Дейнерис
Кожа на руках была белой и гладкой, без всяких признаков болезни. Дени опустила рукава и снова прошлась по комнате, ступая по мягкому ковру, снова толкнула запертую дверь своих покоев, чтобы вновь разочарованно понять, что она пленница. Это все же было беспечно — так рисковать, пытаясь помочь Мии, а Тирион в полном праве мог подумать, что она сошла с ума. Но эти прикосновения к вздрагивающей, погрубевшей от заразы, коже бедной девушки, и после ее благодарный взгляд, надежда в этих голубых озерах, полных слез — это стоило всех рисков, а чувство, что ты единственная надежда для пропащей, для той, что покинута всеми, почти мертва… Нет, Дейнерис не могла отказаться от этого и не могла отобрать последний шанс Мии. И каждый раз, спускаясь в подземелье, Дени испытывала волнительный подъем внутри себя, и страх заразиться бесследно рассеивался, оставляя место лишь болезненно-радостному трепету от сострадания. Она слишком сильно стукнула ладонями по двери, и кожа загудела от боли, а позади раздалось надсадное шипение. Дени развернулась и подошла к золоченой клетке с виверной, которую подарили ей на свадьбу. Переливчатые блестящие глазки неотрывно следили за ней, а гребешок слегка колыхался над зеленым, покрытом бугорками черепе. Она засунула палец меж прутьев, и животное, зашуршав чешуйками, пришло в движение, неуклюже перебирая лапами и покачивая мордой. Язык, быстро выскочив из пасти, коснулся липкой прохладой и снова исчез. — Проголодался… — решила она вслух и, захватив пинцетом мертвого кузнечика из целой горы сухих насекомых в стоявшей рядом чаше, протянула пищу виверне. Потрескивая, челюсти перетерли еду, роняя по бокам рта сломанные лапки и крылья. — Еще? Покончив с едой, ящерица, замерев, уперлась мордой в решетку своей тюрьмы и, приоткрыв пасть, часто задышала. Дени посмотрела на свою дверь, и неприятное ощущение заполнило все ее тело, твердый комок сжался в животе, и она глубоко вздохнула, до боли в груди, но воздуха все равно было недостаточно. Казалось, что если дверь сейчас не откроется, если она не сможет сделать больше тех двадцати шагов по направлению к коридору, выйдя на волю, то просто умрет на месте. Взглянув на окно ей стало почти больно — даже решетки на нем были на замке. Она потерла похолодевшие руки и села на кровать, мягкая перина которой, казалось, сговорилась со всеми, и цепко обняла ее бедра. «Они заперли меня, словно преступницу». Дени вскочила и решительно направилась к шкафу. Распахнула створки и, раздвинув платья, пошарила рукой в его глубине. Сбоку была маленькая железная скоба и Дени потянула за нее, задняя стенка медленно, со скрипом отодвинулась в сторону, и затхлый воздух холодным потоком обрушился на нее. «Они не хотят меня выпускать, не хотят даже поговорить. Ну, что ж, у меня не осталось выбора. Я просто выйду на волю, совсем ненадолго, а потом вернусь, и, может быть, позже Бран соизволит поговорить со мной». Свечи в ее комнате все погасли, как и жаровня, поэтому ей предстояло спуститься в подземелье совсем в темноте. По словам Эли, проход должен был вывести ее в сторону моря, а там должно быть достаточно скал и густых кустов, чтобы спрятаться от чужих глаз. Она быстро перебрала свои шелка и парчу, остановив свой выбор на шерстяном блекло-синем платье, без вышивки и лишних прикрас, и простом сером плаще с большим капюшоном. Коридор был достаточно узкий, стоило вытянуть руки и сухие грубые камни коснулись ее ладоней. Осторожно ступая по ступенькам, наощупь, она медленно спускалась вниз, и чем ниже, тем холоднее был воздух, касавшийся обнаженных лодыжек. Тихий скрип и свист раздавался где-то вдалеке, разносимый заблудившимся в этом мрачном месте ветре, в кромешной тьме, что окружала ее. Рука задела склизкое и, отдернув пальцы от стены, она пошатнулась и, едва поймав равновесие, присела на ступеньки. Вдыхая этот затхлый, пропитанный плесенью и камнями воздух, Дени пыталась унять свое разбушевавшееся сердце и посмотрела назад, туда, где еще минуту назад был виден слабый свет сквозь щели. Теперь же ничего, только темнота, как и впереди. Она почти сползала по ступенькам, решив, что лучше так, чем упасть и пораниться, и, возможно, найти здесь свою смерть. Наконец лестницы повели вверх, а вскоре и пол стал ровным, а идти стало легче. Странный гул донесся до ее ушей, и когда она прошла еще немного, впереди забрезжил свет, а вскоре и ослепил ее сверкающей на солнце сочной зеленью. Гул превратился в шум моря и шорох ветвей, и легкие наконец наполнил свежий воздух, с таким приятным теперь ароматным рыбным запахом. Почти скрыв лицо капюшоном, прыгая с камня на камень, Дени спустилась к морю. Черные волны лениво и медленно набегали на берег, оставляя после себя лишь грязно-белую плотную пену. Люди, разморенные полуденным солнцем, так же неспеша занимались своими делами. Рыбаки тянули сети, а дети и женщины, счастливые и свободные, перебирали и чистили рыбу, готовя ее к продаже. Поодаль у старого пирса стоял корабль, его черные паруса были сложены, но она сразу поняла каким людям он принадлежит и, развернувшись, пошла в другую сторону. Чья-то рука крепко схватила ее за плечо. — Эй, девица, покажи свое лицо! — мужчина был явно пьян. — Или ты страшнее, чем моя женушка? Она еле увернулась и бросилась было прочь, но грубая рука схватила ее за запястье и дернула ближе к себе. Запах тухлой рыбы и пота ударил в нос, и Дени что было силы оттолкнула грудь, покрытую просоленной кожей грубых одежд. Она не смела поднять головы и видела только кончик курчавой белесой бороды и крупное мужское тело в кожаных лохмотьях железнорожденных. — Эй, да ты смелая! — грубый смех дохнул на нее тошнотворным винным запахом. — Ленне, оставь девчонку! — раздался смеющейся грубый женский голос, и он был знаком Дейнерис. — Не бойся, милая, — мужские руки отпустили ее. — Но в самом деле, нехорошо разговаривать пряча глаза, — приторно-ласково пропел голос, и капюшон Дейнерис спал с головы. Яра Грейджой удивленно смотрела на нее с минуту, приоткрыв рот, но, собравшись, ее губы расплылись в улыбке. — Королева, — она склонила голову, а во взволновавшемся голосе появились нотки почтения. — Не ожидала встретить вас здесь, — не сводя глаз с Дейнерис, она толкнула ничего не понимающего Ленни. — Иди на корабль, балбес. Вместе с Ярой, кроме Ленни, был еще один человек, красивый высокий мужчина, который был и на свадьбе. Бледно-золотые волосы, стянутые в хвост, и ярко синие глубокие глаза приковывали внимание, а куртка, обтягивающая грудь, не скрывала крепкого тела. Щурясь от бликующего солнца, он, не смущаясь, разглядывал Королеву. — Что вы здесь делаете, Ваша Светлость? — тихо спросила Яра. — Простите, мне не стоило задавать этот вопрос, это не мое дело, — она, покачав головой, казалось, смутилась. — Но, может быть, я могу вам чем-то помочь? — Яра, никто не должен знать, что я — это я, — Дени снова прикрыла голову, думая, может ли она доверять Грейджой. Когда-то та была ее союзником, но после ее смерти верность ей уже ни для кого не имела значения. Стала для всех прахом, как и сама Дейнерис. — Вы можете доверять мне. Никто не узнает этого от меня, что бы это ни было. Дени посмотрела на ее спутника. — И от него тоже, — Яра обернулась на него и кивнула, а он кивнул ей в ответ, словно между этими двумя произошел разговор без слов. — Кстати, его зовут Матис и он мой… советник, — она, сморщив свой крупный нос, снова улыбнулась. — И мы хотели поговорить с вами. Может пройдем на мой корабль? — Поговорим здесь, Яра, — Дени не хотелось снова оказаться в замкнутом месте. — Пройдемся. А вы, Матис, вы из Эссоса? — Да, Королева, — голос его, как и лицо, тоже был красивым. — Вы поняли это по моей внешности, быть может, у нас с вами были общие предки, — предвосхитил он ее мысли. — Быть может. Так что вы хотели сказать мне? Они шли по берегу, совсем рядом с набегающей волной, а чайки, рыскающие в песке, совсем не боялись их, переваливаясь жирными телами медленно расходились в стороны. — Когда-то мы были союзниками, — Яра стала серьезна. — Вы были подло убиты и преданы всеми вокруг, а я не могла одна что-то сделать. — Допустим, Яра Грейджой, — Дени прекрасно понимала, что все могло было быть совсем по-другому. Что это жесткая женщина и не вспомнила тогда о ней, как и многие прочие, а теперь просто пытается найти для себя выгоду. — Они все сговорились тогда, на совете, когда выбирали нового короля, — горячо почти прорычала Яра. — Все Старки и их прихлебатели притащились тогда в Королевскую Гавань и сделали так, как им выгодно! Санса, эта рыжая стерва, за пять минут получила свободу от своего странного брата, а Железные Острова так и остались задворками Шести Королевств! Когда-то Дейнерис Таргариен обещала свободу островам. — Но тогда я была уже мертва. — Да, убиты предателем. А теперь вернулись, чудом вернулись, и, сдается мне, я знаю зачем, — Яра остановилась и, развернувшись совсем близко к Дени, почти нависла над ней, внимательно вглядываясь карими глазами. — Вы хотите все вернуть. Хотите мести, — прошипела она. — А я по-прежнему верна вам. — Яра, — вклинился Матис, — лучше покажи Ее Королевскому Величеству свой подарок. — Так, — Дени совершенно ничего не понимала. — Обождите оба. Яра, — она прикоснулась рукой к сжатой в кулак руке Грейджой в грубой потертой перчатке. — ты ошибаешься в моих стремлениях. Я не желаю мести, не желаю теперь трона, его и нет теперь. Хочу лишь исправить свои ошибки, свои ужасные ошибки. — Сожжение Королевской Гавани не было ошибкой, — лицо Яры сделалось хмурым. — Они заслужили это. — Яра, — мягко осек ее Матис и тут же отвесил поклон Дейнерис. — Ваша Светлость, конечно жители этого несчастного города совсем не виноваты в том, что вам пришлось сделать. Им просто не повезло… Яра обернулась к своему спутнику, и Дени заметила, как глубоко поднялись от тяжелого вздоха ее обтянутые жесткой кожей плечи. — … Так это обычно бывает — высший свет делит власть, а страдают невинные. Так было всегда. Это их плата, долг, если хотите, перед ИХ правителем, — он грустно улыбнулся. — Но это несправедливо. — Несправедливо, — вторя ей, он сжал свою руку на рукоятке изогнутого кинжала и пнул ногой песок. — Так нужны ли вообще эти правители? Нужны ли короли и королевы? Излишне богатые? Все, что нужно людям — это свобода. Свобода от власти и правил. — Знаете, Матис, — они снова пошли вдоль берега. — Когда-то в Заливе Работорговцев я освободила рабов и тоже думала, что все, что им нужно — это свобода. Но все обернулось кровью и голодом. — Сейчас я слышал, там не так уж и плохо. Если не считать засухи, и уж в этом-то, думаю, вам не стоит себя винить, города процветают. — Но городами руководят советы. Теперь они власть. Один ли король или группа людей, кто-то должен управлять государством или городом. И те, и другие могут преследовать не самые благородные цели, могут быть глупы и жестоки, но могут обладать и милосердием, и мудростью. — Да, в Заливе теперь мир и благоденствие под предводительством совета, — язвительность так и сочилась меж слов. — Но он наступил только после того, как исчезло все старое, как отмерло, с кровью и болью, все лишнее и слабое. Выживает, приспосабливается всегда сильный и умный. Это правило должно действовать для всех. И для королей, и для народа. Последнее возможно лишь, если не будет самих королей. Иначе низший всегда будет лишь игрушкой в руках того, чей титул выше и кошелек полней. — Осторожнее Матис, — предупредила она, — я все-таки жена Короля. — Приходите, как стемнеет, на мой корабль, Королева, — сказала Яра и загадочно улыбнулась, щурясь от солнца. — Вы удивитесь. Загадочный подарок, что хотела преподнести Яра, заинтересовал Дейнерис, тем более, что ей уже пора было возвращаться назад, пока ее не хватились. — Почему же не сейчас? — Он является только в полной темноте… — ее заговорческий голос потух в длинном протяжном вое, доносящегося из-за стен замка. Матис быстро встал впереди Дейнерис, и из-за его плеча она увидела, как из-за камней, из того места, где она вышла из тайного хода замка, вдалеке показались стражники. А по причалу, по направлению к кораблю Яры, уже двигались два всадника в развевающихся темно-серых плащах. Ее исчезновение уже обнаружили, и ее тайный ход уже не был тайным. Яра дернула ее за руку. «Туда!» — и бросилась вперед, в сторону скал, что окружали небольшую мутную заводь. Извилистая тропинка между камней и колючих кустарников снова привела ее к стене Королевской Гавани, к северу от Красного Замка, что возвышался над стенами, откидывая тень до самой кромки моря. Яра толкнула перекошенную деревянную дверь и, оглянувшись назад, схватила королеву за предплечье и подтолкнула к стене. И хотя сомненья не покидали Дени — стоило ли бежать, не лучше ли вернуться к гвардейцам, что искали ее, и сделать вид, что, утомленная неволей, она просто захотела подышать свежим морским воздухом, — ноги сами несли ее сквозь узкий проем в стене, отбивая такт по утрамбованной земле в унисон с сердцем. Вскоре она стукнулась всем телом о преграду, больно ударившись носом, и на миг ей сделалось страшно, что это тупик, что дальше ничего не будет. Дени уперлась в шершавую древесину ладонями и что есть силы толкнула. Вокруг все снова залилось светом, а она оказалась перед рядом аккуратных, побеленных домиков в окружении цветов и зелени. Люди тут жили не бедные, но и не богатые, что прячут свои сокровища за высокими заборами и толстыми стенами. Она натянула капюшон сильней на лицо и, оглянувшись, пошла вдоль по узкой пустынной улице. Приятный аромат, едва заметный поначалу, делался все гуще, и Дени увидела, что один из домов из серого кирпича и с острой крышей, был весь увит лианой, усыпанной белыми нежными колокольчиками. Осмотревшись по сторонам, она украдкой сорвала один цветок и, хихикнув сама над собой, двинулась дальше. Дородная женщина прошла мимо нее, не обратив никакого внимания, лишь ее отпрыск, мальчишка лет пяти, держащийся за материнскую руку, с интересом уставился на нее своими большими черными глазами. «Кыш!..» — тихо сказала она, когда мальчик прошел рядом, не сводя с нее любопытных глаз. Вскоре тихая улица закончилась, и она свернула на наполненный людьми и прилавками переулок, где говор толпы прерывался звонкими ударами кузнеца, приятно пахло хлебом, а от дымка, что тянулся из коптильни у нее заурчало в желудке. «Веселая свинка», — прочитала она вывеску и снова глубоко вдохнула насыщенный копченым мясом воздух. С собой у Дени не было ни монеты, и она снова подумала, что пора возвращаться назад. «Еще немного», — пообещала она сама себе и пошла вдоль корзин, наполненных фруктами и овощами. Краснобокие яблоки казались особенно вкусными, а от их кисло-сладкого медового аромата рот снова наполнился слюной. Она пыталась думать о чем-то другом, но мысли неизменно уносили ее в прошлое, а с прошлым, внутри все начинало наполняться болезненной тревогой, и ее становилось так много, что она останавливалась не в силах идти дальше, и кто-нибудь непременно толкал ее сзади, недовольно бурча. Рассматривая расписные глиняные горшки, Дени не без гордости увидела рисунок с драконами, но, присмотревшись к витым зеленым линиям, все же решила, что это просто странное переплетение кисти рисовальщика, и никаких драконов там не было. Дени подумала о Дрогоне и ощутила чувство стыда. Она совсем не вспоминала его в последние дни, даже недели. Лишь Бран как-то спросил, где сейчас ее дракон и может ли он прилететь, если соскучится по своей матери. Внезапное неприятное чувство между лопаток заставило ее обернуться. Люди занимались своими делами: торговали, покупали, шли куда-то. Стражников видно не было. От пестрого мельтешения зарябило в глазах и все сделалось каким-то слишком ярким. Взмахнув головой, она сбросила с себя этот морок и решила, что дойдя до конца улицы, она развернется и пойдет обратно. Небо медленно заволокло серым и солнце уже не сверкало слепя, не отсвечивало бликами в листве и окнах. Дышать стало еще легче, а ее сердце все не могло успокоиться, беспокойно и часто стуча. Дени пошла еще медленней: еще сотня шагов, и улица закончится высоким серым домом с узкими, как бойницы, окнами и россыпью красных цветов на балкончике, а дальше только поворот налево, скрытый темнотой под громоздкой зубчатой аркой. Она вздрогнула, когда кто-то прикоснулся к ее спине, и неприятное ощущение холодной змеей быстро проползло меж лопаток отдавая слабой болью в затылок. Резко обернувшись и наткнувшись лишь на перекошенную злую физиономию налетевшей на нее женщины, она прибавила шаг. Из окна одного из домов на нее внимательно смотрело лицо, размытое за тусклым, грязным окном; даже непонятно, кто это был — мужчина или женщина. Дени отвернулась и опустила голову, сосредоточив взгляд на мелькающих над брусчаткой сапог и длинных подолов платьев. Одни ноги, в широких, заправленных в голенища штанах, остановились носками в ее сторону, прямо перед ней. Она осторожно подняла голову, выглядывая из-под капюшона. Длинная линялая безрукавка, перевязанная кушаком с кистями, спутанными от старости, поросшее щетиной красное лицо. Высокий мужчина не смотрел на нее, его взгляд был прикован куда-то поверх ее головы. Она быстро свернула, обогнув верзилу и тут же наткнулась на счастливую девушку с корзинкой цветов, и та что-то мило проворковала, возможно это были даже извинения, но Дени уже не слушала ее, а продолжала быстро идти вперед. Ощущение, что за ней наблюдают, не покидало ее: казалось, люди только делают вид, что не знают ее, свою Королеву, казалось, стоит ей отвернуться, и десятки глаз тут-же устремляются к ней, сверля спину. Она не повернула обратно, когда дошла до конца улицы, а свернув под арку, почти сразу же вынырнула на другой стороне. Здесь было не так много народу, и все двигалось медленней, было словно погружено в сон. И ее закутанная с ног до головы в плащ фигура теперь явно привлекала внимание горожан. Теперь уж они беззастенчиво разглядывали ее, даже не прячась. А позади кто-то невидимый тяжело смотрел ей в спину. Она быстро свернула в переулок, за поросший травой приземистый домик, такой покосившийся и старый, что можно было подумать, что он остался из прошлой жизни Королевской Гавани, и бросилась вниз, по крутому спуску, огражденного с одной стороны высоким забором. Бежала дальше, меж маленькими домиками, прямо по высокой траве, что росла меж ними. Едва протиснувшись между стенами, Дени огляделась. Дома тут были не каменные, а деревянные или слепленные из глины и соломы, разбросанные в беспорядке, а улица земляная, извилисто простирающаяся вдоль хаотичных строений. У одного из домов, аккуратного и маленького, рос сливовый куст, с мелкими желтыми ягодами. Дени сорвала одну и, осторожно раздавив языком, с удовольствием проглотила сладковатую сочную мякоть. Она сорвала еще несколько ягод и, уплетая их, огляделась. «А ведь я заблудилась». Впрочем, она знала, что рано или поздно найдет путь назад, тем более от преследователя, или чего бы то там ни было, она оторвалась, и стало намного легче и спокойнее, даже не смотря на пыльную дорогу и голод. Никого вокруг не было. Дейнерис стянула капюшон и посмотрела в серое небо. Высоко-высоко летали птицы, медленно паря черными галочками, а впереди раскинулись бесконечные ряды домов; дальше, за этим нищим кварталом были видны высокие острые башни домов побогаче и несколько больших домов со множеством возвышающихся шпилей и башенок, окруженных зеленью, а уже за ними, слева, возвышался развалинами Драконьего логова холм Рейенис. Она подумала о том, что Дрогон мог бы жить здесь, что для него одного места достаточно. Слезы, щипая, навернулись на ее глазах, и все поплыло перед ней. А потом исчезло.***
Голова жутко болела, будто ее ударили. Когда он открыла глаза, первое, что она увидела, было расплывающееся пламя огня и, сфокусировав наконец взгляд, она поняла, что огонь — в камине, а сама она находится в какой-то комнате, бедно обставленной, и словно давно заброшенной. Изломанный, грязный тростник на полу и завешанное грязной тряпкой маленькое окошко. Расплывшаяся свеча на столе едва освещала грубо сколоченный стол с разбросанными на нем костями и корками хлеба. Сгорбленная фигура маячила у жаровни, пошатываясь и издавая скулящие звуки. «Что происходит?» — попыталась сказать она, но изо рта вырвалось только мычание, а на пересохшем языке появился затхлый привкус. Во рту был кляп из тряпки и, судя по всему, не первой свежести. В запястья впилась веревка, крепко связав руки за спиной, а сама Дени лежала на узкой деревянной лавке. Ее мычанье привлекло незнакомца, и он обернулся. Мужчина, обросший черной бородой, с длинными волосами с проседью и изможденным лицом. Он приблизился к ней и молча прижал кривой палец к губам, неподвижно глядя широкими зрачками. От его лохмотьев сильно несло потом и мочой, а кожа на бледном лице была потрескавшейся, с красными мелкими пятнами. Дейнерис снова замычала и задергала свободными ногами. Из-за этого она соскользнула с лавки и упала на пол, снова стукнувшись головой, как раз по тому месту, куда ее ударили. Костлявые грубые руки больно схватили ее за подмышки и усадили на лавку. Голова кружилась, все поплыло перед глазами, и если бы похититель не схватил и не придержал ее за плечи, то она упала бы снова. Сквозь растрепавшиеся волосы она видела, как человек внимательно смотрел на нее из-под кустистых бровей, но в его тяжелом взгляде не было злобы или ненависти. — Ты по-хожа на-а не-йо, — голос хрипло булькнул, как если бы его владелец молчал до этих слов целый год. Дейнерис обнесло смрадом его дыхания, и она зажмурилась, попытавшись отвернуться. — Ты — это она? Она была похожа только на одного человека — на Дейнерис Таргариен, и Дени, повинуясь инстинкту, замотала головой. Косматая голова склонилась набок, покрасневшие веки сомкнулись на мгновенье, а когда открылись, тень недоверия заволокла их. — Она убила мою жену. Сожгла заживо, — глаза заблестели, а голос стал тоньше. — Хелена лишь вскрикнула и, сделав шаг, упала, как горящее полено. Она недолго мучилась. Это хорошо, — он отвернулся в пол, все еще крепко держа ее за плечи. — После всего я так и не нашел ее тела. Дом тоже почти сгорел, не осталось ничего, кроме детей. Это никогда не закончится, ее жертвы будут преследовать ее всю жизнь, поняла Дени. Куда бы она не пошла, где бы не спряталась — ветер с ее пепелища, пропитанный прахом сожженных людей, настигнет ее. Горячие слезы, щипля кожу, потекли по ее щекам. «Прости меня», — хотелось крикнуть, и если бы сейчас он убрал кляп из ее рта, то она бы призналась в том, кто она есть на самом деле. — Но ты похожа на нее. Очень похожа, — он снова внимательно смотрел на нее. И вдруг кривая улыбка исказила его скорбное лицо. — Ты плачешь? Глупая, не надо меня бояться. Ты думаешь, я больной, сумасшедший? Так они говорят, — груба рука, царапая кожу принялась вытирать ее слезы. — Я совсем один. Совсем один. А дети не хотят со мной играть. Мои Вива и Лива. Они понравятся тебе. Ты плачешь, а значит ты добрая. Добрая мать нужна им, а мне нужна жена, — голос стал сбивчивым, а взгляд совсем безумным. Он осторожно вытащил кляп, и Дени тут же закашлялась. Безумный мужчина, потерявший жену и рассудок, зачерпнул кружкой из кадки и поднес ко рту Дени. Сделав пару жадных глотков, она снова закашлялась — вода отдавала тиной. Еще минуту назад она готова была признаться во всех своих грехах, но теперь внутри нее все отчаянно думало, как выбраться из этого дома, из этих цепких пальцев. Когда он освободил ей руки, и она смогла отвести их вперед, плечи заныли, а ладони закололо мурашками. Потирая ноющие пальцы, она неотрывно следила за тем, как мужчина встал и, растерянно посмотрев в разные стороны, сел наконец за грязный стол. Он сидел к ней спиной, сгорбившись, неподвижный. Кружка, что стояла рядом с ней, вполне могла сойти за оружие. Если стукнуть сильно… Быть может, у нее будет время, чтобы успеть выбежать в дверь. — Жена, я хочу есть, — бодро, с нотками странного веселья прозвучал грубый голос. Он шмякнул по столу деревянной тарелкой, покрытой слоем засохшей еды. — Там, в жаровне, похлебка уже сварилась. Котелок, висевший над огнем, булькал и урчал из-под крышки, а когда она сняла ее, заполнил все вокруг горячим запахом жира и морковки. Она осторожно зачерпнула поварешкой густую жижу и, наполнив миску, посмотрев на уставившегося в пустую стену вдовца, подумала, сколько времени займет его нестерпимая боль, если она плеснет ему в лицо этим кипящим супом. Слабые, все еще зудящие руки вздрогнули, чашка накренилась и пролившись, густо обожгла ей пальцы. Слишком нестерпимо — все полетело на пол, растекаясь блестящей жижей по рассыпанной в прах соломе. Мужчина издал рычащий вздох, и Дени сжалась, готовясь дать бесполезный отпор. — Ты всегда была неумехой, — он встал и, подняв плошку, сам налил суп, смешав с прилипшими грязными травинками. Схватив ее за руку, усадил на лавку напротив себя, и положил перед ней деревянную ложку, большую и тоже грязную, как и все в этом доме. Под грудой обглоданных костей лежал нож, большой и острый на вид, и рука Дени невольно вздрогнула пальцами. Похититель вмиг перехватил ее взгляд и, выудив нож из-под объедков, посмотрел на свое отражение в широком лезвие и, как ни в чем не бывало, положил рядом с собой. — Ешь, — тарелку он поставил по центру стола и, глубоко зачерпывая дымящееся месиво, капая на стол, стал есть, громко чавкая. Дени подташнивало. Она посмотрела на свою ладонь, где красным пятном расплылся ожег и, прикоснувшись к горевшей изнутри коже, чуть не вскрикнула от боли. Это было странно: горячая вода раньше не причиняла ей такого вреда. Она почувствовала себя слабой и беззащитной, как если бы она сейчас была полностью обнажена, одна посреди ненавидящей ее толпы. Ее должны были уже найти, Бран должен знать где она, ведь он Трехглазый ворон, он видит все, как говорили. Может, ее бросили, может, это ее кара? Призрак мог бы найти ее, он так уже делал, знал ее запах, ее след. Джон бы искал ее, непременно искал, просто он не знает. Почему Бран не сказал ему? Возможно, они уже пожалели, что сохранили ей жизнь, подумалось ей с болью, и теперь просто решили сделать вид, что ее все так же не существует. Ну, что ж, если так, то это не в первый раз, когда она остается совсем одна. Ее решимость таяла, как весенний снег, исчезала, как тусклые ручейки под палящим солнцем. Закрыв глаза, она снова подумала о Дрогоне, пытаясь наладить с ним связь, как это было раньше. «Если он прилетит, если спасет меня, все закончится. Я просто слишком слаба, чтобы испить эту чашу до дна. Я больше не могу быть виновной». Но Дрогон был слишком далеко, Дени представила, как ее рука касается его бугристой, в шипах, горячей кожи, и ожог на руке снова нестерпимо зажгло. Драконий глаз, моргнув растекающимся золотом, исчез в темноте, оставив ее одну в этом заброшенном человеческом домике, пропахшем безумием и экскрементами. — Тебя долго не было. Девочки скучали, — с полным ртом прочавкал мужчина, и она открыла глаза. — Где они? Где наши дети? — равнодушно спросила она: спорить не было сил, а вера в себя снова упала на самое дно. — В своей комнате, — он неопределенно махнул в сторону, где за покосившимся чуланом, оказалось, есть дверь, — ждут твою песню. Маленькая детская была чистой и аккуратной, на полу была не солома, а казавшийся чистым потрепанный ковер; на прикроватной тумбочке стояло маленькое зеркальце в серебряной оправе и чахлый цветок в глиняной, крашеной желтым, кадке. Свечи, предусмотрительно расставленные на широком подносе, освещали комнату, наполняя ее размытыми черными тенями и ароматным маслом. Девочки спали на одной широкой кровати, спрятавшись с головой под цветастым одеяльцем, маленькие и, судя по всему, худенькие. Дейнерис присела на край кровати, и одна из девочек, напуганная незваной гостьей, сжалась еще больше. — Не бойся, малышка, — тихо сказала она и слегка прикоснулась к одеяльцу. Несмотря на то, что сам их отец опустился в своих страданиях и горе, он явно заботился о детях, пытаясь дать им то, что мог. Уют и тихий треск свечей немного успокоили ее, и даже придали ощущение безопасности. — Ваш отец хотел, чтобы я вам спела, — сказала она очень тихо, боясь напугать детей. — Но… моя мать никогда не пела мне, я даже ее не знала. Хм… — она попробовала вспомнить хоть одну песню для детей. — Да, и, честно говоря, петь я не умею. Никогда не пробовала, — «Но я ведь никогда не пробовала». Баю-баю… Баю-баю… Тебе я нежно слезы вытираю. Моя нежная рука смоет всю твою печаль Отдать всю себя моей детке не жаль… Баю-бай… Бай-бай… Слова всплыли сами собой, переплетаясь в стройную мелодию. Она хотела поправить одеяло, и дыхание остановилось, когда из-под него показалась рука. Дейнерис знала, что это значит, и в бессилье оперевшись рукой в кровать, смотрела в самый темный угол, а дрожащий голос все продолжал петь. «Я должна смотреть. Должна это видеть», — едва вздохнув, она откинула одеяльце, и яркий запах сладкого тлена вырвался наружу. Пустые глазницы черного обгоревшего черепа взирали на нее, рот скалился мелкими зубками. Голова, отдельная от всего остального иссохшего тела, совсем скатилась с подушки. Черная культя без пальцев второго ребенка показалась из-под одеяла. Они давно были мертвы, сожжены, как и их мать. «Как он узнал их среди всех прочих?» — крутилась единственная мысль. — Ты хорошо поешь, жена, — мягкий и усталый голос их отца звучал повсюду. — Но разве ты не видишь, что они давно уже спят? — он склонился над кроватью и, нежно взяв в руки скатившийся череп, положил его на подушку, прикрыв одеялом. — Лива, не балуйся, — пошарив на кровати, он вытащил маленькую куклу из соломы, обмотанную в ярко-красную тряпицу и положил между своих мертвых детей. Слез уже не было, даже боли или страха: она насытилась вдоволь своей виной и чужими страданиями, и они готовы были вот-вот разорвать ее на тысячу мелких осколков. Убьет ли этот человек ее, если она побежит? Может быть, так все просто! Все закончится наконец. Выйдя из детской, она решительно обернулась и, собрав все свое мужество, хрипло начала говорить: — Я не твоя жена, ты же знаешь. Ты сразу понял. Я Дейнерис Таргариен. Я Королева пепла. Безумная Королева. И это я убила твоих детей и сожгла в прах твою жену, — она не сводила с него глаз. — М-м… — он, будто не слыша ее, улыбнулся сквозь измазанную едой бороду и плотнее закрыл дверь. — Думаю, завтра надо их искупать. А то больно грязные стали. Больно чумазые наши девочки, — он улыбался, но его голос дрожал. Дени в сердцах толкнула его в грудь. — Я их убила! Они мертвы! — она кричала, но голос словно пропал, вырываясь сипом. Внезапно горло больно сдавила рука и прижала ее к краю стола. — Не кричи так, жена, — сквозь улыбку теперь сквозила угроза. — Иначе дети услышат. Рука все продолжала сжимать ее горло, клоня на спину, и балки на потолке поплыли вбок, а виски наполнились тяжестью. Она схватилась рукой за его запястье, но глядя в его черные глаза, в склонившееся болезненное лицо, медленно отпустила, подумав, что это и есть ее истинная смерть — безумная, в окружении детских сгоревших тел, на бедных задворках, где никто и не вздумает ее искать. В ушах загудела кровь, скулы заломило, а руки лихорадочно скребли по столу, сметая с грохотом тарелку, кости и столовые приборы. Пальцы прикоснулись к чему-то твердому, и лишь мгновенье сомнения, а потом они сами собой поползли, цепляясь за холод металла, и она с размаху воткнула нож ему в бок, почти полностью погрузив лезвие в плоть. Рука на шее ослабла, но не отпустила ее и, падая, он увлек ее за собой. С ударом об пол Дейнерис с силой выдернула нож и снова вонзила в его живот. Мужское тело замерло и завалилось набок, хрипя и все еще пытаясь судорожно схватить ее руками. А она била и била, разбрызгивая кровь из его груди, скользя коленями в липкой, горячей жиже. Лицо ее вспыхнуло, словно в ней загорелся огонь, и ее собственная кровь вскипела в жилах, а члены наливались жизнью, и с каждым ударом она словно источала всю ненависть этого мира, не в силах больше сдерживать бушующую лаву внутри себя.