Арья
Высадившись в Крабьем заливе, она отправила «Нимерию» дальше, на Север, домой, а сама отправилась на запад. Позади были холмы, поля и леса, реки и озера Речных земель, хорошие люди и не очень, ночевки под открытым небом, проливные дожди и палящее солнце. На своей плотной, с выступающими рыжими боками, лошади она прошла почти весь Вестерос, и чем ближе Арья приближалась к своей цели, тем меньший путь она проходила за день. Еще в Браавосе Дейнерис со своей странной подружкой отчего-то пропали, оставив вместо себя лишь шляпу, которую Арья с досады вышвырнула в ближайший канал. Ждать и искать их времени не было, и она отплыла одна. Ей было не привыкать путешествовать в одиночестве, так даже было лучше, для всех. Добравшись до Королевского тракта, Арья с тоской посмотрела на Север, на поблескивающий в закатных лучах Трезубец, и чернеющие вдалеке горы долины Арренов. «Дом, когда я тебя увижу?». До Винтерфелла было так далеко, но когда-нибудь она там окажется, Арья была в этом уверена. И даже здесь, в Речных землях, ей было несравненно лучше: воздух Вестероса — полей и мшистых лесов, навоза и парного деревенского молока казался родным и близким. Больше не было соли в носу, не было вечной качки и тухлой воды, которую приходилось пить месяцами, и если не думать о том, зачем она едет на запад, то Арья могла бы сказать себе, что счастлива, счастлива вернуться домой. С момента ее путешествия по Вестеросу в детстве многое изменилось. Пугающий, исковерканный драконьим пламенем Харренхолл оказался наполовину затоплен и пуст, а остров посреди озера Ликов исчез. Реки местами вышли из берегов, образовав запруды и потопив поля, а немногочисленные деревни и замки, попадающиеся ей на пути, были слишком… Слишком мирные. Поначалу опасаясь заводить с кем-либо знакомства и разговоры, через пару недель она совсем расслабилась и уже не старалась скрыться из виду, а с удовольствием вступала в разговоры со случайно встреченными путниками. Да и спать, пусть на скромной постели, но в доме, было всяко приятнее, чем на кочках или корнях в лесу. Завидев издалека Риверран, в груди ее что-то защемило — она никогда не была там, но там провела свое детство ее мать, а теперь ее дядя Эдмур Талли ожидал появления второго ребенка. «У меня будет еще один племянник или племянница, — с тоской подумала она. — Маленький, розовощекий, орущий младенец». Арья ткнула лошадь в рыжие мохнатые бока и, развернувшись от виднеющихся вдалеке треугольных башен, быстрей поскакала к Речной дороге. Впереди раскинулись холмы, черные, едва покрытые зеленеющими проплешинами травы, и в прохладном, сухом рассвете, зелень смешивалась с золотом, но казалась холодной и безжизненной. Ее лошадь, хромая и раскачивая выпуклыми боками, медленно плелась меж раскиданных невидимой рукой острых камней, сквозь которые пробивались тонкие деревца и редкие кустики. Дождя давно не было, и слабые, скукоженные листья шелестели на слабом ветру, взбивая поднятую пыль. Арья вытерла нос и чихнула. Почувствовав на ноге что-то сырое, она взглянула вниз — шерстяная штанина была сырой, а шерсть лошади стала темней и топорщилась грязными свалявшимися волосками. «Черт!» Мех, что болтался внизу, прохудился, и в нем едва ли осталось теперь пригоршня воды. Она вылила остатки в ладони и жадно выпив их, плеснула остатками себе в пыльное лицо. Ей срочно нужно было найти хоть какое-то поселение, где есть вода и кузнец. — Ну, давай, Счастливица, давай, — стоптанные сапоги снова пришпорили уставшую лошадь, — что-то же здесь должно быть. После каменистых холмов впереди раскинулись более ровные и сочные пестрые возвышенности, и она заметила слабое копошение, словно кучка насекомых облепила сладкий кусок. Рот наполнился слюной. «Поесть бы тоже не мешало». Маленькие, скособоченные, сложенные из тонких бревен и досок домики составляли все поселение. А чуть поодаль, явно изможденные и уставшие, работали люди. Косматый крупный мужчина, в грязном рубище, медленно крутил за рычаг большое деревянное колесо. Его натруженные руки словно срослись с большим деревянным рычагом, а маленькие, красные глаза, не замечая ничего вокруг, уставились сквозь Арью. Наконец он поднял из недр земли большой плетеный короб и двое других, в засученных по локоть рубахах, ловко подтащили корзину к стоявшей рядом телеге и высыпали на нее содержимое, оказавшимся мелкими осколками камней и земли. «Золото или серебро», — догадалась Арья. — Иб! Опускай! Корзина глухо стукнулась о стенки шахты и человек, что ничего не замечал вокруг, так же медленно и натружено стал опускать ее, словно ему было все равно — пустая корзина или полная. В небольшой канаве явно человеческого происхождения, усевшись на корточки, выставив вперед обнаженные круглые коленки, стуча и булькая деревянными плоскими лотками, два старика и женщина промывали породу. Арья прошла вперед, думая только об одном: «Где бы добыть воды». Жидкость в канаве была явно непригодна для питья: бурая, больше похожая на жидкую грязь, чем на воду. Женщина ловко, отточенными движениями взмахнула широким лотком и, обернувшись, взглянула на Арью. Светлые волосы выбились из-под косынки, покрывавшую ее голову, а вокруг круглых болотных глаз образовались темные круги, от грязи и усталости. Лоток снова булькнул жижей, и она отвернулась, продолжив заниматься своими делами. Громкий звон донесся до слуха Арьи, и она обернулась — он шел из-под земли, из той шахты, откуда доставали корзину. Ее кто-то легонько толкнул, проходя мимо. А потом снова — люди ходили, таскали какие-то тюки и мешки. Мужчина с залысиной, с торчащими остатками волос по бокам, устало сидел на камне, вытирая пот со лба и почесывая выпирающий из расстегнутого камзола голый живот. Внезапно он перестал чесаться и поспешно встал, запахнув свои одежды, и Арья, взглянув в ту сторону, где что-то заставило работника забыть об отдыхе, увидела приближающегося всадника. Бурая низенькая лошадь едва тащила на себе полного, полностью лысого мужчину. Он явно был рыцарем, или хотел таким казаться: поношенные латы и сочленения на руках и ногах плотно обтягивали его жирные конечности. Плащ в бело-зеленые полосы всколыхнул внутри нее неприятные воспоминания. Он был похож на цвета дома Спайсеров, который, как помнила Арья, предал ее брата Робба и, возможно, участвовал в его убийстве. Но точно она не знала, поэтому в те времена, когда все ее мысли были заняты именами врагов своей семьи, она многих не включила в свой список. «Это было давно. Все изменилось». — она попыталась загасить в себе нарастающую злость и раздражение. Тяжело было не только его лошади, но и ему самому: бледная лысина блестела, а трясущиеся от каждого движения лошади щеки порозовели от напряжения. — Что за милая девушка оказалась в этом непотребном сборище грязных ублюдков? — его голос, хоть и с одышкой, на удивление казался твердым. Он оглядел Арью с ног до головы, и она крепче сжала поводья, выпрямив спину. — Я было решил, что вы одна из них, из отродья мерзкого Кракена, но теперь вижу, что ошибался. Простите милая, но вам придется ответить на мой вопрос — кто вы? — Сир, — Арья постаралась быть как можно более любезной, — я всего лишь путница, что сбилась с пути. Возвращаюсь в свой отчий дом — в Родники, что на Севере. Мой дядя, сир Пик, сказал, что лучше всего сделать это морем. — А где же ваш дядя? — он повертел толстой шеей. — Он умер, — скромно ответила Арья. — Он был очень стар и болен. — Так значит, ты с Севера. И не удивительно: северяне совсем не берегут своих женщин, позволяют им то, что женщинам не позволено, — толстяк фыркнул, и мерзкая слюна заблестела на его губах. — Иначе бы ты не оказалась здесь совсем одна. — Просите, сир… — Сир Фиссон. — Сир Фиссон, я очень хочу пить, — хриплым голосом прошептала она и опустила глаза. — Путь был долог. Он поднял тяжелую руку и указал в сторону. — Там, за домиками, ты найдешь столовую. За грош тебя и напоят, и накормят. Я надеюсь, у тебя есть грош? — он немного склонился к ней и блестящий взгляд холодных мелких глаз не понравился Арье. Кивнув головой, что грош у нее есть, Арья развернулась по направлению к столовой, надеясь, что жирдяй не настроен общаться с ней дальше. Она нашла и столовую, и кузницу, и даже небольшой молельный домик, перед которым была выставлена потрескавшаяся деревянная статуя Матери. Сидя под соломенным навесом и уплетая горячую крупинчатую, не до конца проваренную, кашу с обжаренным свиным салом, Арья оглядывалась вокруг, думая, кто сможет ей рассказать то, что ее интересует. Простые работяги молча уплетали свой нехитрый обед и стоило Арье задержать на ком-нибудь взгляд, как они прятали глаза и отворачивались. «Они ни за что не признают во мне человека, которому можно доверять. И ничего не расскажут. Да и знают ли они хоть что-то?» Арья никогда не считала себя леди, но другие, другие всегда видели в ней если не даму высокого сословия, то что-то особенное, не такого человека, как они, какие б лохмотья она не надевала, как бы не сквернословила или дралась. Простые люди видели в ней простые вещи — с этой девушкой лучше не связываться, а высокородные и те, кто считал себя таковым, зашоренные правилами, условностями и шелками, с набитыми мясом животами и тугим кошельком, ни за что не хотели признавать в ней ровню. И только ее семья знала, какова она на самом деле и что она стоит. «И Север должен помнить. Должен». Кухарка забрала оставленную едоками посуду и, громко бряцая, принялась мыть ее в кадке, иногда поглядывая на Арью. «Это уж явно ничего не скажет, даже если и знает». Жилистая, с длинными загорелыми руками и прямыми плечами, тяжелым зеленым взглядом из-под темных острых бровей, она сверлила Арью, явно подозревая во всех грехах. Арья спиной почувствовала, что позади кто-то тяжело сел, и даже пол под ней дрогнул. — Айви, вина нам! — прорычал голос. — Сегодня опять ничего не будет, я точно знаю это. Эти штольни пусты, как сиськи старухи, — голос Фиссона стал жалостливым, скатываясь на писк. — Рольф каждый день требует золота, а где я его возьму? Надо рыть дальше, на Север, а это лишние расходы. Мы не покрываем даже налоги, так говорит Рольф. — Ты же знаешь, почему, — Фиссону явно отвечал кто-то старый. — Дурак засел в своем Кастамере и не желает признавать, что все кончено, что замка больше нет. Его палаты затоплены, и в том болоте живут только черви и лешие, что нагоняют мор и кровавый понос. В прошлую луну, — старик хрипло засмеялся, — наш лорд так и не смог слезть с горшка, чтобы появиться на свадьбе своей дочери. Я предлагал ему перебраться ближе к холмам, но он вцепился в старые камни, словно пес в прошлогоднюю гнилую кость. Вот что я тебе скажу, сир Фиссон: нам надо перебираться дальше на восток. В Ланниспорте, говорят, не так уж и плохо. Пока карлик подтирает калеке, земли Ланнистеров, по крайне мере, не платят сучке с Пайка. Арья замерла и перестала жевать, стараясь бесшумно проглотить кашу, которой набила полный рот. Она чуть не поперхнулось куском свинины и быстро запила ее холодной водой, отвлекшись и пропустив часть разговора. — …ее новый любовник — мужик, а, кажется, имеет бóльше влияния, чем та рыжая пышка, что пропала. — …Говорят, она водила ее на цепи, словно собаку… а потом отдала своим людям, когда та наскучила ей… — кашель старика поглотил слова, а Фиссон захрюкал смехом. — …он с востока, с дикого Эссоса, я уверен в этом, стоит только взглянуть на его серебряные волосы и синие глаза. И Яра повелась на его симпатичную мордашку. Глупая баба. В конце концов, она окажется там же, где и ее бывшая девка. — … на дне… «Глупая, глупая, глупая…» — повторяла себе Арья, пришпорив посильней подлатанную Счастливицу, направляясь в сторону моря. Все слухи, что вели ее сюда, оказались правдой: Матис и правда связался с Ярой Грейджой. И теперь она не будет тянуть время и откладывать исполнение воли Неведомого, свое последнее задание, что сделает ее свободной. «Я убью его, убью, убью…» Он предлагал ей вместе уйти в море, вместе путешествовать и любить друг друга, но Арья отказалась, испугалась того, к чему была не готова, и этот ублюдок легко нашел ей замену. Внутри все словно трескалось от злости, заливаясь горьким, как низкие кривоногие сосенки вокруг, с покрытой смолой и истерзанной ветрами корой. Арья запахнула теплый плащ: ветра ближе к морю стали прохладнее. И солонее. Она остановила лошадь и вздохнула полной грудью этот грубый, пропитанный морем и гниющим мхом воздух. Счастливицу пришлось продать, и Арья, покинув город, спустилась вниз, к порту. Окруженный каменными острыми скалами, он чернел поросшими илом стенами, потрепанными лодками и баркасами; такие же истертые солью и волнами люди высаживались на берег или готовились отплывать. Серое небо безнадежно нависло над плещущимся о камни черное плотное море, и лишь взглянув в эту непроглядную поблескивающую, словно жиром, мглу, Арье стало холодно. Она обогнула весь мир, разрезала все моря и земли пополам, и снова вернулась туда, откуда начала, и памяти, что хотелось стереть и забыть, теперь было куда больше. Сжав сильнее Иглу и откинув со лба непослушные волосы, она отбросила и мысли, что терзали. «Я убила Короля Ночи, проплыла весь мир и открыла новые земли, и я вернулась домой живой. Ну, почти. И, может быть, я еще на что-то сгожусь». — Миледи! — к ней обратился старик в кожаном длинном плаще, стянутом ремнями; его почти лысый череп был покрыт темными пятнами, а длинные седые усы свешивались до груди тонкими свалявшимися веревками. — Всего за медяк я доставлю вас на любой известный вам остров в округе! Вы такая маленькая и миленькая, что любой железнорожденный будет рад взять вас в жены! — Иди своей дорогой, старик, — Арья откинула плащ, демонстрируя свое оружие. — Вы явно хотите попасть туда, — он указал на виднеющиеся в далеком тумане Железные Острова. — Лучшего судна, чем моя «Каракатица» не найти. И всего один медяк! Арья молча отвернулась: старик был так назойлив, так старательно заглядывал ей в лицо своими слезящимися, покрытыми желтой пленкой, глазами, что она и бесплатно бы не поехала с ним. — Отстань от девчонки, Шамус! — прокрякал плотный, одетый в рваную на груди кольчугу и кожаный короткий камзол, мужчина. На Арью пахнуло прокисшим пивом, когда он поравнялся с ней. — Где все те жены, что ты отвез туда? Ни одна мне не встречалась, — он покачал лохматой курчавой головой и, пьяно всхлипнув, махнул рукой. — Тебе уж точно не достанется ни одна. Нашто ты девицам? Дохлая рыба — твоя единственная жена! — он что-то еще прошипел вполголоса, но Арья уже не слушала. Пьянчужка запрыгнул в маленький пришвартованный баркас и, тут же поскользнувшись на раскиданных на дне веревках, смачно упал и, кажется, судя по звуку, стукнулся головой. — Эй! Постойте! — Арья, быстро спустившись по скользким лестницам, прыгнула вслед за пьянчужкой. — Мне надо на Пайк, отвезете? Я заплачу хорошей монетой! Она заткнула нос, не успев договорить. Дно лодки было устлано рыбьими костями и кое-где дохлой рыбой и водорослями. — Эй! — она толкнула продолжавшего лежать рыбака, сжавшегося на дне младенцем в утробе. — С тобой все в порядке? — Да… — пробурчал голос, и красная волосатая рука потянулась к валявшимся вонючей кучей тряпкам, откуда и достала зеленую пузатую бутылку. — Щас, миледи, только подкреплюсь. Арья вырвала бутыль из руки и закинула ее в море. — Сначала ты отвезешь меня. Ей ничего не оставалось, как самой сесть за весла, а владелец лодки, постонав немного на дне, соизволил сесть и присоединиться к ней. Позже они вместе поставили единственный парус и «Гертруда», как звали это судно, медленно поплыла в даль, к возвышающимися черными больными зубами замкам лордов Железных Островов. — Я много где была, Хэвен, — ответила она на неловкие вопросы рыбака. — Я проплыла поперек весь мир, все Закатное море до самого Ультоса. — Ультос? Где это? — он шмыгнул своим красным мясистым носом. — Очень далеко. — Далеко, — тяжело вздохнув, повторил он. Красное солнце почти спряталось за берегами Железных островов, смешав своим кровавым закатом и небо, и море так, что казалось, будто они плывут в пасть чудовищу с редкими, огромными зубами. — Зачем тебе в Пайк, Санса? — она назвалась именем своей сестры, быть может потому, что очень скучала по дому. Арья выдала имя, совсем не думая, но, быть может, за нее думало что-то внутри. — Теперь, когда Яра Грейджой уехала, там стало небезопасно. Железнорожденные совсем распоясались, и быть там одной, такой девушке, как ты, очень опасно. Это не мое дело, — он закачал головой, — я знаю, но будь я твоим братом или отцом, то ни за что не пустил бы тебя туда. — Яра уехала? — «А как ж Матис?» — Кто еще покинул Пайк? Ты знаешь? — Арья бросила весло и схватилась за пахнущей тухлятиной рукав Хэвена. С силой дернув, она развернула его к себе. — Ты знаешь? — Так вся ее команда, все ее прихвостни и новый муж… Или кто он там ей, я уж не знаю… Всякое говорят… — растерянно промычал он. — Они уехали к Королю, в Королевскую Гавань. Так говорят. Она смотрела в черное, безлунное небо, и эта тяжелая темнота казалась падает на нее, обволакивает и делает ее совсем недвижимой, застывшей и замерзшей навеки. «Я так устала. Скорей бы домой».***
Ночь рассеялась, как и тревога, и Арья совсем перестала беспокоиться о том, что не нашла Матиса. Ее неудача — это его шанс, шанс навсегда исчезнуть и сохранить себе жизнь. «Я могу гоняться за ним многие годы. Рано или поздно Бог Смерти настигает должника. А поздно — понятие растяжимое». Кроме того, в Королевской Гавани был Бран, и будущая встреча с ним не могла не радовать Арью. Счастливица, которую не успели ни продать, ни пустить на мясо, была выкуплена ею втридорога, и теперь снова путешествовала вместе со своей хозяйкой через горы, леса и поля Вестероса. Двигаясь вдоль Черноводной, огибая затопленные лаги и низины, Арья остановилась переночевать в одной из многочисленных, бедных деревень, с редкими жителями, что живут за счет своих небольших полей и скотины и молятся всем богам, чтобы их сюзерен навсегда забыл о них. Там она узнала, что в Королевской Гавани сейчас должен быть не только Бран, Яра и Матис, но и Джон Сноу, и Дейнерис, Безумная Королева, что сожгла этот город. Пастух — совсем мальчишка, весь покрытый веснушками, — с восторгом рассказал эту новость, сокрушаясь о том, что не сможет присутствовать на казни. — Ее казнят! Таргариеншу казнят! Как думаешь, ее казнят? Четвертуют? Повесят? Отрубят голову? — он прыгал рядом с ней, того и гляди, норовя попасть под копыта Счастливицы, и Арье приходилось притормаживать, хотя, когда он упомянул о Джоне, что скорей всего «спас свою сумасшедшую любовницу», ее так и подмывало направить тяжелую лошадь на его такие худые ноги. — Я б сжег ее. А этого, этому Сноу, отрубил бы голову. Это будет честно. И справедливо. Но Арье совсем не хотелось, чтобы Джону рубили голову, она больше всего на свете сейчас хотела увидеть его, обнять и от одной мысли об этом в глазах у нее начинали наливаться жгучие озера, и все вокруг расплывалось, делая глаза слепыми. «Бран не позволит этого. Он что-нибудь придумает. Да ему и думать не надо, ведь он король и может делать, что хочет». В конце концов, она видела шрам на ее груди, и единственным преступлением Джона могло считаться дезертирство со Стены. Хотя звучало это в ее голове все настолько глупо и нелепо, что сама мысль о нем, как о преступнике, заставляла Арью наполнятся стыдом и ощущением, что она предает брата. Счастливица недовольно брыкнулась, когда Арья заставила ее перепрыгнуть через небольшой овраг. «Прости, Счастливица». Но Арья не могла не торопиться, не могла жалеть лошадь, когда ее брат, Джон, так близко, а она не представляет, что сейчас происходит с ним. Тогда в Винтерфелле, Бран был совсем другим, совсем не тем мальчиком, что она помнила. Но они все изменились, даже Джон, но все как один продолжали верить в единство своей семьи. Тогда еще верили. Что-то случилось потом, что-то произошло с ними со всеми, после всех битв, после победы. Это было так странно, как сейчас казалось Арье, и неправильно. «Но мы семья. Что бы не случилось. И я помню об этом. Но помнит ли Бран?» Суета Королевского Тракта у города приятно наполняла слух Арьиных ушей и совсем не раздражала, и хоть погода была пасмурной, а ветер с каждым порывом наполнял ветви высоких вязов протяжным гулом, лица людей хмурились, и горожане кутались в свои плащи, а ей нравилось рассматривать и людей, и все вокруг. Желтая вывеска трактира, качаясь, заскрипела на ветру, а вышедшая из дверей женщина плеснула помоями рядом с лестницей, распугав кудахчущих кур, и на лице Арьи, к ее удивлению, растянулась улыбка. «Что со мной? Отчего я так довольна? Ведь Джону может грозить опасность». Но внутри она была уверена, что все будет хорошо, и это предчувствие заглушало доводы фактов. Она остановилась у Божьих ворот, вглядываясь в грозные мертвенно-бледные лики семерых богов, и проступающие черные пятна былых пожаров все же всколыхнули в ней пробуждающееся беспокойство, а Счастливица, за многие недели научившись чувствовать своего всадника, фыркнув, нервно завибрировала своими боками. Стражники равнодушно глазели сквозь шлемы и не проявили к ней никакого интереса, и лишь пройдя сквозь ворота, Арья услышала за спиной окрики, а обернувшись, увидела, что следующая за ней телега, груженная доверху и прикрытая дерюгой, привлекла их внимание. Один из стражников откинул тряпку и, замерев на мгновенье, достал из повозки румяный крендель, довольно закивал свой железной отполированной головой, пропуская торговца дальше. И Арья ухмыльнулась, только сейчас поняв, что за приятный запах периодически доносился порывами ветра до ее нюха в последние полчаса — ароматы свежеиспеченной сладкой выпечки и хлеба. Хлебная Улица изменилась. Арья помнила ее и бурную, стиснутую в нагромождении домов, таверн, амбаров и рынков, утопающих в зелени, благоухающей роскоши и вонючей нищете; помнила ее и черную, сожженную, в пыли и саже, что не дают дышать, забивая ноздри и легкие, в разрухе и скрюченных трупах, что рассыпаются в пепел от малейшего дуновения ветерка. А теперь она стала шире и как-то чище, и ровные ряды построек с красными черепичными крышами окружали ее с обеих сторон. Более узкие улицы и закоулки меж домами казали пустынными и блеклыми: деревьев почти не было, как и травы, лишь кустики и цветники редкими всплесками цвета украшали входные двери и палисадники. Справа, на холме Висеньи, видимо вновь отстроенная септа возвышалась над красными и бурыми крышами белесыми стенами, а слева холм Рейенис чернел разрушенным и, наверное, до сих пор заброшенным Драконьим Логовом. Красный Замок пестрел впереди серо-красными стенами и высокими башнями, уходящими в серое небо. Арья спешилась с лошади, решив пройтись пешком, и медленно двигаясь среди спешащих по своим делам людей, вглядывалась в их хмурые, как и небо, лица. Женщины в многослойных нарядах: бедные попроще и посерее, знатные ярче и изысканней, с надменными лицами; кричащий ребенок на руках матери; сгорбившийся старик, который тащит за спиной большую плетеную корзину с яблоками; двое гвардейцев, озабоченно вглядывающиеся свысока в толпу, а на их груди распластали свои черные крылья вороны. Несколько лет назад от всех них остался только пепел, а сейчас, гляди ж, все снова заполнено людьми, словно они и не умирали. Арья почувствовала, как чья-та рука тяжело легла на плечо и, вздрогнув, сжав Иглу, приказала себе не делать поспешных действий. «Никто и ничто не посмеет задержать меня». Она медленно обернулась. Улыбка и сощуренные серые блестящие глаза под тяжестью бровей. «Джон?!» Она смогла только выдохнуть и броситься в его протянутые руки. Мелькнула мысль, что вдруг она ошиблась, что не рассмотрела его как следует, но крепкие ответные объятия заглушили все мысли, оставив только слезы и стучащее сердце, готовое разорвать все внутри. «Я знала, знала, что все с ним будет хорошо…» — Арья, Арья… — слышала она его такой знакомый и далекий голос, и ноги снова ощутили землю под ногами. — Это ты. Отступив на шаг, посмотрев на него сквозь размывающие всё слезы, она смогла лишь сдавленно сказать: — А это ты, — а после того, как его губы коснулись ее лба, она чмокнула его в заросшую щеку и снова уткнулась лицом в его колючий шерстяной плащ. — Все хорошо, хорошо, сестренка, — шептал он дрожащим голосом, глядя по спине и укачивая ее, как ребенка.