любви, всегда надежнее страха. Камера Дейнерис была многим лучше, чем та, в который содержался Джон, и уж конечно ее условия по сравнению с другими двумя пленниками были почти королевскими. На каменной серой стене даже висела картина — старая медная чеканка, где при тщательном рассмотрении можно было угадать воинственного Эйгона с сестрами, а по бокам три головы огнедышащих драконов. Постель ее была устлана не соломой, а настоящей периной, а глиняный кувшин ежедневно наполнялся свежей водой. И она — такая красивая, словно неземной хрупкий цветок, ядовитый и смертоносный. «Они любят друг друга, до сих пор, несмотря на все то, что сделали друг с другом». Два Таргариена, которых неудержимо тянет друг к другу, они в его власти. «Если я запру их здесь навсегда, навечно, они хоть мгновенье будут по-настоящему счастливы? Умрут, обнявшись, приняв эту простую истину? А через десятки, сотни лет потомки будущих королей найдут их сплетенные скелеты, и певцы придумают новую песню». Внутренний Бринден Риверс нашептывал ему, что все прочие дети дома драконов должны умереть. «Не сейчас. Потом», — пытался заглушить голос разума Бран. Но он все звенел в его несуществующих ушах назойливым колокольчиком, размывая блестящие взгляды серых и фиолетовых глаз, дребезжа в прохладном наполненном запахом старых камней воздухе, растворяя облаченные в траурный черный фигуры. «Это и правда колокольчик». Пальцы свело от напряжения, и он осторожно положил яйцо на желтую бархатную подушечку. Подкатив к прикроватному столику, Бран дернул веревку, что позволяла войти возжелавшему увидеть его сейчас. Это оказался Кворгил, а из-за спины его выглядывал встревоженный мейстер Альвинг, растопыривая от нетерпения крупные ноздри своего носа. Кворгил, пытаясь не пустить крупного, словно серый медведь, мейстера вперед, вихляя узким телом, все же умудрился оказаться рядом с Королем первым.  — Ваше Величество, мы нашли Дитя Леса, — услужливо отрапортовал он.  — Настоящее Дитя Леса, Король! С золотыми глазами и четырьмя пальцами на руках! — мейстер радостно растопырил вперед свою большую ладонь. — А мы думали, они все исчезли!  — Хорошо, что это не так, Альвинг, — и уже обращаясь к Кворгилу, — Не будем тянуть, я хочу поговорить с этим существом. В библиотеке, куда он приказал привести Дитя Леса, было пусто. Высокие, покрытые лаком полки уходили в темноту, и книг на них было совсем мало. Старая библиотека почти вся сгорела, а новые книги поступали стараниями мейстера медленно: и он, и Бран все держали в своей голове, и там было много больше, чем вместила бы эта библиотека. Эта комната, как и многое в замке, была совсем новая и редко принимала посетителей, даже запах клея и краски не выветрился из нее до конца; она еще не наполнилась пылью и временем, что так густо присутствует в старых комнатах, доверху заполненными книгами. Подрик подкатил Короля ближе к теплу — к белокаменному камину, который разожгли только что, и огонь в нем немного чадил и бился, не достигнув еще равновесия, окрашивая красными отблесками ангелочков на арке очага. Услышав позади шаги, Бран выпрямил спину, и попытался унять дрожь внутри. «Я становлюсь все сентиментальнее. Это всего лишь последний представитель вымершего народа. Когда-нибудь исчезнет и он». Этот экземпляр оказался женщиной — большие золотые глаза, как у кошки и маленький морщинистый рот. Острые, длинные уши нервно подворачивались трубочкой, а под зеленой кожей лица слегка шевелились выступающие бугорки. Грибочек склонила свою голову, прижав к худому плечу, потом к другому, беззастенчиво рассматривая Брана, будто он не король, а является такой же диковинкой в этом мире, как и она. Они остались одни в этой пустоте, где только огонь в очаге казался хоть сколько-то полон жизни. Дитя Леса протянуло Брану свои тонкие иссохшиеся связанные руки, и он осторожно стал развязывать крепкие веревки. Когда путы упали на пестрый мозаичный пол, существо потерло свои пальцы и осторожно протянуло руку к лицу Брана, но не прикоснулось, а только вздрогнуло в воздухе своими тонкими пальцами и отступило назад.  — Ты Дитя Леса, поющие песнь земли… — тихо сказал Бран, вглядываясь в это нечеловеческое лицо. — Кажется, тебя зовут Грибочек?  — Да, Ваше Величество, — она склонилась в легком реверансе и, на мгновенье прикрыв большие глаза, смело взглянула на Брана. В ее блестящих золотых глазах ему виделся вызов. «Она совсем не боится меня». Бран откинулся на спинку кресла.  — Расскажи мне свою историю, Дитя Леса.  — Ты знаешь ее, — льющийся тоненький голосок был похож на свежий родник. «Нет страха и нет почтения?»  — Ты прибыла в Вестерос с Дейнерис Таргариен, что была убита, но каким-то образом оказалась жива. Вы приехали из Асшая. Ее дракона вы оставили где-то в Летнем море. Где? В Валирии? — он испытующе снова склонился ближе к Грибочку и чувствуя горлом, что его голос изменился, стал выше на тон, Бран вздохнул глубже, пытаясь скрыть волнение. — Вы оставили его в Валирии. Тугие мышцы на лице Грибочка снова заволновались, а рот поджался испещренный морщинами.  — Ты хочешь вернуться домой, для этого вы прибыли в Вестерос. Ведь так? — золотые глаза мягко моргнули. — Но дома больше нет. Острова Ликов больше нет.  — Север остался. Он будет всегда, — пропела Грибочек.  — Твой народ исчез. Его больше нет.  — Никто точно этого не знает. Богорощи за Стеной огромны, а подземелья и того больше. И до этого мы могли скрываться веками от вас, от людей, — она вздернула подбородок. — Ты должен отпустить Дейнерис.  — Я никому ничего не должен. Я Король. Она подошла ближе и, сложив три своих узловатых пальца, прикоснулась к его лбу. Брана словно обожгло от этих шершавых, холодных рук, и от места прикосновения по всему телу прошлась прохладная волна.  — Ты Трехглазый Ворон. И всегда им будешь. И твое место тоже на Севере, — она говорила эти слова, и странная обреченность наполняла Брана изнутри, но он все никак не мог понять — ее слова наполняли душу страхом или это было внутри всегда. «Я Брандон Старк. И мое место там, где я пожелаю».  — Ты ошибаешься Грибочек. Мое место здесь, в Королевской Гавани. И Дейнерис останется здесь. И ты, — он тяжело провернул колеса и подъехал ближе к огню, так близко, как мог, чтобы горячие языки пламени почти обжигали лицо. — В моем саду растет чардрево. Маленькое и слабое. Ты должна сделать его сильным. Потом ты сможешь уехать, куда пожелаешь.  — Я должна уехать с Дейнерис, — упрямо сказала она. — И ты вернешься с нами. Бран отвернулся от огня и внимательно посмотрел в наполненные переливающиеся расплавленным золотом зрачки.  — А как же Джон Сноу? Он может помочь тебе. Грибочек махнула головой, будто на ее нос села муха. «Почему она так цепляется за Дейнерис? Мой кузен был бы более полезен в достижении ее цели».  — Я не доверяю ему. Знаешь, в Асшае меня хотели убить колдуны, а Дейнерис спасла меня и ради меня проплыла полмира. А он убил ее. Это будет нечестно — бросить ее здесь и принять его помощь. И для нее это важно — помочь мне, и я должна тоже помочь ей в том. Это будет правильно. «Она говорит так, будто Дейнерис Таргариен уже на свободе. Будто знает, что я не казню ее. Какие цели ты преследуешь, Дитя Леса? Только ли это добрая воля и просто желание отдать долг?»  — Посмотри вокруг, Бран. Ты ничего не видишь? — пустые высокие полки, темнели черными нишами в тишине, а ее звонкий голос пронзал пустоту. — Наш мир исчезает. Моря выходят из берегов, реки плывут вспять, горы рушатся, а скоро будет еще хуже… Твои силы на исходе, и ты ничего не можешь сделать. Играешь здесь в королей, делаешь вид, что несешь добро в этот мир, но стоит только чуть толкнуть, и все рассыплется, как кучка пепла. А почему? — узкие, почти невидимые зрачки расширились. — Потому что ты сбежал от своего предназначения.  —… И стоит мне вернутся в ту пещеру, все вернется на круги своя, — продолжил он ее слова, не в силах отвести взгляда от её пульсирующих чёрной бездной глаз.  — Да! Ворон должен быть на Севере, а Дракон в небе. Но Бран желал другого. Он не хотел, чтобы все подчинялось магическому равновесию. Он сам хотел править своей судьбой, только своей. Но спорить с Дитя Леса было бессмысленно, а ему надо лишь выиграть время. Он махнул рукой, и из темноты показался Подрик. Остановившись на выходе их библиотеки, Бран обернулся:  — Будет суд. Ты должна уговорить Дейнерис молчать, и тогда она хотя бы останется жива. Пока же занимайся чардревом. Когда дерево начнет давать мне силы, я решу, как быть дальше. Нам нужно время.  — Время ничего не решает, лишь откладывает неизбежное, — ее певучий, со скрытой хрипотцой, голос пел в унисон с разгорающимся треском огня.