Дейнерис
На третий день путешествия они свернули на запад Королевского Леса, и дорога стала хуже. Впрочем, Дейнерис мало это заботило. Почти сразу она променяла удобство королевской кареты, сменив шелка и подушки на езду верхом. Черная, с неровными белыми пятнами, грузная, похожая больше на молочную корову, чем на лошадь, ее Красотка неспешно и аккуратно обходила все коряги и рытвины. Дени привстала в стременах и обернулась: сопровождающая ее стража далеко растянулась и блестела своими шлемами, теряясь за поворотом. Утро было наполнено пением птиц и косыми солнечными лучами, пронизывающими густую зелень осин и ореха, подсвечивая самые укромные уголки раскидистых папоротников. Она заправила выскользнувшую прядь волос за ухо и, с наслаждением вдохнув спокойный, наполненный густым лесным ароматом воздух, легонько пришпорила Красотку. По словам Тириона, они должны были выйти из леса рядом с Живописным замком и дальше пересечь Дорнийские марки, где сядут на корабль и через Дорнийское море попадут на полуостров Перебитой руки. Путешествие должно быть длинным, чему Дейнерис в душе радовалась, ведь между целями, на дороге к ним, внутри, всегда была надежда на лучшее, а в конце пути часто ждало разочарование. Этот урок жизни она выучила сполна. Впервые за много дней она чувствовала себя почти свободной от тяжелых мыслей, и то напряжение, что не покидало ее с момента приезда в Королевскую Гавань, почти исчезло, растворившись в шуме зелени леса, в стрекоте и пении птиц, и рваных кусках высокого голубого неба над головой. Поначалу она боролась с этим, не давая себе забыть душных улиц города, его белых стен и то, почему почти все дома в городе теперь новые, нет высоких деревьев, а местами не растет даже трава. Старалась сохранить в памяти эти тяжелые взгляды, наполняющиеся презрением и страхом, стоило ей отвернуться, эти полные надежд — тех, кто поверил в ложь. И застывшие безумием зрачки того сумасшедшего, что хотел убить ее, и кости его детей, убитых ею. Этот зеленый, смрадный кусок боли у нее внутри, клубящийся и жалящий — там, в Королевской Гавани, казался единственным, что было в ней настоящего, что имело смысл. А все остальное: свадьба, Бран с его попытками подружиться, даже Джон и его взгляд побитой собаки, что против ее воли заставлял на мгновенье и забыть обо всем, и ненавидеть себя еще больше из-за этого, все это было лишь декорациями к ее боли, к той боли, которой были пропитаны вся земля и все камни в городе. Теперь же впервые за много дней ей не хотелось винить себя ни в чем, а хотелось просто дышать полной грудью и жить дальше, что бы это не значило, что бы ни ждало ее в конце пути. Легкие, устремленный ввысь, осины и раскидистый орешник сменились высокими дубами, прятавшими в своей густой кроне полуденное солнце, и в лесу стало прохладнее. Свиристель невидимой птицы эхом отскакивало от жестких листьев, путаясь вдали. Лошади мягко ступали по усыпанной прелой листвой земле. Дени совсем расслабилась, покачиваясь на широком седле, и внезапно поняла, что Красотка остановилась, как остановилась и лошадь, едущая впереди, да и выкрашенная золотыми завитками карета тоже. — Но! — заставила она Красотку и, тяжело качнув редкой серой гривой, та, виляя между другими всадниками, прошла вперед. Тирион, уперев руки в боки и откинув свой бардовый плащ в мелкую складку, гордо оглядывал небольшую поляну. — Что случилось, почему мы задержались? — Ваша Светлость, — сказал он, не глядя на нее, — всего лишь обед, — и соизволив взглянуть, задрал неудобно голову. — Вы ведь не против? Дейнерис легко спрыгнула с лошади. — Разумеется, нет. Нам всем надо передохнуть, — она и сама проголодалась, с удовольствием ощущая, как сжимается ее желудок, требуя ароматного хлеба и сыра. Даже это естественное чувство голода радовало её, ведь так, казалось, даже тело проснулось и начало жить. Пока стражники и слуги собирали хворост, разводили костер и готовили место для отдыха, они с Тирионом приглядели удобное место и для себя. Еще в начале пути она отказалась есть в карете, отдельно от всех, и десница с радостью поддержал ее в этом. Раскидистый куст с темно-синими ягодами и поблескивающей от редкого луча солнца паутиной на своих ветвях уютно приглашал расположиться рядом. Дени потопала сапогом по траве, проверяя нет ли здесь скрытых овражков и кочек, и через несколько минут уже принесли удобные походные стулья и маленький раскидной столик. Мягкий молочный сыр, рыхлый, немного уже подсушенный хлеб и яблоки со сливами — все это красиво расставил слуга. А до Дени уже доносились чарующие запахи жарящегося мяса. — М-м. Как вкусно пахнет, — посмотрела она в сторону костра, там же столпились стражники, готовя в большом чане еду. — И принесите мне то, что они готовят для себя. — Королева Дейнерис, — слишком предупредительно сказал Тирион, — пища солдат проста и вряд ли… — Думаете, я не ела простой пищи? — перебила она. Тирион махнул слуге, даже здесь в лесу, одетым в цветастую ливрею и с таким важным выражением на лице, словно он прислуживает на самом богатом и важном королевском балу. Легкое золотое вино лишь раззадорило ее аппетит; она взяла луковую булочку, посыпанную ароматной приправой и откинулась на покрытый мягкой шкурой стул. Высокий шепот листвы, запах леса и костра, и невозможно вкусная булка у нее во рту — простое блаженство наполнило ее всю. Она жмурилась, глядя на солнечных зайчиков играющих в кроне дубов и чувствовала себя частью чего-то настоящего. Громкий смех, крик и ругань заставили ее открыть глаза. Между ветвей виднелось какое-то столпотворение. «Должно быть, солдаты опять поспорили, мужчины вечно находят повод для спора». Но все же она поспешила вслед за Тирионом. Посреди гогочущих стражников стоял Гейб, сын Тириона, и в руках его был лук, а когда она увидела Эли, валяющегося на земле и поджавшего в страхе ноги, тревога частыми молоточками отдалась в сердце. — Он трогал меня! Чесно слово! — Гейб, неприятно повысив голос, кричал, тыкая луком в сторону поверженного Эли. Эли, растерянно глядя на всех своими темными расширенными глазами, казалось, ничего не понимал. — Щас я тебе… — Гейб отбросив лук и засучив рукава рубахи, угрожающе направился к поверженному. Эли, не дожидаясь тумаков завизжал. — Потрогаю… — Гейб! — окрикнула его Дейнерис, и ее крик смешался с возгласом Тириона. — Остановите его! Ее стража беспрекословно схватила задиристого юношу и развернула его, извивающегося, к Королеве. Ноздри бастарда негодующе раздувались, а взгляд зеленых глаз нервно сверкал из-под длинной золотистой челки. — Ваша Светлость, — обиженно сказал он, — он решил, что я стреляю из лука хуже него. Этого, — мотнул головой Гейб. — И хотел показать мне как правильно держать руки. И показал. Только так не показывают. Он… Он засунул свою поганую руку мне в штаны! — один из державших его стражников, не удержавшись, согнулся от смеха пополам, и Гейб выдернул руку, словно и стражник покушался на его мужественность. Наклонности Эли были почти всем известны; всем, но, видимо, не бастарду Тириона. Дени посмотрела на уже вставшего Эли, отряхивающего свой красивый атласный костюм с вычурной вышивкой. «Даже по его движениям можно понять». Но она все же сердилась на Эли, ведь и по Гейбу видно, и по его непрекращающимся разговорам о женщинах, что он не оценит его пристрастий. — Гейб, мне жаль, что так все вышло. Эли больше не будет, — мягко сказала она. — Ведь так? — повысила она голос. — Так, Ваша Светлость, — донеслось бурчание. — Отпустите его! — распорядился Тирион, не дожидаясь разрешения Королевы. Стражники неуверенно посмотрели на нее, но даже тот, кто отпустил Гейба, снова схватил его локоть. — Отпустите, — еле сдерживая улыбку, спокойно повторила она. Эли попятился назад, когда Гейба отпустили. — А теперь я хочу, чтобы вы помирились. Судя по всему, им обоим не очень понравилась эта идея: один явно испытывал страх, а второй отвращение. Но так хотела Королева, и оба юноши с опаской протянули друг другу руки. Стоило Эли чуть сжать крепкую ладонь, как Гейб быстро выдернул ее и, резко развернувшись, пошел прочь. — Эли, — со всей строгостью, так ей казалось, обратилась она к своему другу, — Зачем? Разве ты не понимал, что он не… не такой. — Дейнерис, прости меня, — казалось он сейчас заплачет, — но я думал… Многие мужчины скрывают это. Рассказывают направо и налево о своих победах над женщинами, хвалятся. Вчера я погладил его по руке, а он ничего не сказал, — жалобно продолжал он. — Я улыбался ему. Отдал свой кусок мяса, и он взял с благодарностью. Откуда бедному Эли было взять, что понравившийся ему мужчина просто глуп, глуп и неопытен. В Вестеросе было достаточно любителей подобных забав, но все же слишком мало для того, чтобы Эли нашел свое счастье. Люди не любят других, не таких как они — уж она-то это усвоила, а бедному юноше просто хотелось быть счастливым. Все хотят счастья. — Не переживай, Эли, — Дени стряхнула засохший лист с его плеча, — говорят, дорнийские мужчины любят юношей не меньше женщин. — Говорят, — Тирион все еще был здесь, — порядки там немного изменились. И нынешний Принц совсем иначе относится к подобным вещам. — Эли растерянно захлопал глазами, и Тирион улыбнулся. — Но не думаю, что привычки так просто исчезают, Эли. Люди долго меняются, даже если им запретить что-то. Даже наоборот, того, что запрещается, хочется больше. Но все же не стоит тебе больше лезть к моему сыну, рука у него тяжелая. Им пора было снова двигаться в путь, и Дени оглядела поляну. Лошади были почти готовы и собраны последние вещи. — Почему вы не дадите ему свое имя, Тирион? Ведь это уже не для кого не секрет. — Я и не скрывал. — Тем более. Он так похож на Ланнистеров. Эти волосы, эти глаза. Вы не верите? — ей показалась, она нащупала правду. — Не хотите верить. Ведь в чем-то он совсем не похож на вас. — Гейб еще молод и с годами наберется опыта, — расслаблено говорил Тирион, — А что до признания, так и уважаемый всеми человек чести, лорд Старк, не очень-то торопился признать своего бастарда. Дейнерис как окатили холодной водой. — Он не был его сыном, — ее собственные слова стучали в ушах. — Почему вы все делаете вид, что это не так? Тишину леса снова разрезал чей-то крик. «Нет, это никогда не закончится, что опять там?!» Звон мечей заставил ее поторопиться, но чья-то рука, больно вцепившаяся в предплечье, и возглас «Королева!» резко остановили. Сквозь ощетинившийся строй она все же увидела: один из стражников лежал на земле, и он явно был мертв — в его сверкающем шлеме торчала рукоятка топора. Люди застыли, и угрожающий шепот пронесся по строю, готовящемуся в любой момент броситься в бой. Мгновенье полной тишины, и с нечеловеческим криком из-за деревьев отделилось нечто, увешанное шкурами и с торчащим вперед копьем. Толпа перед ней напряглась и, со скрежетом подавшись вперед, вдруг остановилась, остановленная другим истошным криком: «Стоять!» Остановился и дикарь с копьем, покачиваясь на ногах и издавая угрожающие рычащие звуки. Между ним и строем Дейнерис увидела Тириона, выставившего вперед свою маленькую руку. Дикарь покачивал головой в несуразном, черном шлеме, из-под которого торчали рыжие лохмы волос. Его копье, нацеленное прямо на Тириона, казалось, не давало этому маленькому человеку шансов, и сердце забилось в предчувствии неминуемого. Она знала, что сейчас ее стражники ринутся вперед и, быть может, успеют спасти десницу, но снова раздался крик: — Всем стоять! — Тирион повернулся в ее сторону и его, хоть и дрожащий голос, казался неправдоподобно спокойным, — Спокойно. Спокойно все. «Он предал нас?» — успела подумать Дейнерис, и в этот же миг из леса вышли еще несколько фигур, мало похожих на лордов или даже крестьян. — Кар-рлик! — раздался громкий, жесткий возглас. Вперед, тяжело ступая, вышел крупный, весь в шерсти и лохмотьях человек. Его голову венчал видавший виды шлем, съехавший на такие же лохматые, как и его черные волосы, клочкастые брови, а по бокам почти на самых плечах из-за шлема торчали два огромных рога. — Карлик Ланнистер! — дикарь свесился над Тирионом, упершись в колени огромными руками. Впрочем, топор он так и не выпустил из своих сильных лап. — Шагга, сын Дольфа, — голос Тириона был полон неестественного почтения. — Я рад видеть тебя. «Королева, позвольте нам самим все решить», — услышала она голос капитана стражников. Поколебавшись мгновение между гневной уверенностью в предательстве Тириона, желанием немедленной расправы, и неуверенностью в том, что она видит и чувствует, что не все так, как кажется, она все же остановила капитана: «Пока нет. Лучше будьте моей охраной», — и решительно шагнула сквозь ряд солдат. — Что происходит? Кто эти люди, лорд Тирион? — Это… Эти люди с Лунных Гор, — вздохнув, он начал рассказывать, сбиваясь и как будто бы извиняясь. — Клан Каменных ворон и это, — он указал на довольно хмыкнувшего громилу, — их вождь. А это Королева Дейнерис, Шагга, — представил он её вполне почтительно, — жена нашего Короля. Шагга взмахнул руками и, хрюкнув, посмотрев на все еще свой расчехленный топор, быстро засунул его за широкий пояс. — Шаг-га, — словно старательно выговаривая слова, он неуклюже поклонился. — Лунные Горы далеко, Тирион. — Да… Но это длинная история, королева. Когда-то давно, — Тирион потер руки, — они напали на нас, на нас с леди Кейтлин Старк. Она похитила меня и везла в Орлиное гнездо, чтобы судить за то, что я не совершал, конечно же. Так мы и познакомились. — торопливо подытожил он, явно не рассказав большую часть всей истории. — Они убили одного из наших! — раздался крик из толпы негодующих стражников. — Да! Рыжий дикарь исчез, а убитый лежал на траве. Дени вспомнила, как еще утром этот человек учтиво и ненавязчиво помог ей спешиться с лошади. Теперь его глаза были закрыты, но она помнила их — светло-коричневые, совсем молодые, в обрамлении пушистых рыжеватых ресниц. — … Наш Король разрешил им жить в Королевском Лесу, охотиться и все такое, с некоторыми оговорками, конечно… — дополнил Тирион, тяжело вздохнув и уставившись на Шаггу. «Но вряд ли Бран давал добро на грабеж и убийства». Дейнерис тоже посмотрела на Шаггу, а тот, склонив голову, упершись щекой в широкий рог и переминаясь с ноги на ногу, будто не понимал, что ему делать. Потом он попятился, потирая руками, как если бы он пытался очистить их о свои грязные лохмотья, а затем скрылся в густом подлеске. Раздался какой-то шорох, стук и вскрик, а вскоре дикарь показался снова. В руке, крепко сжимая рыжие волосы, он нес голову, с криво обрубленной шеи которой капала черная кровь. Он взмахнул ею и бросил в сторону убитого стражника, и Дени на мгновенье показалось, что пошел дождь. Две горячие капли упали на щеку, а в нос ударил острый запах крови. Искривленное в ужасе и боли мертвое лицо, перевернувшись несколько раз по смятой траве, уткнулось в потертый сапог убитого. — Топор я заберу, — пробурчал Шагга и упершись ногой в грудь стражника, расшатывая и качая древко, со смачным шлепающим звуком вытащил оружие. Потом он близко поднес топор к спрятанным в выступающих бровях глазам и, вздохнув всем телом, что-то смахнул с окровавленного лезвия. Дейнерис мутило. «Я Королева, я убила много людей, всего несколько дней назад, почти испытывая удовольствие, я убила человека. Почему же так тошно?» Ей давно надо было привыкнуть к крови, трупам и несправедливости, да она и сама была частью всего этого, почему же ее так и выворачивало, и сжималось сердце — всего от двоих мертвецов. «Эти люди просто дикари, — думала она, — они просто не умеют жить по-другому». Не умеют и не хотят. Глядя на их бедные, рваные одежды и грязные шкуры, на неумелые, грубые украшения, составляющие большей частью обломки чужого труда, она подумала, что горные кланы не достигли даже уровня дотракийцев. Те хотя бы создавали одежду себе сами. Их оружие было безупречно и ухожено, а у этих дикарей все старое и ржавое, и они не могут сохранить то, что создали другие. Когда убитого солдата наспех похоронили, они снова стали собираться в путь. Дени намеревалась оседлать свою Красотку, но увидела, что Тирион, вышедший из чащи, направляется к ней, явно с намерениями что-то сообщить. — Ваша Светлость, Шагга просит вас задержаться, — видимо, все ее негодование было написано на лице и выставив раскрытые ладони он быстро продолжил. — Он сожалеет о произошедшем и как он сказал, «хочет зарыть топор войны». Король Бран проявил настоящую милость позволив им остаться в Королевском Лесу и Шагга несколько беспокоится, что уговор может быть расторгнут и их выгонят туда, откуда они пришли, а там, как вы знаете сейчас гуляет серая хворь. Он приглашает нас отведать с ним пищу. Ничего особенного, это скромные люди. И совершенно безобидные для вас, — он пожал плечами и глупо улыбнулся сквозь бороду. — Вы конечно же откажетесь, но я должен был вас спросить. — Отчего же. Я не прочь посмотреть, как живут эти скромные…и… безобидные люди, — она вмиг приняла решения, ведь теперь она Королева, а королевы должны знать свой народ, даже тот, который доставляет одни лишь проблемы. Пробираясь сквозь колючие кусты к месту стоянки Каменных Ворон, она думала, что теперь то уж точно заслужит репутацию безумной. Жена Короля Шести Королевств по доброй воле решила принять пищу с какими-то дикарями! Наверняка все вокруг думают, что надо было просто перебить их, но, призналась она сама себе, Тирион был все же прав, что остановил стражников, иначе мертвых было бы гораздо больше. «Это всего лишь люди, под их мерзкими вонючими шкурами скрываются такие же тела, такие же сердца. И, несмотря на свою дикость, даже их главный понимает, чем может обернуться их нападение на королевский кортеж. Надо убедить их, что наш Король милосерден и что я прощаю Шаггу. Тогда, быть может, они тоже станут чуть добрей». Клан жил на берегу мелкой речушки, у высокого холма, поросшего искривленными березами, такими же неказистыми, как и здешние обитатели, и с рано пожелтевшими листьями. У основания холма она увидела вход в пещеру, а на поляне перед ней, несколько криво сколоченных низких бревенчатых крыш. Горели костры, а несколько местных жителей просто валялись на земле, спя или отдыхая. Везде были разбросаны кости и редкая утварь, а на перекладине покачивался на ветру яркий ковер, очевидно тоже где-то украденный. Это яркое разноцветное пятно казалось совсем не к месту, но его-то и расстелили прямо на земле, предложив Королеве присесть у костра, на котором стоял огромный чан с булькающей пахучей жижей. Шагга снял свой шлем, и под ним, на макушке, его большая голова оказалась совсем лысой, поблескивая на солнце коричневой неестественно-гладкой кожей. Он махнул рукой, и тут же, широко улыбаясь, оскалив черные зубы, к ним подошла женщина с большим животом. — Королева, — она склонила голову, повязанную какой-то рваной кожаной тряпкой. Ее длинные волосы непонятного цвета, так же были спутаны и торчали в разные стороны, как и у всех остальных. — Гы-гы, — женщина взяла плошку, валявшуюся тут же у костра и, вытащив черпаком большой кусок мяса из чана, подала Дейнерис. Пар, исходивший от мяса, жутко вонял, словно оно было стухшим, или, быть может, это пахло от шкур на плечах беременной дикари. Вглядевшись, Дейнерис поняла, что это шкурки кошек: их сплющенный головы с оскаленными мордами чернели пустыми глазницами. — Это ваша жена, Шагга? — она отставила чашку. — Хилда. Это, — он жадно вцепился в мясо зубами и густой сок залил всю бороду. — Жена. Угу, — сквозь чавканье пробулькал Шагга. — Что клан Каменных Ворон делает в этой части леса? — спросил Тирион, удобно устроившись на ковре. Он тоже не спешил есть мясо, а лишь изредка прикладывался и отпивал из своего меха. — Я думал, вы на восточной стороне. — На востоке стало мало дичи. И… — Шагга покосился на Королеву, — и всего остального. — Так может, это вы распугали всю дичь? — Мне просто надоела рыба, — он облизал голую кость и зашвырнул ее за плечо. Тут же невесть откуда взявшийся тощий бурый пес с рыком набросился на подачку. Какое-то мычание донеслось до ушей Дейнерис, и оно явно исходило из пещеры в холме. Прислушавшись, ей показалось, что мычание наполнено плачем и всхлипами, как если бы у страдающего был завязан рот. — Что это за звуки? Кто там? Шагга обернулся и, снова обратившись к своим гостям, закатил глаза и, обдумав, сказал: — Ничего, Королева. Просто жена. — Еще одна жена? — Жена для моего сына, Хелмута, — неожиданно мягко сказал он. — Почему же она плачет? Вы обижаете своих жен? — Нет, Королева, — он уверенно замотал головой. — Просто она не хочет. Быть его женой, — простодушно изрек дикарь. Все, чего хотела она — это поскорей уйти отсюда, чтобы не видеть ни этих полулюдей-полузверей и не ощущать этих мерзких, пропитанных гнилью и расчеловечиванием запахов. Эти жадно впивающиеся в мясо желтые зубы и грязные лица, с выдубленной тяжкой жизнью кожей, эти настороженные, полные звериной злобы глаза вокруг, сверлящие ей спину, словно она не Королева, а такой же кусок мяса, который плавает сейчас в чане, в вонючем булькающем жире — если она сейчас просто уйдет, то как долго будет вспоминать эти тихие всхлипы страдающей женщины? Она встала на ноги и посмотрела на Шаггу сверху вниз. — Немедленно приведите ее ко мне, — потребовала Дейнерис так, чтобы они все поняли, что она не шутит. — Я хочу посмотреть на вашу невестку. Даже не рассмотрев, как следует, девушку, сердце забилось — до боли знакомый образ приближался сейчас к ней. Высокая, статная, с короткими волосами, впрочем, теперь грязными, как и у всех Каменных Ворон, торчащие в разные стороны. Но эти синие глаза, большие и яркие, теперь скорбно опущенные, и острые брови вразлет. Это была ее подопечная из богадельни Королевской Гавани, девушка, больная серой хворью — Мия Стоун. — Королева Дейнерис!.. — устало выдохнула она и рухнула на колени. Она одновременно и плакала, и смеялась, склоняясь в неистовстве всем телом до самой земли, со связанными за спиной руками. Когда Мие развязали руки, Тирион дал ей хлебнуть своего вина, чтобы она успокоилась, и девушка жадно припала к меху, пока не выпила все до дна. Отдышавшись, дрожащим голосом она рассказала, что вскоре после того, как Дейнерис перестала навещать ее, следы болезни совсем прошли и лекарь выгнал ее из богадельни. Джендри, сводный брат, хоть и обещал навещать ее, но тоже куда-то пропал, а когда она оказалась свободна идти туда, куда пожелает, Мия узнала, что он уехал в свой замок — в Штормовой Предел. Она хотела догнать его, чтобы просто спросить, почему он бросил ее, может он был разочарован в своей сестре — может, она оказалась не той, что он думал? Она бы сразу развернула назад, вернулась бы в Королевскую Гавань, работы там предостаточно и жила бы спокойно, но Джендри должен был ей сказать, глядя прямо в глаза — что в ней не так? — А быть может, — зло сузив глаза прошептала Мия, — я бы просто плюнула ему в рожу. Но не поговорить, ни плюнуть в Джендри у Мии не получилось: в лесу на нее напали Каменные Вороны и просто поставили перед фактом, что она теперь чья-то жена. — В Долине Арренов Вороны часто практиковали это — воровство жен, — просветил ее Тирион. — Но насколько знаю, Король Бран запретил этот обычай. Так ведь, Шагга? — Так, — недовольно согласился Шагга. — Но она не местная и в сундуках ее отца нет золота и серебра. Думаю, нет. Непохоже, — он посмотрел на Мию оценивающе. — Никто не будет ее искать. И Король не узнает. — И что, это дает тебе право меня воровать? — взвизгнула, сорвавшись на хрип, Мия и подогнув колени села ближе к Дейнерис. — Но мой Хелмут стал совсем взрослый, ему нужна жена, — упрямо прогремел Шагга и махнул в сторону зарослей у реки. — Он день и ночь теребит своего петушка за во-он тем кустом. Он страдает. — А среди своих жену ему найти не пробовали? — Каменных Ворон осталось совсем мало, а все другие кланы еще тогда вернулись в Лунные Горы. Нам нужна новая кровь, а все женщины у нас чьи-то жены, матери или сестры. Каменные Вороны не дикари, — Шагга стукнул себя кулаком в грудь так, что раздался гулкий звон от спрятанного в шкуре нагрудника. — Так нельзя. — Как бы то ни было, Мия поедет со мной. А если я узнаю, что вы украли хоть одну женщину… — Шагга, а как тебе идея купить себе жену? «Что?» — …Тут рядом деревня, найди самого бедного крестьянина с дочкой и выкупи ее. Вряд ли тяжелый крестьянский труд хуже вашей вольной жизни. Слова Тириона возмутили её до крайности: — Женщина не овца! Пусть его сын заслужит это право, пусть работает какое-то время на отца этой дочери! — Мы не служим другим, если они не могут заплатить нам, — дикарь словно обиделся. — Золотом или оружием. Лучше оружием. А женщина — это мясо, а мясо мы ловим в лесу. Казалось, разговаривать с ним было бесполезно, но Дейнерис знала, что любого упрямца можно сломить. И если сейчас эти люди не внемлют её словам, то когда-нибудь им придётся столкнуться с решением Брана, её мужа и их Короля. А он мог быть жесток — это она уже знала, помня об участи Красного жреца и его дочери, до сих пор слыша её предсмертный крик. — Если вы хотите остаться в Королевских Землях, свои привычки придется пересмотреть. В Шести Королевствах много земли и пустых деревень, вы можете занять любую, возделывать и жить, как простые люди, а не так, — она посмотрела вокруг. — И при должном старании любая крестьянская дочка не будет против пойти за твоих людей. Больше мне нечего сказать, — Дени встала и, отряхнув одежду, всем своим видом показала, что разговор подходит к концу. Смятый ковёр зыбко покачивался под её ногами и она поспешила ступить на твёрдую землю. — Сейчас нас ожидает долгий путь, но, когда я вернусь в Королевскую Гавань, я непременно займусь этим вопросом, и вряд ли твой клан ожидает что-то хорошее, если Король узнает, что вы воруете женщин и убиваете людей.***
Когда Мия смыла со своего лица пыль и грязь, под ее глазом оказался синяк, а вся щека была в ссадинах. Она была ослаблена и все еще не могла прийти в себя. Даже когда Дейнерис напоила ее успокаивающим отваром и уложила на лежак в королевской карете, накрыв теплым покрывалом, руки ее все еще были холодные и дрожали, и иногда, когда она приоткрывала глаза, огромные и синие словно глубины моря, в них был виден бурлящий страх, и, вздрагивая, Мия, снова жмурясь, смыкала веки над беспокойно двигающимися глазами. — Все будет хорошо, — прошептала Дени и погладила ее по гладко причесанным волосам. — Я не оставлю тебя, пока ты не будешь в безопасности. Только кровь и страх, право сильного — таков наш мир. Когда-то она хотела изменить его, чтобы все были счастливы, чтобы матери не боялись за своих детей, жены за мужей, чтобы сильный не обижал слабого, а мужчина женщину, но сама стала источником всех этих горестей мира. Стала кровью и ужасом, обрушив на Вестерос свою силу и ненависть. Она поступила, как дикарь, что всем сердцем ненавидит и боится цивилизацию, видя в изменениях смерть, и этот страх заставляет его лишь разрушать и поглощать, всеми силами отрицая свою человечность. Как же теперь вернуться? В тот мир, пусть в иллюзиях, где вера, что жизнь, наполненная лишь добром и любовью, возможна? Тирион сидел напротив, у задернутого шторками окна и, положив ногу на ногу, покручивал острым носком сапога. Он странно смотрел на них, явно желая что-то сказать. — Вы же понимаете, Королева, что стоило нам уехать, как они сразу же стали искать сыну Шагги новую жену. И не думаю, что именно тем способом, который вы предложили. — Я знаю, Тирион, но это не значит, что не надо ничего делать, не надо говорить. Пусть и они знают, что должны меняться, — она села прямо, расправив гордо плечи. — Знаете, когда-то я запретила дотракийцам грабить и насиловать. Не думаю, что с Каменными Воронами будет сложней. — Дотракийцы считали вас чуть ли не богиней, — Тирион снова отхлебнул вина и поморщился, оскалившись, — не думаю, что Шагга придерживается этого же мнения. Когда-то мы славно сотрудничали вместе и выиграли не один бой, и, пожалуй, это все, на что годятся эти Лунные кланы. Они понимают только страх и выгоду, и никого не уважают. Думаю, это просто тупиковая ветвь человека, — он запрокинул голову и положил в свой рот пучок квашенной капусты. — Страх, выгода, неуважение — вы описали большинство из нас, Тирион, — карета качнулась, и Дени вцепилась руками в край своего походного лежака, всеми силами стараясь сохранить спину прямой. — Если Каменных Ворон отмыть, одеть и поселить в красивые замки, вряд ли они будут отличаться от всех прочих. По крайней мере, первое время, — она вспомнила хаос и грязь, царившие в их поселении. — Самое главное научить их жить. — Вот видите, вы почти согласны со мной. Только я считаю, что все должно быть по доброй воле. Оци-ви-ли-зовыва-ние, — проговорил он по слогам уже изрядно заплетающимся языком. — Пусть живут как хотят и, если судьба, то тогда они сами придут к ней. А если нет — просто исчезнут. — Но люди… Она, — Дени посмотрела на спящую Мию, — почему кто-то должен страдать пока они ищут свой путь? И разве моего примера вам недостаточно? — Все это сложно, конечно. Но она должна была понимать, что путешествовать одинокой женщине опасно, и не Каменные Вороны, так кто-нибудь другой покусился бы на ее честь. Это жестоко. Но это правда. Зачем искушать судьбу? — он откинулся на стену и, прикрыв глаза, поерзал головой по жесткому дереву. — И вы тоже были не одна, нас было много рядом с вами, — прозвучали его заплетающиеся слова сквозь сон. — Поздно, но вас остановили, а теперь вы словно агнец божий… — хихикнул он почти непроизвольно, не открывая глаз. «Меня остановили», — Дейнерис прилегла рядом с Мией, боясь пошевелиться, стараясь не делать себе больней. Снова плоть изнутри стало распирать жгучей тяжестью, и она потерла то место, где был шрам от клинка. Был ли шанс у нее избежать всего этого? Бран сказал, что это судьба — их брак, что они связаны; значило ли это, что другой судьбы у нее не было? Но не обязательно было сжигать город, чтобы выйти замуж за Брандона Старка, ведь Джон и так отвернулся от нее тогда, и она вполне бы могла пойти на этот брак. Может быть, она бы сделала это из-за гордости и глупости, а может, этому бы способствовали какие-то веские причины. И быть может, справившись с той черной яростью, что сожгла не только Королевскую Гавань, но и ее сердце, она нашла бы в себе силы простить их всех. Так хотел тогда Джон. «Прости их всех», — его голос эхом бередил ее разум, и слеза густой горячей дорожкой скатилась по переносице. Она заставила себя ухмыльнуться, подумав о том, что, выйдя тогда за Брана, она могла бы стать Королевой Севера, а Джон — Королем Шести Королевств. Что бы сказала Санса после такого поворота событий, смирилась бы? Мысли о ее перекошенном, недовольном лице, снова вызвали ее улыбку, и в раскрытые губы попала соленая влага слез. Она бы смогла отдать ему этот чертов Железный Трон, отдать Джону, решила она с какой-то злостью, отдать этому чертову Эйгону Таргариену, теперь Дейнерис была в этом уверена. «Ведь я… Любила тебя, — эти слова, сказанные самой себе, казались странными, и она снова, разжав губы, беззвучно повторила: — Любила…» Они бы раз в год встречались в Королевской Гавани или в Винтерфелле, и с каждым разом ее боль при виде его становилась бы все слабее. Ей бы было и жаль, и грустно от этого, а его глаза становились все печальнее с каждым годом, даже когда бы он женился на непременно красивой благородной леди, и маленькие красивые дети окружали его. Дени прерывисто вздохнула, сжатое горло не впускало в нее достаточно воздуха, и лежащая рядом Мия вздрогнула и прижалась тепло к ее спине. Со временем она бы смирилась с невозможностью своих желаний, жгущих ее ночами, она бы непременно поняла его, как понимает теперь — ее влечение к нему неправильно, противоестественно, и не принесло бы ничего, кроме страданий. Может боги правильно сделали, что лишили ее чрево возможности родить дитя, ведь будь иначе, после всех жарких ночей, проведенных с Джоном, она бы непременно понесла, и только небеса знают каким бы появился на этот свет ребенок. Мейстер Альвинг помог ей понять это, когда осматривал ее после того, как все узнали о Мии. Он назвал чудом то, что ее не коснулась серая хворь, а потом задумался, потирая у своих полных губ крупные пальцы, взмахнул широкими рукавами и сказал, что чуда здесь никакого и нет — это все кровь дома Таргариенов. «Она волшебная?» — с улыбкой спросила Дейнерис. «Волшебная или нет — все это не имеет никакого значения. Ведь не просто так все сыновья и дочери похожи на своих матерей и отцов, или на их матерей и отцов, даже меткость в стрельбе из лука или точность движений, с которым вы надеваете сапоги — все это можно найти в своих предках. Я думаю, что все дело в крови. Древние, совсем древние, — он снова взмахнул рукавами, — знали, в чем дело, в их манускриптах, пока еще непонятных нам, говорится об этом. Только традиции и богословы сохранили в какой-то мере память об этом, запрещая вступать в брак братьям и сестрам». Именно поэтому Таргариены и женились на близких родственниках, это Дейнерис знала: чтобы сохранить чистоту крови, чтобы сохранить способность управлять драконами и сохранить свой дом. «Но ведь если брат женится на сестре, то это будет гарантия, что то, что принадлежит семье — кровь, способности и даже цвет волос — в ней же и останутся. Что в этом плохого? И я знаю, мейстер Альвинг о дурной крови…» — она ведь и сама думала все время об этом, о своем безумии, передавшемся ей от отца. Опустив голову, он внимательно посмотрел на нее сверху вниз и, мягко улыбнувшись, сказал: «Вы ведь говорите о своей семье, не правда ли? О Таргариенах. О том, что, когда рождается Таргариен, боги подбрасывают монетку, и весь мир, затаив дыхание, следит, какой стороной она ляжет. Эти слова не пустые, это так. Но я не хочу расстраивать вас, Король Бран вряд ли одобрит…» Но ей в тот момент казалось важно его мнение, ученого мужа, что вряд ли имеет какие-то тайные замыслы против нее, чтобы попытаться повлиять своими знаниями. И Альвинг рассказал ей длинную историю про своего отца: «Мой отец, лорд Абеланг Альвинг, задумал как-то сам разводить овец. Он взял десяток ягнят в ближайшей деревне и сам заботился о них. Белые, мягкие, как пух, они бегали, играя и пихаясь, как дети, по построенному его руками загону, я отлично помню это, — он на пару мгновений прикрыл набрякшие, в коричневых пятнышках, веки. — Прошло несколько месяцев, овцы и барашек подросли и принесли приплод — таких же чудесных белобоких малышей. Всего родилось двадцать три ягненка, три из них умерли сразу, еще пять так и не выросли. Отец очень переживал, но не сдавался, ведь теперь у него было двадцать пять голов. Правда, у двоих овечек не было ушек и, как мы потом поняли, они были совсем глухие. Через год снова появились ягнята, теперь уже умерли половина, и некоторые, как потом рассказал отец, были мало похожи на овечек. Трое из прошлого приплода оказались совсем пустыми — бесплодными, еще одна окотилась куском кровавого мяса. Я видел это и помню до сих пор: кровоточащий комочек в красной слизи, он дернулся всего несколько раз и умер. Теперь их было тридцать шесть и эти, последние, выросли значительно мельче своих предшественников, и к тому же половина из них были без ушей и глухими, а у троих с каждым месяцем ножки все больше подворачивались, становясь похожими на круг, и в конце концов они стали касаться земли своими распухшими животами. Я думаю, вы уже поняли в чем было дело. Отец упорно не желал никого слушать и продолжал дальше держать вместе этих несчастных животных, сыновей и дочерей с матерями и отцами, сестер с братьями. На четвертый год выжило лишь пятеро рожденных, все глухие и мелкие, с искривленными ножками. У одного была раздвоенная надвое пасть, и овчар, что смотрел за ними, сбежал, испугавшись знака Неведомого». «Но мы не овцы, и я не глухая», — ей не хотелось верить в это, но в глубине души она уже понимала, что слова Альвинг имеют смысл. «Овцы, люди, лошади — это не имеет значения. Имеет значение лишь кровь. Спросите на конюшне или в курятнике, да хоть на псарне: когда приходит пора, и лошади, и курице находят пару, но так, чтобы в их жилах было как можно меньше общей крови. Иначе для их потомства это не кончится ничем хорошим и чем дальше, тем больнее будет приплод». «Вам надо было сразу убить тех больных овец, чтоб не мучились. Тогда бы остались одни здоровые. И, может быть, принесли бы здоровое потомство». «А как же люди? Вы, Таргариены, поступали так же?» Но так они не поступали: обычно дети умирали сразу после рождения, насколько она знала, уродливые, без ручек или ножек, слепые и покрытые чешуей. Таким родился ее сын, с хвостом и крыльями, как у летучей мыши. Смогла бы она убить его, останься он жив? За все приходится платить, и это была их плата за возможность управлять драконами — безумие и мертвые уродливые дети. Может быть, и драконы потому и вымерли — их было слишком мало, когда Эйнар Таргариен со своей дочерью покинули Валирию, а остальные погибли в пламене Рока. Вполне возможно, что они были братьями и сестрами, вылупившись из яиц одной матери, и каждый последующий рожденный драконий детёныш был мельче предыдущего. «Пытаясь сохранить свою исключительность, мы стали уродами, не внешне, так внутри, и измельчали вместе с драконами — вот она, правда. Даже зверей нельзя сводить со своей матерью, даже кланы Лунных Гор, дикари, чураются этого… Теперь я понимаю тебя, Джон, но вряд ли ты знаешь, что привело меня к этому. Для тебя это лишь табу, впитанное с детства твоей душой, для меня — беспощадная правда, рожденная в союзе сестры и брата, в насилии, из поколения в поколение, нарушающая установленный порядок вещей мироздания». — …Дейнерис! Королева Дейнерис! — сквозь плотную пелену тяжелых воспоминаний и размышлений донесся голос Тириона. Она открыла глаза. Было темно, и только фонарь в его руке тускло освещал пространство ее кареты. Дейнерис протерла слипшиеся глаза, а за спиной, вздыхая после сна, проснулась и Мия. — Скоро мы будем у замка Фелвуд, он принадлежит семье Феллов, и остановимся там на ночлег, — прошептал он тихо, будто бы кто-то еще спал. — Так что вы решили? Куда мы свернем завтра — на запад или восток? Но Дейнерис не изменила своего мнения — они едут на восток, в Штормовой Предел, чтобы Мия встретилась наконец со своим братом.