Джон
Он приходил сюда уже не раз: когда через Железные ворота, где усиленный наряд стражников неизменно останавливал каждого желавшего пройти в Королевскую Гавань, а когда и через тайный лаз, особенно ночью, когда ворота были закрыты. Выйти было намного проще, чем зайти обратно, поэтому пройдя мимо досматривающих очередной обоз стражников и молодого мейстера, худого, в веснушках, со скошенными к переносице зеленоватыми глазами, осматривающего хозяина добра в телеге, Джон оказался в окружении плотной возмущенной толпы, пропахшей рыбой и потом. Это Бран распорядился, чтобы у каждых ворот, у каждого прохода в город, дежурил мейстер и осматривал вновь прибывших на предмет серой хвори. — Это просто ожог! — раздался возмущенный мужской крик. — Ожог от костра! Тонкий голос мейстера что-то залепетал, пытаясь успокоить торговца, потом раздался металлический лязг, удар и гул толпы заглушил крик, переходящий в стон и хрип. А потом, охнув, толпа шатнулась, чуть не сбив его с ног. Джон уже не видел, что там происходило, но знал, что поодаль стояла клетка, куда запирали всех с подозрением на эту заразу, чтобы потом отправить их к дальним берегам. Раздался пронзительный вой трубы — это значило, что Железные ворота закрывались, и проход в Красную Гавань был закрыт. На час или до завтра — никто не знал, и люди разочарованно стали разбредаться. Джон прибавил шагу, думая, что он выбрал не то время, чтобы надеяться увидеть дракона. Вряд ли он решит показать себя в этот солнечный день, когда берег кишит народом. Он свернул к скалам, достаточно острым, чтобы у кого-либо не возникало желания разместиться там на время днем, к тем скалам, что в нужный час тонули в морском приливе. Осторожно ступая по подсохшему скользкому илу, он ушел достаточно далеко чтобы надеяться никого тут не встретить и уселся на выброшенное морем бревно, черное и потрескавшееся от соли. Сегодня, и вчера, и за день до этого, море было спокойно, обманчиво искрясь под нежным дневным солнцем. Рейгаль больше не появлялся, как и те люди; да он и не узнал бы их, лишь надеялся, что остатки памяти Призрака, волчий нюх, подскажет ему что-нибудь. Сама Дейнерис явно ничего не знала о том, что один из ее погибших драконов жив, превратившись в морское чудовище, что топит корабли и сжирает тонущих. «Может, это был сон? Может, я ничего не видел?» — все чаще приходила мысль, ведь никто не видел дракона, только байки и слухи ходили среди бедняков, рыбаков и торговцев, а от Эли он узнал, что Давос с Ярой Грейджой ушли в морской поход, и опять же слухи говорили, что за каким-то морским чудовищем. Знал ли Бран, что именно это за чудовище, — Джон понятия не имел, но рассказывать ему, что именно он видел, пока не хотелось. Все это было странно. В последнее время все совсем пошло не так, как он думал. «Я должен вернуться. Должен вернутся на Север. Там мое место». Даже море на Севере пахло свежестью и чистым льдом, а не как тут, тухлой рыбой и плесенью. Джон в который раз дал себе слово, что еще пара дней, и он покинет Королевскую Гавань, оставив все в прошлом, оставив потерянного в море Рейгаля, и Дейнерис, всегда странную для него, непонятную, наполненную какой-то нечеловеческой силой и в то же время слабостью, и нежной, такой нежной… Зря он тогда, после свадьбы, пошел вместе с Эли в шкуре Призрака, желая в последний раз увидеть хотя бы тень ее, вдохнуть тот воздух, которым дышала теперь Дейнерис, взглянуть на стены, что были вокруг нее ночью и днем. Джон потер руками лицо желая сбежать от нахлынувших, как горячая волна, образов, где ее мягкая кожа дрожала от прикосновений, а стоны, срывающиеся с губ, пронзали словно стрелы. Протяжный далекий вой рога и крик взметнувшихся чаек вырвал его из дурманящих воспоминаний, и волны тревожно забились о берег, заставляя сжаться мышцы под ложечкой. Люди на берегу черными фигурками хаотично задвигались; кто-то побежал, лишь несколько фигур казались спокойными, и даже издалека Джон разглядел их развевающиеся темные плащи. «Стражники. Что-то случилось», — сразу появилась уверенность. Краем глаз он увидел, как что-то зашевелилось за камнем, вырастая серой взъерошенной горой. Кряхтя и кашляя, перед ним предстал высокий, худой старик. Едва стоя на скользких камнях, придерживаясь за выступ костлявой рукой, он склонил свою косматую черную с проседью голову, словно плохо видел своими водянистыми, поддернутыми желтизной глазами, и хотел лучше разглядеть Джона. Кожаные потертые лохмотья до пят, седая длинная борода и бусы из остатков ракушек выдавали в нем жреца железнорожденных. Джон видел его пару раз, окруженного малочисленными слушателями, и слышал его скрипучий голос, вещающий о скором конце, что принесет на мир гневный Штормовой Бог. Старик приоткрыл свой потрескавшийся рот и неразборчиво прохрипел. Джон отвернулся, представив право тому самому решать, остаться или пойти своей дорогой. — Я тут всегда сижу, когда солнце становится слишком ярким, — недовольно прокряхтел старик так, будто Джон занял его место. — Сижу и слушаю море. — Я не мешаю вам. — Молитва требует одиночества, — придерживая свои вонючие лохмотья он уселся рядом с Джоном. — Скажи мне, что за боги привели тебя сюда? — требовательно спросил он. — Не боги. — Значит женщина. — И не женщина, — запротестовал Джон и сам усмехнулся оттого, насколько правдив оказался жрец. А тот, сузив серые мутные глаза, почти повелительно кивнул головой. — Я прихожу сюда каждый день и каждый день вижу, что море становится все черней и черней, а небеса ниже. Конец близок, — он снова внимательно посмотрел на Джона, ожидая реакции. — А люди глухи и не желают спасения, — сказал он, с нажимом повысив голос. — Все мы когда-нибудь умрем. — Спасется тот, кто честно служит Утонувшему Богу. Корабль с черными украшенными щупальцами парусами медленно проплывал мимо, и Джон сосредоточил свой взгляд на нем, чувствуя, что пора уходить. И надо бы найти Давоса, его старого друга. — Наша Королева вернулась. Королева Железных Островов, — как-то слишком равнодушно сказал старик. — Но даже она не верует. Она не знает. Не знает, что Нагга поглотит всех, в том числе и ее тоже. Заносчивая девка! — зло выплюнул он. — Ей никогда не пленить морского дракона! А тех, кто идет против богов, он пожрет первыми. Если бы Джон сам не видел своими глазами, то слова жреца показались бы ему сущим бредом, но теперь, старик говорил так, будто что-то знал о морском драконе. Не о мифическом существе из веры железнорожденны — Нагге, что была убита Серым Королем, — а, возможно, о Рейгале. Джон решил, что если скажет прямо, то старик тоже не станет ничего скрывать. — Я видел Наггу. Прямо здесь, в заливе, несколько дней назад, — он посмотрел на жреца, на его обветренный, неподвижный острый профиль, устремленный в море. — Он и вправду похож на дракона, — бугристый нос старика дернулся, а губы поджались в седых, желтоватых усах. — Крылья, пасть с черными зубами, грубая кожа вся обросла ракушками и илом. А запах… Не дав договорить, старик резко обернулся и, медленно растянув губы в тонкой улыбке, чуть кивнул головой. «Он тоже видел». — Я впервые увидел его на Железных Островах, — неожиданно быстро признался старик, его мутные глаза посветлели, а зрачки расширились. — Я чинил свой баркас, был беден и зол на весь мир. Но стоило мне увидеть… — голос задрожал, а скрюченные руки вознеслись к небу. — Эти крылья… Что разгоняют волны. Эти глаза, полные правды, правды, что скрывалась веками в глубинах моря… Я понял, что время на исходе, что боги отвернулись от нас, и мой долг нести правду в этот прогнивший мир, — слезы потекли по морщинистому лицу, серому и скукоженному, как и его одеяния. — А Яра, глупая Яра и ее лизоблюды, думает, что имеет над Наггой власть, — он зажмурил глаза и потряс спутавшимися космами. — Глупая девка, не достойная своего отца, она лишь хочет власти, но не спасения. И она поплатится за это. — Яра Грейджой привела Наггу на этот берег Вестероса, — сделал вывод Джон. — Они прикармливают его живыми людьми. — Нагга привел ее сюда, — старик выставил вперед длинный, узловатый палец. Про жертвы он ничего не сказал. — Король Шести Королевств — Брандон Старк. Почему, старик, ты ничего не доложил тому, кому следует? — У меня один Король — Утонувший Бог, — упрямо и важно сказал жрец, снова устремив взгляд в горизонт. — А этот калека — мерзкий старобожник. Колдун, что приведет нас к погибели. То, что город сгорел — то была воля богов, посланный Штормовым богом огонь с небес. Предупреждение. Но мы не внемнели. Не захотели понимать. Теперь бездна поглотит нас, и море всех нас очистит. Волны поднимутся выше скал и смоют все наши грехи, камни погребут плоть, что пропиталась скверной и желчью. Уже ничего не исправить. Ничего… — он продолжал что-то еще тихо бормотать, покачиваясь прямой спиной. «Неужели Бран не знает? Иначе зачем от отправил Яру с Давосом на поимку морского дракона? Или это просто какой-то хитрый план?». — Не советовал бы тебе болтать, старик! — бросил через плечо Джон, уходя. — Королю вряд ли понравится то, что ты говоришь. — Мы все когда-нибудь умрем, ты сам сказал, — старик занял место Джона, удобно усаживаясь на середину бревна.***
Давос жил рядом с Грязными воротами, за которыми был порт и рыбный рынок. Его дом, такой же основательный и простой, как и сам хозяин, безуспешно прятал свои серые камни и такую же серую черепичную крышу за плетеной оградой. Спешившись со своей рыжей кобылы, Джон оглядел двор. В небольшом садике, усаженным кустами, крепкая женщина с выбивающимися из-под чепчика темными волосами, безуспешно пыталась поймать юркую курицу. «Ципа-ципа-ципа…» — кралась она к ней, подобрав многочисленные юбки, и стоило ей склониться, как наглая грязно-рыжая птица, хлопоча крыльями, прыгала далеко вперед. Джон узнал женщину — это была Мария, жена Давоса, простая и скромная женщина, родившая ему множество сыновей. За всем этим наблюдала долговязая сутулая девушка в белом переднике, вскидывая каждый раз руками и приоткрывая широкий рот, как только Мария делала очередную попытку поймать курицу. Тяжелая рука легла на плечо Джона. — Давос! Он так сильно сгреб его, обнимая, что Джону показалось, что его кости сейчас треснут. — Джон, — наконец отстранился от него старый друг, не переставая похлопывать по плечу. Давос Сиворт ничуть не изменился: все тот же старый поношенный плащ и скромные одежды, лицо, изъеденное шрамами после ожогов дикого огня и седая борода. Разве что волосы на голове стали реже. — Я так рад, что ты наконец на свободе. Прости, что не встретился с тобой раньше, дела срочно позвали в море, — оправдываясь качал он совсем побелевшей головой. Его карие глаза блестели, а голос дрожал. — Ничего, Давос, — Джон снова обнял его. — Я тоже очень рад видеть тебя. — Дави! — раздался женский крик. — Старый негодник! Молодые мальчишки теперь дороже тебе твоей старой жены?! Когда они вошли в калитку, Мария бросилась мужу на шею, а следом за ней молодой человек, лет пятнадцати, весь в веснушках, широко улыбаясь, стремительно прижался к матери и отцу. «Стеффон, Мария…» — пробормотал Давос обнимая близких. — Где Маттос? — спросил Давос, когда они вошли в дом, и быстро взбежал вверх по лестнице. Когда он снова показался, на его руках сидел маленький мальчик. Светлые волосы его завивались крупными кольцами, и пухленькой ручкой он тер глаза. — Мой младшенький, — он спустился с ребенком вниз. — Мария, налей нам вина. — Да, да, конечно, — по-доброму ворчала она, — сначала дружба, потом служба, море, рыбаки и где-то в самом конце Мария. Они сели за стол, у едва горящей жаровни, и Давос не сводил со своего сына нежного взгляда. — Это тебе, малыш, — из глубины своего плаща он достал игрушку — деревянную рыбку, и маленький Маттос, схватив ее, сразу потащил в розовый рот. — Нельзя, Маттос. Ну, как хочешь, ладно, — почти сразу же, смеясь, сдался он. Давос был такой счастливый, с сыном на руках, и Джон почувствовал, как все внутри сжалось тисками. «И когда он успел, старый черт?» Он сам себе казался лишним в этой уютной, теплой комнате, устланной пахучим свежим тростником, с большим флагом на стене, на котором был черный корабль с теплой бледно-желтой луковицей посредине паруса. — Рассказывай, Джон, — Давос внимательно посмотрел на него. — Рассказывай все, что с тобой случилось, — и не дожидаясь, пока Джон произнесет хоть слово, сам продолжил. — Я знаю, ты неплохо устроился там, за Стеной. Поймал удачу за хвост, — он грустно улыбнулся. — Да, можно и так сказать. Теперь мы сами по себе, все земли за Стеной принадлежат Вольному народу. — А их Король все так же не желает сидеть в своем королевстве. Все ищет приключений. Пора тебе остепениться, Джон, — Давос поправил начавшего сползать с его колен малыша. — Неужели на всем Севере нет ни одной симпатичной девушки? А у симпатичных девушек обычно рождаются вот такие симпатичные малыши, — он нежно прижал к себе сына, поцеловав его в макушку. — В них наша сила, наше будущее, Джон, в наших детях. У мужчины должен быть дом, место где его ждут. И была бы у тебя семья, ты бы не шлялся по всему Вестеросу. — Я подумаю об этом, Давос. А ты лучше скажи, как тебе служится Брану. Давос моргнул и посмотрел на приоткрытую дверь. — Мария! Забери Маттоса, — когда ребенка унесли, он снова положил обе руки на стол, и Джон увидел, что пальцы, вернее то место, где их не было, нелепо погнулись в перчатках. — Наш Король добр и справедлив, Джон. Твой брат хороший король. А теперь вот и женился, — он замолчал, явно думая о том, что сказал что-то не то. — Да. Жизнь непредсказуема. — А что там случилось, на берегу? Я видел стражников, они искали кого-то. — Я ничего не слышал, — пожал плечами Давос. — Только утром вернулся с моря и застрял в порту на полдня. Пришел корабль из Долины Арренов, а с этими новыми правилами, пока разобрались, пока дождались мейстера… — сокрушался Давос. — И что там, в море? С тобой была Грейджой, вы нашли то, что искали? Морское чудовище. — Нет, мы проплыли от мыса Масси до Расколотой Клешни и вернулись обратно — море было спокойно, как ни странно, и никаких нападений больше не было. Может, его вообще не существует? — он долго отпил вино из кубка. — Существует, Давос, — Джон поглубже вдохнул воздух, не зная, что последует после его слов. — Я видел его. То, что вы называете морским чудовищем — это дракон, дракон Дейнерис, Рейгаль, бог знает, как он выжил, но это он. И Яра Грейджой знает, где его искать, она связана со всем этим. Давос молча поставил кубок на стол. Лицо его замерло, и Джон понял, что не будь он его другом, Давос бы просто назвал его сумасшедшим. — Они скармливают ему живых людей, я видел это, Давос. Ночью, со стороны Железных ворот, там, где скалы уходят в море, — Давос дернулся лицом, все еще не зная, как реагировать на слова Джона. — А Королева? — Дейнерис тут не при чем. Она ничего не знает, — Джон уверял самого себя — так, должно быть, казалось Давосу. — И не должна знать. — Но Бран должен знать, — он снова отпил вино. — Мы не можем не сказать Королю. Если это измена… А я-то, — он, горько усмехаясь, замотал головой, — как глупец, слушал Яру. Старый дурак! — лицо его менялось, словно смысл сказанного Джоном доходил только сейчас и вскочив на ноги, Давос чуть не сшиб вино. — Надо срочно сказать Королю! — Я сам поговорю с Браном. Его друг снова сел, нервно запустив пальцы в бороду. — Отправимся в Красный Замок прямо сейчас, — решительно сказал Давос. — Лучше я сам скажу ему. Один. На лице Давоса так и было написано: «А ты точно скажешь? Ты не обманываешь меня, Джон?» — Джон, в кое-то веки в Вестеросе наступил мир и покой, а теперь что-то опять идет не так, — голос сник и он, неловко сжав пальцы в кулаки, слегка стукнул по столу. — Эти нападения в море, серая хворь, вы с Дейнерис… Прости, Джон. Мой опыт подсказывает мне, что скоро произойдут перемены… Я всего-то хочу, чтобы был мир и покой. Что бы моя Мария не боялась за наших детей, и больше никому не пришлось умирать… Просто так. Скажи Брану. Сегодня. Сейчас. За дверью раздался треск и звон, будто упала полка с посудой. Выглянувшая Мария улыбаясь слишком широко и, постоянно поправляя выбившуюся прядь, быстро бросив: «Тарелки упали», снова исчезла, плотно прикрыв дверь. Все вокруг наполнилось густым аппетитным ароматом. — Кажется тебя ждет сытный ужин, — Джон встал из-за стола. — Ты счастливый человек, Давос. Честный, преданный. Поэтому с тобой все будет хорошо.***
На протяжении всей дороги к Навесной башне стоял караул, и множество глаз внимательно следили за Джоном сквозь опущенные забрала. Было необычно тихо: в связи с особым положением почти никого не пускали в Красный замок, но он проехал беспрепятственно, никто не решился остановить брата Короля. Стражники молча расступились, когда Джон въехал в ворота, и даже внутри Красного замка, казалось, никого нет — лишь тихий шепот листвы и доносившееся издалека ржание лошади нарушали тишину. На ристалище никого не было, изъеденное копытами поле пустовало, а навесы трибун вяло шевелились от ветра. Поникшие кусты акаций свисали жухлыми соцветиями и даже птицы не пели. Неожиданный шум впереди заставил его напрячься: строй из дюжины стражников, лязгая латами, быстро прошел мимо и направился к главным воротам. Потом все опять стихло. Джон спешился, раздумывая где ему лучше пройти — через Восточный двор или богорощу, — и что он скажет Брану. В последнем их разговоре чувствовалось некое напряжение: и Джону, и его брату, как думал он, было не очень приятно размышлять о том, кому ближе сейчас Дейнерис и что она хочет сама на самом деле. Но сейчас дело было совсем не в этом: появление Рейгаля, что вносил смуту в море, и предательство хранительницы Железных островов было важнее для Короля. Должно быть важнее. Помнит ли дракон своих близких? Дейнерис, свою мать? Его, Джона, своего всадника? Ему казалось, что помнит, иначе бы он не появился бы тогда в море. Город наполнился бы слухами и страшными историями о возвращении дракона, если бы он постоянно давал о себе знать, сейчас же морское чудовище было лишь страшной сказкой, что пугает детей и непонятным явлением в море, набегающее бурной волной из бездны. Джон надеялся, что есть шанс решить все с наименьшими жертвами, с наименьшей болью для всех них. И лучше бы Дейнерис не знать. Ее реакция была непредсказуема, но ее страдания не сделали бы ее счастливее — это Джон точно знал. «А если Бран знает, знает, что тогда произошло после свадьбы?» — снова и снова кололо назойливой мыслью. Он старался забыть это даже для самого себя, как, наверное, и Дени. Думая об этом, Джон почему-то испытывал чувство вины перед ней, но не перед Королем. Этого словно и не было, а был лишь сон, в котором никому больше не было места, кроме них двоих, и после пробуждения от которого все внутри наполняется страхом и возбуждением от одновременной реальности и невозможности того, что произошло. Он поймал себя на мысли, что до сих пор крепко сжимает удила Рыжей и никуда не двигается. Крепко затянув кожаные ремешки на коновязи, Джон все же решил идти через Восточный двор. — Зс-с… — раздался шепелявый свист. За маленькой каменной башенкой, мелькающей сквозь листву красными камнями что-то шевелилось. «Просто ветер». Но ветер не может быть лишь на расстоянии двух шагов. Ветка снова качнулась не в такт. Джон шагнул глубже, отодвигая колючие ветви кустов, плотно растущие вдоль стены. Золотые большие глаза медленно моргнули, и он наконец рассмотрел Дитя Леса. Та обернулась по разные стороны, и дернув острыми ушами, прислушавшись к тому что происходит вокруг наконец видимо решив, что можно не прятаться, смело шагнула навстречу. «Тс-с…» — прижав зеленоватый палец к маленьким сморщенным губам, Грибочек схватила Джона за руку и повела вглубь насаждений. Наконец зелень полностью скрыла от них все вокруг. — Что случилось, Грибочек? — она никогда не жаловала его, а уж если ей что-то понадобилось, то это явно имело свои веские причины. — Дейнерис пропала, — скрипуче пропела она. — Она ушла через тайный ход своей комнаты, и теперь вся стража ищет ее. Что-то случилось, Джон Сноу. «Она все же сбежала? И бросила своих друзей?» Грибочек закатила глаза, и ее большие глазницы неприятно заволокло блекло-зеленым, с красными прожилками. Ей явно не хотелось говорить Джону ничего лишнего, но она все рассказала. О том, что Дени повадилась в богадельню помогать лечить больных; о том, что там она встретила больную серой хворью девушку, оказавшуюся сводной сестрой лорда Штормового Предела, которого теперь нет; что Бран узнал об этом и запер ее, и вот теперь она пропала, и никто не может найти ее. «Но смирение — это не про Дейнерис, разве Тирион этого не знал? И Бран, о чем он вообще думал, запирая ее на замок! Дени никогда никого не слушала, что бы ей не советовали — всегда поступала по-своему, а уж то, что было против ее воли — не было способа лучше получить обратный результат». Рыжая мчала его по закоулкам Королевской Гавани, мимо разбегающихся с недовольными криками людей, мимо усталых к вечеру торговцев и упавшего задом в лужу пьянчужку, не устоявшего на ногах. Ветка больно хлестнула по лицу и лошадь вздыбилась, едва не скинув Джона. «Тихо, тихо, — похлопал он успокаивающе по белесой гриве. — Ты права, но прости, время не ждет». Он должен найти Призрака, который наверняка ошивается где-то в Драконьем Логове, а потом они вместе найдут Дейнерис. Лютоволк, навострив уши, уже ожидал его под дикой яблоней — будто знал, что скоро понадобится хозяину. Джон присел перед ним, потрепав по лохматой морде, и прижался к его широкому лбу. — Без тебя мне не справиться, мы нужны ей. Призрак ворчливо вздохнул, моргнув красными глазами, соглашаясь с Джоном. Камни пахли солью и вечностью, пахли стоптанными сапогами стражников и босыми ногами ребенка, но сильней всего они пахли ею. Этот след теперь он не мог спутать ни с чем другим. Тонким манящим шлейфом он тянулся с камня на камень, по тропинке, по песку. Между множества других следов и запахов, сливающихся в беспорядочную какофонию, Джон, цепко вцепившись в него, ясно знал, куда идти. Мокрый песок прилип к носу и лютоволк чихнул, на миг потеряв след. Пара прыжков вперед, и она словно заполнила все вокруг — здесь Дени явно задержалась, и какие-то люди были рядом с ней. Заводь, мутным болотцем, человеческое дитя блуждает в воде по колено, снова тропинка в кустах и дверь. Призрак поскреб рыхлую древесину, навалился всем телом и проскользнул внутрь. Пустынная улица с белыми домиками, россыпь белых цветов, камни мостовой прочно хранили ее след и вели дальше. Поворот и россыпь пустынных прилавков, залитых розовым светом заката, подернутые дымком горелой листвы. Здесь ее запах был едва ощутим, сбит, спутан за много часов другими людьми. Громоздкая арка, с влажными вечерними камнями; она бежала дальше, ее сладость смешивалась с горьким, пронзительным — таким бывает только страх, и сердце волка застучало сильней. Он остался в этой высокой траве, в касании ее рук к стене дома, в крутом спуске и почти исчез, когда она вышла на покрытый землей пустырь, усеянный маленькими человеческими домиками. Призрак сел и посмотрел на небо. Сизое, оно перемежалось неровными розовыми мазками, приглушив все краски вокруг. Лай собаки неприятно порезал слух, и, вздохнув, он уткнулся носом в пыльную землю. Земляная дорога всегда лучше сохраняла след, лучше нее могла быть только влажная трава леса. «Здесь что-то произошло». Дальше она едва ощущалась, таяла в едком, пахучем аромате немытого человеческого тела. Но они были вместе — ее едва уловимая тень и мужчина, наполненный звериной злобой. Джон, предчувствуя недоброе, бежал так быстро, как только мог, и в глубине трущоб наконец круг замкнулся. Дверь закрыта, ставни покрыты паутиной, и все вокруг поросло высокой травой, но она была там, за закрытыми дверьми, окованными железом. Прислушавшись, он услышал едва различимый женский голос — ее человеческий голос, полный страха и дрожи, и все внутри забилось, лапы лихорадочно заскребли покрытый мхом порог, а челюсть свело так, словно он уже впился клыками в ее похитителя. Джон мигом пришел в себя в своем доме, жадно, до боли внутри хватая воздух. Руки все еще сжимались в кулаки, а в носу смешались десятки ароматов. Тот домик был недалеко, рядом с Блошиным концом, там, где люди даже не пытаются выбраться из отчаянья и бед, что постигли их, где боль — все, что у них осталось. Джон тихо пробрался сквозь высокую, с его рост, траву, влажную от вечерней росы и пропитанную вечной сыростью и отходами человека. Дверь, обитая ржавой решеткой, казалось, не открывалась давно, и никаких голосов больше слышно не было. Но волчий нюх не мог лгать, он не мог ошибиться. С силой он налетел плечом на дверь и, громко лязгнув слетевшим засовом, она открылась. Дени сидела в луже черной крови, рядом с распростертым телом мужчины. Она даже не посмотрела на Джона, неотрывно вглядываясь в бледное мертвое лицо с впавшим приоткрытым ртом. Отблески тихо горящей жаровни отбрасывали черные тени на эти две неподвижные фигуры. Только сейчас в нос ударили густые запахи крови и вонь грязной кухни. — Дени! — он осторожно положил руку на ее неподвижное плечо. — Дени, ты слышишь меня? Ее рука, белея в густой крови, все еще сжимала большой нож, а по тонким пальцам ползала черная блестящая муха. Он осторожно попробовал разжать ее пальцы, но Дени словно окаменела, ничего не видя вокруг и ни на что не обращая внимания, только взгляд ее словно впился расширенными зрачками в такой же окаменевший труп. — Надо уходить, Дени, — прошептал он ей, и она вздрогнула, взмахнув ресницами. Капельки крови застыли на ее щеке. Платье тоже было все в красно-черных пятнах. Он поправил выбившуюся слипшуюся прядь на ее голове, и осторожно прикоснулся к напряженной спине. Плечи Дени поникли, и она растерянно посмотрела на него. — Я его убила, — слова призрачно слетели с ее бледных губ. — Я никогда раньше… так… — она посмотрела на нож все еще зажатый в руке, и он выпал из дрожащих пальцев. — Он хотел обидеть тебя. А нам надо идти, — Джон потянул ее за локоть побуждая встать на ноги. Дейнерис резко отпрянула и подползла на коленях еще ближе к своему похитителю, снова всматриваясь в его лицо. — У него были дети. Две маленькие девочки, — ее слова становились все более тревожными. — Они там, лежат мертвые в своей кровати. Я убила их. А теперь я убила их отца. Ничего не оставалось, как увести ее отсюда силой. Джон крепко обнял ее за плечи и поднял на ноги. Дени вывернулась, попытавшись оттолкнуть его и вскрикнула, снова оказавшись в крепких объятьях рук. — Успокойся. Пожалуйста, — встряхнул он ее за плечи. Она тяжело дышала, а ее глаза безумно блестели в полутьме, наливаясь отражением огня. Неожиданно руки ее крепко вцепились в плечи Джона, он и не думал, что она может быть такой сильной, и холодные губы прижались к его губам. Он ощутил металлический вкус крови во рту и прикосновение ее едва теплого языка. Всего лишь мгновенье Джон пытался противиться ее порыву, упершись ладонью в грудь, но объятия ее губ видно лишили и его рассудка, стремительно обрушившись на тело горячей волной. Сжав ее хрупкие плечи, почти вдавив в себя, Джон ответил на ее желание. Он крепко прижал ее за затылок, впиваясь губами, глубоко проникая внутрь нее языком, словно желая поглотить ее, срастись с ней, стать ею, и свободной рукой сжимая ее бедро, крепко прижимал к себе. Почти споткнувшись, они рухнули на стол, и рука будто загорела, когда он коснулся ее обнаженной, обвивающей его, ноги. Ее низкие, хриплые стоны стирали все вокруг, а чувствуя ее извивающееся тело, хотелось все сильней и сильней вдавить ее в этот грубый стол, так, чтобы она кричала от наслаждения или от боли — это было не важно, лишь бы знала и чувствовала, что он существует, что он есть… Рука жадно прошлась по нежной коже, коснулась ее трепещущего живота, отдаваясь в каждую точку тела густым предвкушающим жаром. Но ладони Дени оказались на его груди, и она оттолкнула Джона, глубоко вдыхая воздух. Раскинув и прижав ее за запястья, он приник к белой шее и покусывая ее, сквозь горячую пелену своего желания услышал едва различимое: «Нет». «Не надо, остановись…» — ее дрожащие слова, как сквозь вату, откуда-то издалека казались лишними. Она обмякла под ним, перестав сопротивляться или отвечать на страсть — мгновенье назад ему было все равно, лишь бы чувствовать, что она живая и настоящая. Но не так, не так, как безвольная кукла. «Зачем ты это делаешь? Зачем, Дени, ты это делаешь со мной?» — спросил он молча то ли ее, то ли себя, отстраняясь. Ее глаза были закрыты, а по горящим щекам текли дорожки слез. Джон посмотрел вокруг: грязный стол, мертвец на полу, запах смрада. Он верно сошел с ума. А ей вовсе не это сейчас нужно. — Дени, прости меня, прости… — он уткнулся ей в грудь и отстранившись, тяжело дыша, встал, поправив дрожащими руками ей платье на коленях. — Да, Джон, — просто ответила она, словно ничего не случилось, встав рядом и сжав руками свои плечи. — Это все неправильно. — Бран, он, наверное, волнуется. Тебя ищут с полудня. — Тогда верни меня ему.***
Яркая ночь окутала улицы, делая закоулки и то, что дальше на пару шагов, непроглядной густой тьмой. Лишь редкие отблески светящихся окон желтели в ночи и служили ориентиром дороги. Ведомая Джоном под уздцы, Рыжая мерно стучала копытами по мостовой, иногда длинно фыркая и вздыхая, и если бы не тепло ее вибрирующего во тьме тела, то можно было подумать, что он совсем один в этой темноте и пустоте. Дом, в котором все произошло стоял на отшибе, никто, так ему хотелось верить, не видел, как Джон входил внутрь, и никто не встретился им, когда они покинули это место. Дени сидела в седле, и как только они покинули страшный дом, не произнесла ни слова. — Тебя кто-нибудь видел? — нарушил он тягостное молчание. Она не ответила. — Дени!.. — Джон тормознул лошадь. — Я думала, он убьет меня, задушит своими руками, я верила в это, — прозвучал наконец ее слабый голос из темноты. — И сама не поняла, как воткнула в него нож. И знаешь, что самое странное? С каждым ударом мне становилось как будто бы легче. Лучше как-то. Словно я была не в себе с тех пор, как вернулась в Королевскую Гавань, словно все, что было — это был сон, а теперь я проснулась. Ведь я сумасшедшая, да? — ее голос затрепетал. — Скажи мне правду, Джон. Ты так считаешь? Рыжий бок встрепенулся мышцами — лошадь ощутила напряжение своего всадника. Он бы хотел помочь Дени, успокоить ее, чувствуя, как нарастает ее нервозность. Хотел обнять, погладить по мягким волосам, сжимать ее хрупкие плечи до тех пор, пока напряжение не покинет ее тело, пока она не вздохнет свободно. Но он не должен был больше подступать с этому краю, он должен вернуть ее Брану, Королю, ее мужу и его брату. — Убивать в первый раз, глядя глаза в глаза, всегда тяжело, — солгал он ей. — А ты защищалась. Сейчас он уже не помнил своего первого. Кажется, это был кто-то из Вольного народа. В горячке боя или спасая свою жизнь никто просто не думает о причинах и боли: ты просто делаешь то, что должен, твое тело само делает то, что должно. Осознание приходит потом, когда ночью ты думаешь о всех этих трупах, залитых кровью. О том, что еще вчера они жили, смеялись и ненавидели, их сердца бились, быть может, даже для кого-то это имело значение, а теперь все, что можно назвать в них жизнью — лишь белые черви грызущие гниющую плоть. — Это нормально, Дени, то, что ты чувствуешь сейчас. Твое смятение, то, что кажется странным — скорее это говорит о том, что с тобой все в порядке. Ведь мы, люди, не должны убивать друг друга. И делая это не можем потом понять, зачем все это. Нам приходится это делать, но это неправильно… — …Ты говоришь это человеку, который сжег целый город, — нервно перебила она его. — Мне не нужно спокойствие и прощение. Я знаю свою вину. Но как я могу верить своему разуму, верить себе, если мое тело отказывается принимать истинное покаяние. Сегодня я должна была умереть, это было бы справедливо, но вместо этого прервала еще одну жизнь. Лошадь снова зацокала по дороге. — Не думаю, что боги тебя воскресили лишь для того, чтобы убить потом руками сумасшедшего. Дени промолчала, и он почувствовал всем телом это повисшее в прохладном ночном воздухе напряжение, сразу пожалев о своих словах. — Не надо тебе было сбегать, — мягко, желая сменить тему, начал он. — Не надо было лечить тех людей — это опасно. Бран просто беспокоился о тебе, — в других бы обстоятельствах его возмущение самонадеянностью Дени в том, что она неподвластна серой хвори, звучали куда бы сильнее, но теперь это было лишнее. — Он запер меня, ничего не объяснив. — Он беспокоился за тебя. Я бы сделал так же. — Оставил бы меня одну запертой в четырех стенах? — Я не оставил бы тебя одну, — говоря это, он снова чувствовал ложь в своих словах. — Никогда. Теперь никогда, — сказал Джон скорее самому себе. Огненными огоньками впереди показались факелы, сопровождаемые стройным звуком копыт. Джон было хотел свести лошадь в сторону, чтобы дать проехать этой группе всадников, но рассмотрев, кто именно скрывался в темноте снова развернул Рыжую. Пятеро конных стражников рассредоточились по дороге, а двое быстро проехали вперед, замкнув их в круг. Из темноты держа факел, вышла маленькая фигура, и, освещенное желтым ореолом огня, показалось лицо Тириона. — Это Королева Дейнерис? — он сосредоточенно всмотрелся в фигуру в седле, укутанную в плащ, и когда она сняла капюшон, на лице его явно появилось облегчение. — Слава богам! Ваше Величество, с вами все в порядке? — Теперь все в порядке, Тирион, — она слезла с лошади. — Если можно так сказать. — И за это, видимо, мы должны сказать тебе, Джон, спасибо, — серьезно обратился он к Джону. — Ведь так? Ты вез королеву в замок? — Да, Тирион. — Бран сказал нам, где искать. И что вообще тут произошло? — Тирион явно надеялся, что что-то должно было произойти, что они вместе, Джон и Дейнерис, жена Короля, оказались на этой ночной улице, окруженной бедными домами, не просто потому что вдруг решили подышать совместно свежим воздухом. — Пойдем, я покажу тебе, — Джон было повел Тириона к тому дому, что скрывался в высокой траве, но на полшаге обернулся к Дейнерис, которую уже совсем не было видно в темноте. — Ваша Светлость, позвольте откланяться.